199

А.П.НАЗАРЕТЯН

Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (Синергетика исторического прогресса)

Курс лекций

Издание второе, доработанное и дополненное

"Наследие" Москва 1996

Оглавление

Лекция 1. Были ли предки лучше нас, и верно ли люди воспринимают прошлое? Метаморфозы идеи прогресса 4

Обсуждение лекции 1 15

Лекция 2 19

Природные истоки и пределы агрессивности. 19

Энтропия, устойчивое неравновесие и кризисы в биосфере 19

Обсуждение лекции 2 31

Лекция 3 41

эволюционные предпосылки и первичные формы морали. Культура как регулятор агрессии 41

Обсуждение лекции 3 53

Лекция 4 55

Кризис верхнего палеолита и формярование нового типа отношений между людьми 55

Обсуждение лекции 4 66

Лекция 5—6 74

Ненасилие, совесть, гуманизм в их историческом становлении. Инструментальная и гуманитарная культура: эволюционные корреляции 74

Обсуждение лекции 5—6 104

Лекция 7—9 118

Глобальный кризис современной цивилизации: тест на зрелость 118

Ф.И.Тютчев 118

Обсуждение лекции 7 - 9 144

Лекция 10 164

Что же дальше? (Образ будущего и смысл жизни) 164

Обсуждение лекции 10 178

ЛИТЕРАТУРА 191

Предисловие ко 2-му изданию

Первая публикация этих Лекций, несмотря на малый тираж, вызвала удивительно быстрый и широкий отклик: последовали обсуждения, приглашения на интервью, звонку знакомых и незнакомых дотоле читателей. Разумеется, удивление было в основном приятным, и не только из-за авторского честолюбия. Радует возросший интерес людей к причинам собственной агрессивности, к принципам светской (нерелигиозной) морали, к перспективам сохранения жизни и цивилизации на планете.

Вместе с тем критические замечания со стороны ученых — от математиков и биологов до религио- и литературоведов — убедили меня в том, что текст содержит ряд неточностей, неудачных формулировок и терминов. Эти замечания и дискуссии, а также знакомство с новыми, только появившимися за истекшие месяцы либо с опозданием дошедшими до автора, научными работами, помогли четче изложить некоторые тезисы, заполнить бреши в аргументации, использовать более подробный фактический материал.

Надеюсь, что новое издание, расширив круг читателей и критиков, даст дополнительный импульс публичному обсуждению проблем, которые я отношу к числу наиболее животрепещущих для современного общества.

Лекция 1. Были ли предки лучше нас, и верно ли люди воспринимают прошлое? Метаморфозы идеи прогресса

— Да, были люди в наше время, Не то, что нынешнее племя: Богатыри — не вы

М.Ю.Лермонтов

Я думаю — ученые наврали,— Прокол у них в теории, порез: Развитие вдет не по спирали, А вкривь и вкось, вразнос, наперерез.

В.С.Высоцкий

Кажется, со второй половины 80-х годов ни о чем в российской печати не пишут так же много, как о падении нравов. По радио я слышал выступление старого журналиста, утверждавшего, что даже среди его коллег резко снизились моральные нормы...

Не странно ли? Советская журналистика, десятилетиями "стоявшая на полусогнутых", поголовно готовая откликнуться на любое веление очередного партийного вождя (от государственного до районного уровня), видится более нравственной, нежели журналистика посткоммунистическая, где каждый имеет возможность действовать согласно своим убеждениям и кто-то реально пользуется этой возможностью. Общество, в котором понятия милосердия, терпимости, инакомыслия были чуть ли не ругательствами, в котором писались сотни тысяч анонимных доносов, военные вторжения в зарубежные государства получали такую же шумную всенародную поддержку, как и массовые расправы над соотечественниками, а природные и социальные катаклизмы сопровождались неумолчным громом фанфар — это общество представляется образцом морали...

