1.2 Основные подходы в изучении мегалитизма

За несколько столетий сформировалась достаточно значительная историография исследований мегалитизма в каждом из регионов мегалитического ареала, однако, фундаментальные исследования мегалитизма как целостного социокультурного феномена практически отсутствуют. В силу этого мы включили в данный обзор те теории, которые касаются некоторых существенных сторон культуры мегалитического культурного круга.

Архаические теории. Древнейшие легенды связывают постройку мегалитов с гигантами обитавшими некогда на этой территории (94), причём, ареал распространения таких легенд совпадает с ареалом западноевропейского мегалитизма, а сама фантастическая атрибуция мегалитов указывает на невозможность отождествления их создателей ни с одной из этнических групп обитавших на мегалитическом ареале в эпоху письменной истории.

Несмотря на изменение этнического состава населения на мегалитическом ареале мегалиты использовались в ритуальных целях и в историческое время. Если и архаические религии и ислам спокойно инкорпорировали мегалитические верования, то принятие христианства негативно отразилось на мегалитах: многие из них были разрушены, на ряде менгиров были выгравированы кресты. Впрочем в ряде регионов, в частности заселённых кельтскими племенами мегалитические верования были инкорпорированы в христианскую культуру, благодаря чему были сохранены кельтские легенды (ирландские саги (237; 238), Мабиногион (180), Артуровский цикл (213)), сохранявшие мегалитические мифологемы. Ряд мегалитических памятников получили новые названия, связанные с библейскими сюжетами, как например Table-des-Marchands ("столы менял", Бретань) напоминающие о евангельской истории об изгнании торговцев (и менял) из Иерусалимского храма. Другие мегалиты и тумулы были перепосвящены христианским святым (Tumulus Saint-Michel, там же [34]).

Собственно христианские авторы, как правило приписывают создание мегалитических памятников Сатане (94). Вместе с тем, в силу особого почтения к мегалитам у местного населения многие мегалиты были превращены в часовни или же над ними были возведены кресты. Таким образом церковь освящала древние культы. В определённой мере близки им и современные теории связи мегалитов с внеземными цивилизациями . Главный недостаток этих теорий состоит в их неверифицируемости.

Особняком стоят распространённые на всём мегалитическом ареале легенды о превращении в людей в мегалиты. Помимо древнегреческих мифов о превращении людей в камни и камней в людей следует отметить аналогичные легенды в других регионах мегалитического ареала, так ряды Карнака представлялись окаменевшими римскими легионерами, преследовавшими святого Корнелия (34); а согласно "Книге об идолах" ал-Калби мегалиты Аравийского полуострова были окаменевшими людьми (...).

Средневековые европейские хроники возводили происхождение современных хронистам племён к потомках библейского Яфета (например - 276), однако, такие мифические генеалогии не могут считаться достоверными в силу чётко определённой идеологической установки хронистов. Более информативными являются свидетельства древних миграций упоминаемые в этих хрониках. Так согласно ирландским сагам и британским хроникам первые жители Британских островов прибыли не с французского побережья, а с Пиренейского полуострова, а туда из Северной Африки (244). Современные генетические исследования подтверждают генетическую близость современных ирландцев с испанцами, португальцами и народами Северной Африки (46).

Первые упоминания о мегалитах которые можно считать научными относятся ко времени позднего Средневековья. Эти упоминания эпизодичны и полны неточностей. Так, первое упоминание о бретонских мегалитах содержится в отчёте сборщика налогов, посланного герцогом Бретонским и посетившего в 1475 г. деревню Ла Менек близ Карнака (34).

Первые научные исследования относятся к XVII в.н.э., когда на волне увлечения античными древностями складывается класс антикваров как историков-любителей и торговцев древностями. В основном исследовались мегалитические памятники Франции и Великобритании, тогда как мегалиты Средиземноморья рассматривались в общем контексте античной культуры (94).

Так, первым исследователем Карнака был Дюбюиссон-Обней, который в поисках исторических артефактов представлявших коммерческий интерес в 1636 г. посетил Карнак и принял расположенные здесь аллеи камней за римские руины. Аналогичную ошибку в середине XVII в. совершил и Иниго Джонс, первооткрыватель Стоунхенджа. Однако, британские мегалиты быстрее других выделяют из римского культурного слоя. Так, уже Дж. Обри в конце того же века верно относит их к доримскому времени (33).

Большую популярность мегалиты получают в Западной Европе в XVIII в. В это время приобретает популярность гипотеза, согласно которой мегалиты относят к кельтскому наследию. Этот период в историографии Франции и Великобритании называют периодом "кельтомании". Эта шовинистическая теория буквально "запломбировала" науку, на более чем 100 лет. Лишь некоторые исследователи пытались противоречить общепринятой теории. Так, граф Кейлюс в 1764 г. утверждал, что мегалиты намного древнее кельтского времени, поскольку о них не содержится достоверной информации в римских источниках, обычно внимательных к древностям покорённых римлянами стран. Следовательно, - делает вывод Кейлюс, - мегалиты относятся к докельтскому времени и кельты эпохи Галльской войны не знали их истинного предназначения и не могли сказать ничего вразумительного римским писателям (34).

В первой половине XIX в. мегалиты привлекают внимание не только антикваров и историков, но и писателей и художников, среди которых следует отметить П. Мериме и Г. Флобера.

Во второй половине XIX в. начинаются первые систематические раскопки мегалитических памятников. Однако, их результаты значительно нивелируются в силу слабости методики проведения раскопок. В это время проходят первые систематические исследования крупнейших памятников Пиренейского полуострова, островов Западного Средиземноморья, Эгеиды и Северной Германии.

В 1879 г. Э. Картайяк, доказав происхождение тумулов от дольменов и проанализировав археологические материалы из мегалитических погребений Иберийского полуострова, пришёл к выводу, что мегалиты зародились в неолите в португальской провинции Бейра и Галисии, в энеолите они проникают в области Алентежу и Альгабре, а также, через Андалусию они проникают на большую часть Испании, откуда они продвигаются в другие области мегалитического ареала. Будучи эволюционистом Картайяк считал исходной формой мегалитического погребения дольмен, который затем превращается в тумул, а финальной фазой развития мегалитов является циста. В целом такая эволюция представляется правильной, но не полной, поскольку не включает в себя ранние формы погребений (пещерные и полугрот-полудольмен (Марковин)). Утверждение Картайяка и его последователей базировались на следующих утверждениях [1; 19]:

1) погребальные памятники, определяемые как более ранние, известные на северо-западе Иберийского полуострова отсутствуют на его юге.

