2. Нормативно-правовая база отношений конец 19в- начало 20в

Есть ли основания говорить о том, что успехи экономической реформы в Китае, а также политико-экономический хаос в Советском Союзе, приведший к распаду СССР и образованию пятнадцати государств на его территории, позволяют по-новому взглянуть на четырехсотлетнее геополитическое соперничество между Россией и Китаем? Или же новый этап международных отношений, получивший не очень удачное название «новый международный порядок», позволяет отказаться от идеи соперничества государств и говорить о партнерских отношениях и об отношениях нового типа - отношениях конструктивного сотрудничества? Что означает распад Советского Союза и неспособность российских политиков стабилизировать Россию на фоне необычайного экономического роста Китайской Народной Республики (КНР) в условиях наблюдаемой там политической стабильности, если не сказать авторитарности? Корректна ли такая постановка вопроса? Каковы пределы экономического роста в КНР? Следует ли рассматривать такую ситуацию как коренную перемену в отношениях между нашими государствами или как ограниченный сдвиг сиюминутного характера? Что может скрываться за постановкой этих вопросов: чисто страноведческие проблемы или же эти «узкие» страноведческие вопросы выводят нас на методологический уровень и заставляют задуматься о необходимости пре-формулировки многих вопросов, связанных с общими теоретическими подходами к истории международных отношений?

В специальных научных публикациях просматривается естественная тенденция рассматривать российско-китайские отношения в отрыве от советского периода, либо наоборот - рассматривать характер этих отношений главным образом в ретроспективе последних пятидесяти -семидесяти лет, когда в обеих странах у власти находились (а в Китае и по сей день находится) правительства коммунистов, или последних пяти - десяти лет, когда в обеих странах предпринимались попытки модернизации и реформирования политических и экономических систем.¹⁷ Однако если говорить о полном историческом срезе отношений, то очевидно, что наиболее длительный период российско-китайских отношений приходится на то время, когда обе страны были империями - главным образом на время правления династии Цин в Китае (1644-1912 гг.) и династии Романовых в России (1613-1917 гг.), хотя при этом следует отметить, что история отношений между двумя странами в то время была отнюдь не столь насыщенной событиями эпохального характера, как в XX веке.¹⁸ Некоторые исторические закономерности российско-китайских отношений явно повторялись и в советский период. Зафиксированные в старых русско-китайских договорах положения о границе сохраняют свою силу и поныне. Они взяты за основу нынешних пограничных договоренностей, хотя и модифицированы применительно к нормам современного международного права, а политики, историки и общественность обеих стран в равной степени оперируют примерами прошлого российско-китайского взаимодействия в своей повседневной жизни. Иными словами, игнорирование и незнание исторического развития и недостаточно точный анализ политических явлений в России после 1917 г. ив КНР после 1949 г. создали по меньшей мере странную ситуацию, когда ошибки прежних лидеров оказались забыты, а потому вполне возможно возникновение таких ситуаций, когда аналогичные просчеты могут совершаться заново. Одним словом, некоторые коренные моменты российско-китайских отношений повторялись и, возможно, будут повторяться в будущем. Именно поэтому при анализе российско-китайских отношений не следует предавать забвению события истории при построении сегодняшних политологических концепций.¹⁹

При всем множестве публикаций различных авторов, детально рассматривающих те или иные аспекты российско-китайских и советско-китайских отношений, до сих пор не появилось практически ни одного труда, в котором были бы исследованы поставленные выше вопросы и содержался бы комплексный анализ всей истории российско-китайского взаимодействия. Как будет показано в данной работе, современные методологические подходы, доминирующие в имеющейся литературе по российско-китайским отношениям, не достаточны, по нашему мнению, для того, чтобы обеспечить логически последовательное разъяснение отношений между двумя странами. В этой связи возникают вопросы: как и в какой мере следует расширить методологию по сравнению с предыдущими исследованиями; и какие методы и подходы следует применять для полного и адекватного объяснения и объективной оценки эмпирических фактов и свидетельств участников событий. Данные вопросы заставляют задуматься над тем, какой именно подход требуется исследователю для рассмотрения столь противоречивой проблемы как типология российско-китайских отношений, в которых прошлое и настоящее имеют в равной степени важное значение, если брать типологию этих отношений в качестве примера для преломления теории к эмпирической реальности. Все это связано как с методологическим спором между историками и политологами о характере присущих той и другой науке методов исследования, так и со спорами между политологами о том, каким образом обеспечить адекватный анализ феномена международных отношений. Я надеюсь, что предпринятая в настоящем исследовании попытка рассмотреть методологические вопросы на примере и в связи с российско-китайскими отношениями поможет восполнить пробелы в имеющейся литературе и станет редкой соединить теоретический анализ с практикой конкретного страноведческого исследования.