...В 1989 году в Тбилиси от саперных лопаток и давки погибли 19 человек — и это вызвало взрыв негодования в далеких от Грузии городах. А в 1962 году после расстрела рабочей демонстрации жители Новочеркасска, от которых нельзя было, как от всей страны, скрыть происшедшее, собраниях клеймили погибших "хулиганов". Отношение к беженцам в 90-х не самое благородное. Но спросите очевидцем перечитайте воспоминания о том, как относились государство и население к миллионам высланным, умиравших от голода "кулацких" семей. Лично меня, например, из всей истории большевизма, теперь более или менее известной, особенно по тряс такой факт: в то самое время, когда на Украине и в Поволжье крестьяне (уже те, кто остались после "раскулачивания") гибли без хлеба целыми деревнями, советское правительство продавало зерно за рубеж...

Долго еще можно приводить факты, сравнения, остро контрастирующие с распространенным представлением о нынешнем моральное упадке. Но я даже не хочу сейчас ставить акцент на том, что понятие нравственности трактуется нами как-то уж очень ситуативно, под влиянием сиюминутного настроения. Подчеркну другое: сама массовая убежденность в падении нравов — добрый признак. И напомню: в СССР 20— 30-х годов преобладала уверенность в том, что мораль совершенствуется, на смену лживым буржуазным ценностям приходят истинные — пролетарские; революционное правосознание вытесняет лукавое крючкотворство эксплуататоров. Нечто подобное происходило в Германии 30-х годов, когда массы приверженцев идеологии арийского всеединства с энтузиазмом отпевали упадническую мораль сострадания к слабому...

Политическим психологам хорошо известен этот удявительный феномен, названный "ретроспективной аберрацией": обыденное сознание оценивает динамику социальных тенденций с точностью до наоборот. Сказанное относится не только к таким "трудноопределимым" реалиям, как моральное состояние общества, но и к легко доступным для объективной регистрации политическим, даже экономическим процессам.

Так, советские люди десятилетиями не испытывали столь острого и массового ощущения недоинформированности, как в конце 80-х, т.е. именно тогда, когда в стране утверждалась; "гласность". А в начале 90х отстраненные от власти функционеры КПСС с телеэкранов и со страниц оппозиционной прессы бичевали новых руководителей страны за... неуважение к свободе печати, и это даже не казалось смешным.

Со школьных лет нам проповедовали расхожую теорию, будто революции совершаются обнищавшими массами. На уроках истории рассказывали анекдоты наподобие того, как королева Франции Мария-Антуанетта, услышав за день до началу восстания, что у крестьян нет хлеба, якобы заявила: «Пусть едят пирожные"... Между тем еще в прошлом веке выдающийся историк А. де Токвиль убедительно доказал: революции всегда следуют за годами экономического роста, расширения политических свобод и возможностей. В частности, в 80-х годах XVIII века — в преддверии революции — уровень жизни французских крестьян и ремесленников был самым высоким в Европе.

Этот пример весьма характерен. На большом историческом материале, касающемся различных стран и эпох, подтверждено: революционной ситуации действительно всегда предшествует длительный период улучшений. Концепцию Токвиля пришлось, правда, немного уточнить: за этим периодом следует короткий период относительного спада, часто связанного с неудачной войной. Быстро увеличивающийся разрыв между социальными ожиданиями, продолжающими по инерции расти, и снижающимися объективными возможностями усиливает напряжение, чреватое взрывом. Тогда в памяти современников весь предшествующий этап окрашивается цветом актуальной неудовлетворенности, историки доверчиво принимают документально зафиксированные настроения за бесспорные свидетельства, а теоретики (особенно, ангажированные революцией) охотно выводят обобщения интуитивно очевидные: народный бунт — ответ на доведенную до предела нужду.

Особо подчеркну роль ожиданий, психических состояний в оценке социальной динамики. Растущие ожидания заставляют негативно оценивать происходящие процессы, и, наоборот, на фоне низких ожиданий происходящее оценивается положительно. Социальная стабилизация после гражданской войны, разрухи, неопределенности (СССР), после унизительного военного поражения и экономического кризиса (Германия) создавал благоприятный фон для восторженных оценок новой власти и ее идеологии. А в 90-х годах нас, например, справедливо огорчают моральные качества отечественных политиков. Но десятью годами раньше подобные вопросы вообще не обсуждались не только в печати, но обычно и на кухнях, где это уже было "можно". Так не является ли красноречивым признаком растущего общественного сознания уже то, что данный ракурс стал для нас значим, что моральная сторона политической жизни сделалась предметом широкого интереса и обсуждения?