2) Использование мезолитических пережитков в инвентаре, сохраняющихся и в последующее время в Испании и других местах мегалитического ареала.

3) Появление недекорированной керамики связано с погребениями в мезолитических гробницах.

Подобный подход на современном уровне исторического знания встречает следующие возражения:

1) В настоящее время более ранние, по типологии Картайяка, памятники обнаружены и на Юге Испании.

2) Связь с мезолитическим субстратом бесспорна, поскольку мегалитические племена входили в тесные отношения с автохтонными племенами (мезолитические орудия в мегалитических гробницах), отголоском этих связей и цивилизаторской роли строителей мегалитов являются упоминания о "народах вождей" и эпонимных предках народов в мифах [107]. Однако, роль мезолитических племён в формировании мегалитизма явно преувеличена - мезолитические племена не перешли к мегалитическому неолиту, а некоторое время после прихода мегалитизма сосуществовали с ними на одной территории, развивались и ассимиловались под их воздействием.

3) Ареал мегалитической прародины на северо-западе Испании излишне узок, на нём нет следов демографического взрыва, повлёкшего за собой расселение носителей мегалитизма на столь большой ареал.

В целом концепция Картайяка достаточно логично описывает этнотрансформационные процессы иберийского мегалитизма, однако, недостаточность данных не позволила ему определить исходную прародину мегалитических племён. Если предлагаемая нами концепция объясняет геоэкологические причины миграции мегалитизма, тогда как теория Картайяка вынуждает искать мегалитическую прародину в Америке.

Социокультурные теории происхождения мегалитизма второй половины XIX - первой половины XX в. следуют в русле основных идейных течений своего времени. Так, в конце XIX в. идеи биологического эволюционизма были перенесены на историю и культурную антропологию и главным направлением стал эволюционизм утверждавший гомологичность культурных изменений в различных культурных кругах. Для периодизации истории культуры эволюционисты брали за основу различные факторы и явления культуры, но основой для этого направления является признание неких социокультурных универсалий, благодаря которым возможно построение теоретических моделей необратимых культурных изменений (эволюции), позволяющие оценить рассматриваемую культуру или культурную черту в соответствии её принадлежности к определённой стадии развития общества или культуры. Построение таких универсалий основывается на следующих аксиомах: психическое единство человека; прогрессивная направленность развития (эволюция) культуры; закономерность культурного развития путём последовательного усложнения социокультурной жизни, сопровождающееся повышением уровня ее организации [81].

Однако, мегалитизм как культурный феномен с ярко выраженным ареалом распространения и с целостным комплексом материальной и духовной культуры выпадал из эволюционистских построений. Попытки найти аналогии мегалитическим памятникам в зиккуратах Месопотамии, пирамидах Месоамерики и храмовых комплексах Дальнего Востока [283] не получили должного обоснования в силу ареальных, временных и этнокультурных различий.

Наиболее значительные попытки обосновать место мегалитизма в истории мировой культуры с позиций неоэволюционизма были предприняты в третьей четверти ХХ в. Дж. Вуд [94, с. 188-200] выдвинул гипотезу, что в истории у всех народов существовала своеобразная "мегалитическая фаза", когда при выходе из родового строя экономика племёни была достаточно сильна и порождала достаточно много прибавочного продукта, который шёл не на обогащение знати, а расходовался "в холостую", на создание гигантских, и, с экономической точки зрения совершенно бесполезных, памятников. Относят её к энеолиту из-за чего европейские археологи иногда даже вводят понятие "теолит" (исп., порт. - theolitico [1]) для обозначение исторического периода, в котором строили гигантские сооружения. Косвенно против такой теории возражает Марковин [184, c. 27] и с его аргументацией следует согласиться: собственно мегалитические памятники имеют достаточно чётко ограниченные ареал распространения и хронологические рамки (V-II тыс. до н.э.), и нигде ни во времени ни в пространстве не соприкасаются с другими очагами мегалитического строительства, а кроме того не совпадают с мегалитизмом и по принципу стадиальной синхронии, поскольку приходятся на различные фазы социально-экономического развития от неолита до позднего железа.

Диффузионизм. К началу ХХ в. накопившийся этнографический материал, указывающий на значительные различия в культурах различных регионов привели к формированию диффузионистского направления, описывающего культурно-исторический процесс как контакты между народами, носителями материальной и духовной культуры, относящейся к различным культурным кругам; причём диффузия является главным содержанием исторического процесса, представляющего собой контакты, столкновения, заимствования и переносы культур. Внутри диффузионизма сосуществовало несколько школ, которые возможно условно разделить на два направления: "культурных кругов" и "цивилизационное". Первое из которых предполагает наличие нескольких равноценных культурных кругов взаимодействие между которыми и приводило к эволюции материальной и духовной культуры. Второе же предполагало, что некая адаптивная инновация возникает лишь однажды в истории и в дальнейшем распространяется в других культурах либо посредством миграции носителей данной инновации, либо посредством диффузии идеи. Идеальной моделью для цивилизационного направления служила колонизация европейскими странами земель других континентов, а следовательно, можно считать, что она является модернизацией истории. Основными направлениями диффузионизма были антропогеографическая школа Ф. Ратцеля, культурно-историческая школа Ф. Гребнера, венская школа В. Шмидта, датская школа К. Биркет-Смита, американская школа Ф. Боаса и А.Л. Крёбера, а также работы У. Риверса. Для исследования мегалитизма большое значение имеют исследования Ф. Гребнера и Л. Фробениуса.

Л. Фробениус (282) в результате полевых исследований эмпирически определил сосуществование в Тропической Африке нескольких культурных кругов, однако его исследованиям не хватало научной строгости, да и сам он вскоре занялся поисками Атлантиды (17) и отошёл от активной научной деятельности.

