2011_Zhuvenel_B_de_Vlast_Estestvennaya_ist-1

Глава IX. Агрессия Власти против социального строя

цать раз по сравнению с тем, которое было до Столетней войны. Нетрудно представить себе, насколько сократились уже по одной этой причине11 доходы сеньоров. Конечно, феодал, будучи полным господином над подвластными ему людьми, мог избежать уменьшения своих реальных доходов, увеличивая оброк. Но сначала он не понимал происходящего, а когда наконец он решил исправить положение, королевское правосудие было уже достаточно сильным, чтобы этому воспрепятствовать. И потому в конце монархической эпохи родовитые дворяне, владеющие огромной собственностью, получали несоразмерно низкие доходы и нередко вынуждены были жить на пенсионы12.

Таким образом, даже без какого-либо умысла Власть, единственно по ее природной склонности, разоряет potentes, освобождает тех, которые им подчинялись, и, прекращая одну эксплуатацию, отворяет двери для другой, желая в свою очередь стать эксплуататором.

Власть и капиталистическая ячейка

Если родовая аристократия существовала прежде античного полиса, а феодальная аристократия была сестрой-двойняшкой готической монархии, то буржуазная аристократия рождена современным государством. Она сформировалась под его покровительством, можно сказать, что она — его дитя. Однако государство преследует ее с прожорливостью Сатурна.

Вырываялюдейизпервоначальныхзамкнутыхгрупп,Власть создает основное условие рыночной экономики: возможность располагать индивидуумами двояким образом — как рабочей силой и как потенциальными потребителями.

Непримиримая к могущественным, удерживающим людей в узах личной зависимости, она благосклонно взирает на восхождение богатых, которые как будто бы не посягают на ее

11Мы абстрагируемся от обесценения серебра по отношению к товарам после открытия копей Америки.

12В аналогичной ситуации сейчас находятся домовладельцы. Государство воспрещает им повышать арендную плату в ответ на обесценение денег, так что их доход уже никак не соответствует реальной, или востановительной, стоимости их собственности.

231

Книга IV. Государство как постоянная революция

авторитет, поскольку под ними нет какой-либо группы, принимающей их закон в ущерб закону государства.

Поэтому известные деления граждан, введенные Сервием Туллием и Солоном, чтобы принизить родовую аристократию, возвышают богатых. Короли, с величайшим упорством разоряющие феодальных сеньоров, в то же время весьма доброжелательны к купцам, банкирам, хозяевам ремесленных мастерских и мануфактур.

Судовладелец не капитан, который отнимает у Власти моряков, а работодатель, в случае надобности, наоборот, предоставляющий их в ее распоряжение. Отсюда, например, благоволение Франциска I к Анго*.

Банкир стремится не к могуществу, а к богатству. Накопленные им средства составляют своего рода хранилище, откуда Власть, когда придет пора, будет черпать деньги, чтобы превратить это богатство в могущество.

Торговая аристократия, таким образом, не изымает силы у государства, а прибавляет к ним новые, виртуальные, которые станут реальными, когда того потребуют обстоятельства.

Политическая Власть долгое время смотрела на денежные власти исключительно с этой точки зрения.

Но вот наконец финансовое господство осталось единственным после уничтожения всех прочих видов социального господства. Тогда признали, что оно формирует новые ячейки.

Это было очевидно в отношении промышленного патроната. Предприниматель не только устанавливал законы на своем заводе — часто он строил поблизости от завода рабочий город, где оказывался единоличным правителем. Доходило до того, что, к примеру, в некоторых штатах на юге США, промышленник, владея территорией, на которой стоял завод, имел свою полицию и не терпел никакой другой.

Ревнивая ко всякому повелеванию, сколь бы мало ни соперничало оно с ее собственным, Власть не могла мириться с этой независимостью. К тому же, как и всегда в ее борьбе против аристократических групп, к ней взывали подверженные господству. Она проникла в патрональный город, проникла и в самый в цех, ввела свои законы, свою полицию, свои правила внутреннего распорядка на производстве.

