Троп и его виды (система переносных значений слова)

Художественная речь создаётся не только использованием разнообразных речевых источников или морфологическими обогащениями, но и изменением (филиацией) значения слов.

Приём употребления слова в переносном (ином) смысле называется тропом (от греч. оборот).

Тропированность (иносказательность) – свойство не только поэтической речи, это «вездесущий принцип языка» (А.А. Ричардс). Художественная мысль – сплошное иносказание. По словам А.А. Потебни, «образ ходит по людям, как готовое сказуемое неизвестных содержаний».

В феномене тропированности проявляется свойство языка, которое принято называть экономией, бережливостью, ленью. Язык не работает напрасно, он старается использовать уже имеющийся лексический материал для характеристики новых явлений.

По мысли П.В. Палиевского, универсальной языковой моделью, обеспечивающей слову новую жизнь, является сравнение. Очевидно, что, сопоставляя различные явления жизни, обнаруживая их сходство (типизируя), язык производит не только новые слова, но и новые смыслы.

Теория А.А. Потебни о внутренней форме слова позволила войти в процесс внутреннего движения художественной мысли, увидеть под верхним понятийным слоем мышления второй слой образного мышления, понять слово как поэтическое произведение.

В живой языковой практике постоянно происходит процесс изменения значений слов – «либо сужение значения, либо его расширение» (Б.В. Томашевский). Таким образом, слово становится всё более многозначным – полисемантичным.

Решающую роль в понимании художественной функции тропов играет всё та же лексика, её выбор, стилистическая окраска. Дело не столько в самом факте тропирования, сколько в лексическом материале, из которого «ткётся» троп, в системе тропов как части целостного художественного образа.

Механизм иносказания обнаруживает себя в соотношении прямого и переносного значения слов. Характер этого соотношения, тип связи прямого и переносного смыслов лежит в основе различения видов тропов.

Сравнение (от лат. comparatio) – универсальный вид тропа, модель иносказания и, одновременно, – его простейшая форма; соотношение предметов, явлений друг с другом, определение одного через другое: глаза, как звёзды; губы, как кораллы. В сравнении необходимы три элемента:

что сравнивается,

с чем сравнивается,

по какому признаку сравнивается

Чаще всего сравнения образуются при помощи сравнительных слов и выражений (как, похоже, напоминает, словно, подобно и т.п.), реже – употреблением слова в творительном падеже (намокшая воробышком сиреневая ветвь; жеребец под ним сверкает белым рафинадом).

Сравнение может быть:

прямым, при котором предмет «просто», прямо, сравнивается с другим (глаза, как звёзды, руки милой – пара лебедей);

отрицательным, при котором предметы или явления сравниваются, но одновременно противопоставляются, подчёркивая их разность (Не ветер бушует над бором, не с гор побежали ручьи – Мороз-воевода дозором обходит владенья свои); образ как бы говорит нам «это похоже, но это иное»;

неопределённым, выражающим превосходную степень сравнения (Когда светит месяц, когда светит…чёрт знает как);

распространённым (парабола) – если сравнение представляет собой развёрнутую, относительно самостоятельную и живописную картину:

Моя печаль похожа на цветник:

пусть холода, и засуха, и грозы, –

но чахлые бутоны в трудный миг,

наполнясь соком, порождают розы.

Мой кроткий сумрак – тишины тайник.

Вспоил я жизнь слезами по утрам.

Но горести, к которым я привык,

покой мой напитали ароматом.

Любовь моя, ты знаешь мой язык:

В ответ на боль – росток пришёл в движенье,

в ответ на зло – ещё бутон возник.

Мой символ – непрерывное цветенье.

Моя печаль похожа на цветник.

(Э.Г. Мартинес)

«Изюминка» сравнения – в том, с чем сравнивается предмет: завышается он, поэтизируется, или занижается, прозаизируется. Например, в сравнении С. Кирсанова Стоят кресты после сраженья простыми знаками сложенья очевидно подчёркнута жуткость прозаичности (простоты) и множественности смерти.

В сравнении А. Вознесенского По гаснущим рельсам бежит паровозик, как будто сдвигают застёжку на «молнии» ярко проявилась склонность поэта к бытовым образам.

