2011_Zhuvenel_B_de_Vlast_Estestvennaya_ist-1

Глава X Власть и плебс

Если Власть естественно стремится к возрастанию и если она может расширять свои права и умножать свои средства, только ущербляя могущественных, то плебс должен быть ее вечным союзником. Тяготение к абсолютизму неизбежно соединяется с тяготением к равенству.

История постоянно дает тому подтверждения и порой, будто затем чтобы сделать этот многовековой процесс более зримым, обращает его в короткую драму.

Как, например, драма Марино Фальеро*. Венецианская знать настолько независима от дожа, что Микеле Стено, оскорбив догарессу, понес смехотворное наказание, которое лишь усугубило оскорбление. Эта знать настолько выше народа, что плебей Бертуччо Иксарелло, несмотря на свои морские подвиги, не добился удовлетворения за пощечину, полученную от Джованни Дандоло. По преданию, Бертуччо явился к дожу, чтобы показать щеку, пораненную патрицианским перстнем, пристыдить его за смирение и предложить ему приблизительно следующее: «Сокрушим совместными усилиями могущество аристократов, которое длит унижение моих близких и полагает столь тесные пределы твоей власти». Уничижением знати каждый достиг бы своей цели: равенства — для плебса, абсолютного господства — для Власти.

Казни Марино Фальери, означающей крах этой попытки, можно противопоставить казнь Барневелта.

В истории Нидерландов мы обнаруживаем тот же конфликт между правителем, желающим умножить свою власть (статхаудеры** Оранского дома), и социальными силами, которые ему препятствуют (богатые купцы и судовладельцы Голландии). Вильгельм, в продолжение тридцати трудных и славных лет лично командовавший войском, почти достиг короны и уже отказался от нее, как Цезарь и Кромвель, когда он был сражен рукой убийцы. Мориц наследует его авторитет, одерживает новые победы и чувствует, что близок к цели, когда Барневелт втайне организует патрицианское сопротивление

242

Глава X. Власть и плебс

и, заключив перемирие, кладет конец победам, опасным для Республики1. Что же предпринимает Мориц? Он объединяется с самыми невежественными проповедниками, способными своей ярой нетерпимостью возбудить простонародье: подстрекаемая ими толпа требует голову Барневелта. Это вмешательство плебса позволяет Морицу казнить главного противника его тирании.

Единовластия он не достиг, но средство было выбрано верно. Один из его преемников, Вильгельм III, в конце концов установит господство над страной, спровоцировав народное восстание и убийство Яна де Витта — Барневелта своего времени.

Витт и Барневелт продолжали традицию Катона, защищали республику, управляемую наиболее значительными людьми сообщества. Принцы Оранские следовали традиции Цезаря, поднимая толпу, чтобы получить верховную власть.

Каждому школьнику известна бурная сцена: разъяренная толпа стаскивает с ростров** Катона, тщетно предупреждающего ее, что, отказываясь слушать своих выборных начальников, она творит себе властителя.

Мы хорошо знаем, как служит амбициям демагогия, но знание о кровопролитных заговорах между Властью и плебсом будет односторонним, если не обращать внимания на их постоянный, многовековой мирный союз.

Для осуществления того, что Цезарь совершил за несколько лет, монархии Капетингов понадобилось четыре столетия; но они решали одну и ту же задачу и придерживались одинаковой тактики.

1 Сэр Уильям Темпл*, этот рассудительный политик, пишет: «Влияние и могущество принца Морица, основывавшиеся на высоком положении и заслугах его отца, но возросшие благодаря собственным его доблестям и достоинствам, а тем паче военным успехам, были в то время так велики, что многие члены Генеральных штатов, руководимые Барневелтом, человеком умным

ипользовавшимся большим авторитетом, возревновали к власти, приобретенной принцем, и опасались, как бы она не стала абсолютной. Они понимали, что влияние принца будет расти, если продолжится война, ведение которой было полностью в его руках,

идумали, что в мирное время сумеют добиться преобладания. Эта мысль расположила партию Барневелта к миру».

243

Книга IV. Государство как постоянная революция

Всегда и всюду аристократия противится возвышению Власти, сама располагая возможностями, которые делают ее независимой от общества, т.е., в сущности говоря, от постоянной администрации, постоянной армии, постоянного налога.

Порядок, отвечающий духу аристократии, — это государственные должности, поочередно занимаемые наиболее знатными людьми; вооруженная сила, формируемая, когда того требует ситуация, путем объединения социальных сил; финансовые средства, собираемые в складчину для конкретных случаев главными членами сообщества.