Если бы мы не знали о ее предшествующих наступлениях на замкнутые аристократические группы, мы, пожалуй, увидели

232

Глава IX. Агрессия Власти против социального строя

бы здесь единственно только следствие народного характера современного государства и социалистических идей.

Спору нет, эти факторы сыграли свою роль, но для такого вмешательства достаточно, чтобы Власть была Властью и по природе исключала всякую другую власть.

Финансовая ячейка не так заметна, как промышленная. Обладая денежными средствами и, главное, располагая тысячами, десятками, сотнями тысяч частных вкладов, финансисты создали гигантские акционерные общества и приобретают все более очевидную власть над растущим множеством своих клиентов. Этим финансовым империям Власть тоже дала бой. Сигнал к атаке исходил не от социалистического государства, принципиального противника капиталистических сеньоров, а от Теодора Рузвельта, человека Власти и, следовательно, непримиримого врага частных властей.

Так возник союз, столь же естественный, как союз античной Власти с пленниками родовых ячеек или монархии — с подданными феодалов: союз современного государства с теми, кого эксплуатирует капиталистическая промышленность, с теми, кто попал в зависимость от финансовых операций.

Борьба государства с новыми патронами часто велась слишком вяло. Это бывало тогда, когда оно отрекалось от себя самого, когда оно не хотело быть Властью. Такому отречению способствовала внутренняя слабость современной Власти: чувствуя непрочность своего положения, ее преходящие носители изменяли ей, предпочитая служить финансовой аристократии.

Но Власть естественно привлекает тех, у кого есть охота ею пользоваться. С такой же неизбежностью, с какой административные кадры монархического государства пополнялись антифеодальными элементами, антикапиталистические элементы пополняют административный аппарат буржуазного государства.

Однако вовсе не они главные виновники ослабления капиталистических властей. Так, например, изменение направления финансовых потоков, поддерживавших могущество капиталистов, произошло без их вмешательства. Рост сберегательных касс, сосредоточение их продукта в гигантском банке, превосходящем любой капиталистический банк, их пополнение за счет общественных фондов, использование государственными фондами депозитов коммерческих банков — все, что

233

Книга IV. Государство как постоянная революция

предоставило в распоряжение Власти бóльшую часть общественного богатства, совершилось без какой-либо социалистической программы.

Это для нужд государства, а не ради осуществления некоего антикапиталистического замысла был разработан такой эффективный инструмент, как налог на прибыль, с которым связаны имена Питта и Кайо.

Наконец, под видом социализации или национализации государство стремится присвоить крупные системы, созданные экономическим феодализмом, — железнодорожные компании, компании по электроснабжению и т.д.

Надо совсем уж ничего не знать, кроме своего времени, не иметь никакого понятия о тысячелетнем поведении Власти, чтобы видеть в подобных действиях только плод определенных доктрин. Это нормальные проявления Власти, по сути своей ничем не отличающиеся от конфискации монастырских имуществ Генрихом VIII.

У всех этих действий одна и та же первопричина: жажда владычества и острая потребность в средствах; у всех одни

ите же характерные черты, в том числе быстрое возвышение наживающихся на изъятой собственности.

Социалистическая или нет, Власть с необходимостью должна бороться против капиталистической власти и отнимать накопленное капиталистами; тут она следует собственному закону.

Социалистическая или нет, она, таким образом, с необходимостью выступает союзницей тех, кто страдает от капиталистического господства. Конечно, в этот союз вмешивается

ифилантропия. Но инстинкт разбухания государства неминуемо обращает филантропию к славе и могуществу Власти.

Примечательная особенность борьбы, которую Власть ведет в современную эпоху, — то, что борьба эта до сих пор была направлена исключительно против одной из двух категорий социальных властей, появившихся во второй половине XIX в.: против капиталистических властей, но не против властей профсоюзных.

