Маркс и Бакунин

В конце 1844 года противоположность между взглядами Маркса и «истинных социалистов» сказывалась еще не так сильно, чтобы привести к разрыву. То же самое можно сказать об отношении Маркса к Бакунину и Прудону, с которыми он, живя в Париже, поддерживал знакомство. Однако уже тогда он расходился с ними во взглядах, причем по разным причинам: с Бакуниным потому, что ему не нравился его дилетантский анархизм, с Прудоном из-за того, что считал недостаточно последовательной его критику частной собственности и буржуазного общества.

Когда Бакунин в июле 1844 года приехал в Париж ¹⁰⁸, он был радушно принят Бернштейном, издателем «Vorwärts» — газеты парижских эмигрантов. На квартире Бакунина, ведшего богемный образ жизни, часто собирались сотрудники «Vorwärts» для бесконечных страстных споров о философии, политике и коммунизме¹⁰⁹. В первое время своего пребывания в Париже Бакунин поддерживал оживленную связь с Руге, с которым познакомился еще в Дрездене ¹¹⁰. Его попытка склонить Руге к

своему анархически окрашенному коммунизму потерпела неудачу, так как Руге после разрыва с Марксом превратился в решительного противника коммунизма, какого бы оттенка последний ни был. Руге со своей стороны пытался отговорить Бакунина от его богемной жизни и, вероятно, также от коммунизма и оторвать его от Маркса. Увидев, однако, что Бакунин по-прежнему стоит на стороне Маркса, Руге отдалился от него, тем более что он был зол на Бакунина за то, что тот не собирался отдавать ему занятые еще в начале 1843 года деньги ¹¹¹. Бакунин продолжал поддерживать дружеские отношения с Гервегом, которого знал еще по Дрездену и Швейцарии.

С Марксом, с которым Бакунин познакомился в июле или августе 1844 года и который был его совершенной противоположностью, он встречался в кругу сотрудников «Vorwärts». Свое личное отношение к Марксу он выразил позднее, когда они уже

долгое время были противниками. Несмотря на все оговорки, Бакунин высоко ценил тогда Маркса за присущие последнему силу мысли и зрелость ума, а также за обширные знания: «Мы с Марксом,— писал он в 1871 году,— старые знакомцы. Я встретил его впервые в Париже в 1844 г. Я был уже эмигрантом. Мы сошлись довольно близко. Он тогда был более крайний, чем я, да и теперь он если и не более крайний, то несравненно ученее меня. В то время я ничего не смыслил в национальной экономии, я еще не освободился от метафизических абстракций и мой социализм был чисто инстинктивным. Хотя по годам и моложе меня, он уже был атеистом, ученым, материалистом и мыслящим социалистом. Как раз в то время он разрабатывал первоосновы теперешней своей системы» ¹¹².

Отношением Бакунина к Марксу объясняется та оценка, которую он дал впоследствии Марксу в сравнении с Прудоном. Он признавал, что Маркс как материалист далеко превосходил Прудона, всю свою жизнь остававшегося в плену у идеализма, но он считал, что Прудон, бывший как мыслитель слабее Маркса, превосходил его глубоким пониманием свободы, которого Маркс, по его мнению, был совершенно лишен ^159-161.

Бакунин был полной противоположностью Марксу. Ясному уму и решительной воле Маркса была чужда всякая сентиментальность, неопределенность и импровизация, в его мышлении, как и в его поступках, всегда царили порядок и дисциплина.

Бакунин обладал замечательной способностью усвоения, но так как он, в противоположность Марксу, не руководствовался серьезным стремлением к истине, его знания оставались поверхностными и сводились в основном к лозунгам, характерной чертой которых было — как и у анархиствующей мелкой буржуазии — отрицание всего и вся и которые опьяняли его самого. При беглом знакомстве он производил впечатление приятного, остроумного собеседника, но ему не хватало того последовательно революционного духа, который в такой высокой степени был присущ Марксу.

