В.Г. Гак: уровни эквивалентности и переводческие трансформации

Хотя среди трудов выдающегося отечественного лингвиста Вла­димира Григорьевича Гака нет монографий по теории перевода, его вклад в развитие лингвистического переводоведения весьма значите­лен. Во многих его работах по общему языкознанию и теории фран­цузского языка перевод широко используется в качестве лингвисти­ческого источника. Сопоставительный анализ французских и русских подлинников и переводов в этих работах выявляет ряд закономернос­тей перевода для этой пары языков. Ему принадлежат некоторые важ­ные идеи, подхваченные и развитые другими теоретиками и занимаю­щие центральное место во многих концепциях современного перево­доведения. Наиболее значительным вкладом в теорию и практику пе­ревода были положения об уровнях эквивалентности и логическом ис­числении трансформаций при переводе в области лексики и грамма­тики, а также создание систематического учебника по переводу с се­рьезным теоретическим введением.

Вышедший в 1962 году учебник под названием «Курс пере­вода» (в соавторстве с Ю.И. Львин) выдержал семь изданий, затем на его основе была издана книга «Теория и практика перевода» (в соавторстве с Б.Б. Григорьевым). В теоретическом введении к учеб­нику, написанном В.Г. Гаком, излагаются основные положения те­ории перевода, имеющие непосредственный выход в практику. Особый интерес представляет использование моделей языкового синтеза, описанных в ряде его работ, для выделения трех уровней переводческой эквивалентности.

В.Г. Гак исходит из того, что переводчик имеет дело с конкрет­ными высказываниями, в которых слова и грамматические формы вы­ражают определенные понятия и связи, отражающие явления действи­тельности. Таким образом, общность эквивалентов, которыми пользу­ется переводчик, может заключаться либо в подобии языковых форм, либо в общности значений при формальном расхождении языковых средств, либо в общности описываемой ситуации. Отсюда следует, что имеются три модели перевода (формальная, смысловая, ситуативная) и три соответственных уровня эквивалентности.

Существование трех уровней эквивалентности демонстрирует­ся на примерах переводов с французского языка на русский. При фор­мальной эквивалентности общие значения в двух языках выражаются аналогичными языковыми формами. Например: «La delegation fran?aise arrive aujourd'hui a Petersbourg. — Французская делегация при­бывает сегодня в Петербург». Здесь можно говорить о полном подо­бии форм при подобии значения. Различие средств выражения про­является лишь в общих структурных различиях двух языков (наличие артикля во французском языке при отсутствии падежных форм, зак­репленное место прилагательного при существительном и т.п.).

При смысловой эквивалентности одни и те же значения выра­жаются в двух языках различными способами: «La delegation a quitte Moscou par avion a destination de Paris — Делегация вылетела из Моск­вы в Париж». Здесь сумма значений, составляющих общий смысл, одинакова. Но способ движения выражается в русской фразе корнем глагола, а во французской — существительным. А направление дви­жения («удаление») в русской фразе выражается префиксом, а во фран­цузской — основой глагола.

И, наконец, ситуативная эквивалентность означает, что не толь­ко языковые формы, но и выражаемые ими элементарные значения различны в двух высказываниях, которые, однако, описывают одну и ту же ситуацию. Например, одно и то же сообщение об отбытии деле­гации может быть передано по-русски: «Французская делегация вы­летела на родину», а по-французски: La delegation franchise regagne Paris. В русском высказывании обозначается удаление, способ передвиже­ния, место назначения, отмечается прошедшее время действия. Фран­цузское высказывание указывает на возвращение, конкретизирует место назначения, отмечает настоящее время действия. Но несмотря на эти различия в конкретных значениях, в контексте оба высказыва­ния могут оказаться абсолютно эквивалентными, так как они соотно­сятся с одной и той же ситуацией.

В.Г. Гак полагает, что переводчик стихийно стремится прибегать к формальной эквивалентности. Различные факторы, однако, застав­ляют отходить от формальных соответствий и прибегать к установле­нию эквивалентов «по смыслу» или «по ситуации». Существование уровней эквивалентности является общепризнанным в современном переводоведении, хотя у разных авторов это понятие получает неоди­наковое определение и неодинаковую классификацию уровней. В.Г. Гак не только предложил собственную трактовку уровней эквивалент­ности, имеющую серьезную лингвистическую основу, он поставил перед собой задачу, за которую не брался ни один теоретик перевода: дать полное логическое исчисление переводческих эквивалентов. Одна эта попытка уже выдвигает ее автора в число ведущих переводоведов России.