Эта система тем эффективнее, чем меньше территориальная разрозненность аристократии, чем большая часть ее сосредоточена в городах, чем осязательнее общность ее интересов. И наоборот, система менее эффективна, если аристократия склонна демонстрировать свою самостоятельность, больше привязана к земле и интересы ее разобщены.

Такое устройство государства составило силу Афин в период Мидийских войн* и Рима во время Пунических войн, но также и слабость Германии в эпоху Возрождения.

Всегда и всюду внутри аристократической республики стремится конституироваться определенная Власть; ее успех зависит от создания соответствующих инструментов: бюрократического, финансового, военного; содействие плебса — фактор ее прогресса, аристократия — ее жертва.

Об этом со всей ясностью свидетельствует история Франции.

Феодальная «республика»

Что получает Гуго Капет в 987 г.? Власть? Скорее председательство в аристократической республике с очень рыхлой структурой, а еще точнее, в конфедерации сеньоров.

Общеизвестно, что наиболее важные политические решения наши короли издавна принимали, непременно посовещавшись с членами двора** — своими пэрами, и что судебные вердикты выносились таким же образом. Но было бы неверно полагать, будто монарх нуждался в советах.

Этот обычай отражал общественное устройство. Сила государства существовала лишь как результат сложения частных сил, так что предпринять что-либо можно было только при

244

Глава X. Власть и плебс

содействии тех, кто владел этими силами. К чему послужило бы королю решение начать войну, если бы бароны не привели к нему свои войска? Стал бы он выносить приговор комулибо из могущественных вассалов, зная, что пэры наверняка откажутся содействовать его исполнению?

Двор выполнял функцию современного «административного совета»: распоряжался средствами, которые не принадлежали одному владельцу, а являлись общими2.

Немощность Власти была следствием процесса распада, достаточно хорошо изученного историками.

Вероятно, франкские вожди увидели в Галлии крупные государственные владения и даже государственные мастерские, обнаружили источники регулярного поступления налогов. Но они поделили эту собственность между собой, отдали эти доходы знатным франкам и римским епископам, — то ли щедрость дикарей, то ли скорее необходимость беспрерывно покупать верность, которую их династические распри очень часто превращали в товар.

Вероятно, завоеватели держались обычая германцев являться с оружием по призыву короля и распространили его

2Даже язык ордонансов указывает на общий характер решений. Так, «Stabilimentum Feudorum»*, изданное после 1204 г., еще начинается словами: «Филипп, Божией милостью король Франции, Эд, герцог Бургундский, Эрве, граф Неверский, Рено, граф Булонский, Гоше, граф Сен-Польский, Ги де Дампьер и прочие, единодушно признав...» Монарх в этом дворе не более чем председатель, который не всегда

одерживает верх. Двор — начало, противоположное государству, начало республики, возглавляемой социальными правителями. Это начало мы находим в Иерусалимском королевстве**, где суверен может посягать на особу вассала или его феод не иначе, как только по приговору феодального суда, т.е. по решению целого сообщества вассалов. В Испании Альфонс IX дает клятву не совершать действий, направленных против личности и собственности какого бы то ни было вассала, не выслушанного прежде судом. В Англии Бриттон заявляет, что в случаях, когда король оказывается одной из сторон в споре, дело рассматривает суд; а

в«Зерцале правосудия»*** утверждается, что суд должен быть готов к процессам против короля, как если бы речь шла о любом другом лице.

См. доклад А. Дж. Карлайла на третьей сессии Международного института философии и социологииправа.

245

Книга IV. Государство как постоянная революция

на покоренные народы. Но эта служба, которая была безвозмездной и которую воин должен был нести, самостоятельно обеспечив себя снаряжением и провизией3, предполагала, что он достаточно богат, чтобы приобрести необходимое вооружение4, и владеет достаточным количеством рабов, чтобы иметь возможность отлучиться5. Удовлетворявший этим условиям класс свободных людей, еще многочисленный в эпоху Дагоберта, в период с VIII по X в. постепенно исчезает. Видя, что его «аллоду»* угрожают опустошительные набеги норманнов, или сарацин, или венгров, независимый собственник отдавал себя и своих близких под власть могущественного покровителя, способного защитить его вместо короля. Как следствие, создавались феодальные «жандармерии» — конные войска, одетые в дорогостоящие кирасы; их могли содержать лишь великие мира сего.

Итак, больше не существовало национальной армии, созываемой королем, а были только феодальные войска, которые он просил ему предоставить.

