Лекция 19. Дмитрий наркисович мамин-сибиряк, всеволод михайлович гаршин.

Гуманистические идеи произведений Д.Н. Мамина-Сибиряка, В.М. Гаршина.

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (1852-1912). «Воистину русским писате­лем» (А. М. Горький) выступает Д.Н.Мамин-Сибиряк и в ли­тературе для детей, адресуя им рассказы, сказки, очерки. Как и Горький, Чехов, Короленко, Мамин-Сибиряк исследует тему обездоленности ребенка из бедной семьи, ребенка-сироты. И шире — тему лишения ребенка, казалось бы, бесспорного его права иметь детство — рассказы: «Кормилец» (1885), «В ученье» (1892), «Вертел» (1897), «В глуши» (1896), «Богач и Еремка» (1904) ), «Зимовье на Студеной» (1892), «Емеля-охотник» (1884) и др.

В первом из названных рассказов «Кормилец» двенадцатилетний маль­чик, единственный кормилец семьи, гибнет, став жертвой тяжелых условий фабрично-заводского труда.

Трагична участь Прошки в рассказе «Вертел». Этот худенький, «похо­жий на галчонка» мальчик работает круглый год в шлифо­вальной мастерской, словно маленький каторжник. Вся его жизнь проходит в этой мастерской, тесной и темной, где в воздухе носится наждачная пыль, куда не попадает солнце. Заветная мечта Прошки — уйти туда, где «трава зеленая-зе­леная, сосны шумят вершинами, из земли сочатся ключики, всякая птица поет по-своему». Он не знает ощущений при­роды, человеческого тепла, но воображение рисует желан­ные картины. Прошка подобен автоматизированному меха­низму. Он словно неотделим от колеса, стал его элементом. Прошка лишен даже воз­можности общения. Он постоянно голоден, «жил только от еды до еды, как маленький голодный зверек...» Равнодушие, инертность, рабское принятие бесправия, ужаса как объективной нормы — в этом истинная смерть еще при кажущейся (якобы) жизни... В конце концов Прошка заболевает от непосильной работы и умирает. Углубление сознания предрешенности подчеркивается и тем, что параллельно с существованием Прошки читатель наблюдает жизнь его ровесника, мальчика из богатой семьи.

Лишение детства — объективная предопределенность для крестьянских и городских детей, родившихся в бедности, — ведущий мотив и рассказа «В глуши», очень характерного для Мамина-Сибиряка.

Герои ряда рассказов — бедные крестьяне-рыбаки, охот­ники, обитатели зимовок, заброшенных в глухих местах, — в суровой природе Урала находят несравнимый источник ду­шевной устойчивости. («Емеля-охотник», «Зимовье на Студеной». Герои этих и других рассказов овеяны глубокой симпа­тией автора. Он поэтизирует их привлекательность: доброду­шие, трудолюбие, отзывчивость на чужие страдания. Елеска ухаживает за тяжело больным охотником-вогулом, оказавшим­ся в глухом лесу без всякой помощи. Сердечная доброта Еме­ли проявляется и в случае на охоте: он не решился стрелять в маленького олененка, зная, с каким самоотвержением любая мать защищает свое дитя.

Люди, о которых пишет Мамин-Сибиряк, отличаются каждый своим особым пониманием природы, хотя все они чувствуют ее краски, голоса, запахи. Все внутренне как бы слиты с дыханием леса, реки, неба... Рассказ о любви старика Тараса («Приемыш») к спасенному лебедю подобен лирической песне. Тарас не просто знает все места вокруг своего жилья верст на пятьдесят. Он душой по­стиг «всякий обычай лесной птицы и лесного зверя». Он любуется птицей, счастлив в общении с природой, ценит ее открытость, непостижимое богатство ее красок, ее способ­ность успокоить, насладить голодающую по ласке душу.

Близок к рассказу «Приемыш» интонационно и по замыс­лу рассказ «Богач и Еремка». Здесь как бы в роли выхоженного лебедя — зайчишка с переломленной лапкой: его не стал брать зубами охотничий умный пес Еремка; в него не смог выстрелить старый опытный охотник Богач, хотя жил он именно тем, что продавал заячьи шкурки. Победа истинного великодушия над всеми другими прагматическими расчетами — основная мысль рассказа, его пафос — в способности чело­века и собаки любить слабого, нуждающегося в защите...