По мнению В.Г. Гака, выбор варианта перевода (эквивалента) осуществляется переводчиком интуитивно на основе его представле­ния о соотношения фактов языка и фактов действительности. Это со­отношение реализуется при переводе и обнаруживается в преобразо­ваниях средств выражения, свойственных одному языку в эквивален­тные средства другого языка (переводческих трансформациях). Изу­чение таких преобразований дает возможность дополнить интуицию переводчика научным анализом. До сих пор, однако, в учебниках и теоретических работах по переводу упоминаются лишь немногие из возможных трансформаций. Более полную классификацию можно по­строить либо путем сопоставления текстов на одном языке с их пере­водами, либо дедуктивным способом, исходя из общих соображений. Этот второй путь и предлагает использовать автор идеи.

Прежде всего, отмечается, что переводческие трансформации могут означать либо качественные, либо количественные изменения. В первом случае исходный элемент заменяется в переводе элементом с другими характеристиками. Во втором случае какой-то элемент до­бавляется или опускается. Следует оговориться, что предлагаемая про­цедура анализа не включает преобразования, которые вынуждаются различиями структур двух языков и оказываются обязательными. По­добные преобразования относятся к области грамматики, а не к пере­водческой практике. Напротив, преобразования, связанные с особен­ностями одного из языков или особенностями авторского стиля, пред­ставляют для теории перевода большой интерес, раскрывая причины выбора переводчиком того или иного варианта перевода. Например: «Сказал он, почесав рукой за ухом... — Dit-il en se grattant derriere l'oreille». Мы видим, что в переводе отсутствует эквивалент слову «рука», значение которого подразумевается во французском глаголе и к тому же является избыточным (а чем еще можно чесать за ухом, если не рукой). Или, например: «Les Canadiens sont tres hygieniques — Ка­надцы очень чистоплотный народ». В русском варианте появляется слово «народ», не несущее какой-либо новой информации. Но это не значит, что его появление случайно или неоправданно. В каждом язы­ке можно обнаружить случаи, когда оказывается предпочтительной избыточность или экономия средств. Так, в русском языке именное сказуемое часто употребляется с родовым понятием, по отношению к которому подлежащее является видовым.

Причины количественных трансформаций остаются недостаточ­но исследованными, и В.Г. Гак сосредотачивает внимание на теорети­чески возможных качественных преобразованиях. Он указывает, что они могут быть исчислены на основе лексико-грамматических структур. Исходя из того, что каждое слово в тексте обладает определенным зна­чением, морфологической формой и выполняет определенную синтак­сическую функцию, можно логически выделить пять основных видов трансформаций.

1. Транспозиция (замена) грамматической категории (число, время, наклонение и пр.).

2. Транспозиция части речи (грамматического класса).

3. Трансформация типа связи между высказываниями или их частями.

4. Трансформация актантной структуры, когда слово меняет свою синтаксическую функцию.

5. Трансформация семантики слова.

В каждом из этих пяти видов преобразований можно выделить свои подтипы, формы которых могут быть логически исчислены и представлены в виде матрицы. В.Г. Гак демонстрирует такую возмож­ность на конкретных примерах межъязыковых соотношений.

Замена грамматической категории. Если грамматическая ка­тегория включает две противопоставленные формы, то в переводе мо­гут быть использованы две симметричные формы и две асимметрич­ные с использованием трансформации. Так, при передаче категории числа возможна замена единственного числа на множественное или множественного на единственное, например: «dans l'interet de — в ин­тересах» или «ses amities — его друзья или его дружеские отношения». Если в категории имеются три члена, то в переводе возможно исполь­зование девяти соответствий: три прямых и шесть трансформирован­ных. Например, при передаче категорий времени «настоящее-прошед­шее»: «Ти es tout pale de fatigue — Ты побледнела от усталости»; «насто- ящее-будущее»: «Ah! Je vous escorte, dit Homais — Ну что же, я вас про­вожу, — сказал Оме»; «будущее-настоящее»: «Arrete, ou je te sabre! — Стой! Зарублю!»

Если категории в двух языках асимметричны (например, четы­ре наклонения во французском языке и три в русском), картина не­сколько усложняется, но и здесь можно обнаружить прямые и транс­формационные соответствия (при передаче наклонений — четыре пря­мых и восемь транспонированных).

Аналогичная процедура позволяет исчислить преобразова­ния частей речи. Имя существительное может заменяться глаго­лом, прилагательным, наречием или аффиксом. Глагол - существи­тельным, прилагательным, наречием, аффиксом и т.д. Итого при переводе возможны пятнадцать различных замен частей речи. Мо­гут также использоваться в каждом из пятнадцати типов аналити­ческие и синтетические, а также супплетивные формы. Вот не­сколько примеров. 1. «Он работает ночью — И travaille la nuit» (син­тетическая форма). 2. «Ночной — de nuit» (аналитическая форма). 3. «Город посетил президент — La ville a re?u la visite du president» (аналитическая форма с полувспомогательным глаголом). 4. «Ска­зав это — A ces mots» (супплетивная форма).