Ф. Гребнер [18] создал теорию культурных кругов, согласно которой предметные и институциональные культурные формы, возникая единожды и неповторимо, распространяются из территориально-локализованных очагов на соседние территории и в другие культурные общности, рассеиваясь и затухая "как волны от брошенного в воду камня". Исследуя Океанию он выделил 8 культурных кругов, каждый из которых состоит из некоторого числа (около 20) элементов материальной и духовной культуры. При картографировании такие круги накладываются друг на друга, образуя "культурные слои", указывая на миграции и взаимовлияния. При чём материальным носителем каждого культурного круга выступал определённый этнос, а метисные культуры, складывающиеся в результате длительных контактов между двумя культурными кругами приводили к формировании нового этноса.

Для исследования мегалитизма важное значение имеет следующее наблюдение Гребнера: раздвинув рамки своего исследования до уровня мировой культуры он отметил, что наличие культуры охотничьего и боевого лука во всех частях света, не является результатом диффузии или миграции, в силу чего он ввёл два критерия культурного родства: "критерий формы" (сходство формы предмета) и "критерий количественного совпадения" (сходство большого количества деталей в явлениях культуры в разных географических областях) [81]. Это, введённое в научный оборот Гребнером, различие между внешним сходством элементов принадлежащих различным культурным кругам и внутренним содержанием элементов внутри одного культурного круга имеет непосредственное приложение к анализу археоастрономических данных: во всех культурах имеются общие тенденции фиксации и предвычисления равноденствий, солнцестояний и затмений, однако, в каждом культурном круге они связаны с уникальным автохтонным комплексом представлений.

Культурные круги (40, с. 53) позволяли картографировать миграции культуры в пространстве и времени. Вместе с тем, концепция культурных кругов получила широкое распространение преимущественно в немецкоязычной литературе, где породила ряд расологических продолжений (Менгин, Коссинна). В советской литературе диффузионизм был под запретом, а различные попытки использования теории миграций (184) подвергались критике поскольку в концепции исторического материализма предполагалось, что все этнические группы должны проходить сходные стадии социально-экономического развития, а ещё со времён норманистской дискуссии концепции в которых источником развития культуры были миграции или заимствования считались теориями обосновывавшими неравенство наций. Хотя в данном случае этнологические категории подменялись расологическими.

Основная конструктивная критика теории диффузионизма была характерна для функционалистского направления в этнологии и заключалась в том, что теория культурных кругов представлялась совокупностью "мёртвых вещей", артефактов, занимающих определённые ареалы в пространственно-временном континууме. Другая линия критики теории культурных кругов исходила из того, что зачастую в диффузионизме каждый отдельный культурный круг рассматривался изолированно от других, а следовательно, изолированно исследовалось и развитие сходных культурных феноменов (скажем форм жилища), что прямо противоречит имеющимся этнографическим данным. Признавая подобную критику теории культурных кругов справедливой, следует отметить, что функционалистский подход может быть применён и к теории культурных кругов. В нашем исследовании мегалитизма культурный круг рассматривается не как совокупность артефактов, "мёртвых предметов", по определению Малиновского, но как элементы культуры, удовлетворящие те или иные базовые потребности народов данного культурного круга, и соответственно выполняющие важные функции в этих культурах.

В применении к мегалитизму важное значение имеют такие направления диффузионизма как Гелиолитическая теория (Г. Эллиот-Смит и У Дж. Перри), Ориентальная школа и индоевропейская гипотеза.

Согласно Г. Эллиоту-Смиту (81) все основные элементы древней цивилизации были впервые появились в Египте и были распространены по всему миру в результате нескольких волн миграции народа поклонявшегося солнечным камням (отсюда и название гелиолитической теории). Удобное географическое и климатическое положение Египта предоставляло по его мнению много времени для досуга, а, следовательно, для разработки духовных и технических инноваций. Основными элементами гелиолитической цивилизации были: культы царя-жреца и заупокойный культ, ритуальная магия, строительство гробниц, ткачество, металлообратотка, календарь, строительство морских судов и мореплавание, бритьё и парики, а также ношение определённых видов одежды. Изначально Г. Эллиот-Смит предполагал, что гелиолитическая цивилизация распространилась в Европе и на Ближнем Востоке, однако, в 1915 г. он совместно с У. Дж. Перри развил гипотезу о миграции египтян до Полинезии и Америки, таким образом все культуры, по их мнению восходят к общему для них египетскому происхождению, а все отличия связаны с субстратными влияниями покорённых и ассимилированных египтянами регионов. Следует отметить, что значительная часть ареала гелиолитической цивилизации, согласно ранней теории Г. Эллиота-Смита действительно располагается на мегалитическом ареале и демонстрирует определённое родство в материальной и духовной культуре, однако, поздняя версия этой теории не согласуется с имеющимся археологическим материалом и не учитывает значительных отличий в материальной и духовной культуре между бытом, обычаями и мифологией отдельных регионов. Современные последователи этого направления редко связывают с древним Египтом происхождение цивилизации во всех регионах мира, но чаще говорят о миграции египтян в какой-то один культурный регион, например - в Меcоамерику и в той или иной степени их исследования пересекаются с такими паранауками как атлантология и уфология.

Ориентальная школа, получившая распространение в первой половине 20 в., выводила происхождение практически всех феноменов европейской культуры от реальных или выдуманных прототипов в культурах Ближнего Востока. [1]. В 1929 г. Г. Чайлд ввёл понятие "европеизация Европы", которое описывало процесс миграции носителей цивилизованности с Востока на Запад, в Европу [209, 446-449], основываясь на котором в 1939 г. С.Д. Форде выдвинул теорию ориентального происхождения мегалитов, главными положения которой состояли в следующем [1]:

1) Мегалитические культуры Иберийского полуострова не демонстрируют постепенного формирования мегалитического неолита, а только развитие его локальных форм.

2) Конструкция иберийских мегалитов является результатом дегенерации мегалитической архитектуры Восточного Средиземноморья.

3) Отсутствие на Иберийском полуострове промежуточных форм между ранними и поздними (по его классификации) стадиями мегалитизма указывает на внешнее происхождение мегалитов.

Основными аргументами против гипотезы С.Д. Форде состоят в следующем [1]:

1) Произвольность классификации мегалитов, прежде всего хронологической, так небольшие размеры иберийских мегалитов не являются признаками их вторичности, а наоборот, свидетельствуют об автохтонной эволюции мегалитизма в этом регионе.

2) Ближневосточные мегалиты по С14 младше иберийских, поэтому миграция возможна только в обратном направлении.