По мнению некоторых авторов, для историка необходимо лишь реконструировать динамику исторических событий на основе уже известных фактов.²⁰ Однако факты как таковые не могут что-либо добавить к объяснению истории, ибо все споры историков ведутся именно о том, как следует толковать те или иные факты и как создать наиболее адекватную интерпретацию исторического события. Следовательно, такой подход можно применять только в ретроспективном анализе. Основанные же на нем исторические обобщения не очень то помогают понять, как проецировать исторические обобщения на развитие событий в настоящем и, возможно, в будущем времени. Кроме того, историки оспаривают само существование многих важных фактов (событий) в российско-китайских и советско-китайских отношениях, и даже архивные материалы, рассредоточенные по разным странам, не позволяют вынести окончательное суждение по многим вопросам.

Различие стандартов верификации, принятых в истории и в политологии, и вопрос о том, какой именно из этих стандартов может наиболее успешно применяться при анализе российско-китайского взаимодействия, создало необходимость исследовать в данной работе методологические проблемы. Как указывается ниже, поскольку в центре дебатов о российско-китайских и советско-китайских отношениях стоят вопросы о том, что именно происходило и как следует толковать происшедшее, то историки предмета испытывают трудности в воссоздании «правдоподобной», не говоря уже об «объективной» истории (если таковая вообще существует из-за личных пристрастий и наличия различных исторических школ). В силу этой и ряда других причин (например, таких, как «распыление» первоисточников, которые хранятся не только в России, материковом Китае и на Тайване, но и в США, Великобритании и даже в других странах), применение одного только метода исторического анализа к изучению всего комплекса документов по российско-китайским отношениям представляется затруднительным, если не невозможным. Следовательно, для понимания типологии российско-китайских отношений необходимо изыскать и попробовать применить и иные, неисторические, подходы.²¹

С другой стороны, не исторический, а, к примеру, чисто политологический анализ сужает анализ отношений между государствами до какого-либо одного измерения (например, исследования политических, военно-политических либо экономических, культурных и др. аспектов), либо позволяет рассматривать их с точки зрения какой-либо одной теории (реализма, либерализма, исторического материализма и т.д.), но не дает возможности охватить всю историю российско-китайских контактов во взаимосвязи прошлого и настоящего. Рассмотрение предмета под одним углом зрения на основе одной теории обычно возможно только в относительно краткосрочной перспективе, и поэтому подходы второго типа в большинстве случаев отличаются антиисторичностью и статичностью и автоматически вызывают вопрос о том, в какой степени недолговечные подвижки в отношениях между государствами в рамках определенного периода времени отражают существенные исторические перемены, либо сдвиги исторического характера. Выводы, сделанные на базе изучения хронологически ограниченного периода, предоставляют весьма ограниченную возможность для обобщения. Как указывал Э. Клаббв 1977 году, в рамках краткосрочного периода можно наблюдать и точно измерить преемственность и отсутствие преемственности, но при этом практически невозможно заключить, отражают ли они более долговременную тенденцию значительных перемен или ограниченных колебаний, на что указывал так же и Д. Модельски.

Обобщения на основе наблюдений за кратковременными историческими, либо политическими колебаниями едва ли помогают понять предшествующие или последующие явления. В то же время исторические материалы, с помощью которых мы только и можем исследовать прошлые явления в развитии, страдают – если сравнивать их с современными материалами - фрагментарностью, отсутствием полноты и субъективизмом. При исследовании прошлого невозможно применение методов непосредственного наблюдения и опроса свидетелей того или иного события. При «распыленности», либо полном отсутствии исторических данных исследователь должен быть готов использовать индикаторы, отражающие историческое развитие косвенно или в относительном приближении. В сравнительно-историческом исследовании при отсутствии полного сходства между любыми двумя историческими эпохами особенно трудно проверить гипотезы, основанные на явлениях современной жизни, а гипотезы новейшей истории обычно оказываются неприменимыми к более ранним периодам, особенно, чем дальше эти периоды отстоят от сегодняшнего дня.

На протяжении всего постсоветского периода политика РФ в ЦА постоянно менялась: от фактически полного игнорирования стран региона (что наблюдалось в начале 90-х годов XX века) до развития с ними сотрудничества, главным образом, в нефтегазовой сфере (что наблюдается сегодня). Однако складывается впечатление, что до сих пор так и не сформировалась некая единая стратегия РФ в ЦА, где были бы четко видны место и роль региона в системе национальных интересов России.

Контакты между главами государств двух стран носят регулярный характер – встречи проводятся не менее трех раз в год (официальные визиты, двусторонние контакты в рамках саммитов Шанхайской организации сотрудничества и АТЭС).

