1.4. Выводы по первой главе

Таким образом, в результате проведенного исследования, мы пришли к следующим выводам:

1. Библеизм как фразеологизм представляет собой связь с прецедентным текстом – текстом Библии. Наличие библеизмов в речи конкретного человека определяется не только его осведомленностью о библейских событиях, но и его умением считывать и включать в свои тексты определенные культурные коды. Библия как прецедентный текст представляет собой основу воззрений современного человека и один из ярусов его сознания.

2. Библеизмы как фразеологические единицы могут иметь различную природу. Фразеологизм (фразеологическая единица) – это устойчивое выражение, состоящее из двух или более слов, значение которых не равняется сумме значений целого, а приобретает особый идиоматический характер. Предлагается несколько подходов к классификации фразеологизмов. В.В. Виноградов выделяет фразеологические сращения, фразеологические единства и фразеологические сочетания на основании тесноты спаянности элементов фразеологизма. Н.М. Шанский добавляет к этому четвертый тип с еще менее тесными связями между компонентами, - фразеологические выражения. Б.А. Ларин рассматривает типы фразеологизмов по их происхождению, выделяя метафорические и идиоматические фразеологизмы.

3. При использовании сводной классификации можно увидеть, что ряд выражений из Библии представляет собой одновершинный фразеологизм, синтаксически эквивалентный словосочетанию. Некоторые фразеологизмы представляют собой целый прецедентный феномен, синтаксически оформленный как простое предложение.

4. В целом, следует признать, что текст Библии оказывает мощнейшее влияние на сознание современных людей, не только с помощью представлений и стереотипов, характерных для религиозного сознания, но и с помощью фразеологизмов, восходящих к тексту Библии. Библеизмы могут фигурировать в тексте как прецедентные феномены и как прецедентные высказывания.

Глава 2. Библеизмы как часть фразеологической системы языка

2.1. История возникновения и формирование понятия «библеизм»

Библеизмом называется отсылка к Библии с помощью использования крылатого выражения, фразеологизма и пр [44, с. 119]. Библеизмы являются прецедентными именами. Существует несколько вариантов группировки прецедентных имен и текстов. Прежде всего, их можно сгруппировать по принципу сферы, из которой они заимствованы. Источники прецедентных текстов по Ю.В. Рождественскому выстроены в следующую иерархию:

Рисунок 2. Иерархия источников прецедентных текстов

«Народная (или практическая) мораль объединяет общество, связанное устно-речевыми отношениями. В дописьменном обществе она является единственной моралью. В письменном обществе она подчинена духовной морали, суть которой выражена в религии» [44, с. 86]. Профессиональная мораль разделяется по профессиям, отправляясь от духовной морали и модифицируя ее по профессиональным группировкам людей. Экологическая мораль присутствует и развивается в обществе, объединенном массовой коммуникацией. Практическая мораль включается в религиозную и экологическую и модифицируется ими.

В публицистических и ораторских текстах аллюзии, как правило, сосредоточены в «нижних» этажах этой структуры, так как их подлинная цель – объединить аудиторию, передать некий сигнал: «Одним из распространненых стилистических приемов является использование в тексте явных или скрытых ци­тат из произведений других авторов. Источником цитаты наиболее часто служат широко известные произведения классиков литературы, библеизмы, а также детские сказки и песенки (nursery rhymes») [21, с. 167]. Речь идет не о научном ци­тировании, когда приводится законченное высказывание цитируемого автора с точным указанием источника, а об использовании цитат в стилистических целях. В последнем случае цитируемый источник не указывается, из цитаты используется лишь отдельное словосочетание, и автор за­ботится не столько о точности цитаты, сколько об общем стилистическом эффекте. При этом автор предполагает, что цитируемая фраза хорошо известна читателю и вызовет у него желаемые ассоциации.

Можно также разделить прецедентные имена и тексты по принципу цитирования в тексте: это может быть прямое или скрытое цитирование. Прямые цитаты в тексте закавычены и снабжены ссылками на источник и в большинстве случаев не являются прецедентными феноменами, так как легко идентифицируемый феномен не нуждается в цитировании.

Аллюзией называется прием в тексте, намекающий на какую-то общеизвестную информацию, на факт или наименование, которое предполагается знакомым читателю. Автор как бы вступает в своеобразную игру с читателем текста, упоминая то, что знакомо им обоим и может вызвать какие-то ассоциации.

«Литературная энциклопедия» определяет аллюзию как «риторическую фигуру, заключающуюся в ссылке на историческое событие или литературное произведение, которые предполагаются общеизвестными. Таковы, например, выражения: Пиррова победа, Демьянова уха и т. п. Иногда аллюзия представляет целую выдержку из произведения. Например, «Поэт погиб», потому что, «знакомый с мирными струнами, напрячь он лука не сумел» (здесь цитата из «Ивиковых журавлей» Шиллера)» [34, с. 43].

Аллюзия является не только средством намека, связывания между собой двух произведений. Благодаря аллюзии те или иные понятия могут наполняться новым смыслом: так, например, какие-то античные понятия могут приобретать новое наполнение в более поздней европейской литературе. Например, в произведении Данте «Божественная комедия» античные мифологические персонажи превратились в демонов.