3) Существующие огромные различия в материальной и духовной культуре между Анатолийско-Дунайским и западноевропейским неолитами, которые не позволяют считать анатолийский неолит материнским для мегалитизма.

4) Единственным достоверным путём миграций Переднеазиатского неолита была суша, тогда как мегалитические миграции - морские и речные (см. п. 3.1.)

В свете геополитических процессов второй трети 20 в. значительную роль приобрела этническая атрибуция мегалитических народов, в частности попытки приписать строительство мегалитов индоевропейцам. Первая такая попытка принадлежала О. Монтеллиусу (209). Его построения были основаны на утверждении, что в Северной Европе не было значительных смен инвентарных комплексов, а, значит, и не было значительных изменений этнического состава населения с мезолита. Поскольку, в историческую эпоху Северная Европа была заселена индоевропейскими племенами - утверждал О. Монтеллиус - то они и обитали здесь с мезолитического времени и именно они построили известные здесь мегалиты. В соответствии с этой концепцией О. Монтеллиус разработал историческую типологию мегалитических гробниц, в соответствии с которой самыми древними были длинные гробницы галерейного типа. Эта типология погребений Северной Европы с некоторыми оговорками принимается до сих пор, однако, все её общеисторические построения не соответствуют действительности. Согласно С-14, выяснилось, что древнейшие мегалиты Северной Европы на несколько тысячелетий моложе южноевропейских, а, значит, не могут быть их прототипами, а миграция мегалитизма происходила в обратном направлении с юга на север.

Подобные теории существуют и у современных российских "историков", которые ищут Гиперборею (118). Для "доказательства" арийской атрибуции мегалитов они используют круги камней известные у финно-угорских народов. Такие круги камней действительно служат для магических ритуалов финно-угорских шаманов, чьи ритуалы существенно отличаются от мегалитических ритуалов, а в мифологии финно-угорских народов отсутствуют характерные мегалитические мифологемы. Но финно-угорские круги камней никак не могут служить доказательством индоевропейской атрибуции мегалитизма (199); а кроме того такие относительно молодые круги камней не могут быть прототипами мегалитических памятников Западной и Южной Европы.

Каталонский историк Бош-Жимпера в своей теории пытался совместить индоевропейскую атрибуцию мегалитизма с иберийской теорией его происхождения. Развивая идеи Картайяка об Иберии как о колыбели мегалитизма он в целом верно определил дальнейшее расселение мегалитических племён по всему ареалу. Также верными являются и доказательства преемственности культуры на Пиренейском полуострове от неолита до кануна римского времени. Однако, неверным оказался сделанный из этих двух верных посылов, вывод о том, что (следовательно) мегалитические памятники принадлежат индоевропейским народам (1). Различия в материальной и духовной культуре (см. главы 3 и 4 настоящего исследования) между мегалитическим и индоевропейским культурными кругами делают такую атрибуцию ошибочной. А преемственность материальной и духовной культуры на Пиренейском полуострове от мегалитического времени до римского времени объясняется негомогенностью этнического состава полуострова, а заимствованием индоевропейским адстратом культуры субстрата.

Археоастрономия. Первыми предпосылками её развития послужило то, что большинство средневековых легенд и поверий связанных с мегалитами группируются вокруг Летнего и Зимнего солнцестояний. В 1678 г. Дж. Обри, основываясь на верованиях местных жителей обнаружил, что центральная ось Стоунхенджа указывает на восход Солнца в Летнее Солнцестояние. Он считал Стоунхендж кельтским храмом и потому в 1700 г. Г. Чонси обследовал руины древних церквей на территории Англии с целью выяснить преемственность в их археоастрономической ориентации со Стоунхенджем. Корреляция между направлением на восход Солнца 22 июня была доказана, но сама идея не получила большого распространения у учёных того времени (94).

Лишь в 1740 г. У. Стьюкли провёл первые масштабные исследования не только Стоунхенджа, но и других мегалитических памятников и подтвердил их специфическую астрономическую ориентацию. Однако, место Стоунхенджа и других мегалитов Великобритании не было чётко определено. В силу господствовавшей кельтомании мегалиты приписывали кельтам, а сам Стоунхендж отождествляли с расположенным в Гиперборее храмом Аполлона. Некоторый прогресс наметился, когда в 1896 г. С. Рейнак высказал предположение об археоастрономическом назначении мегалитов Бретани. Однако, и этот регион относился к кельтскому ареалу, а, следовательно, и бретонские мегалиты также могли быть атрибуированы как кельтские.

Масштабные археоастрономические исследования начались лишь в 1960-70-е гг. Они связаны с именами А. Тома, Дж. Хоккинса, К. Раггла, Дж. Уайта и др. В результате этих исследований выяснилось, что в мегалитические памятники позволяли вычислять: восходы и заходы Солнца в дни Летнего и Зимнего Солнцестояний, а также (в некоторых регионах мегалитического ареала) во дни равноденствий; и восходы и заходы "высокой" и "низкой" Луны, а следовательно мегалитические народы могли предсказывать лунные и солнечные затмения. Археоастрономическая ориентация была определена для всех основных регионов западноевропейского мегалитизма, за исключением памятников на территории СССР, исследование которых проводилось преимущественно в историческом, а не культурологическом ключе [Аноприенко].

Несмотря на то, что работы Хоккинса, Уайта и Вуда (94; 283; 284) были переведены на русский язык почти сразу после их английской публикации археоастрономические исследования памятников на территории СССР и экс-СССР практически не проводились, исключение составляют лишь весьма спорные в историческом отношении исследования Аркаима [303; 307], которым зачастую свойственно неправомерное удлинение датировок существования памятника. В советское время археоастрономия рассматривалась не столько как практическая отрасль исторической науки, но как составная часть донаучных знаний эпохи неолита, включавших в себя также и "неолитическую математику" и предфилософию [Аноприенко, Владимирский, 155; 246; 281; 297]. Несмотря на то, что в основе данного подхода к археоастрономии лежат правильные представления о синтетическом характере неолитической ментальности, данная концепция соединяет различные системы знаний, развивавшиеся в различных социокультурных условиях и потому сформировавшие в каждом культурном ареале уникальный мифоритуальный, технологический и ментальный комплексы.