Эта противоположность углубилась в результате их различного отношения к рабочему движению. В то время как Бакунин не расставался со своим дилетантским анархизмом, Маркс и Энгельс, которые все теснее примыкали к рабочему движению и жертвовали всем для победы пролетариата, работали над превращением коммунизма в научную революционную теорию.

Принадлежа к гибнущему классу, Бакунин инстинктивно симпатизировал всем, кто был обречен на гибель вместе со своим классом — в первую очередь богеме, и также люмпен-пролетариату, чем и обусловливались анархо-индивидуалистический характер его бунта против господствующих условий, его симпатия к анархизму Прудона и его враждебное отношение к Марксу, чью резкость и неуступчивость он истолковывал как проявление тщеславия и стремления к личной власти.

Кроме Бакунина, Маркс познакомился в Париже также с другими русскими аристократами, образ жизни которых очень наглядно описал Карл Грюн в статье о Бакунине ^162-164.

Маркс и Прудон

Чаще, чем с Бакуниным, Маркс встречался с Прудоном, которого считал наиболее крупным французским социалистом того времени. Как и Бакунин, Прудон склонялся к анархизму, что объяснялось его ролью защитника классовых интересов среднего сословия. Прудон жил в Париже с февраля по апрель 1844 года и с сентября 1844 года по февраль 1845 года. Среди иностранцев он общался главным образом с Руге, Бакуниным, Грюном и Марксом, с которыми вел дискуссии о Гегеле. Представление об этих дискуссиях можно получить из мемуаров Герцена, который сообщает об одном из таких разговоров между Бакуниным и Прудоном, длившемся целую ночь напролет ¹⁶⁵¹⁶⁵.

Часто и охотно Прудон спорил о гегелевской философии с Карлом Марксом, с которым он поддерживал особенно тесную связь во время своего пребывания в Париже осенью и зимой 1844/45 г. Маркс старался объяснить Прудону основу этой философии, в первую очередь самое существенное в ней — диалектику. Об этом он писал двадцать лет спустя в письме к Швейцеру: «Во время моего пребывания в Париже в 1844 г. у меня завязались личные отношения с Прудоном. Я потому упоминаю здесь об этом, что и на мне до известной степени лежит доля вины в его «софистике» («Sophistication», как называют англичане фальсификацию товаров). Во время долгих споров, часто продолжавшихся всю ночь напролет, я заразил его, к большому вреду для него, гегельянством, которого он, однако, при незнании немецкого языка не мог как следует изучить. То, что я начал, продолжал после моей высылки из Па-

рижа г. Карл Грюн. В качестве преподавателя немецкой философии он имел передо мной еще то преимущество, что сам ничего в ней не понимал» ¹⁶⁶.

Об этих личных отношениях Прудон не упоминает ни в своей переписке, ни в дневнике 1844 года. Однако в письме к Бергману от 9 января 1845 года он намекает на свое знакомство с немецкими интеллигентами, которые, как он пишет, хвалили его за то, что он самостоятельно пришел к результатам гегелевской философии. «Меня,— пишет он,— хорошо поняли многие немцы, удивлявшиеся той работе, которую я проделал, самостоятельно достигнув того, что, по их мнению, существует только у них. Я пока еще не могу судить о родстве между моей метафизикой и, например, гегелевской логикой, так как я никогда не читал Гегеля» ¹⁶⁷.

