Вместо заключения

Полвека назад, когда автор этих строк был школьником, нас учили «анализировать» классические литературные произведения по следующей немудреной схеме: сначала требовалось определить тему и идею того или иного из них, а потом уже его художественные средства и особенности. Сама эта методика предполагала, что «содержание» стихотворения, романа, повести, драмы и т. д. можно познать отдельно от их словеснообразной ткани, якобы придающей ему лишь «наглядность», «эмоциональность» и таким образом большую доступность для читателей. Отношение «смысла» и «формы» в художественном произведении понималось как связь человека и его одежды, которую можно было при желании снять и заменить другой, без всякого ущерба для сущности самого ее носителя. Помнится, что «идеей», например, «Слова полку Игореве», изучавшегося в восьмом классе, считался, согласно суждению о ней Карла Маркса (в ту пору во всех сферах знания и жизни «танцевали» прежде всего от высказываний «классиков марксизма-ленинизма»), «призыв русских князей к объединению, как раз перед нашествием монголов». Помнится и недоумение, невольно возникавшее у многих из моих сверстников от столь простого постижения того же «Слова о полку Игореве» или пушкинского «Евгения Онегина», тургеневских «Отцов и детей» и т. д.: если «идею» каждого из них можно передать одной или двумя-тремя фразами, то зачем думали мы, понадобилось создавать их столь многословными и большими?

Сейчас не только специалист-филолог, но и старшеклассники хорошо знают, что художественная форма в произведении классической литературы (и искусства) — не некая внешняя оболочка для его смысла, а непреложное условие его возникновения и существования, потому что художественноесодержание (в отличие от абстрактной мысли, теории, доктрины и т. д.) и есть содержательность его словообразной формы (художественного текста) в неразрывном единстве всех и всяких ее элементов и компонентов. А их множество, начиная от уже органично-целостного замысла произведения и еготворческой истории, способов его построения и особенностей структуры (конфликта, сюжета, композиции, охватывающих все произведение и любые из его частей, отдельных сцен, диалогов, портретов, самих действующих лиц и т. д.), затем сквозных и частных мотивов, системы персонажей в ихразнообразных семантических гранях и способах воплощения и заканчивая его ритмом, повествовательными интонациями и т. п.

Однако реальное проникновение в формально-содержательное единство того или иного конкретного литературного шедевра остается делом по-прежнему весьма нелегким, требующим не только специальных знаний по теории литературы, начитанности и широкого культурологического кругозора, но и исследовательских навыков, наконец, и филологической интуиции, приобретаемых лишь с годами и с соответствующим опытом. А в частности, и с помощью той серии пособий, предпринятой Издательством Московского университета, в рамках которой создан и настоящий путеводитель по наиболее знаменитому из романов И. А. Гончарова.

Это книга о самом художественном тексте «Обломова» как неповторимом коде или шифре, без глубокого проникновения в который классическое произведение обычно открывается лишь его сюжетно-событийной и злободневной для своего времени стороной, вне той смысловой глубины и многозначности, которые и сделали его неисчерпаемым и вечно актуальным. Последние его грани делаются доступными лишь в итоге особого —вдумчивого — чтения, нуждающегося, как и любое серьезное дело, в помощи специалиста. Им в данном случае и выступает автор этих строк, филолог и гончарововед с пятидесятилетним стажем.

Адресуя настоящий текстоводитель по «Обломову» не только учителям русского языка и литературы, студентам и аспирантам-филологам, но и старшеклассникам, выражаем надежду, что он существенно расширит и уточнит их представления об одном из шедевров русской и мировой литературы, а абитуриентам поможет в решении и насущной практической задачи — написании по «Обломову» хорошего сочинения или подготовки верных ответов на созданные по этому роману экзаменационные тесты.