Вскоре после публикации первых фундаментальных работ по археоастрономии: А. Тома (Мегалитические памятники Британии, 1967) и Дж. Хоккинса (284) аналогичные исследования провели со многими древними храмами в других регионах. Было определено, что многие памятники неолита-бронзы строились с учётом астрономических ориентировок. Наиболее значимые аналогии были получены в Египте (храмы Амона-Ра в Карнаке и Луксоре), Мексике (Чичен-Ица, Ушмаль), США (Эль-Чако и долина Миссисипи), Китае (Запретный город в Пекине), Австралии (леи Вурди-Юанг) и других странах. Такие данные не противоречат современным представлениям о стремлении древних людей к согласованию земного жилища и города с законами космоса, однако, при общности археоастрономических тенденций в ментальности следует отметить различия между культурами. Действительно понятен интерес древнего человека к восходам и заходам Солнца в дни солнцестояний и равноденствий, однако, в каждом культурном кругу эти даты наполнены особым содержанием, особой символикой, несводимой к единому общему корню.

Наибольшую аналогию в археоастрономии и культуре мегалитизм имеет с древнеегипетскими памятниками, египетские храмы ориентированы на восход Солнца в летнее солнцестояние, построены из камня, а солярные храмы времён Эхнатона типологически близки к таулам мегалитического ареала; отмечается также и близость мифопоэтического и мифоритуального комплексов западноевропейского мегалитизма и Древнего Египта.

Из американских археоастрономических памятников далеко не все построены из камня, к тому же наблюдаются значительные расхождения в материальной и духовной культуре как между самими американскими народами, оставившими эти памятники, так и между ними и западноевропейским мегалитизмом, что не позволяет считать их, происходящими от одного общего корня. Ещё больше такие расхождения наблюдаются для народов Восточной Азии и Австралии, что также указывает на различие в происхождении археоастрономических представлений.

Следует ещё раз подчеркнуть границы между археоастрономией доисторического общества и арехеоастрономией мегалитического ареала: несмотря на общность археоастрономических ориентировок, объяснимую особенностями астрономической системы "Солнце - Земля - Луна", в эпоху неолита-палеометалла в каждом культурном круге складывалась уникальная система воззрений связанных с основными археоастрономическими датами и обусловленных особенностями социокультурного развития каждого культурного круга.

Преодоление линейной модели развития культуры началось после открытия в 1949 г. радиоуглеродного (С-14) метода датировки ископаемых останков. В результате выяснилось, что древнейшим ареалом мегалитического ареала было Западное Средиземноморье, откуда мегалитизм распространился в Восточное Средиземноморье, Циркумпонтийскую область, а также в Северо-Западную Европу, более того Западноевропейский неолит не является производным от Переднеазиатского, он синхронен и независим от него, а некоторые западносредиземноморские инновации (такие как, например, керамика) датируются более ранним временем, чем аналогичные инновации на Ближнем Востоке и Балканском полуострове и мы вправе говорить о западносредиземноморских заимствованиях в культуре Ближнего Востока.

В это время в науке не было целостного видения мегалитизма как социокультурного явления, однако, фундаментальные исследования в различных направлениях позволили выявить значительный пласт факторов, которые вынуждают нас к пересмотру традиционного видения мегалитизма как чисто археологического феномена.

Вопрос о доместикации животных и растений как правило рассматривался не самостоятельно, а как приложение к теории "европеизации Европы", иными словами априорно считалось, что доместикация животных и растений произошла в 9-8 тыс. в районе "Плодородного полумесяца", откуда и домашние животные и культурные растения распространились в Западной части Старого Света.

Однако, в настоящее время (141, c. 498) в результате генетических и остеологических исследований определено, что доместикация крупного рогатого скота в Северной Африке произошло либо самостоятельно от аналогичного процесса в Передней Азии либо ближневосточные племена заимствовали крупный рогатый скот из Северной Африки, а не наоборот, как считалось согласно теории "европеизации Европы".

В 1920-30-х гг. советский генетик Н.И. Вавилов выделил несколько центров происхождения культурных растений, причём древнейшим из земледельческих центров он считал эфиопский (88, c. 195). В дальнейшем его идеи получили развитие в работах таких исследователей как П.М.Жуковский, Е.Н.Синская, А.И.Купцов. Из 8-9 центров выделяемых современной наукой для нашего исследования представляют интерес 3 центра: Средиземноморский, Переднеазиатский и Абиссинский (130). К Переднеазиатскому центру относят: пшеницу, полбу, рожь, лён (масличные формы), лялеманцию, нут, сливу, айву, фундук, кизил, алычу, инжир, мушмулу, фисташку, финиковую пальму, лук-порей, шпинат, вику, барбарис. К Средиземноморскому центру относят: овёс, люпин, чину, лён (прядильные формы), клевер, оливковое дерево, рожковое дерево, лавр благородный, виноград, дуб пробковый, горчицу, большинство видов капусты, рапс, боб садовый, кабачок, горох, морковь, петрушку, пастернак, сельдерей, свеклу, редьку, редис, репу, брюкву, турнепс, скорцонеру, спаржу, артишок, мяту, укроп, анис, хрен и ряд других пряностей.

Третий из указанных центров - Эфиопский - как правило считают изолятом вплоть до Нового времени и относят к числу растений этого круга только типично африканские культурные растения такие как сорго, тэфф, нуг, кофе, колу, энсету, ямс, кунжут, масличная пальма, сикомора. Однако, следует отметить, африканское происхождение арбуза и тыквы как обыкновенной, так и калебасы (тыквы-горлянки), а также наличие в этом центре проса, хотя и генетически удалённого от проса европейского и азиатского, но восходящего к общему для них дикому предку. В настоящее время (141, c. 499) определена африканская доместикация ячменя, для которого в Передней Азии отсутствовали дикие предки. Так же африканское происхождение имеют и эндемичные эфиопские пшеницы, обнаруженные Н.И. Вавиловым в результате полевых исследований в Африке. Следует отметить, что эфиопскому центру земледелия в отличие от других центров не соответствует ни один из известных неолитических очагов, а в Эфиопии и соседних регионах Восточной Африки неолит появляется относительно поздно (IV-III тыс. до н.э.), поэтому эфиопскому центру должен соответствовать неолитический очаг располагающийся в Сахаре.

Современные европейские учёные склонны разделять единый Средиземноморский центр на Западный и Восточный, также они отмечают тяготение Западного ареала к Северной Африке, а Восточного к Передней Азии, всё это позволяет говорить о наличии общего для Эфиопского и Западно-Средиземноморского центров Сахарского центра, оказавшего решающее влияние на западноевропейский неолит.