Я начал издалека обсуждение темы наших лекций, чтобы показать, насколько критично обязан относиться исследователь к обыденным взглядам и оценкам. Историки, этнографы многократно отмечали, что едва ли не во всех культурах и почти во всех эпохах сохранял свое влияние унаследованный от первобытного культа предков архетип нисходящего развития (особенно в сфере человеческих добродетелей) с золотым веком в ретроспективе. То есть предки, как правило, виделись более умными, смелыми, справедливыми и счастливыми, чем современники. Само слово "происходить" по латыни (descend-ere) буквально означает "нисходить", а генеалогическое древо до середины прошлого века было принято рисовать растущим сверху вниз. Тогда же крупнейший этнолог Э.Тэйлор указал на дополнительные психологические причины, поддерживающие этот глубоко укоренившийся архетип. Старики видят прошло в обаянии своей ушедшей юности, а молодые принимают мудрость, обстоятельность старых людей за доказательство мудрости прежних времен (нелегко представить себе дедушку легкомысленным юнцом).

Архетип неуклонного упада искони сосуществовал с другим архетипом — циклического течения мировых событий ("ничто не ново под Луной"). Оба нашли свое отражение и в научных концепциях развития, попеременно сменяя друг друга.

Так, в антропологии исходным представлением об эволюции стала концепция вырождения, согласно которой нынешние дикие народы — это потомки цивилизованных людей, а европейцев —'потомков гораздо более совершенной цивилизации — в перспективе ждет та же участь постепенного одичания. Первой биологической концепцией эволюции, пришедшей на смену убеждению в абсолютной неизменности природы, оказалась теория катастроф. Ее создатель и вместе с тем основоположник палеонтологии Ж.Кювье, обнаружив наличие в прошлом отсутствующих ныне живых форм, пришел к выводу что прежде видовой состав планеты был неизмеримо разнообразнее, но последовательно сокращался из-за геологических катаклизмов. Наконец, в физике и космогонии идея нестационарности, векторности происходящих в мире процессов была связана с открытием второго начала термодинамики (закону возрастания энтропии) и вылилась в теорию тепловой смерти физическая вселенная развивается от абсолютного порядка организации к абсолютному хаосу, равновесию, антропии.

Вместе с тем новые данные науки входили в противоречие представлением о нисходящем течении мировых процессов. Археологи не находили следов таких цивилизаций, которые заметно превосходили бы современную,— напротив, выяснялось, что по крайней мере технологическое оснащение тем примитивнее, чем далее мы погружаемся в глубь веков. Палеонтологи с удивлением обнаружили, что в прежних геологических наслоениях отсутствуют следы современных животных, а их место занимают организмы более простые, морфологически примитивные. С физикой и космологией дело обстоит не столь однозначно. Но уже в XX веке выявлены надежные признаки того, что и Метагалактика в целом с течением времени усложнялась, наполнялась все более высокоорганизованными образованиями.

В итоге из чисто эмпирических данных складывается довольно странная картина: на протяжении последних 15-20 миллиардов лет весь наш универсум, вместо того чтобы деградировать, последовательно становился более сложным, организованным, невероятным и в некотором смысле даже «противоестественным".

Мы с вами еще вернемся к этому вопросу. Но сейчас стоит отметить, что научные данные о прогрессивном развитии природы и общества ложились на социальную и социально-психологическую почву, удобренную очевидными достижениями индустриальной цивилизации. В Европе, особенно во Франции XVIII века, уже ясно обозначилась новая идеология прогрессизма, социального оптимизма, атеизма и гуманизма. Это было оригинальное, в цельности своей не имеющее прямых исторических аналогов мировоззрение, в контексте которого образ устремленной ввысь бесконечной линии (позже — спирали) заметно потеснил традиционные образы наклонной прямой и i замкнутой окружности.

Передовые мыслители приходили к убеждению о безграничных возможностях рационального ума, о светлом будущем человечества. Старинная сократовская формула "Знание есть добродетель" была вынута из сундука исторической памяти и, дополненная бэконовской: "Знание есть сила",— заиграла новыми красками. Просвещение сделалось синонимом улучшения нравов и социального благоденствия; образованность, ум, могущество, доброта без обиняков связывались прямыми пропорциями. Человек Знающий, человек, творящий мир по своему образу и подобию, стал считаться высшим и самодостаточным существом, природа — пассивным материалом для его преобразующей воли, а трансцендентные фигуры (бесчисленные божества, дьяволы) — вредным порождением темных эпох.