3Каролинги попытались поддержать или, может быть, восстановить этот древний обычай. Частота их капитуляриев** на сей счет, очевидно, свидетельствует о том, что «национальная» армия собиралась уже не так легко, как встарь. Один капитулярий 811 г. гласит, что ратники должны везти с собою продовольствие, позволяющее им воевать в течение трех месяцев за пределами королевства. Здесь же сказано, что они должны быть снаряжены с расчетом на полугодовое отсутствие. «Capitulare Aquisgranense»*** уточняет минимум вооружения: копье, щит, лук с двумя тетивами

и дюжина стрел.

4Во времена, когда ремесла пришли в упадок, копье и щит стоили столько же, сколько один взрослый бык. Меч с кинжалом стоили трех сильных быков и одного среднего. Кираса, которая тогда еще представляла собой просто кожаный плащ с нашитыми на него наподобие чешуи железными кольцами, достигала цены десяти быков. А шлем с султаном по цене равнялся трем быкам. Таким образом, уже для того, чтобы полностью вооружиться, требовалось целое состояние.

См. «Рипуарскую правду»**** (Mlle de Lezardière. Théorie des

lois politiques de la Monarchie française, t. I, p. 391).

5Карл Великий уточняет, что воинская обязанность налагается на тех, чей доход по меньшей мере четырехкратно превышает стоимость пропитания; это соответствовало доходу от двенадцати гектаров земли, на которых работали четыре семьи крепостных.

246

Глава X. Власть и плебс

Король не мог править без сеньоров именно потому, что богатство и сила принадлежали каждому из них в отдельности.

И естественно, что они в конце концов заняли в государстве должности, соответствующие их фактической значимости, получив от них меньше власти, чем принесли с собою. Стало быть, не администрация служила королю, а скорее это он нанимался «высшими служителями» королевства.

Утверждение Власти

Власть преодолела свою первоначальную слабость путем непрерывной и последовательной работы по замещению элементов, предоставляемых ей социальными силами, элементами, принадлежащими ей самой.

Головой политического тела был двор, где находили выражение разнящиеся интересы баронов. Король допускает туда церковников — не крупных епископов, таких же сеньоров, как и прочие, а простых аббатов, которым, казалось бы, не место в этом собрании малых государей. Их облачение, их ученость, однако же, заставляют относиться к ним с почтением; они говорят то, что нужно королю. Далее, в королевское окружение вводятся легисты, плебеи, униженно сидящие на приступке у скамьи «пэров и высокородных баронов», как пренебрежительно замечает Сен-Симон6, чтобы те по мере надобности консультировались с ними. Поскольку они выведены из безвестности монархом, их советы, основывающиеся на знании римского права7, всегда благоприятны для центральной власти. Король наконец дает им право высказывать свое мнение и таким образом нарушает давний порядок, при котором вес человека в государстве соответствовал его влиянию в обществе. Двор в конце концов превратился в парламент**, рупор исключительно королевских интересов.

6Saint-Simon. Mémoires, éd. Boilisle, t. XXV, p. 204.

7Монархия поначалу была враждебна к римскому праву, с помощью которого мог обосновывать свои притязания император*. Когда опасность миновала, она стала смотреть на него благосклонно, находя в нем оправдание собственных притязаний на абсолютную власть.

247

Книга IV. Государство как постоянная революция

Ударной силой была армия, собираемая из феодальных войск; каждое из них признавало над собой лишь непосредственного начальника — сеньора, который привел его под своим знаменем. Из этого сооружения, выстраиваемого без связующего материала, каприз одного барона мог внезапно изъять целый блок. Эту коалицию, где отсутствовала дисциплина, нельзя было приучить к правильным движениям, как показала битва при Креси8. Скоро король предпочтет наемную конницу, растущую пропорционально финансовым средствам монархии. Он хотел получить от общин, выведенных из-под власти феодалов, крепкую инфантерию, истинную «национальную» армию, которая находилась бы в его распоряжении. Однако все попытки окончились неудачей. Последняя надежда возлагалась на вольных лучников Карла VII, но она рухнула после их поражения при Гингате*.

Только когда швейцарцы заново откроют греческую тактику круговой обороны, инфантерия будет способна выдерживать кавалерийские атаки, и вот тогда, располагая армией из плебейских «солдат», монархия сможет стать абсолютной.

Нервами в организме политического управления сначала были те «высшие служители», могущественные сеньоры, которые следили за королем, контролировали его и ограничивали и при случае обращались против него. Поэтому он осторожно отстраняет опасных помощников.

Так обстоит дело с сенешалем. Обязанность этого «служителя» — попечение о королевском столе; кормит он и воинов короля; он же ведет их в бой, является их военачальником. С другой стороны, поскольку о регулярном поступлении продовольствия для двора заботятся прево, которые управляют королевскими доменами, естественно, что сенешаль — контролер этих прево и суперинтендант этих доменов.