И.Р. Гальперин понимает под аллюзией средство «расширенного переноса свойств и качеств мифологических, библейских, литературных, исторических персонажей и событий на те, о которых идет речь в данном высказывании… аллюзия не восстанавливает хорошо известный образ, а извлекает из него дополнительную информацию» [13, с. 110].

Современное понимание аллюзий учитывает понятие интертекста. Так, например, А.С. Черняева понимает аллюзию как «заимствование некоего элемента из инородного текста, служащее отсылкой к тексту-источнику, являющееся знаком ситуации, функционирующее как средство для отождествления определенных фиксированных характеристик. Аллюзия, таким образом, является интертекстом, элементом существующего текста, включаемым в создаваемый текст» [51, с. 12].

Более поздние тексты – произведения эпохи постмодернизма постоянно используют аллюзии, более того, они практически из них состоят. Можно говорить о развитии понятия аллюзии в литературоведении: от намека на то или иное понятие до ведущего приема в образовании текста.

Библеизм, таким образом, является средством для связывания двух текстов: данного текста (к примеру, литературного произведения) и текста Библии. Его можно рассматривать как аллюзию и как прецедентный феномен. Идентификация библеизма в тексте подразумевает отсылку к религиозному уровню восприятия.

Библеизмы в лингвистике рассматривались как часть фразеологии с отсылкой к прецеденту. Типы и виды библеизмов первым в российской лингвистике начал рассматривать В.Г. Гак, а применительно к англоязычному тексту – А.И. Смирницкий, рассматривавший их как часть фразеологической системы языка.

Отсылка к библеизмам в коммуникации подразумевает реализацию определенного культурного кода. Коды, по Барту, бывают разных типов [6, с. 44]:

1. герменевтический код;

2. символический код;

3. семантический код;

4. проайретический код;

5. культурный код.

Каждый из этих типов кодов влияет на текст. Герменевтический код выявляет некую тайну, загадку, подлежащую толкованию на страницах произведения. «Задача герменевтического кода заключается в выделении таких (формальных) единиц, которые позволяют сконцентрировать, загадать, сформулировать, ретардировать и, наконец, разгадать загадку (некото­рые из этих единиц иногда отсутствуют, но чаще повторяются; строгий порядок их появления не обязателен)» [6, с. 44]. Семантический код отличается непостоянством и хаотичностью, это «пылинки, мерцающие смыслом» [6, с. 44]. Символический код также не поддается структурации, это поле, в которое существует множество входов. Проайретический код образован действиями, составляющими канву произведения. «Дей­ствия (образующие проайретический код) организуются в последова­тельности; их можно наметить лишь приблизительно, поскольку любая проайретическая последовательность — это всего лишь результат чита­тельского искусства: всякий читатель, объединяет те или иные единицы информации с помощью обобщающих акциональных названий (Про­гулка, Убийство, Свидание), так что именно они формируют последова­тельность, которая возникает лишь тогда и постольку, когда и поскольку ей можно дать название; последовательность разворачивается в ритме номинации, которая сама себя ищет и сама себя запечатлевает; она, ста­ло быть, опирается не столько на логические, сколько на эмпирические основания, и поэтому бесполезно понуждать ее вступать в узаконенные реляционные связи; ей ведома лишь одна логика — логика уже-сделанного, уже-читанного» [6, с. 44]. Культурные коды представляют собой цитаты из различных областей человеческого знания. Ими Барт интересуется меньше всего именно потому, что прежде они занимали львиную долю комментирования текста.

Объясняя сущность самого термина «код», Барт указывает, что это не навязываемая тексту парадигма, а всего лишь перспектива, это выход в обширную область культуры, с которой этот текст связывается. «Итак, то, что мы называем здесь кодом, — это не реестр и не парадигма, которую следует реконструиро­вать любой ценой; код — это перспектива цитации, мираж, сотканный из структур; он откуда-то возникает и куда-то исчезает — вот все, что о нем известно; порождаемые им единицы (как раз и подлежащие анализу) сами суть не что иное, как текстовые выходы, отмеченные указателями, знаками того, что здесь допустимо отступление во все про­чие области каталога (любое конкретное Похищение с неизбежностью отсылает нас ко всем ранее описанным похищениям); все это осколки чего-то, что уже было читано, видено, совершено, пережито: код и есть след этого уже. Отсылая к написанному ранее, иначе говоря, к Книге (к книге культуры, жизни, жизни как культуры), он превращает текст в проспект этой Книги. Или так: каждый код воплощает одну из сил, способных завладеть текстом (в тексте все они пересекаются), олицетво­ряет один из Голосов, сплетающихся в текст. Возникает ощущение, что, наряду с непосредственными сообщениями, до нас доносятся еще и ка­кие-то голоса издалека; это и есть коды: их происхождение «затеряно» в непроницаемой перспективе уже-написанного и потому, переплета­ясь между собой, они лишают происхождения само высказывание: вот это-то скопление голосов (кодов) и становится письмом, стереографи­ческим пространством, где пересекаются пять кодов, пять голосов — Голос Эмпирии (проайретизмы), Голос Личности (семы), Голос Знания (культурные коды), Голос Истины (герменевтизмы) и Голос Символа» [6, с. 45]. Пять кодов вместе образуют сеть, через ячейки которой пропускается текст.

Иными словами, использование в тексте отсылки к Библии автоматически подразумевает взаимодействие с библейским контекстом.