Я, разумеется, нарочно утрирую, несколько упрощаю собирательное мировоззрение прогрессистов, но все эти мотивы отчетливо звучат в социальных концепциях XVIII-XX веков. Они вдохновляли на подвиги ради лучшего будущего ученых, просветителей, миссионеров, революционеров и завоевателей. Прямолинейная идея прогресса отвергала ценность ставшего, игнорировала прелесть природной (или божественной) гармонии, неповторимость каждой этнической культуры, исторической эпохи, жизненного уклада. Будучи по сути евроцентристской, а потому одномерной, она плохо совмещалась с другой идеей, тогда еще недостаточно оформившейся — идеей разнообразия. Прогресс, понимаемый как развитие по европейскому образцу, объявлялся самоцелью, способной оправдать отрицание и разрушение всего, что этому образцу не соответствовало.

Концептуальное противодействие идеологии прогрессизма в Европе происходило сначала из среды консервативных клерикалов, затем к нему присоединились некоторые "реакционные" философы, политики, а в конце концов и ученые. Практически же ей не могли не сопротивляться все те, кто, согласно ее логике, подлежали устранению либо, по меньшей мере, Должны были отказаться от освященного традицией образа жизни: колонизируемые народы (Ч.Дарвин, например, уверял, что по закону естественного отбора отставшие в paзвитии этносы будут непременно уничтожены развитыми расами и признавал это нормальным), классы и сословия, сохранившиеся от прежних эпох...

В России сильные аргументы против идеи прогресса были выдвинуты в начале XX века ироничным П.А.Сорокиным темпераментным Н.А.Бердяевым. Первый доказывал, что это сугубо вкусовое понятие, которое не обеспечено и не моя быть обеспечено какими-либо научными критериями. Второй настаивал на том, что сама эта идеология насквозь порочна, ибо усматривает во всех предыдущих поколениях только cpeдства, орудия, лишенные самостоятельной ценности, а неведомое поколение счастливцев представляет "вампирами, пирующими на костях предков".

Но именно России и именно в нашем столетии довелось стать плацдармом для драматического испытания прогрессистской идеологии в ее наиболее кристаллизованной форме. "Исторический эксперимент" привлек к себе внимание передового человечества, на некоторое время обеспечив большевикам сочувствие со сторону мировой интеллектуальной элиты, упорно не желавшей замечать творимые "во имя социального прогресса" преступления.

Вообще XX век нанес по идеологии прогресса чувствительные удары. Две мировые войны, завершившиеся созданием и практической апробацией беспримерного по убойной силе оружия, кошмар забытых было массовых геноцидов, экологический кризис, поставивший под вопрос дальнейшее существование цивилизации на планете...В таком контексте унаследованная. от просветителей вера в человека, в его разум и светлое будущее выглядит трагикомическим анахронизмом.

С изменением общественных настроений сменились и концептуальные акценты в науке: как в гуманитарном, так и в естественнонаучном мышлении заметно усилился интерес к уникальным свойствам предмета. Этнографы сконцентрировали внимание на неповторимости, самоценности, своеобразной завершенности каждой культуры. Историки открыли множеств во дотоле неизвестных самобытных цивилизаций, испытавших бурный расцвет и распад. О.Шпенглер, родоначальник "цивилизационного" подхода к истории, так резюмировал результат исследований: "Человечество" — это зоологическое понятие или пустое слово... Я вижу настоящий спектакль множеств мощных культур... имеющих каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, волнения, чувствования, собственную смерть"¹.

В искусствознании, социологи, экономике ученые принялись исследовать индивидуальности и циклы, а рассуждения о преемственности, кумулятивных эффектах, тем более сравнения по схеме "лучше — хуже", "выше — ниже" стали признаком дурного тона. В психологии перенос акцента на неповторимость каждой личности, каждого события и переживания актуализировали приемы вчувствования, понимания, эмпатии, дисквалифицируя привычные процедуры анализа, эксперимента, объяснения и экстраполяции.