Писатель передает природную предрасположенность че­ловека к защите слабых. Это состояние души, эта особен­ность человеческого отношения к природе и ко всему окру­жающему в названных произведениях передается прежде всего через чувства и конкретные действия стариков и детей, про­диктованные этими чувствами. Так подчеркивается природность, естественность человеческой предрасположенности: в детстве и старости человек открытое, естественнее в чувствах и мыслях, в действиях.

Природа в произведениях Мамина-Сибиряка — не фон для раскрытия чувств, душевных состояний, порывов человека. Природа — полноправный, полнокровный герой произведений, выразитель авторской позиции и эстетичес­кой, нравственной и социальной. Пейзаж, как и портрет героев, живописен, изменчив, краски в движении — переходы одного оттенка к другому гармонич­ны изменению душевного состояния. Вот картина дождливо­го летнего дня в лесу. Под ногами ковер из прошлогодней палой листвы. Деревья покрыты дождевыми каплями, кото­рые сыплются при каждом движении. Но выглянуло солнце, и лес загорелся алмазными искрами: «Что-то праздничное и радостное кругом вас, и вы чувствуете себя на этом праздни­ке желанным, дорогим гостем» («Приемыш»).

Язык произведений Мамина-Сибиряка — народный, живописный, меткий, образный, богат пословицами, поговорками. «Ищи ветра в поле!» — говорит Богач об убежавшем зайчике. «Вместе тесно, а врозь скучно», — замечает он, наблюдая поведение собаки, подружившейся с зайцем.

Сказки Гаршина, Мамина-Сибиряка для детей.

«Аленушкины сказки» (1894 — 1897) писались Маминым-Сибиря­ком для его маленькой дочери Елены. Девочку, родившуюся в 1891 году, ждала трудная судьба: мать умерла родами, отец был уже немолод, а ее серьезная болезнь мешала рассчитывать на бла­гополучный удел. Отцу предстояло подготовить свою Аленушку к жизни, к ее суровым сторонам, а главное — научить ребенка лю­бить эту жизнь. «Аленушкины сказки» полны оптимизма, светлой веры в добро.

Герои сказок — муха, козявочка, комар, заяц, игрушки, цве­ты — подчеркнуто малы, слабы, незаметны среди больших и силь­ных существ; но все действие сказок направлено к их победе. Сла­бые одерживают верх над сильными, незаметные обретают нако­нец свое место в жизни. Вместе с тем писатель тактично подмеча­ет, что слабые существа нередко заражаются мелочным эгоизмом, желают, чтобы весь мир принадлежал им, и, не в состоянии до­стичь этого, обижаются, делаются несчастными. Подспудная мысль сказок сводится к тому, что невозможно переделать мир себе в угоду, но можно изменить себя и свое отношение к окружаю­щему ради своего же блага.

Сказки Д.Н.Мамина-Сибиряка, подобно сказкам К.Д. Ушинского и Л.Н.Толстого, стилистически и по объекту ана­лиза реалистичны. «Сказка про храброго зайца Длинные Уши — Косые Глаза — Короткий Хвост» (1894) и «Сказка про Комара Немировича — Длинный Нос и про Мохнатого Мишку — Короткий Хвост» (1895), «Про Воробья Воробеича созданы в традициях народных сказок о животных.

Герои его произведений — обыкновенные звери, птицы, насекомые, которых ребенок, как правило, знает в жизни. В них нет ничего редкостного, исключительного. Медведь, зайчик, воробей, воронушка, комар, даже комнат­ная муха — живут в сказках своей, свойственной им жизнью. Отличительные приметы внешнего облика сказочных героев легко распознаются ребенком: у зайца «длинные уши, корот­кий хвост», у комара — «длинный нос», у воронушки — «чер­ная головушка». Животные, птицы, насекомые — носители качеств, которые отличает в них и народная сказка: заяц тру­слив; медведь силен, но неуклюж; воробей прожорлив, наха­лен; комар назойлив.

Герои в них очеловечены, а характеры обрисованы как самобытные, «лично­стные», что отличает их от фольклорных героев — всегда обобщен­но-типизированных. Так, Комар Комарович и заяц-хвастун выде­ляются среди других комаров и зайцев своей настоящей или напуск­ной храбростью. Даже медведь и волк в конце концов уступают им, решая не связываться с необычным противником («И волк убежал. Мало ли в лесу других зайцев можно найти, а этот был какой-то бешеный»). Залогом победы слабых над сильными является не вол­шебство или чье-то заступничество, не хитрость или удача, а из­менение привычной внутренней позиции.

