Глава 15. Свобода и приверженность

419

Подобная стимуляция мозга используется не только в экс­периментах на животных. Во все большем количестве ситуа­ций стимуляция человеческого мозга применяется для дос­тижения целого ряда медицинских целей. Обычно исследо­ватели не могут экспериментировать с людьми в той же мере, в какой они могут это делать с животными. И, тем не менее, мы уже знаем, что эти слабые электрические токи, проходя­щие в течение минуты через некоторые отделы мозга, вызы­вают переживания счастья, ярости или ужаса и даже подав­ляют чувство невыносимой боли.

Из всего сказанного, я думаю, ясно, что человеческие су­щества — это машины, машины бесспорно сложные, но все больше и больше превращающиеся в объекты поведенческо­го контроля. Будет ли наше поведение строиться методом оперантного обусловливания (как в «Уолдене Два»), или оно будет формироваться посредством стихийного обусловлива­ния, скрывающегося за феноменом социального давления, или же оно будет контролироваться электродами, вживлен­ными в мозг, — это неважно. Ясно лишь одно: наука превра­щает нас в объекты, и ее цели связаны не только с понима­нием и предсказанием поведения, но и с контролем. Таким образом, достаточно очевидно: нет ничего более чуждого на­учным фактам, чем представление о том, что люди свобод­ны. Мы машины; мы несвободны; ни в каком смысле мы не можем быть верны себе. Нас просто держат под контролем внешние силы, действующие организованно или стихийно.

Индивид свободен

Вышеописанные научные достижения меня впечатляют. Я расцениваю их как свидетельства изобретательности, про­зрения и настойчивости исследователей. Эти достижения чрезвычайно обогатили наши познания. И вместе с тем в них остается много недосказанного и весьма важного для меня. Позвольте мне попытаться показать это на основе моего опыта сначала в области психотерапии, а затем в об­ласти образования.

Я вспоминаю молодого человека, считавшегося шизо­фреником, с которым я долгое время работал в государст­венной больнице. Он был очень неразговорчив. На протяже­нии часа он обронил лишь несколько слов о недавно выпи­савшихся пациентах, после чего умолк почти на сорок ми­нут. Уже собираясь уходить, он почти беззвучно пробор­мотал: «Если некоторые из них смогли это сделать, может быть, я тоже смогу». Это не было драматическим заявле­нием — сообщением, выраженным с силой и решимостью, и, тем не менее, это был заявленный выбор молодого чело­века — добиться улучшения своего состояния и возможной выписки из больницы. Нет ничего удивительного в том, что спустя примерно восемь месяцев после этого он был выпи­сан из больницы. Я убежден, что опыт ответственного вы­бора — один из наиболее глубоких аспектов психотерапии и один из наиболее прочных базовых элементов личност­ного изменения.

Я также вспоминаю о юной студентке, переживавшей глубокий душевный разлад и находившейся на грани пси­хоза. И, тем не менее, после ряда бесед, в ходе которых она весьма критически отзывалась о людях, не давших ей того, в чем она нуждалась, она, наконец, пришла к заключению: «Ну, такого рода оправдания мне не подходят. То есть, мне теперь ясно, что, если я хочу получить образование, то не могу зависеть от кого-то, кто дал бы мне его». И добавила очень мягко: «Я действительно должна получить его сама». Начав исследовать этот опыт значимого и ответственного выбора, она обнаружила, что он и пугает ее, и одновремен­но дает ощущение силы. Эта сила, казалось, нарастала в ней, делая ее большой и крепкой, и в то же время она чув­ствовала себя все более одинокой и как бы отрезанной от поддержки. Она добавила: «Теперь я собираюсь делать боль­ше из того, что, как я знаю, я должна делать». Именно так она и поступила.

Я мог бы привести много других примеров. Молодой че­ловек, рассказывая о том, как вся его жизнь оказалась де­формированной и испорченной родителями, приходит, нако­нец, к следующему заключению: «Может быть, теперь, когда

420 Часть IV. Философско-аксиологические эссе