Среди исследований сравнительной мифологии второй половины 20 в. относящихся к мегалитизму отметим работы Ж. Дюмезиля и Р. Грейвса.

Ж. Дюмезиль (123; 124) верно отметил наличие значительных элементов сходства между мифологиями кельтов и народов Кавказа, в частности мотивы "Западной страны" и "Руки выходящей из моря", но неверно проинтерпретировал их как общеиндоевропейские (122), поскольку таковые, как и морские мотивы практически отсутствуют в ведических текстах. Последнее является надёжным указанием на то, что все эти мотивы были почёрпнуты индоевропейскими народами в мифологиях и верованиях субстрата. Другим указанием на неиндоевропейское происхождение служит наличие большинства таких мотивов (за исключением "Руки выходящей из моря") у афразийских народов.

Р. Грейвс (106; 107; 108) отметил наличие прямого параллелизма в мифологиях греков, кельтов и евреев, однако, он считал, что все общие для этих трёх этносов мотивы (в частности культ камней и культ Луны) имеют индоевропейское происхождение. По его мнению эти мотивы попали в семитскую мифологию вместе с индоевропейским племенем Плиштим, входившим в состав Народов Моря. Следует отметить, что указанные Грейвсом мотивы, кроме указанных регионов находят чёткие аналогии в мифологиях и ритуалах Кавказа и Северной Африки (т.е. на всём мегалитическом ареале), а кроме того они практически неизвестны ни в ведических текстах, ни в индоиранской мифологии, следовательно, не могут быть отнесены к индоевропейским.

Некоторые западноевропейские историки считают мегалитизм чисто "атлантическим" феноменом, который возникает на океанической границе расселения переднеазиатско-дунайского неолита [34], однако родственность "атлантического" мегалитизма с эгейским, сиро-палестинским и циркумпонтийским позволяет говорить о мегалитизме, как об особом мореходном типе культуры, отличном от дунайского неолита.

Согласно наиболее популярной в современной европейской археологии концепции, распространение мегалитических памятников в Европе объясняется диффузией религиозной идеи без миграции её носителей [34]. Однако, такая гипотеза имеет несколько существенных недостатков, которые делают её недостоверной. Главным условием миграции мифоритуальных идей является размывание межэтнических границ и прежде всего бинарной оппозиции "мы - они", поскольку для человека традиционной культуры копирование инокультурных мифов и/или ритуалов недопустимо. Это тем более справедливо, когда речь идёт о погребении сородича по обряду другого народа [185, с. 289].

Также следует отметить такую важную особенность этнокультурного заимствования как изоморфизм: культура-перципиент, как правило, полностью копирует элементы культуры-донора и заимствует значительный слой элементов. Примером может служить принятие христианства народами Старого Света в І - в начале ІІ тыс. н.э., которое приводит к переходу от кремации или эмбрионального трупоположения к одинаковому на всём ареале погребальному комплексу с вытянутыми трупоположениями и значительным обеднением инвентаря [77, т. 3, 407]. Та же картина унификации погребального обряда по заимствованному образцу свойственна и христианизации Латинской Америки в XV-XVII вв.

Мегалиты Западной Европы наоборот, демонстрируют полиморфизм - значительное расхождение форм, которые не могут быть сведены к одному прототипу культуры-донора - иными словами на мегалитическом ареале происходит не заимствование и трансляция прототипной культуры, а самостоятельное развитие разных генетически родственных форм одного общего для мегалитических народов мифоритуального комплекса.

Историческим примером полиморфизма может служить древнеегипетский культ мёртвых в котором погребальные сооружения (мастабы, пирамиды, скальные комплексы), заупокойные тексты (Тексты пирамид, Книга Мёртвых, заупокойные надписи на статуэтках Нового и Позднего Царств) - все они демонстрируют полиморфизм единого мифоритуального концепта (обеспечение как можно более длительного посмертного существования умершего [161]). Есть в древнеегипетской культуре и примеры изоморфизма: кушитские племена, захватившие Египет воспроизводили на своей родине египетский погребальный канон таким, каким он был за сотни лет до них, за что кушитская династия получила в Египте славу ревнителей веры [148].

Советский археолог В.И. Марковин считал, что культура западнокавказских дольменов неавтохтонна для Кавказа, а привнесена мигрантами из Западного Средиземноморья [184; 185]. Следует отметить, что интересуют его только дольмены, которые он выделяет из западноевропейского мегалитизма, а также и то, что Марковин пользовался только одной группой источников - археологическими - что значительно сужает значение его исследований этнических процессов эпохи палеометалла.

Следуя за Л.И. Лавровым [170, с. 103], Марковин объединяет в одну генетически родственную группу дольмены Кавказа, Северной Африки, Сиро-Палестины и островов Западного Средиземноморья и связывает из общее происхождение с мореходными народами, но отрицает родство этой группы с дольменами культуры шаровидных амфор [184, c. 311]. Такое генетическое родство дольменных культур Кавказа и Западного Средиземноморья, согласно Марковину, определяется не только в форме погребальных памятников, но и в инвентаре - общие формы кремниевых черешковых наконечников стрел, каменных клиновидных топоров, чаш с клювоподобными носиками, сосудов с ручками-выступами, бронзовых спиралей и височных колец. На миграцию дольменной культуры в пространстве и времени указывает наличие цепочки памятников, которая определяет путь миграции культуры: Западное Средиземноморье => Эгеида => Пропонтида => Фракия => Западный Кавказ.

Несмотря на доказанность миграции дольменной культуры из Западного Средиземноморья на Кавказ, ряд вопросов остаются нерешёнными:

1) Почему носители дольменной культуры шли именно в этом направлении, будто бы им был известен конечный пункт миграции;

2) Какие этнические и / или природные условия вынуждали дольменную культуру к миграции именно в этом направлении;

3) Почему столь малы группы памятников на промежуточных стоянках;

4) Какова связь между дольменами Южной и Юго-Восточной Европы и культурой шаровидных амфор - действительно ли волынские дольмены были изобретены в этой культуре самостоятельно или же они имели какие-то общие с южными дольменами прототипы;

5) Как соотносится дольменная культура с другими культурами мегалитического ареала.