В романе В. Гроссмана «Жизнь и судьба» выбор элементов для сравнения последовательно мрачен: Он лежал на нарах с открытыми глазами, смотрел на шершавый дощатый потолок, словно изнутри гроба на крышку…; Словно поганые грибы на высоких ножках, стояли сторожевые вышки.

Функция сравнения – в обнаружении неожиданного сходства, вдруг открывшегося подобия – «сплачивающей тайны» (С.С. Аверинцев) мира. «Нет ничего более фундаментального для мышления и языка, чем наше ощущение подобия» (У.О. Куайн).

Сравнение – очень сильный троп. Его можно использовать даже для демонстративного отказа от сравнения, при котором сравнение как бы самоуничтожается, обнаруживает свою ненужность и невозможность, отступает перед «невыразимостью» жизни, признавая её главенство (вспомним андерсеновское: «самые лучшие сказки придумывает жизнь»): Её глаза на звёзды не похожи; А тело пахнет так, как пахнет тело; По улице текла кровь детей, как кровь детей; Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню.

Метафора (от греч. перенесение) – вид тропа, основанный на сходстве явлений и предметов; скрытое сравнение; «сокращённое сравнение» (Аристотель), в котором опущен первый элемент сравнения – что сравнивается.

В результате метафора становится концентрированнее, лаконичнее – она сразу называет похожую вещь.

Кроме того, отсутствующий предмет сравнения обеспечивает второму элементу сравнения – его признаку – более широкое семантическое поле, предполагает длинный и иногда трудно читаемый ассоциативный ряд, что делает метафору загадочной, субъективной, «сложной» (Рояль дрожащий пену с губ оближет; Я клавишей стаю кормил с руки).

Метафора не только «сплачивает» элементы мира, действуя как сравнение, но и обнаруживает эту плотность в наиболее краткой форме (золото волос; пожар сердца; улицы зимней синий испуг).

В отличие от сравнения, которое «распространяет» речь, метафора речь «сокращает».

Функция метафоры – именно в концентрированной ассоциативности, разнонаправленности сравнения, обеспечивающими метафоре особое место среди других тропов, «повышенный спрос» на неё.

Современное литературоведение полагает, что метафора – не только «сокращённое сравнение», но и сокращённое противопоставление, в ней заключены да и нет, правда и неправда, это не просто аналогия или её отрицание, но самый короткий и нетрадиционный путь к истине, «новое распределение ролей по категориям» (Н.Д. Арутюнова).

Обычно различают метафору как «вездесущий принцип языка» (А. Ричардс) и специфически поэтическую метафору.

Общеязыковая метафора – объект изучения лингвистики, а поэтическая метафора – предмет литературоведения. Лингвист изучает метафору этимологически, литературовед стремится выяснить, производит ли слово впечатление метафоры.

Критерий истинного метафоризма усматривается в сознательном, рассчитанном намерении произвести эмотивный (вызывающий эмоцию) эффект (В. Вундт).

Дж. Конрад различал «лингвистические» метафоры (ножка стола) и «эстетические» метафоры, цель которых – передать новый взгляд на тот или иной предмет, «омыть его в новой среде».

Есть случаи, которые с трудом поддаются различению. К ним, прежде всего, относятся так называемые «ничьи» метафоры, принадлежащие направлениям, школам, эпохам (например, романтические уста-рубины, зубы-жемчуга и т.п.). «Ничьими» метафоры становятся в силу их особой распространённости, из-за которой первозданность метафоры как бы «стирается».

Злоупотребление стёршимися метафорами называется катахрезой (от греч. – неправильное употребление слова).

По мнению Х. Вернера, метафоры возникают лишь на той стадии первобытного сознания, когда уже есть табу, т.е. есть предметы и явления, «настоящее» имя которых нельзя называть.

Теория метафоры разрабатывалась крупнейшими представителями философской, эстетической, филологической науки на протяжении всех периодов истории (Аристотель, Гегель, Э. Кассирер, Э. Ричардс, Р.Якобсон, А.Вежбицкая и др.).