Сходные тенденции и у биологов. Здесь притчей во языцех сделались концептуальные слабости классического дарвинизма, а акцент на уникальности и внутренней гармонии каждой живой клетки, рефлекса, организма, вида, биоценоза обесценил тему "прогрессивной" эволюции в глазах натуралистов, Как и в глазах гуманитариев. Несколько даже насмешливое отношение к этой проблеме выражают слова знаменитого генетика Н.В.Тимофеева-Ресовского, что нет вразумительных критериев, которые позволили бы считать человека прогрессивнее чумной бациллы.

Свою лепту в развенчание прогрессизма внесли и физики-теоретики, доказав тщетность попыток ограничить закон возрастания энтропии, вывести из сферы его влияния живое вещество, социум или разумную деятельность. Всеобщность этого закона видится сегодня в числе фундаментальных причин необратимости физического времени, содержание же его выражает полушутливая формулировка: "Со временем все в мире становится хуже". А далее логика рассуждений проста: поскольку организация одних систем всегда оплачивается разрушением других, то эпопея развития жизни и цивилизации обречена на самоисчерпание...

Я опять-таки излагаю все это в заведомо утрированной, гротескной форме. На самом деле факты, свидетельствующие о векторности происходящих в мире изменений, слишком многочисленны и красноречивы, чтобы от них можно было просто отмахнуться. Многообразны научные теории, призванные согласовать и объяснить такие факты. Но безусловно, идея прогресса вышла из моды. Начиная с 50-х годов это понятие изгоняется из энциклопедий и учебников (в СССР, Россия этот процесс начался позже, зато и проходит еще интенсивнее). Даже гораздо более нейтральное понятие "эволюция" подчас употребляют с неохотой, а добавить к нему определение "прогрессивная" решаются только самые отчаянные. Особенно же энергичный протест вызывают попытки примерить подобные эпитеты к сфере морали.

"Сама идея прогресса названа детской иллюзией,— писал выдающийся психолог и философ-гуманист Э.Фромм,— вместо него проповедуется "реализм", новое слово для окончательной Утраты веры в человека. Идее достоинства и силы человека, наделявшей его волей и мужеством для огромных достижений нескольких последних столетий, брошен вызов предложен, вернуться к признанию полного бессилия и ничтожества /…/ Результат — принятие релятивистской точки зрения, предлагающей ценности, суждениями этические нормы считать исключительно делом вкуса и произвольного предпочтения"². поскольку человек не может жить без ценностей, продолжал Фромм, этот релятивизм толкает его в объятия иррационалистических идеологий.

Глубокое беспокойство по поводу того, что с идеей прогресса уходит и доверие к разуму, сон которого, как известно, рождает чудовищ, высказывали и другие мыслители. Материалы социологических, социально- и индивидуально-психологических исследований в разных странах подтверждают, что потеря ориентировки в историческом пространстве-времени влечет за собой фрустрации, сильно затрудняя поиск жизненного смысла, обесценивая вместе с тем различие между добром и мог либо погружая сознание в пучину иррациональных мифологий. А у нас с вами еще будет случай поговорить о том, почему последний вариант не столь безобиден, как теперь принято думать.

Но действительно ли это старомодное понятие «прогресс» совсем лишено научного содержания? Вполне ли правы критики, утверждающие, что критерии здесь могут быть заданны только идеологической установкой и что при этом непременно реальные люди и поколения видятся лишь как средства для достижения высшей, идеологом же и установленной цели? Верно ли, что вся история жизни и (или) общества — не более чем множество замкнутых циклов, а в лучшем случае, один большой цикл с изначально заданными пределами? Что yм образование, мораль — явления совершенно безотносительные друг к другу? И что растущая власть человека над силам природы — всего лишь ускоренное движение к неминуемо пропасти, непосредственное приближение к которой и знаменует нынешний планетарный кризис?..