Действие в сказках, сюже­ты, как правило, строятся на веселых, забавных происшест­виях. Например, столкновение хвастливого зайца с волком или комара — с медведем. Забавна сцена, в которой трубо­чист Яша пытается справедливо рассудить спор между Воро­бьем и Ершом. В то время как он произносит свою речь, его обворовывают.

Сказки познавательны. Очеловечение персонажей помо­гает живее и ярче представить читателю-ребенку характер­ные свойства животных, их жизнь. Знакомя с тем, как и в чем проявляется трусость зайца, сила и неуклюжесть медведя, его свирепость, как трудно приходится воробью в зим­нюю пору, в какой суровой обстановке проводит свою жизнь воробей и как эта обстановка трагически складывается для «желтой птички-канарейки», писатель активизирует ассоциа­ции, воображение ребенка, обогащая и мысль и чувство. Раскрывая законы, которыми уп­равляется животный и растительный мир, Мамин-Сибиряк расширяет познавательные возможности литературной сказ­ки и ее границы как научно-художественного жанра.

В сказках, в отличие от рассказов, пейзаж занимает незначительное место. Здесь видно влияние фольклорной традиции, не знающей развернутого пейзажа. Его зарисовки кратки, хотя и очень выразительны: «Солнце сделалось точно холоднее, а день короче. Начались дожди, подул холодный ветер» — вот и вся зарисовка поздней осени («Сказка про воронушку»). Исключение составляет поэти­ческий сон Аленушки: «Солнышко светит, и песочек желте­ет, и цветы улыбаются», окружая кроватку девочки пестрой гирляндой, и «ласково шепчет, склонившись над ней, зеле­ная березка» («Пора спать»).

Особый интерес представляет «Присказка» — яркий образец «Мамина слога», как называли современники стиль детских ска­зок писателя. «Баю-баю-баю... один глазок у Аленушки спит, дру­гой — смотрит; одно ушко у Аленушки спит, другое — слушает. Спи, Аленушка, спи, красавица, а папа будет рассказывать сказ­ки». Присказка своей напевностью близка народным колыбель­ным. Пожалуй, впервые так ясно было выражено отцовское чув­ство, не уступающее в нежности материнской любви.

Помимо «Аленушкиных сказок» Мамин-Сибиряк написал еще целый ряд сказок, многообразных по темам и стилю. Большая их часть посвящена жизни природы: «Серая Шейка» (1893), «Упря­мый козел», «Зеленая война», «Лесная сказка», «Постойко», «Ста­рый воробей», «Скверный день Василия Ивановича». Наиболее близка к фольклору «Сказка про славного царя Гороха и его пре­красных дочерей — царевну Кутафью и царевну Горошину». При этом писатель никогда не стремился стилизовать свои сказки под народные. Основу всех сказок составляет собственная его позиция.

Трогательна история Серой Шейки — утки, оставшейся из-за болезни на зимовку. По законам природы гибель ее неизбеж­на, и даже сочувствующий ей заяц бессилен помочь. Полынья, ее единственное убежище, затягивается льдом, все ближе под­бирается хищница лиса. Но мир подчинен не только законам природы. Вмешивается человек — и Серая Шейка спасена. Автор­ская позиция убеждает читателя в том, что даже на краю гибе­ли надо верить и надеяться. Не стоит ждать чудес, но стоит ждать удачи. Особое место занимает сказка о царе Горохе, появившая­ся впервые в журнале «Детский отдых» в 1897 году. Она от­личается от остальных более сложным содержанием и раз­вернутым приключенческим сюжетом. Сказка сатирична и юмористична. В образе царя Гороха высмеиваются чванливость, жад­ность, презрительное отношение правящих верхов к про­стым людям из народа. Правдивы некоторые черты старорусского быта. Например, царевна Кутафья находится в беспрекословном послушании родителям; она не смеет даже заикнуться о выборе суженого: «Не девичье это дело — женихов разбирать!»

Сказки Мамина-Сибиряка — характерный способ разговора взрослого с ребенком о жизненно важных вещах, которые невоз­можно объяснить на языке абстракций. Ребенку предлагается взгля­нуть на мир глазами божьей коровки, козявочки, мухи, собаки, воробья, утки, чтобы обрести истинно человеческое мировоззре­ние. Как и народные, эти сказки знакомят ребенка со сложными законами бытия, объясняют преимущества и недостатки той или иной жизненной позиции.

Сказки Мамина-Сибиряка — значительное явление в ли­тературе конца XIX века. В них освоены и развиваются луч­шие реалистические традиции народной и литературной сказ­ки. В изображении природы, животного мира, в характере сказочной морали нет фальши. Сказки интересны детям и в наше время. Часть их вошла в учебные книги для чтения в начальной школе.