Эти две власти развивались почти параллельно. Обе начинались с реальных объединений — между собственниками, лично знавшими друг друга, между знакомыми друг с другом рабочими. Обе при попустительстве недальновидных законодателей выросли до гигантских размеров и тогда изменили

234

Глава IX. Агрессия Власти против социального строя

свою структуру. Теперь это мнимые объединения, в которых над рядовыми членами господствует управленческий аппарат, еще более независимый от контроля с их стороны, чем правительство — от народного контроля. Победив капиталистический феодализм при содействии профсоюзного феодализма, обратится ли политическая Власть против него самого?

Если нет, тогда не она будет осуществлять широчайшие права, понемногу ссужая их индивидуумам как кредитор. Кредиторами станут профсоюзные феодалы. А государство будет их «общим делом».

Либо, как в России, Власть поставит профсоюзную верхушку в подчиненное положение. Мы видим, что повсюду разгорается битва.

Куда же ведет беспрестанно возобновляемая борьба Власти против формирующихся в обществе властей, неослабная агрессивность величайшего потребителя человеческих сил ко всем последовательно сменяющимся объединителям этих сил?

Где предел? Предел — это устранение всякого повелевания помимо государственного. Полная свобода каждого по отношению к семейным и социальным властям, оплаченная полным подчинением государству. Совершенное равенство всех граждан, достигнутое ценой их равного уничижения перед могуществом государства, безраздельно господствующего над ними. Отсутствие какой-либо силы, исходящей не от государства, отрицание всякого превосходства, не освященного государством. Одним словом, это атомизация общества, разрыв всех частных связей между людьми, которых отныне удерживает вместе только общее рабство перед государством. Это неизбежное совпадение двух крайностей — индивидуализма и социализма.

По-видимому, все исторические общества постепенно приходили к подобному устройству, при котором всякая жизнь устремлена к Власти, всякое движение исходит от Власти. Устройству деспотическому, при котором богатство, могущество и даже свобода неотделимы от Власти, так что она — средоточие всех вожделений и ее носители могут защитить себя от соперничества, порождающего анархию, только путем самообожествления.

Относительно этого «имперского» устройства общества мы придерживаемся того же мнения, что и Тацит*. Однако справедливости ради надо признать, что в некоторые эпохи люди

235

Книга IV. Государство как постоянная революция

считали себя счастливыми, живя спокойно, хотя бы и под присмотром стражей. Ничем не ограниченный Владыка, который мог творить над ними все что угодно, бывало, требовал от них немногого. Значит, он не преследовал никакой грандиозной цели, не одушевлялся никаким фанатизмом и не страшился никакого внешнего соперника. Но этого было бы недостаточно без другого, решающего условия: Власть обладала силой, соразмерной ее широте.

Пусть могучая и упорная воля осуществляет самые широкие полномочия — каково бы ни было бремя обязанностей

изапретов, со временем оно становится неощутимым вследствие привычки. Его по-настоящему облегчает внутренняя

ивнешняя безопасность, гарантируемая Властью. В известные периоды истории Римской империи действительная свобода индивидуумов, судя по всему, была очень велика.

Но такое невозможно, когда сила Власти, так сказать, обратно пропорциональна ее широте, как мы это видим сегодня, когда управляющие всем политические рычаги одновременно или последовательно подвергаются разнонаправленному давлению и перемены в обществе производит не единая воля, а сутолока в верхах.

Поскольку права государства при этом остаются широкими, самое верное — взять наконец государственные вожжи в один имперский кулак, какое бы название он ни носил и откуда бы ни появился.

Ккакой форме стремится тогда нивелированное общество? И где высшее управление уже не открывает взору картину лихорадочной толчеи?

