3.2. О Дионисе

Мы уже обозначили среди женских божеств одну мужскую фигуру, которая не выполняла надзирательную функцию над Геей, но всячески вторила культам Матери, будь это веселая песня или оргийное буйство. Молодой бог виноделия тоже относится к земле, и, вечно опьяненный ее плодами, несет в себе тот же заряд экстаза. Но только ли экстатическое притяжение Матери роднит его с мистическими богинями? Рассмотрим ближе образ этого блаженного безумца.

«Дионис пришел в Грецию как бог творческого экстаза, приносящий своим посвященным также и весть о бессмертии их души» [1, с. 50]. С виноградной лозой и в окружении муз, он, безусловно, как всякое мужское божество, имеет мощную оплодотворяющую функцию. Заставляя цвести виноградные лозы, Дионис так же проращивает творческие семена в душе человека – и зачастую второе происходит посредством первого. «Сам Эсхил рассказывал, что, будучи еще мальчиком, он заснул в поле, сторожа виноград; и вот ему явился во сне Дионис, приказав писать трагедии. Когда наступил день, он пожелал выполнить волю бога, и когда он попытался, то ему очень легко далось писание стихов» [41, кн. I, гл. XXI, 3]. Однако нужно заметить, что плодоносящая его природа носит сугубо чувственный характер, а не разумный, так как творческое исступление, которое считалось даром Диониса против аполлонического просветления, является лишь частью божественного вдохновения и поверхностным, побочным эффектом его стихийного влияния, которое роднит бога с женским началом. Он и сам по большей части изображается женственным мальчиком, нежели взрослым бородатым мужчиной [Приложение А]. Гера обрушивается на него: «Мне было бы стыдно, Зевс, если б у меня был сын такой женоподобный, преданный пьянству, щеголяющий в женской головной повязке, постоянно находящийся в обществе сумасшедших женщин, превосходя их своей изнеженностью» [39]. Но Зевс возражает, указывая на то, что именно этот мальчик завоевал Лидию и совершил множество иных подвигов. Божественное величие Диониса неоспоримо, как и влияние вина на древнего грека. Недаром считалось дурным тоном пить его неразбавленным – с этим богом следует быть осторожнее. Опьянение ведет к уничтожению разума, оно провозглашает то самое «бессмертие души» путем выхода за границы телесного самоощущения. В нем растворяется все: долг, страх, личность, пол. Сам Дионис, как мы уже заметили, имеет андрогинные черты: «Мальчика брегом ведет, по наружности схожего с девой. Тот же качался, вином или сном отягченный как будто» [15, кн. III, стр. 605].

Нам же в большей степени интересна не внешняя его андрогинность, так как ясно, что андрогинная природа его в сущностной связи с женским началом. «В положенное время Зевс родил Диониса, распустив швы на своем бедре, и отдал дитя Гермесу. Последний отнес его к Ино и Афаманту, попросив их, чтобы они воспитали дитя как девочку» [12, с. 51]. Есть свидетельства, что подобный тип воспитания имел своей целью защиту растущего мальчика от дурного глаза, однако суть его сводится именно к сокрытию мужской силы в женской энергетике, что позволяет нам говорить о коренном воздействии данного начала на юное божество. Выращенный как девочка, ввергнутый позднее Герой в безумие, открывший пьянящие соки земли, он лишается рассудка, напитываясь женской стихийной силой настолько, что становится ее проводником. Ни одна женщина не может сохранить свой разум в его присутствии – отсюда мы имеем новый типаж, красноречиво именуемый вакханками. В своей захватнической войне Дионис начальствовал именно над ними, на что в реальности указывает Павсаний посредством могилы возле храма Геры в Коринфике: «Эти женщины погибли в бою против аргивян и Персея, двинувшись походом вместе с Дионисом с островов Эгейского моря, поэтому их и называют Галиями (Морскими)» [41, кн. II, гл. XXII, 1]. Подобных мифов множество. Дионис столь же несдержанно требователен, как и Матерь богов, в признании своей силы. У Овидия женщины, отказавшиеся чествовать бога, превращаются в птиц [15, кн. IV, стр. 405-410], а в другом мифе по схожей причине вакханки разрывают на части Пенфея, ведомые его собственной матерью [12, с. 53].

Женщины уязвимы чарам Диониса по той простой причине, что одной с ним природы – хтонической. Как Кибела, культ которой имел тот же оргиастический и мистический характер, Дионис приводит своих служителей в экстаз слияния с первозданной стихией природы посредством музыки и оргиастических плясок, то есть средств, обращающихся первым делом к чувственному восприятию. Ницше, открывший диалектику аполлонического и дионисийского, писал: «Под чарами Диониса не только вновь смыкается союз человека с человеком: сама отчужденная, враждебная или порабощенная природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном – человеком» [14, с. 34]. Он ставил указанную диалектику в один ряд с диалектикой пола, и мы сталкиваемся с параллелизмом отношений. Аполлон выступает в роли оберегающего бога индивидуации, отграничения и порядка, в чем мы ясно узнаем мужское разумное начало, построившее логические преграды на пути хаоса. Противоположен ему Дионис, призванный разрушить эту защиту во всеобщей оргиастической пляске. Принцип индивидуации и скульптурности предполагает отделенность друг от друга, четкость границ, оргийное слияния же становится нарушением статуарной сущности тела и аполлонического принципа мировосприятия, в результате которого разрушается соматическая и личностная целостность человека. Он открывается дионисийскому началу, он сливается на какое-то время с Единым. Павсаний в своем путешествии находит композицию из двух статуй Диониса: «одного из них называют Лисием (Освободителем), а другого – Вакхом (Приводящим в безумие)» [41, кн. II, гл. II, 5], – довольно простая логика всякого экстатического культа состоит в том, что настоящая свобода возможна лишь в безумии, в избавлении от разумного, мужского начала, и падении в чувственное буйство исконно женственной природы. «Несмотря на страх и сострадание, мы являемся счастливо живущими, не как индивиды, но как единое-живущее, с оплодотворяющей радостью которого мы слились» [14, с. 110]. Даже то самое творческое оплодотворение, даруемое Вакхом, приводит к созданию дионисийской трагедии, той самой, которая по утверждению Ницше имеет целью уничтожение личности [14, с. 59].

Мы можем сделать вывод о том, что Дионис есть андрогинный бог, крепко связанный с чувственностью стихийного начала, который через эти врата приводит к ощущению Единого. Родственность женскому началу обозначается не столько феминностью божества или функциональной близостью к земле, сколько его внутренним содержанием, характерным для хтонического начала.