Постоянно растущий интерес к метафоре провоцируется всё более значительным присутствием метафоры в текстах различной природы.

«Метафора исключительно практична. Она может быть применена в качестве орудия описания и объяснения в любой сфере: в психотерапевтических беседах и в разговорах между пилотами авиалиний, в ритуальных танцах и в языке программирования, в художественном воспитании и в квантовой механике. Метафора, где бы она нам ни встретилась, всегда обогащает понимание человеческих действий, знаний и языка» (Р. Хофман).

Метафора «помогает воспроизвести образ, не данный в опыте» (Н.Д. Арутюнова).

Метонимия (от греч. – перемена имени) – вид тропа, в котором предметы, обозначаемые прямым и переносным значением, связаны по своей природе, «вещно»; это переименование, основанное на смежности, рядоположенности явлений и предметов, их реальной связи.

Связаны предметы могут быть очень многообразно, поэтому разновидностей метонимии множество.

А. Квятковский считает, что самые распространённые случаи употребления метонимии следующие:

1) имя автора вместо его произведений (Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал) и наоборот (Он из опалы исключил Певца Гяура и Жуана Да с ним ещё два-три романа);

2) признак предмета вместо самого предмета (Одинокая бродит гармонь);

3) свойства или действия одного предмета вместо предмета, при помощи которого эти свойства или действия обнаруживаются (Шипенье пенистых бокалов И пунша пламень голубой; Янтарь в устах его дымился).

Разумеется, что это далеко не полный перечень возможных случаев употребления метонимии.

Метонимия как замещение на основе реальной связи может «связать» содержащее и содержимое (съешь ещё тарелочку); предмет (явление) и его символ (Все флаги в гости будут к нам; В свой час и скипетр и корона упадут, С лопатой и серпом сравнявшись в прахе); определяющее и определяемое (зелёная деревня) и пр.

Метонимия – троп, традиционно противопоставляемый метафоре. Многие считают, что метафора (фигуры по сходству) и метонимия (фигуры по смежности) – два основных вида тропов. Сравнение метафоры и метонимии блестяще дано в работах Р. Якобсона.

Метафора предлагает сущностную характеристику объекта, а метонимия обращает внимание на его индивидуализирующую черту. «Метафора – это прежде всего сдвиг в значении, метонимия – сдвиг в референции» (Н.Д. Арутюнова).

Синекдоха (от греч. соперенимание) – частный случай метонимии (иногда рассматривается как самостоятельный троп), перенесение значения на основе количественных связей: часть вместо целого (и наоборот), единственное число вместо множественного (и наоборот), конкретное большое число вместо неопределённого множественного (Вся земля от холода гудела; И слышно было до рассвета как ликовал француз; Сто раз вам повторять).

Синекдоха идентифицирует целое по характерной для него части, позволяет целому и его «полноправным представителям» – фрагментам – взаимопредставляться, обнаруживая одновременно единство макро- и микромиров.

Перифраз (от греч. пересказ) – замена прямой характеристики предмета описательным выражением (Колумб российский вместо мореплаватель). Иногда рассматривается как развёрнутая, распространённая метонимия.

Функции перифраза, как правило, риторические – украшающие речь, снимающие неизбежные повторы, намечающие ассоциативные переклички.

Перифраз надо не путать с парафразой (также от греч. пересказ) – т.е. пересказом «своими словами» или кратким изложением больших художественных произведений.

Эвфимизм или эвфемизм (от греч. хорошо и говорю) – «вежливое» замещение, близкое перифразу, замена резкой характеристики предмета более мягким по форме выражением.

В качестве образцового можно привести пример из книги Е.Тарле «Наполеон». Газетные сообщения, информирующие о приближении Наполеона к Парижу, из откровенно бранных превращаются в подобострастные:

1) Корсиканское чудовище высадилось в бухте Хуан;

2) Людоед идёт к Грассу;

3) Узурпатор вошёл в Гренобль;

4) Бонапарт занял Лион;

5) Наполеон приближается к Фонтенбло;

6) Его императорское величество ожидается завтра в своём верном Париже.