Всеволода Михайловича Гаршина (1855—1888) современники называли «Гамле­том наших дней», «центральной личностью» поколения 80-х го­дов — эпохи «безвременья и реакции». Писатель одним из пер­вых начал применять в литературном творчестве приемы импрес­сионизма, заимствованные из современной ему живописи, с тем чтобы потрясти воображение и чувства читателя, разбудить его прирожденное сознание добра и красоты, помочь родиться чест­ной мысли. В гаршинских рассказах и сказках складывался стиль. явившийся истоком прозы писателей рубежа XIX—XX веков, та­ких как Чехов, Бунин, Короленко, Куприн.

Высшим авторитетом в современной живописи был для писа­теля И.Е.Репин, в литературе — Л.Н.Толстой. Воображение было для Гаршина важным моментом реалистического видения действительности, при этом точность, конкретная подробность деталей отличают почти все его произведения. Творческие принципы Гаршина во многом отвечают требованиям, некогда предъявленным Белинским к дет­скому писателю.

Гаршин мечтал издать все свои сказки отдельной книгой с посвящением «великому учителю своему Гансу Христиану Андер­сену». Многое в сказках напоминает истории Андерсена, его ма­неру преображать картины реальной жизни фантазией, обходясь без волшебных чудес. Детство и детская литература занимали Гаршина на протяже­нии всего десятилетия творческой жизни. Гаршин переводил для детей сказки европейских авторов, ра­ботал как редактор и критик детской литературы.

В круг чтения детей младшего и среднего школьного возраста вошли в основном сказки Гаршина. Среди них одна имеет подза­головок «Для детей» — «Сказка о жабе и розе» (1884), другая была впервые опубликована в детском журнале «Родник» — «Лягушка-путешественница» (1887). Прочие сказки не предназначались ав­тором для детей, хотя, по воле взрослых, появлялись в детских изданиях, в том числе в хрестоматиях: «Attalea princeps» (1880), «То, чего не было» (1882), «Сказание о гордом Агее» (1886). Гаршинские сказки по жанровым особенностям ближе к фи­лософским притчам, они дают пищу для размышлений.

«Сказка о жабе и розе» была написана под влиянием многих впечатлений — от смерти поэта С.Я.Надсона, домашнего кон­церта А. Г. Рубинштейна и присутствия на концерте одного не­приятного старого чиновника. Произведение являет собой пример синтеза искусств на основе литературы: притча о жизни и смерти рассказана в сюжетах нескольких импрессионистских картин, по­ражающих своей отчетливой визуальностью, и в переплетении музыкальных мотивов. Это скорее поэма в прозе. Угроза безобраз­ной смерти розы в пасти жабы, не знающей другого применения красоты, отменена ценой иной смерти: роза срезана прежде увя­дания для умирающего мальчика, чтобы утешить его в последний миг. Смысл жизни самого прекрасного существа — быть утешени­ем для страждущего.

Сказка «Лягушка-путешественница» — классическое произве­дение в чтении детей, в том числе и старших дошкольников и младших школьников. Источником ее сюжета послужила древнеиндийская басня о черепахе и утках. Это единственная веселая сказка Гаршина, хотя и в ней комизм сочетается с драматизмом. Писатель нашел золотую середину между естественно-научным описанием жизни лягушек и уток и условным изображением их «характеров». Вот фрагмент естественно-научного описания.

Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точ­но поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фью-фью-фью — раз­дается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. Немного далее следует уже условное, «очеловечивающее», опи­сание. И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями: — Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!

Такой прием незаметного «погружения» читателя из мира ре­ального в мир сказочно-условный особенно любил Андерсен. Бла­годаря этому приему в историю лягушкиного полета можно пове­рить, принять ее за редкий курьез природы. В дальнейшем панора­ма показана глазами лягушки, вынужденной висеть в неудобной позе. Отнюдь не сказочные люди с земли дивятся тому, как утки несут лягушку. Эти и другие детали способствуют еще большей убедительности сказочного повествования. Так же зыбко колеблется мысль автора. Умна лягушка или глу­па? Гениальна ли ее натура или заурядна? А как оценить характер и поведение уток? Сказка заканчивается хорошо или плохо? Что важнее — то, что лягушка спаслась при падении, или то, что погибла ее мечта о южных болотах? Ответы на эти и другие во­просы зависят от размышлений читателя, от его представлений о смысле существования.