Ксения Драгунская

ЯБЛОЧНЫЙ ВОР пьеса в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Аня Фомина.

Сережа Степцов.

Петя Еловецкий.

Шура Дрозд, невеста.

Жених Шуры.

Чистильщик сапог.

Продавец в ларьке.

Люди в подземном переходе.

Голоса в телефоне.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Подземный переход одной из окраинных станций метро. Ларь­ки телефоны, продавцы газет и цветов, музыканты, чистиль­щик сапог, перед которым стоит высокое старое кресло. По­является длинноволосая молодая женщина в пальто. Это Фо­мина. Она шагает стремительно и настойчиво стучит кулаком в стекло ларька.

ФОМИНА: Эй, ты! Это что, по-твоему, пудра? Ты что мне продал, а? Гони обратно деньги! Пудра это или...

ПРОДАВЕЦ (южной наружности): Зачем стучишь? Не ви­дишь — кушаю. (Машет на нее рукой, пьет пиво, ест сосиски, выставляет табличку «Обед».)

ФОМИНА: Я тебе, абрек, сейчас устрою обед! Погоди у меня! (Смотрит на часы, оглядывается и серди­то плюхается в кресло к чистильщику сапог.) Обед у него... Ничего, я и подождать могу.

ЧИСТИЛЬЩИК: Совести у него нет, вот что... (Принимает­ся чистить ей сапоги.)

ФОМИНА: Я специально приехала! Это же черт знает что такое! Это же не пудра, а... У меня аллергия от нее на­чалась! Вот, посмотрите. Нет, вы посмотрите...

ЧИСТИЛЬЩИК: Не говорите. Никому верить нельзя. Куда катимся?..

ФОМИНА: Полный мрак. Раздрызг и холодрыга. Даже вес­на не наступает. Вы посмотрите! Это что, весна?

ЧИСТИЛЬЩИК: Вот раньше была весна — это да. Раньше в конце марта я уж без пальто выходил. В парке на летней эстраде играл оркестр. Да. А теперь не весна, а так... Одно название. Куда катимся?..

ФОМИНА: Что это за правительство? Даже весну как сле­дует организовать не могут!

В переходе появляется молодой мужчина без пальто, в одном костюме. Это Степцов. Он замечает сидя­щую перед чистильщиком Фомину и останавливается на миг, затем подлетает к ней.

СТЕПЦОВ: Извините, девушка, это случайно не вы сто лет на­зад зажухали у меня чеховскую «Чайку»?

ФОМИНА (чуть не падает с кресла): Ой, мамочки! Степ­цов! Вот еще не хватало! Только не набрасывайся на меня, как тогда, после защиты диплома...

СТЕПЦОВ: Шесть лет прошло, а ты все помнишь...

ФОМИНА: Еще бы! Набросился на меня со своими поцелуя­ми как бешеный. Гонялся по всей общаге. Псих какой-то, маньяк. Ух ты, какая у него рубашоночка моднячая... Тебе не холодно?

СТЕПЦОВ: Да я на минуту из машины выскочил.

ФОМИНА: Как ты живешь? Пишешь?

СТЕПЦОВ: Никак нет, ваше величество.

ФОМИНА: Тебе надо писать, ты талантливый. Такую кле­вую штуку на первом курсе сочинил. Про лодку.

СТЕПЦОВ: Про лодку? Да, что-то было…

ФОМИНА: Я до сих пор помню.

СТЕПЦОВ: Ну и бог с ним. А ты-то как живешь? Как ты тут оказалась?

ФОМИНА: Да я вообще случайно. Я даже не знала, что до этой глухомани метро дорыли.

СТЕПЦОВ: А я тут всю жизнь живу. Это моя вотчина. Тут раньше дачная местность была, у нас был свой дом...

ФОМИНА: Слушай, ты представляешь, я вчера купила вон в том ларьке пудру...

СТЕПЦОВ: Так. И что?

ФОМИНА: А это оказалась не пудра, а просто дрянь ка­кая-то.

СТЕПЦОВ: Во-первых, Анька, пудра тебе ни к чему. Ты и без всякой пудры — ого-го. А во-вторых, пойдем раз­беремся.

ФОМИНА: Ты что, там такой жуткий чучмек.

Степцов громко стучит в железную дверь ларька. Разъяренный продавец появляется на пороге, увидев Степцова, начинает подобострастно кланяться.

ПРОДАВЕЦ: Здравствуйте, хозяин.

СТЕПЦОВ: Ты что, любезный, говно всякое людям вправ­ляешь?

ПРОДАВЕЦ: Я не виноват, хозяин, простите, это от Мирьям принесли два ящика... Простите, хозяин...