В противоположность Марксу, который в то время уже выступал как представитель классовых интересов пролетариата и выдвигал требование замены буржуазного общества коммунистическим, Прудон как защитник классовых интересов мелкой буржуазии, в первую очередь мелких крестьян и ремесленников, из среды которых он сам происходил, хотел не уничтожить буржуазное общество, а лишь реформировать его в той мере, как этого требовали интересы среднего сословия. Несмотря на свои революционно звучащие фразы, как, например, знаменитое «собственность есть кража», взятое им, кстати, из произведения Бриссо ¹⁶⁸, он стремился главным образом к тому, чтобы приспособить существующие экономические и социальные условия к потребностям среднего сословия, которое он хотел спасти как от уничтожения крупным капиталом, так и от пролетаризации. Движимый желанием сохранить мелкобуржуазную форму частной собственности — мелкую собственность, он обрушивался в своих произведениях как против абсолютного права собственности, так и против коммунизма, который в его глазах был более враждебен и опасен для среднего сословия, чем крупный капитал ¹⁶⁹ . Абсо-

лютное право собственности как специфическое право собственности крупного капитала он критиковал за то, что его следствием являются вырастающая из конкурентной борьбы монополия, несправедливое присвоение продукта чужого труда и вытекающие отсюда экспроприация среднего сословия и обнищание народа. Именно к этой форме частной собственности относился его афоризм: «Собственность есть кража» ¹⁷⁰. Но еще резче Прудон осуждал коммунизм, обвиняя его в том, что он несет с собой порабощение и нравственное унижение ¹⁷¹.

Прудон, как защитник среднего сословия, был далек от того, чтобы требовать уничтожения частной собственности; наоборот, его стремления сводились к тому, чтобы универсализировать ее в форме мелкого владения и в этой форме сделать доступной каждому ¹⁷². Мелкое владение, противопоставляемое им как абсолютному праву собственности, так и общности имущества, он рассматривал как ограниченное право собственности, как право пользования, которое в случае злоупотребления может быть отменено государством ¹⁷³. Ему казалось, что мелкое владение способно обеспечить независимость свободного рабочего, будучи в то же время свободным от недостатков крупного капитала.

Подобно другим социальным реформаторам, выражавшим интересы среднего сословия, Прудон пришел к позиции посредника между капитализмом и социализмом. Уже в то время он делал попытки синтеза капитализма и коммунизма, защищая вместе с буржуазными экономистами принцип частной собственности против социалистов и одновременно критикуя вслед за социалистами наиболее очевидные недостатки капи-

талистической системы ¹⁷⁴. Впоследствии он предпринял более обстоятельную попытку такого синтеза в своем сочинении «Система экономических противоречий или философия нищеты» (1846).

Этой системе взаимной компенсации противоположных принципов соответствовал метод примирения противоречий, характерный для его мышления. Пытаясь оправдать свою посредническую позицию и соответствующий ей метод с помощью гегелевской диалектики, он так изменил последнюю, что синтез у него получался возникающим не из обострения противоречий и противоположностей, а из их смягчения и примирения, в результате чего диалектика превращалась из революционного метода в основу для компромиссного учения ¹⁷⁵.

Своим методом примирения противоположностей, вносившим застой в диалектическое движение, Прудон принципиально отличался от Маркса, который, будучи революционером, считал, что источником прогресса может быть лишь обострение противоположностей.

Мелкобуржуазной, компромиссной позицией Прудона объясняется и его идеалистическое понимание истории. Поскольку Прудон абстрагировался от классовой борьбы и был прин-

ципиальным противником социалистической революции ¹⁷⁶, он видел существо современной истории не в развитии капиталистической системы, как это уже стали делать Маркс и Энгельс, а в основном в необходимости осуществить абстрактные понятия, и прежде всего понятие справедливости, в котором он усматривал движущую силу и цель исторического развития. По той же причине Прудон, подобно филантропам, видел в пролетариате лишь страдающий класс и не понимал, что тот является одновременно революционным классом, историческая задача которого состоит в изменении существующего общественного устройства.

Эта мелкобуржуазная, реформистская позиция обусловила политические колебания Прудона, а позднее даже отчасти реакционную деятельность, выразившуюся в восхвалениях Луи- Филиппа и впоследствии Наполеона ¹⁷⁷; она проявилась также в свойственном мелкобуржуазным литераторам самомнении, которое было в особенности присуще Прудону и временами граничило с манией величия ¹⁷⁸.