Это можно представить себе на примере Древнего Египетского царства:

«В индивидуалистическом обществе, где не существует никаких родовых или социальных групп, все публичные функции выполняются исключительно государством. Первая из них — обеспечение внешней безопасности. Государство, призванное ее гарантировать, располагает усовершенствованной военной организацией, не подчиненной гражданским властям и возглавляемой царем. Армия, разделенная на тактические единицы, находящиеся под командованием кадровых офицеров, экипируется, снабжается продовольствием, полностью содержится интендантской службой; флот, состоящий из крупных кораблей, построен на государственных верфях;

236

Глава IX. Агрессия Власти против социального строя

строительством пограничных крепостей ведает служба военных работ. Армия формируется из рекрутов; ради безопасности нация несет бремя установленной государством воинской службы.

Мир внутри страны обеспечивает судебная организация, наиболее важное звено в системе гражданской администрации. Всякое правосудие исходит от царя, от имени которого выносят приговоры суды первой инстанции и апелляционные суды. Правда, стороны могут прибегать к третейскому суду, но он обладает значимостью и авторитетом лишь потому, что государство обеспечивает исполнение его постановлений.

Социальная жизнь, внешнюю и внутреннюю безопасность которой обеспечивают армия и судебная организация, зиждется на трех службах: службе записи актов гражданского состояния, определяющей и сохраняющей для каждого подданного его место в обществе; службе кадастра — основе всякой частной собственности; службе регистрации, через запись договоров и актов передачи обеспечивающей соблюдение обязательств и гарантирующей каждому полное распоряжение своим имуществом и правами.

Экономическая жизнь в значительной мере зависит от ведомства водных ресурсов. О внешнем великолепии верховной власти этого государства, приобретающего все большее могущество, печется управление общественных работ. Связь между всеми ведомствами осуществляет канцелярия.

Отделения каждой из этих служб охватывают всю страну; повсюду чиновники разных уровней пишут на папирусах, впоследствии скапливаемых и сортируемых в государственных архивах.

Администрация, таким образом, стала не только основой, но и условием существования этого индивидуалистического общества, которое может жить только благодаря всемогуществу государства, все более навязчивого в своем покровительстве.

Само развитие администрации усиливает влияние государства, беспрерывно умножает количество ведомств и чиновников и повышает их роль.

Все управленческие должности оплачиваются. Государство, правда, имеет обширные владения, приносящие огромные доходы. Но ему постоянно нужны дополнительные средства. Мало того, что администрация обходится ему все дороже: с ростом могущества государства растет и автори-

237

Книга IV. Государство как постоянная революция

тет царя; возведенный в достоинство бога — величайшего из богов, — монарх окружает себя пышным двором, который требует привлечения все большего числа жрецов, сановников, придворных, секретарей и слуг. Запросы государства намного превышают доходы от его владений. Поэтому оно прибегает к налогообложению.

Запись актов гражданского состояния, кадастр, регистрация, благодаря которым каждый египтянин гарантирован в своей собственности и в своих правах, с другой стороны, позволяет государству получать точные сведения об имуществе каждого подданного и облагать его налогом пропорционально доходам. Управление финансов и налоговая служба, таким образом, приобретают первостепенное значение, ибо если египетское общество с третьей по пятую династию не жизнеспособно без своей искусной и сложной администрации, то сама она может существовать лишь благодаря сбору налогов. Система налогообложения является важнейшей характеристикой египетского царства в эпоху четвертой династии.

Если все египтяне равны перед законом, то это равенство заставляет их равно повиноваться всемогущему государству, воплощаемому царем»13.

Апогей и расчленение государства

Вот предел развития государства. Социальная иерархия разрушена; индивидуумы, подобные горошинам, вынутым из стручков, образуют множество равных элементов. Государство — единственное организующее начало, и потому эту функцию оно выполняет со всей тщательностью и крайне авторитарно.

Означает ли это, однако, что в обществе не осталось привилегированных? Отнюдь нет; но они уже не предсуществуют власти государства. Они пребывают в лоне государства и созданы им самим.