СТЕПЦОВ: Анька, возьми себе другую пудру. Бери вообще все, что хочешь. На. На вот еще... Бери...

ФОМИНА: Ты что? Ничего не понимаю... Ты что, правда, хозяин? Это твой ларек?

СТЕПЦОВ: Тут все ларьки — мои. В переходе все и еще наверху пять.

ФОМИНА (присвистывает): Степцов заделался купчиной! Это сильно! Хоть из одного однокурсника толк вы­шел.

СТЕПЦОВ: Анька, я так рад тебя видеть! Это надо отме­тить. Все, решено. Сейчас мы едем ужинать в один за­душевный кабачок.

ФОМИНА: На чем едем-то?

СТЕПЦОВ: На мне. Я в прошлый четверг новую «бээмвэшку» купил. А номера что-то никак не получу. На каж­дом перекрестке гаишники обувают.

ФОМИНА: Буржуй ты недорезанный.

СТЕПЦОВ: Отужинаем и поедем в клуб. Спляшем, как раньше плясывали. Я тебе твои любимые музыки заведу.

ФОМИНА: Что это у тебя с рукой?

СТЕПЦОВ: Это называется — кольцо обручальное.

ФОМИНА: Да нет, вот тут.

СТЕПЦОВ: А, это. Это грузчики лишний контейнер гру­зить не захотели. Пришлось потолковать.

ФОМИНА (смеется недоверчиво): Дерешься, что ли?

СТЕПЦОВ: Да, ненаглядная. Бью. Кулаком в лицо. Так пое­хали ужинать!

ФОМИНА: Я не могу. Мне домой надо. Я заказала ноутбук. И мне его должны сейчас доставить на дом.

СТЕПЦОВ: Что за чушь! Я тебе завтра десять ноутбуков пришлю, да еще и iPad в придачу.

ФОМИНА: Нет, правда, Сережа. Я не могу. И нечего на меня так смотреть.

СТЕПЦОВ: Как так?

ФОМИНА: Такими глазами.

СТЕПЦОВ: Ты смущаешься как в детстве.

ФОМИНА: В детстве мы с тобой, к счастью, не были знакомы.

СТЕПЦОВ: Когда ты поступала в институт после школы, у тебя было еще детство. Какие у тебя волосы! Не воло­сы, а шёлк.

ФОМИНА: Шёлк по-английски silk…

СТЕПЦОВ: Я не хочу тебя никуда отпускать.

ФОМИНА: Все, я побежала.

СТЕПЦОВ: Давай я тебя отвезу, куда тебе надо.

ФОМИНА: Пока. Я тебе обязательно позвоню.

СТЕПЦОВ: Вот, визитку возьми.

ФОМИНА: Я тебя и так найду. Пока, Сережа. (Уходит.)

СТЕПЦОВ: Черт побери... Она смущается, как в детстве. (К чистильщику.) А, старина? Сто лет назад... Был я молод, беден, ласков, учился в специальном институ­те всякие истории сочинять. И вспомнить-то смешно... Что это у меня на сердце так весело? Анна... Я, гово­рит, тебя и так найду... Давайте, братцы, выпьем. Эй! Выставляйте бутылки, не жмотитесь. (Стучит в ларьки.) Я разре­шаю! (Подходит к музыкантам.) А вы что приуныли? Будем веселиться! Приглашаются все! Черт побери, как я богат!

Дом Фоминой. На сцене у одной кулисы — кусок забора с дере­вянным почтовым ящиком. По­является Фомина с охапкой тряпья. Звонит телефон. Из другой кулисы вы­ходит кудрявый парень с телефонным аппаратом. Это Еловецкий. Фомина берет трубку своего аппарата.

ЕЛОВЕЦКИЙ (взволнованно, насморочным голосом): Аня, это ты?

ФОМИНА: Привет, Ёлкин.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Мне надо поговорить с тобой. Понимаешь, со мной такое случилось...

ФОМИНА: Неужели опять обокрали?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Я встретил женщину.

ФОМИНА: Где встретил?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Понимаешь. Нас познакомил психотерапевт. Я должен рассказать тебе. Я любил ее всю зиму. Всю зиму, представляешь?

ФОМИНА: Нет.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Я ничего не мог делать, ни о чем думать, толь­ко любил эту женщину.

ФОМИНА: Жуть.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Теперь я даже не знаю, любил ли я ее. Утром мне кажется, что совсем не любил. А ночью — что лю­бил сильно и до сих пор люблю.