Исходя из этого следует отметить, что выделение дольменной культуры из комплекса западноевропейского мегалитизма ошибочно, поскольку кроме дольменов на мегалитическом ареале есть несколько групп памятников, которые расположены на значительном расстоянии друг от друга: цисты (бассейн Сены-Уазы-Марны, Крым); менгиры (Бретань, Южная Франция, Понто-Каспийские степи); кромлехи (Англия, Западное Средиземноморье, Украина, Абхазия); толосы (Ирландия, Иберийский полуостров, Этрурия, Греция); гипогеи (Мальта, Франция, Оркнейские острова).

Если рассматривать западноевропейский мегалитизм как целостный комплекс, носителями которого были этнически родственные мореходные племена, имевшие подобную материальную культуру, а также мифопоэтический и мифоритуальный комплексы, то миграция дольменной культуры видится не как спонтанное переселение племени в произвольном направлении или цепочкой торговых факторий, а этносом мигрантов, который со временем разделяется на субэтносы с особыми чертами в погребальном ритуале (дольмены, цисты, тумулы).

Промежуточную позицию в отношении мегалитических памятников занимал в советское время А. Формозов (279, с. 103-107). С одной стороны цистовые погребения и каирны Крыма и Понтокаспийских степей он считал автохтонными, с другой стороны доказывал западноевропейское происхождение Понто-Каспийских антропоморфных менгиров, предполагая для них, правда, не морской, а сухопутный путь миграции. Сухопутный путь миграции не учитывает наличие промежуточных морских стоянок на всём мегалитическом ареале, а кроме того, подобный экспансии кельтов-галатов в историческое время невозможен без значительного превосходства в мигрантов над субстратом в технологии на всём пути миграции, что не соответствует имеющемуся археологическому материалу.

Единственным значительным в постсоветской науке исследованием мегалитизма как социокультурного феномена является монография Э.Л. Лаевской "Мир мегалитов и мир керамики: две художественные традиции в искусстве доантичной Европы". Она [171] обратила внимание на сосуществование в верхнем палеолите двух независимых изобразительных традиций - переднеазиатско-балканской и франко-кантабрийской, характеризующихся двумя направлениями в изобразительности (изготовлением палеолитических Венер и наскальными росписями, соответственно). По её мнению, на основе этих двух традиций в неолитическую эпоху сформировались два мира: восточноевропейский "мир керамики" и западноевропейский мир мегалитов [с. 6].

Действительно, как это будет показано ниже в разделе 3, эти два мира имеют существенные различия в материальной и духовной культуре, однако, очень сомнительными выглядят попытки Лаевской определить прямые связи между палеолитическими и неолитическими культурами одного региона: климатические, антропологические, экономические изменения, произошедшие между палеолитом и неолитом делают невозможным доказательство такой преемственности. Ещё более сомнительны её попытки сопоставления орнаментальных мотивов палеолита и неолита [с. 168]: даже в двух синхронных и безусловно родственных культурах один и тот же символ может получить два или более значений, которые не сводимы один к другому, тем более сложно говорить о родственности орнаментальных мотивов племён, удалённых друг от друга во времени и пространстве.

Лингвистические исследования также имеют важное значение для рассмотрения места мегалитизма в истории мировой культуры, поскольку они определяют родство мегалитических народов.

Н.Я. Марр [188; 313] пытался описать этническую историю Европы, Африки и Азии и в первую очередь земель мегалитического ареала от неолита до античности основываясь исключительно на данных сравнительной лингвистики, называемой им "палеонтологией языка". В 1908 г. он опубликовал "Предварительное сообщение о родстве грузинского языка с семитическими" [188, т.1. сс. 8-25]. В основу его концепции лёг принцип единства исторических и языковых процессов на всём Закавказье. Марр счёл все картвельские языки родственными семитическим, и назвал их яфетическими. Семитские, хамитские и яфетидские языки он объединил в "ноэтическую" семью языков, названную в честь Ноя, отца Сима, Хама и Яфета, эпонимов этих трёх лингвистических семей. Признаки родства грузинского и семитских языков по Марру таковы [т. 1, с. 24-38]:

1. Фонетика: приимущественное развитие согласных; разнообразие гортанных звуков; наличие соответствий семитскому ?; наличие в грузинском языке наиболее характерных для семитических языков звуковых переходов, таких как переход нёбно-зубных в гортанные; сходная система гласных: три простых (a (=>e), i (=>e), u (=>o)) и две слабые полугласные y и w.

2. Морфология: корень состоит исключительно из согласных, а гласные определяют грамматическую категорию слова; используются трёх-, реже двух-согласные корни; переход трёхсогласных корней в двухсогласные при выпадении слабого согласного или при наличии двух одинаковых согласных подряд; сходные падежные окончания существительных; наличие двойственного числа существительных; геминация корня.

3. Лексика: наличие более 40 весьма продуктивных общих корней и суффиксов.

У Марра нашлись первые приверженцы, так в 1912 году П. Чарая опубликовал книгу "Об отношении абхазского языка к яфетическим" [293] и постепенно круг яфетических языков расширялся. Армянский язык представлялся результатом скрещения (метисации) двух различных расовых течений: исконного архаичного языка родственного семитским (яфетического) и более позднего индоевропейского [188, т. 1, с. 19-20]. Изучение устных говоров и диалектов кавказских языков позволило Марру установить более древние формы и категории языков, чем даже зафиксированные в клинописи. Работая с такими языками, как баскский, бретонский, этрусский, вершикский, иберский и пеласгийский, Марр установил между ними языковые связи и выдвинул гипотезу, что все они или принадлежат к яфетическим языкам или содержат яфетический субстрат. "Приёмы археологического, историко-художественного и этнологического подхода - писал Марр в это время - одинаково удостоверили присутствие племени не семитического и не индоевропейского, и везде - одного и того же племени: в Малой и Передней Азии, на островах Средиземного моря, на полуостровах Балканском и Апеннинском, на крайнем Западе Европы, на Пиренейском полуострове, на Юге России, на берегах Понта. Основой средиземноморской культуры, исторического очага мирового культуротворчества стал неизвестный третий этнический элемент. Его происхождение лишь заменялось разъяснениями индоевропейской лингвистики" [188, т. 1, с. 93-94].