Ж. Пиренн отмечает14: «Культ царя, установленный, чтобы упрочить всемогущество верховного правителя, и возобла-

13J. Pirenne. Histoire du Droit et des Institutions privées de l’ancienne Égipte, t. I, p. 204.

14Id.

238

Глава IX. Агрессия Власти против социального строя

давший над местными древними культами, которым прежняя территориальная знать обязана была своей властью и авторитетом, безусловно, способствовал падению древней знати, но одновременно порождал новую знать, состоящую из царских чиновников. Чиновная аристократия, не отличающаяся родовитостью и глубоко преданная царю, постепенно превращалась в новую значительную социальную силу, не всегда подконтрольную царской власти».

Всесилие бюрократии естественно делает из тех, кто занимает ключевые позиции в огромном государственном механизме, potentes, или optimates, новой разновидности.

Так было в Римской империи раннего периода. Аристократов разоряли налоги. Напротив, поставленные на стратегические посты в государственном аппарате, вбирающем богатства, — часто это вольноотпущенники, выходцы из покоренных народов — извлекают из своего положения огромные материальные выгоды и приобретают влияние в обществе. Ростовцев замечает по этому поводу: «Реформы Диоклетиана и Константина чрезвычайно затруднили производительную экономическую деятельность, они сделали ее почти невозможной. Правда, они вовсе не препятствовали созданию крупных состояний, но способ приобретения этих состояний коренным образом изменился. В основе частного владения лежал теперь не созидательный потенциал каждого, не открытие и использование новых вспомогательных источников, не улучшение и не организация коммерческого, промышленного и сельскохозяйственного процесса; главным теперь было ловкое использование привилегированного положения в государстве, чтобы в равной степени обмануть и истощить народ и государство. Государственные чиновники всех рангов обогащались за счет взяток и коррупции»15.

Понятно, что эти новые господа будут стремиться присвоить себе должности, дающие им столь большие преимущества, и пожелают обеспечить их передачу по наследству. Так появятся феодалы16.

15Rostovtzev. Social and Economic History of the Roman Empire. Oxford, 1926, p. 475.

16Ростовцев показывает, что плоды поборов они вкладывали в земли, воздвигая посреди своих владений «блистающие роскошью громадные укрепленные виллы, где они царствовали в окружении

239

Книга IV. Государство как постоянная революция

Победив аристократию, сформировавшуюся в обществе, государство будет расчленено порожденной им самим статократией.

Таким образом, пользователи государства отделяются от него, унося с собой богатство и могущество и покидая его бедным и бессильным. Теперь оно должно уничтожить те социальные молекулы, которые перехватывают у него людей, чье служение питает его. И процесс разбухания государства начинается снова.

Вот какую картину показывает нам история. То агрессивное государство разрушает патрональные структуры, то всемогущее и непомерно растянутое государство лопается, точно зрелая спора, извергая из своих недр феодализм, который похищает у него его субстанцию.

Политическая динамика

И что же, этот нескончаемый процесс созидания и уничтожения не имеет ни цели, ни смысла? Мы так не думаем. Попеременное построение и разрушение государства вносит ритм в общественную жизнь.

От химика, описавшего какую-либо реакцию, не ждут, что он вынесет о ней оценочное суждение. Почему же политический аналитик должен характеризовать одну фазу этой беспрерывной трансформации как прогресс, а другую — как упадок?

Мы только можем сказать, что в течение всего периода построения государства современников не покидает ощущение прогресса, сравнимое с эйфорией, которая в пределах одного экономического цикла соответствует периоду повышения цен. Когда процесс приближается к своему апогею, наиболее чуткими умами овладевают сомнение и беспокойство. Они осознают, что это совершенное равенство, эта тщательная организация — творение людей, существующее вопреки естественным законам, только за счет напряжения воли, и что при первом же ослаблении правящих или внешнем потрясении выделятся сильные и будут объединять вокруг себя слабых.

домочадцев, рабов, целого войска вооруженных клиентов и тысяч прикрепленных к земле крестьян».

240