Оксюморон или оксиморон (от греч. остроумно-глупое) – вид тропа, основанный на соединении контрастных значений и образующий новое представление о предмете (Мама, ваш сын прекрасно болен; И больно и сладко; Жар холодных числ; Смотри, ей весело грустить Такой нарядно обнажённой; Люблю я пышное природы увяданье).

Оксюморон призван компенсировать понятийную расчленённость, «дискретность» и восстановить бытийную нечленимость, «континуальность» мира, выразить его «невыразимую» целостность, его драматизм, неделимость души.

Общеязыковые оксюморонные сочетания встречаются довольно часто, как бы намекая на недостаточность обычной лексики для обозначения всех феноменов мира: сухое вино, живой труп, чёрное бельё и др.

Поэтический оксюморон фиксирует глубинный пласт восприятия, в котором удовольствие и боль, страдание и красота неразличимы.

Функция и задача оксюморона – именно в глубине попадания, в обращённости к сокровенным, скрываемым сферам сознания. Поэтому оксюморон – редкий вид тропа, он должен поразить сразу, это сильное «одноразовое» оружие.

Гипербола (от греч. избыток, преувеличение) – вид тропа, основанный на однонаправленном количественном преувеличении. Тропированность здесь не затрагивает значения слова, но придаёт ему иные масштабы.

Гипербола усиливает качество предмета, не только доводя его до максимальных пределов, но и переходя их (Шаровары шириною с Чёрное море; Раздирала рот зевота шире Мексиканского залива; Прочная как наковальня, грудь; Кулаки с целую вагонетку; Огурец величиною с гору; Я видывал, как она косит: Что взмах – то готова копна).

Художественная функция гиперболы – обратить внимание на определённый признак, выделить его как доминантный и характерологический.

Как полагал В.Гюго, правду мира можно выразить только через преувеличения и контрасты.

В гиперболе явлена характерная для человека тяга к чрезвычайному, максимально выраженному (вспомним, например, высказывание Б.Л. Пастернака: «Не только музыке надо быть сверхмузыкой, чтобы что-то значить, но и всё на свете должно превосходить себя, чтобы быть собою»).

Формально гипербола может быть выражена сравнительным оборотом, эпитетом, метафорой и др. (высокий как каланча; стальные мускулы; эскадроны мух; океаны слёз).

В силу деформации правдоподобия гипербола часто выполняет пародийную, сатирическую роль и связана со сферой комического (Сидит лодырь у ворот, Широко разинув рот, И никто не разберёт, Где ворота, а где рот).

Комический характер гиперболы отмечался ещё в античной поэтике, которая относила этот вид образности к «ходульному стилю». Аристотель рассматривал гиперболу как частный случай метафоры. Он полагал, что гиперболы характерны для речи «стремительной», рождаются под влиянием гнева, поэтому «пожилому человеку не следует применять их». Яркий пример комической гиперболы есть у Жуковского: Горьки слёзы бежали потоком по впалым ланитам.

Литота (от греч. простота) – «обратная гипербола», троп, основанный на преуменьшении.

Функция литоты – та же, что и у гиперболы, – акцентирование определённого признака как характерологического (мальчик-с-пальчик).

Чаще всего литота используется как комическое, сатирическое средство (Талии никак не толще бутылочной шейки; Косички, как мышиные хвостики).

У Гоголя, например, литота может быть инструментом сложного ансамбля, работающим на «измельчение» и сатирическое звучание образов дам различной степени «приятности»: у них ротики такие маленькие, что больше двух кусочков не вмещают, а на досуге дамы вышивают бисером чехольчики для зубочисток и т.п.

Трогательный пример использования литоты – стихотворение С.Т. Аксакова, в котором серия сравнений, основанных на литотах, создаёт образ такого маленького персонажа: Мой Марлихен так уж мал, так уж мал), что из листика сирени сделал зонтик он для тени и гулял; что одувши одуванчик, заказал себе диванчик, тут и спал; что из крыльев комаришки сделал две себе манишки и – в крахмал; что из грецкого ореха сделал стул, чтоб слушать эхо и кричал и т.д.

Аллегория (от греч. иносказание) – вид тропа, замена отвлечённого понятия (хитрость, глупость, трусость) конкретным образом (лиса, осёл, заяц) на основе их постоянной и известной связи.