22-23 марта 2013 года состоялся первый визит в Россию нового председателя КНРСи Цзиньпина. 22 марта в Москве состоялись переговоры Си Цзиньпина с президентом РФ Владимиром Путиным. В этот же день Владимир Путин и Си Цзиньпинь в Государственном Кремлевском дворце открыли Год китайского туризма в России.

5 сентября 2013 года президент РФ Владимир Путин и председатель КНР Си Цзиньпин на полях саммита G20провели переговоры в Стрельне (Ленинградская область).

7-8 октября состоялась двухсторонняя встреча президента РФ Владимира Путина и председателя КНР Си Цзиньпина на полях саммита лидеров стран Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества на индонезийском острове Бали.

С 1996 года действует механизм регулярных (ежегодных) встреч глав правительств России и Китая. В целях обеспечения его работы образована комиссия по подготовке регулярных встреч глав правительств, а также целый ряд отраслевых подкомиссий, сфера деятельности которых охватывает широкий спектр направлений сотрудничества.

Последняя встреча глав правительств России и КНР Дмитрия Медведева и Вэнь Цзябао состоялась 6 декабря 2012 года в Москве. 18-я регулярная правительственная встреча состоится входе официального визита председателя правительства РФ Дмитрия Медведева в КНР, который запланирован на21-23 октября2013 года. Налажен контакт на уровне министерств иностранных дел.

1 июля 2013 года состоялись переговоры глав МИД РФ и КНР Сергея Лаврова и Ван И на полях министерской встречи Россия-АСЕАН в Брунее.

13 июля в Чолпоне-Ата (Киргизия) на полях совещания министров иностранных дел государств-членов Шанхайской организации сотрудничества главы внешнеполитических ведомств России и КНР обсудили вопросы российско-китайского взаимодействия в рамках ШОС.

Следующая встреча главы МИД РФ Сергея Лаврова с министром иностранных дел КНР Ван И состоялась 6 сентября в Стрельне на полях саммита «Группы двадцати». 7 октября очередная встреча министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова с главой МИД КНР Ван И состоялась на полях форума АТЭ Снаострове Бали.

Высокой интенсивностью контактов характеризуется современное состояние российско‑китайских межпарламентских связей. На регулярной основе происходит обмен делегациями по линии профильных комитетов и комиссий, а также созданных в обоих парламентах депутатских групп российско-китайской дружбы. Государственной Думой и Советом Федерации Федерального Собрания РФ с Всекитайским собранием народных представителей (ВСНП) созданы и действуют совместные межпарламентские комиссии.

26-28 мая 2013 года состоялся официальный визит в КНР председателя Государственной Думы РФ Сергея Нарышкина. В рамках визита Сергей Нарышкин принял участие в работе шестого заседания российско-китайской парламентской комиссии по сотрудничеству между Госдумой РФ и ВСНП, встретился с председателем КНР Си Цзиньпином и председателем Постоянного комитета ВСНП Чжан Дэцзяном.

23 сентября встреча председателя Госдумы Сергея Нарышкина и председателя Постоянного комитета ВСНП Чжан Дэцзяна прошла в Москве. В этот же день с участием Чжан Дэцзяна состоялось седьмое заседание Межпарламентской комиссии по сотрудничеству Совета Федерации и ВСНП, которое провела председатель СФ Валентина Матвиенко.

Между Россией и Китаем установлен механизм консультаций по вопросам стратегической безопасности, который стал важным каналом координации российско-китайского взаимодействия в этой сфере.

15 августа 2013 года в Москве член Госсовета КНР Ян Цзечи и секретарь Совета безопасности РФ Николай Патрушев провели девятый раунд консультаций по вопросам стратегической безопасности.

В 2013 году прошло два совместных российско-китайских военных учения: «Морское взаимодействие-2013» в акватории залива Петра Великого в Японском море (5-12 июля) и антитеррористическое учение «Мирнаямиссия-2013» на территории Чебаркульского полигона в России (27 июля-15 августа).

При рассмотрении центрально азиатского вектора российской внешней политики в постсоветский период условно выделяются три основных этапа:

первый этап охватывает период начала-середины 90-х годов и связан с фактическим исключением ЦА из сферы приоритетов РФ, а также дистанцированием Москвы и от «афганской проблемы» на фоне иллюзорного стремления стать «составной частью» Запада;

второй этап пришелся на конец 90-х годов и связан с критическим переосмыслением Россией результатов всей своей внешней политики в целом, в том числе и на центрально азиатском направлении;

третий этап, начавшийся с приходом в 2000 году к власти в Кремле Владимира Путина и его команды, можно охарактеризовать как целенаправленное стремление вовлечь регион в орбиту влияния РФ (в том числе и в институциональной плоскости и в экономической сфере) в первую очередь для кардинального усиления международных позиций России;

четвертый этап пришелся на период пребывания на посту президента РФ Дмитрия Медведева и связан, с одной стороны, с устойчивой тенденцией сокращения российского влияния в Центральной Азии, а с другой – с попытками РФ вести стратегический диалог с США по ЦА, что в итоге, скорее всего, приведет к следованию России и региона в фарватере западных алгоритмов и схем развития Евразии.

