150 Глава 7. Преодоление тяготения «Гутенберговой галактики»

что-либо, если ему казалось, что для современников какое-то место текста стало непонятным; мог сократить какой-то эпизод, а какой-то развить по своему усмот­рению. Понятно, что в серии таких списков первоначальный текст мог претер­петь значительные трансформации, ставшие результатом работы над ним не од­ного переписчика. Всему этому положило конец книгопечатание — человечество вошло в так называемую «Гутенбергову галактику».

Еще легче обозначить утраты и при переходе от создания манускриптов к кни­гопечатанию. Тиражированная машинным способом информация имеет теперь единый прототип и строго закрепленное авторство. Но если в не вполне бук­вально повторяемых списках мог со временем исказиться фактический смысл какого-то эпизода, то при печати искажается культурный смысл всякой инфор­мации: быть восполнением индивидуального сознания. В каждом отдельном экземпляре такая информация механистична, обезличена, социально, полити­чески и экономически зависима. Размноженная огромными тиражами однотип­ная информация нивелирует личность адресата, формируя в нем «мозаичное сознание» (А. Моль), механически составленное из случайных фрагментов, на­угад выхваченных из потока, «омывающего» некритичное восприятие.

«Тиражированность» культурной информации порождает проблемы массового сознания со всеми присущими ему пороками косности, ксенофобии, уравнитель­ности, упрощения до вульгаризации, профанации художественных, культурных и моральных ценностей (Г. Маркузе, М. МакЛюэн, Ж. Бодрийяр и др). Конечно, это не означает, что в свое время Гутенберг сотворил зло и что следует отказаться от книг. Великому философу Спинозе принадлежат замечательные слова, выра­жающие жизненное кредо, которое сводится к тому, чтобы не восхищаться, не негодовать, не отворачиваться, но — понимать. Вот мы и пытаемся понимать каж­дое явление с разных сторон, не обесценивания его, но и не восхищаясь до потери критичного отношения.

Можно сказать, что диалог Платона «Федр», в котором Сократ касается вреда пись­менности, наносимого ею памяти, в еще большей степени обнажает ситуацию, ко­торую он не мог тогда предвидеть, — влияние на формирование массового созна­ния механического тиражирования информации. Сократ повествует о божественном Тевле, открывшем египетскому царю науки. Но на его слова о пользе письма царь отвечает: «Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, остава­ясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения...» [цит. по 29, с. 369].

Сказанное распространяется па любое массовое производство однотипных предметов, несущих нивелированную информацию: на производство серий­ных промышленных изделий, тиражирование кинокопий и репродукций объек­тов изобразительного искусства, на любое массовое производство сошедших с конвейера изделий.

От фольклорного способа

передачи информации — к электронному

Возможно, «культура конвейера» вообще была кратковременным отклонением, решавшим сиюминутную задачу социального выравнивания, или результатом

недолгой эйфории от открывшихся технических возможностей. В индустриальную эру такое «выравнивание» слишком задело область формирования человеческой личности, предоставив ей упрощенные стандарты «массовой культуры». Не слу­чайно наступившую теперь электронную эру называют постсовременной — она принципиально иная по отношению к культуре, сложившейся за последнюю эпо­ху. Приставка «пост» в наше время используется и при обозначении философского направления (постнеклассическая философия), и при определении художествен­ного стиля (постмодерн) или типа научного мышления (постструктурализм). Не обретя собственного именования, современные представления о мире и производ­ные от них стилевые направления в искусстве и науке подчеркнуто отказываются от позитивистских ценностей Нового времени, хотя может показаться, что прагма­тизм, захлестнувший массовое сознание, только усиливается. Возможно, электрон­ная эра завершает какой-то более крупный виток цивилизации и одновременно от­крывает еще не вполне осознанный. В такой момент обостряются все накопившиеся конфликты, но и проявляются неизвестные ранее возможности.

И вот что удивительно — теперь на новом технологическом уровне восстанавлива­ются многие утраты человеческой коммуникации, произошедшие за столетия ти­ражированной культуры, возвращаются даже некоторые достоинства культуры дописьменной. Информация, распространяющаяся в глобальной сети, независи­ма, она не имеет ни пространственных, ни временных рамок. Сам информацион­ный продукт, подобно устному преданию, незавершен, он сохраняет интерактив­ность и вариативен. Хотя всем развитием персоналистской европейской культуры предполагается авторство информации (глобализация информации «размывает» и эти границы), здесь становятся возможными также и любые умолчания или мис­тификации. Распространитель информации обращается к своему адресату напря­мую, минуя длинную цепь посредников, как технических, так и сознательно влия­ющих на ее содержание, чего сложно избежать при книжных публикациях. Сами обращения носят трансперсональный характер и потому вынуждены опираться на глубинные структуры сознания адресатов, на архетипы и мифологемы их созна­ния — архаичные и вечно актуальные.

Возможно, в перспективе этот вид хранения и распространения информации окон­чательно преодолеет тяготение «Гутенберговой галактики», как CD- и DVD-пле­еры вытеснили кассетные, а те — пленочные и видеомагнитофоны. Есть основа­ния полагать, что саморазвивающаяся, структурирующаяся, нащупывающая в себе собственные законы информационная среда в дальнейшем будет свободно пользо­ваться всеми достижениями письменности в органичном соединении ее с изобра­зительной и музыкальной культурой. Свой профессиональный вклад в формиро­вание этого информационного поля вносят web- и медиадизайнеры. На этой основе она сможет возродить древний культурный синкретизм, пластичность, вариатив­ность, непосредственность обращения, творческую мобилизованность восприя­тия и другие достоинства эпохи устной традиции.