Я давно размышляю над подобными вопросами. Работая профессионально как психолог, социолог и лингвист, я в меру сил изучал естественные науки, экологию, историю, этику. Но оказалось, что ни одна специальная дисциплина не дает ясной картины даже своего исконного предмета, чуть только мы пытаемся взглянуть на него с эволюционных позиций, а простое совмещение разнородных дисциплин еще более запутывает ситуацию. Чтобы междисциплинарная картина эволюции получилась более или менее стройной, обоснованной и внедрение последовательной, пришлось внимательно ознакомиться с литературой по науковедению, теории самоорганизации (синергетике), неравновесной термодинамике и критически осмыслить их ценнейший материал. Конечно, сыграло роль и постоянное, с юношеских лет, увлечение философией.

Основные результаты этого многолетнего труда, включая разработанный методологический аппарат, историю вопроса и подробную библиографию, отражены в книге "Интеллект во Вселенной" (см. список рекомендуемой литературы). Там я попытался выделить единые критерии, векторы, движущие силы прогрессивной эволюции в природе и обществе, исследовать ее универсальные истоки и перспективы. А также выявить базисный механизм творчества, посредством которого познающий субъект умудряется организовывать материальный мир согласно собственным целям, последовательно обходя при этом ограничения, налагаемые на деятельность объективными законами.

В настоящем курсе лекций я буду лишь кратко касаться указанных вопросов — настолько, насколько это представляется необходимым для изучения основного предмета. Собственно у» предметом вашего обсуждения будут эволюционные предпосылки и историческое развитие того загадочного явления Вселенной, которое И.Кант обозначил как «моральный закон во мне».

Концепция, излагаемая в лекциях, междисциплинарна, и материал строится таким образом, чтобы он был доступен представителям естественных, технических и гуманитарных наук, оставляя убеждение во взаимной дополнительности их миропониманий. Для этого подчас прядется разъяснять хорошо известные специалистам вещи, рассчитывая вместе с тем на готовность читателя (слушателя) обратиться при необходимости к соответствующей литературе, в том числе и к упомянутой книге автора.

Я не стану увлекаться формализованными определениями, не стану и злоупотреблять богатством современного русского языка, множа сущности без надобности. Но буду следить за тем, чтобы содержание используемых представлений об агрессии, насилии и ненасилии, морали, религии, технологи, кризисе и т.д. оставалось настолько ясным и непротиворечивым, насколько это возможно.

Само собой разумеется, что общая модель задала критерии подбора исторических фактов, помогла ориентироваться в их противоречивом многообразии. Но должен огорчить максималистов: иначе не создаются научные концепции и, более того, иначе как через призму предварительных гипотез не обнаруживаются факты. Нет сомнения также в том, что предложенная концепция требует дальнейшего критического обсуждения с участием историков, культурологов, религиоведов. И, думаю, бесполезно перечислять, на что этот краткий курс лекций "не претендует". Скажу, напротив, в чем вижу задачи.

Я постараюсь показать, что культура, мораль и стадии их становления — такие же закономерные продукты развития Вселенной, как жизнь, психика, интеллект, что в переплетении противоречивых событий человеческой истории прослеживается общий вектор нравственной эволюции, которая сопряжена непростыми, но последовательными зависимостями с растущей властью человека над силами природы; что комплексный кризис современной цивилизации, при всех его специфических особенностях, имеет более или менее полные исторические прецеденты и в принципе может быть кардинально преодолев при наличии необходимых званий и наконец, в что это потребует от людей не только глубокой перестройки морально-психологических принципов бытия, но также и готовности к очень серьезным жертвам, подобных которым история еще не знала.

В соответствующем ключе и выстроены следующие лекции. Сначала поговорим о причинах агрессивности, исконно присущей живому веществу, о том, какие механизмы ограничения агрессии выработала природа и почему они оказались недостаточными для человеческих предков. Затем — о дополнительных механизмах, вырабатываемых культурой (протокультурой) для компенсации возрастающего человеческого могущества и о драматических кризисах из-за диспропорций в развитии культур. Исходя из сформулированных таким образом исторических закономерностей, мы рассмотрим нынешний планетарный кризис, шансы и условия его преодоления и завершим курс обсуждением тех непростых проблем, которые могут ждать человечество в обозримом будущем. ]

В подстраничных примечаниях указаны только цитируемы источники. Список рекомендуемой литературы к лекциям держит в основном наиболее доступные издания и почти исключительно на русском языке; к тому же в нем практичен отсутствуют классические философские произведения.