Многие аллегории общеизвестны: правосудие – весы; вера – крест; надежда – якорь; любовь – сердце и др.

В отличие от символа аллегория однозначна (семантические приращения возможны, например, крест аллегорически выражает не только веру, но и страдание) и может сохранить свой смысл в различных контекстах (в баснях, сказках, притчах, изобразительном искусстве).

Именно в силу своей однозначности, «прямолинейности» аллегория приживается в баснях, притчах, т.е. в жанрах нравоучительных, морализирующих, которые поучают на всем понятных примерах.

Аллегорию часто путают с гротеском. Но гротеск (от итал. grotta – пещера, грот) – не вид тропа, а «один из видов типизации, при котором деформируются реальные жизненные соотношения…гротескный план не допускает расшифровки каждой условной детали и, в отличие от аллегории, выступает относительно самостоятельно по отношению к реальному плану» (Ю.В. Манн).

Ирония (от греч. притворство, насмешка) – вид тропа, основанный на разрыве между формой выражения и смыслом, употребление слова в противоположном смысле. Другое название – антифразис.

На первый взгляд, ирония – «простой» вид тропа, так как противоположный смысл прочитывается легче, чем, например, ассоциативный. Однако факт употребления слова в противоположном смысле недоказуем.

Универсальный ключик к иронии – в контексте. Но контекст тоже раскрывается только «посвящённым». Поэтому ирония символична и эзотерична: её присутствие в тексте может быть обнаружено не каждым читателем.

Проще всего распознать иронию, когда она обращена к аллегорическому образу (например, обращение Лисы к Ослу: Откуда, умная, бредёшь ты, голова?), так как его прямой смысл (в данном случае – глупость басенного осла) постоянен и всем известен.

Наиболее злая и горькая ирония называется – сарказм (от греч. рву мясо).

Эпитет (от греч. приложенный) – художественное определение.

Многие исследователи, во-первых, не рассматривают эпитет как вид тропа, так как эпитет только выдвигает определённый признак предмета, не всегда тропируя его смысл, а во-вторых, не все определения называют эпитетами.

В самом общем смысле эпитет – это именно определение (понятое как член предложения). Выражен эпитет может быть прилагательным, причастием, приложением (красная роза; обезумевшие стрелки часов; рубаха-парень).

Более убедительным представляется понимание эпитета как любого определения, так как в художественном произведении не может быть (в строгом смысле) нехудожественного определения.

В этом случае эпитеты могут быть подразделены на несколько видов.

Изобразительные – эпитеты, называющие действительные (не переносные) признаки предметов и явлений: деревянный стул; высокий человек, голубое небо.

Художественными эти определения являются уже в силу их выбора, факта существования в художественном тексте, а отсутствие в их значении тропированности – указание на характер этого отбора, специфику творческого задания, манеру, стиль и т.п.

Функция изобразительного эпитета – именно изобразительная, это создание «картинки», видимого (изобразительного) образа (например, иллюстрация к строчкам Белеет парус одинокий В тумане моря голубом у всех школьников выглядит примерно одинаково в силу яркой изобразительности поэтической «картины»).

Особо изобразительными, буквально – живописными, являются определения цветовые:

Багряна ветчина, зелёны щи с желтком,

Румяно-жёлт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером

Там щука пёстрая прекрасна.

(Г.Р.Державин)

Изобразительные эпитеты часто называют логическими определениями, но этим термином уместнее пользоваться при характеристике нехудожественных произведений.

Метафорические – эпитеты, имеющие в основе определения сравнение, метафору, т.е. переносные смыслы слова (роковая минута, дева-роза).

Постоянные – эпитеты, сросшиеся с определяемым словом. Они, как правило, характерны для народнопоэтической, фольклорной поэзии (мать-сыра земля, красна девица, добрый молодец, зелёная дубравушка).

Бывают такие разновидности тропов, которые трудно определить. Их тропированность разнонаправленная и полисемантическая – синтетическая, каламбурная. Например, у Маяковского: Колёса у машины были круглые, как дураки; Дорога до Ялты будто роман: всё время надо крутить…