8Когда, желая упорядочить движение конницы, два маршала командуют: «Остановить войска!», первые исполняют приказ, последние же, ревнуя о своей чести, продолжают скакать, говоря, что остановятся, только очутившись в голове армии; «и когда первые видели, как те приближаются к ним, они скакали вперед… ибо каждый хотел превзойти товарища». Но «увидев врага, все они сразу отступили, в таком беспорядке, что задние оторопели и подумали, будто первые сражались и уже разбиты» (Фруассар).

248

Глава X. Власть и плебс

Когда такие функции доверены одному, и без того могущественному, сеньору, можно опасаться чего угодно. Только дворцовый переворот 1127 г. приводит к падению Этьенна де Гарланда. Филипп Август упраздняет должность сенешаля в 1191 г. Но позднее коннетабль, который носит королевскую шпагу, становится не менее опасным. Свидетельство тому — измена коннетабля де Бурбона9,*.

Дольше всего крупные сеньоры будут служить монархии в военных делах. Во всех других сферах она систематически пользуется услугами плебеев.

Что может быть важнее для королевского могущества, чем финансы? Но до чего же опасно поручать заведование финансами могущественному сеньору, такому как камергер, чей ключ постоянно напоминает, что в его руках казна! И потому доходами государя фактически управляют скромные церковнослужители и простые горожане. Борелли де Серр составил перечень этих чиновников со времен Филиппа Красивого: все они люди незначительные.

Итак, плебейские советники, плебейские солдаты, плебейские чиновники — вот орудия Власти, которая, более или менее сознательно, стремится стать абсолютной.

Плебей в государстве

Простой народ думает, будто монархия предназначает должности для аристократов, не допуская к ним плебеев.

В действительности все как раз наоборот: монархия принимает служение могущественных постольку, поскольку состо-

9Чтобы назвать ее изменой, надо понимать государство так, как понимали его короли и как понимаем его мы с вами. Но коннетабль мыслил иначе: королевство — конфедерация сеньорий, возглавляемая Франциском I; одна из должностей в конфедерации — должность коннетабля; но конфедерату дозволительно расторгнуть союз и прибегнуть к собственным силам. В Средние века так думали все. Во Франции это представление тогда уже не соответствовало действительности, однако оно отражало действительность в Германии, где империя явственно приобрела характер конфедерации аристократических держав, в которой центральная власть стала подобием тени.

249

Книга IV. Государство как постоянная революция

ит под опекой аристократов, но привлекает на службу плебеев постольку, поскольку стремится стать абсолютной.

Самой полной Властью, какую знала Европа при королевском строе, была Власть Османов. Откуда же Великий властелин брал самых верных воинов и самых надежных слуг? Отнюдь не из знатных турок, своих соратников: он боялся их гордости и мятежного духа. Своих янычар султан набирал из покоренных и униженных христианских народов. Там он находил и администраторов — даже верховного визиря.

Таким образом, он ставил выше родовой аристократии статократию, сформированную из людей низкого происхождения, обязанных ему всем10.

Нашикоролидвигалисьв томженаправлении.Одни—созна- тельно, как Людовик XI, изображаемый у Коммина «другом людей невысокого звания и врагом всякой знати, способной обойтись без него». Другие — повинуясь инстинкту.

Удовлетворяя насущные потребности Власти, плебеи сделали себе состояния. Эти незначительные люди, заполонившие, как показывает Дюпон-Ферье11, Казначейскую палату и Палату косвенных сборов, недаром расположились в государственной нише: они увеличивают свое состояние, увеличивая богатство государства. За счет кого? За счет аристократов. С дерзостью безвестности они посягают на фискальные права сеньоров и постепенно переводят доходы знати в королевскую казну. По мере их вторжений финансовый организм развивается и становится все сложнее. Они придумывают новые должности, чтобы создать новые места и поставить туда род-

10Бюбека, посла, прибывшего из феодальной Европы, очень удивляло, что при дворе нет турецкой знати, а есть только чиновники:

«В этом многолюдном собрании невозможно было сыскать ни единого человека, который не был бы обязан своим положением исключительно личным достоинствам и заслугам. Турки не придают значения происхождению; почтение, оказываемое человеку, зависит единственно от того положения, какое он занимает в государстве. Нет никаких споров о превосходстве рода: выдвинуться позволяет только должность. Производя назначения, султан не берет во внимание ни звание, ни богатство... Те, кто получает от него самые высокие должности, — чаще всего сыновья пастухов».

11G. Dupont-Ferrier. Études sur les Institutions financières de la France, 2 vol. Paris, Firmin-Didot, 1930; 1932.

250