ФОМИНА: Вот бедолага ты, Ёлкин. (Пауза.) Алё! Петька, не молчи. Дорого молчать-то, коли из Израиля звонишь.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Да я не из Израиля. Я у себя, на Большой Морской.

ФОМИНА: А слышно так здорово, как из Израиля.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Вчера утром прилетел.

ФОМИНА: Тащи гостинцы, еврейская морда.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Тебе, между прочим, привет. От Дины.

ФОМИНА: Поцелуй ее от меня.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Она такая красавица стала. Такая умница. Глаза просто необыкновенные. Радость моя...

ФОМИНА: Как она вообще поживает?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ощенилась. За день до отъезда. Я боялся, что она в Питере простудится, комбинезон ей купил.

ФОМИНА: Ты что, дурак, сюда ее притащил?

ЕЛОВЕЦКИЙ: А то. На поводок и вперед. А щенков в корзинке нес.

ФОМИНА: Так. Этого и следовало ожидать.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты о чём?

ФОМИНА: Поздравляю от души.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну и с чем?

ФОМИНА: С тем, что ты превратился в законченного старого холостяка с собачонками.

Пауза.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Аня. Я всю дорогу летел и думал, что расска­жу тебе про эту женщину.

ФОМИНА: Ну расскажи.

Пауза. Фомина роется в тряпье, перебирает его.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Понимаешь. Нас познакомил психотерапевт.

ФОМИНА: У нее тоже комплекс неполноценности?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Нет. Её муж бросил.

Пауза.

ФОМИНА: Петь, я тебя слушаю. Я вся — одно большое ухо. Что ты молчишь? Плачешь, что ли?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь, я не могу говорить.

ФОМИНА: Ну, позвони когда сможешь.

Фомина с досадой бросает трубку. Начинает убираться в комнате. Звонит телефон. Фомина берет трубку. Появляется Еловецкий, с кастрюлей, одеялом, ложкой.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, извини, я забыл спросить, сколько надо варить гречневую кашу?

ФОМИНА: Пока не сварится. Потом завернуть кастрюлю в старое байковое одеяло и положить под подушку. Лечь на эту подушку и думать о высоком часа пол­тора.

ЕЛОВЕЦКИЙ (с грустным укором): Ну, зачем ты так?

ФОМИНА: Затем что так вкусней. Слушай, который час?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Четырнадцать ноль восемь.

ФОМИНА: Ой, мне сейчас звонить должны. Пока, Петька. Ты мне попозже перезвони. (Кладет трубку.)

Еловецкий уходит. Фомина наблюдает, как крутится в стиральной машине тряпье. Звонит телефон. Фоми­на хватает трубку.

ФОМИНА: Да! Алё!

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Прием-прием. Аня, ты хорошо пожи­ваешь?

ФОМИНА: Это ты, Никитос? Прием. Поживаю хорошо.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А давай, когда будет лето, поплывем на лодке.

ФОМИНА: Далеко-далеко?

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Далеко-далеко.

ФОМИНА: Конечно, давай. Это ты здорово придумал — на лодке.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А мы твою собаку возьмем с собой?

ФОМИНА: Возьмем! Она знаешь, как любит на лодке ка­таться!

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А я люблю, когда босиком, трогать но­гой теплую меховую собаку.

ФОМИНА: А я люблю, когда босиком, шевелить пальцами.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А я, зато могу ножными пальцами шиш­ку с земли поднять.

ФОМИНА: Подумаешь! Я ножными пальцами на гитаре играю.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Ха-ха-ха-ха-ха! Ань, давай, знаешь,

чего?

ФОМИНА: Чего?

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Давай врать.

ФОМИНА: Вот здорово! Обожаю врать! Ну, ври первый.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Я вчера... Я вчера школу поджег.

ФОМИНА: Подумаешь! Наша школа сама сгорела. От сты­да. Я вот, когда была маленькая, превратилась в де­вочку. Потому что сначала я была мальчиком, но силь­но обижала девчонок, и волшебник меня в наказание в девочку превратил. Так и не могу до сих пор расколдоваться.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А мне вчера Бродский приснился! Ой, то есть Пушкин.

ФОМИНА: А мне — Гитлер.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А он что делал?

ФОМИНА: Щи ел. Чавкал — ужас... А Пушкин что?

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Он к нам в гости пришел. Мы конья… чай пили, а тут он входит, веселый такой. Все, конечно, ему тут же: «Здравствуйте, Александр Сергеевич», стулья ста­ли пододвигать, а он засмеялся и дальше пошел.

ФОМИНА: А я... А меня зато любят те, кого я люблю, а остальные не пристают со своей дурацкой любовью.

ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Про меня что ли?