Однако противоположность между Прудоном и Марксом еще не проявлялась в такой степени, чтобы уже в то время сделать невозможными дружеские отношения между ними. Маркс, писавший о нем в «Rheinische Zeitung» и позднее в одном из писем к Руге (который, в противоположность Марксу, не очень высоко ценил Прудона ¹⁷⁹), как об одном из лучших француз-

ских социалистов ¹⁸⁰, теперь сравнивал его в одной из статей, напечатанных в «Vorwärts», с Вейтлингом и считал его мемуар о собственности лучшим произведением французского социализма ¹⁸¹. В произведениях Прудона он находил отдельные замечания, которые, как и у Гесса, находились в противоречии с общим идеалистическим мировоззрением автора и которые, вероятно, подтверждали новые взгляды Маркса. Примером может служить утверждение Прудона в его «Втором мемуаре», что экономика составляет основу истории ¹⁸², и выдвинутое им в его книге «De la création de l’ordre dans l’humanité» («О создании порядка в человеческом обществе», 1843), вышедшей незадолго до описываемого времени, положение, согласно которому общественное развитие определяется экономическими законами, и, следовательно, все попытки произвольного вмешательства в ход этого развития обречены на неудачу.

Маркс ценил в Прудоне также его атеизм, отличавший его от большинства других французских коммунистов и социалистов ¹⁸³. Прудон видел в религии тормоз социального и научного прогресса, но, в противоположность Марксу, принципиально отрицавшему религию во всех ее видах, он хотел заменить существующую религию другой — религией науки.

В то время Марксу, по-видимому, больше всего импонировала в Прудоне критика буржуазных экономистов, которых он упрекал в том, что основную предпосылку — частную собствен-

ность — они некритически и априорно принимают в качестве постулата. Полемизируя с Эдгаром Бауэром в «Святом семействе», Маркс указывает на эту критику как на главную заслугу Прудона ¹⁸⁴. С другой стороны, о значительном влиянии Маркса на Прудона можно судить, например, по следующему месту письма Прудона: «... ассоциация, мораль, экономические отношения — все это должно изучаться в их конкретных проявлениях, если желают избежать произвольных выводов. Нужно отказаться от субъективности в исходном пункте, которая до сих пор была присуща философам и законодателям, и нужно искать вне сферы неопределенных понятий справедливости и добра те законы, которые могут нам помочь определить эти понятия и которые должны быть нам даны объективно как результаты исследования общественных отношений, порожденных экономическими факторами» ¹⁸⁵. Таких историко-материалистических воззрений мы не найдем ни в прежних, ни в последующих произведениях Прудона. Слова о «неопределенном понимании справедливости и добра», желание отказаться от «субъективности в исходном пункте», чтобы придерживаться «исследования общественных отношений, порожденных экономическими факторами» — все это в устах Прудона неожиданно, невероятно и явно объясняется непосредственным влиянием Маркса.

Однако, несмотря на все признание заслуг Прудона, Маркс уже тогда упрекал его в том, что он безоговорочно стал на точку зрения буржуазных экономистов, то есть на точку зрения частной собственности, и потому не мог подвергнуть принципиальной критике частную собственность капиталистической системы. Первое время Маркс ограничивался лишь этими замечаниями в адрес Прудона, поскольку еще не видел, что взгляд последнего на частную собственность был обусловлен его мелкобуржуазной позицией. На это он указал лишь впоследствии, в своей решающей полемике с Прудоном в «Нищете философии».

Однако эта критика и оговорки в то время не вредили отношению Маркса к Прудону, тем более что коммунистические и материалистические взгляды самого Маркса еще находились в стадии становления.

Но после высылки Маркса из Парижа в феврале 1845 года их пути разошлись очень быстро; к осени 1846 года, когда

вышла в свет книга Прудона «Система экономических противоречий или философия нищеты», между ними была уже непреодолимая пропасть, и критика Марксом этого произведения была такой, что навсегда положила конец их дружеским отношениям.