В целом характер современной внешней политики России в Центральной Азии свидетельствует о следующем.

Во-первых, в Москве так и не сформировалось понимания того, что ЦА важна не только в плане укрепления позиций России в мире, в том числе для «стратегического» диалога с США и их союзниками, но, прежде всего, для эффективного и комплексного экономического развития самой РФ, ее долгосрочной безопасности и стабильности, равно как и для развития, безопасности и стабильности всей Центральной Евразии.

Более того, дальнейшая консервация экономических отношений России и Центральной Азии на современном крайне низком уровне неизбежно приведет к тому, что ЦА со временем будет вынуждена еще больше ориентироваться на развитие связей с иными, чем РФ мировыми экономическими центрами. Богатые минеральные ресурсы региона рано или поздно станут объектом еще более острого, чем сегодня, соперничества сильных держав и экономических блоков. Причем не факт, что Россия сможет одержать победу в этой конкурентной борьбе.

Во-вторых, любое наращивание Россией политической активности в регионе, не подкрепленное адекватным развитием экономического сотрудничества и закреплением в экономиках стран Центральной Азии вряд ли станет гарантией необратимости процесса российско-центрально азиатского сближения и формирования эффективной системы безопасности. Наиболее ярким свидетельством этому является то, что межгосударственные блоки ЕврАзЭС и ОДКБ до сих пор де-факто не соответствуют своим названиям (первый так и не стал полноценным экономическим сообществом, а второй – полноценной структурой обеспечения безопасности). В свою очередь, Таможенный союз тоже пока так и не оправдал возлагавшихся на него надежд и не стал привлекательным интеграционным проектом для ряда стран региона.

В-третьих, явная недооценка стратегической важности Центральной Азии Россией, как представляется, во многом связана со слабостью аналитики и экспертизы, укоренившимися в РФ представлениями о регионе как о некоем «экономическом бремени», брать которое «на баланс» нецелесообразно. При этом игнорируется принципиально важный момент: «убыточность» и «дотационность» центрально азиатских республик даже в советское время были искусственными. Это было связано с неэффективной экономической политикой и системой организации экономической деятельности в бывшем СССР.

Тем не менее, в мышлении правящей элиты и даже академических кругов РФ, а также и в российском обществе до сих пор превалирует ложный посыл «экономической ненужности Центральной Азии». Хотя регион мог бы стать высоко рентабельным направлением для российского бизнеса с учетом наличия всех видов промышленного сырья, а главное – более благоприятных, чем в России, условий организации производства: дешевизны рабочей силы, более низких финансовых затрат на капитальное строительство, эксплуатацию производственных мощностей, транспортной и энергетической инфраструктуры.

В итоге, будущее российско-центрально азиатских отношений будет зависеть в основном от самой России. Это связано с тем, что в пределах постсоветского пространства только РФ, учитывая масштабы ее экономического и геополитического потенциала, способна взять на себя роль локомотива комплексного экономического развития и безопасности стран ЦА (как и остальных постсоветских государств). Закрепление России в Центральной Азии и долгосрочная стабильность региона возможны при условии, что в XXI веке Россия будет играть ключевую роль в обеспечении экономического и научно-технического прогресса региона – то есть ту роль, которую она играла, начиная со второй половины XIX века вплоть до распада СССР.

Для этого РФ необходимо, прежде всего, отказаться от ложного стереотипа восприятия ЦА как «убыточного региона» и осознать, что при грамотной экономической политике именно Центральная Азия способна стать наиболее эффективным местом приложения российского капитала. Как представляется, по мере осознания этого можно будет говорить о принципиально новом этапе российской внешней политики вообще и в Центральной Азии в частности.

Как представляется, для обеспечения долгосрочной стабильности в регионе и приграничных районов КНР, а также в целом устойчивости китайско-центральноазиатских и китайско-российских отношений, Китаю целесообразно сделать основной акцент на выстраивании механизмов многопланового и взаимовыгодного экономического сотрудничества с государствами Центральной Азии и Россией. На начальном этапе основой данного сотрудничества могла бы стать всемерная поддержка Китаем идеи экономической ре-интеграции внутри самого региона и/или даже в рамках ЕврАзЭС, а на последующих этапах – постепенной интеграции в рамках ШОС. Возможно, что именно по мере осознания всего этого Пекином можно будет говорить о начале принципиально нового этапа китайской внешней политики в Центральной Азии.