В это время, на фоне успехов в сравнительной лингвистике архаичных, доиндоевропейских языков, Марр начинает делать существенные исторические ошибки. Он выявил родство баскского и пиктского языков с берберским и древнегрузинским [188, с. 108-110], и вместе с тем делает парадоксальные утверждения в истории и археологии, так, он отождествляет носителей яфетического языка с народом "круглокурганных погребений", считая их представителями средиземноморской расы и носителями культа Тельца. Говоря о направлении миграций яфетидов он соглашается со Страбоном в том, что первыми жителями Сицилии были ливийцы [6:2:4] и вместе с тем то утверждает, что исходной точкой миграций было Средиземноморское побережье Азии, а конечной - Пиренейский полуостров, Бретань и Британские острова, то утверждает обратное движение культуры с Запада на Восток из Испании в Сиро-Палестину и Понто-Каспийские степи [188, т. 2, с. 70-71].

Постепенно Марр отходит от палеоэтнолингвистики и становится пропагандистом социолингвистики, понимаемой им в вульгарно-материалистическом ключе. Исходя из различий в повседневной культуре патрициев и плебеев Марр определяет плебеев (подобно спартанским илотам), как неидоевропейское (яфетическое) население Апеннинского полуострова, порабощённое индоевропейскими оккупантами (патрициями), как последних носителей яфетического языка [188, т. 1, с. 138]. В дальнейшем стремление к генерализации учения привело к тому, что в ноябре 1923 г. он высказал утверждение, что не существует индоевропейских языков, а следовательно не было и арийской расы пришедшей в Европу и Азию, а арии - те же яфетиды, перешедшие к неолиту (!) и металлургии (188, т.1. с. 185-186, 211-212). В последующие несколько лет к потомкам Яфета были причислены угро-финны и тюрки. А затем, когда Марр причислил к яфетическим языкам языки тех народов, которые уж никак не соотносились со средиземноморской расой (тюркские, припамирские, китайский) настало время для кардинального поворота в определении яфетидов не как этнической общности, а как стадию развития языка.

Какое отношение имеет яфетическая теория Марра к мегалитизму? Ранняя её версия приводит интересные примеры родства кавказских и доиндоевропейских языков Европы с семитическими. Поздняя же - отходит от научности. И если она и раньше слабо использовала археологические и письменные источники, базируясь на сравнительной лингвистики, то теперь она пыталась разрешить все вопросы истории с помощью языкознания. Главным недостатком было отсутствие комплексного подхода, Марр замкнулся на своих узко филологических проблемах и не привлекал данных из истории и сравнительной мифологии.

Исследования в русле ностратической гипотезы, выдвинутой около 100 лет назад Педерсеном и объединяющей в единую макросемью языков индоевропейские, уральские, алтайские, афразийские и дравидские языки показывают, что индоевропейские языки имеют значительно больше общих корней с хамитскими, чем с семитскими, хотя географически носители хамитских языков располагаются дальше от прародины индоевропейцев.

Другой элемент лингвистических исследований относящейся к мегалитизму - наличие доиндоевропейского субстрата в языках индоевропейских народов. Такие слова представлены следующие сферы деятельности, такие как мореплавание, война, животные, семейная и общественная жизнь. Важным представляется работа С. Левина "Semitic and Indo-European. The principal etymologies with observations on Afro-Asiatic" (25), которая указывает на влияние афразийских языков на общеиндоевропейский язык, а, следовательно, на контакты между афразийскими языками и общеиндоевропейским.

Новым направлением в науке 1990-2000-х гг. стали генетические исследования, выделившие особые гаплогруппы, наследуемые только по материнской (митохондриальные ДНК) и только по отцовской (Y-хромосомные ДНК). В результате этих исследований стало возможно выделить особые гаплогруппы соответствующие мегалитическим миграциям. Это гаплогруппа R1b1a2 для Y-ДНК и M1 для Мт-ДНК (32).

Одним из последних исследований в области миграций мегалитических народов стала PhD диссертация французского историка О. Лемерсье, защищённая весной 2007 года в университете Бургони (Дижон [24]) В её основе лежит сравнение миграционной политики Культуры Колоколообразных Кубков и Великой Греции. Её автор использует схему Никелса, принятую для греческой колонизации Лангедока. В целом эта схема адекватна для всей Великой Греции и состоит из 3 последовательных фазах колонизации: исследование - внедрение - аккультурация. На первой фазе в местных погребениях встречаются отдельные греческие вазы, свидетельствующие о единичных контактах между греками и кельтами. Для второй фазы (после основания Массилии фокейцами) характерны регулярные контакты, интенсификация торговли и обмена с местными племенами. Третья фаза характеризуется полное господство массалиотов над Лангедоком и аккультурацией местного населения. Аналогичным образом происходила и миграция культуры колоколообразных кубков: временные контакты с местным населением - основание постоянных колоний - полный контроль над территорией и ассимиляция. Аналогичность миграционных процессов греков и культуры колоколообразных кубков может в какой-то мере означать преемственность традиций, проявляющихся в частности в миграциях и морской торговли. На что указывает и морская империя Миноса, представлявшая собой союз мореходных торговых народов. Возможно, что такой тип морских миграций был свойственнен не только для культуры колоколообразных кубков, но и для ряда других мегалитических культур. Так, известно, что мегалитические народы пересекали Бискайский залив не каботажным путём, а кратчайшим морским путём: от Северо-Западной оконечности Пиренейского полуострова к Бретани, причём на каждом из этих полуостровов имеется мыс с одинаковым названием "конец земли".

Эта же модель может быть применима и к ранним стадиям мегалитизма, таким как ранненеолитические культуры Пиренейского полуострова, где известны контакты между мегалитическими народами и мезолитическими племенами. Мезолитические тарденуазские традиции кремниевой индустрии здесь прослеживаются вплоть до эпохи Бронзы, а расселение ранненеолитической культуры пещер по островам и побережьям Западного Средиземноморья также предполагает наличие морской миграции мегалитических народов. На основании концепции Никелса-Лемерсье можно описать особый тип морских миграций свойственный мегалитическим народам и использованный в историческое время греками.

Выводы. Сравнение имеющегося фактического материала с выдвинутыми относительно мегалитизма гипотезами позволяет сделать вывод о том, что ни одна из существующих гипотез не охватывает всего комплекса фактов и требуется новый объяснительный принцип.