Можно обнаружить четыре формы преобразований:

а) прямая транспозиция, когда одна часть речи заменяется дру­гой без изменения структуры всей фразы. «Le paysan repondit, calme et tetu — Крестьянин отвечал спокойно и прямо.» Прилагательное во французской фразе заменено наречием в русском переводе;

б) зависимая транспозиция, ставшая необходимой в результате преобразования управляющего слова. «L'avocat jeta un regard craintive du cote de la porte — Адвокат пугливо посмотрел на дверь.» В русской фразе действие выражено глаголом, а во французской — аналитичес­кой формой, в центре которой стоит существительное, что и вызыва­ет необходимость замены наречия прилагательным;

в) перемена места в синтагме управляющего и управляемого сло­ва. «Apres trois jours de voyage — После трехдневного путешествия.» Рус­ский аналог французского управляющего члена синтагмы «три дня» стал управляемым;

г) трансформация типа связи, т.е. замена гипотаксиса на пара­таксис или наоборот. «И se souleva a demi sur son lit et vit son epouse qui... — Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его...» Замена типа связи во французском переводе повлекла за собой и замену деепричастия личной формой глагола. Приводятся семь воз­можных вариантов таких замен.

Следующая группа преобразований включает изменения син­таксической функции слова с сохранением его принадлежности к той же части речи (актантные замены). Здесь можно выделить четыре ос­новных случая:

а) подлежащее в оригинале по своему лексическому значению соответствует какому-либо второстепенному члену предложения в пе­реводе: прямому дополнению: «II est entree a l'universite — Его приняли в университет», косвенному дополнению: «II a appris cette nouvelle de N — Ему сообщил эту новость Н», обстоятельству образа действия: «Cette cle n'ouvre pas la porte — Этим ключом эта дверь не открывает­ся», причины: «La surprise le fit sursaute = От неожиданности он вздрог­нул», места: «Le paquet contenai six livres — В пакете было шесть книг», времени: «Dimanche a vue une manifestation grandiose se deroulee a Paris — В воскресенье в Париже прошла грандиозная демонстрация». Возмож­на также замена подлежащего: «Les ouvriers ont vu leurs salaire augmen- ter — Заработная плата рабочих повысилась»;

б) подлежащее в русском высказывании отсутствует во фран­цузском, где оно лексически соответствует сказуемому: «И pleut — Дождь идет»;

в) подлежащее подсказывается контекстом. Обычно это лицо, воспринимающее событие: «J'ai entendue une voix sourde lire quelque chose dans la salle — Потом в зале послышался глухой голос, который что-то читал»;

г) второстепенному члену предложения в оригинале соответ­ствует другой второстепенный член в переводе: «II tapota le dos du cocher — Он толкнул кучера в спину».

Большой теоретический и практический интерес представляет исчисление возможных семантических преобразований. Эти транс­формации классифицируются на основе пяти типов логических отно­шений между понятиями: тождества, контрадикторное™, подчинения, внеположенности, перекрещивания.

1. Отношение тождества используется при выборе синонима: Vous faisies la conversation avec Cesar? — Qui, nous parlions. = Вы вели беседу с Сезаром?—Да, мы разговаривали. В первой фразе можно было бы употребить и синонимичный глагол «беседовать».

Б. Отношение контрадикторности лежит в основе использования в переводе антонимов. Одна и та же ситуация может быть описана с по­мощью положительного понятия или его антонимом в сочетании с от­рицанием: «ignorer — не знать», «s'abstenir de faire qch — не сделать», «empecher — не дать возможности» и т.д. Например: «Pendent ses absense... — Когда ее не было...»

2. Отношение подчинения означает замену гиперонима ги­понимом или наоборот. В первом случае происходит конкретиза­ция понятия (специализация) в переводе, а во втором — генерали­зация. Специализация может быть идеографической (смысловой), стилистической или экспрессивной. При идеографической специ­ализации слово с широким значением переводится более конкрет­ной единицей. Так, русскому слову «часы» соответствуют три фран­цузских слова: horloge, pendule, montre. Аналогичным образом у французского глагола «dormir» может быть в переводе одно из ряда русских соответствий, уточняющих обозначаемое состояние коли­чественно или качественно: спать, поспать (немного), проспать (долго), не доспать (недостаточно), выспаться (вволю), отоспать­ся, заспаться (слишком долго) и т.п.

Стилистическая специализация означает возможность переве­сти исходное слово одним из соответствий, принадлежащих к разным функциональным стилям: техническому, поэтическому, фамильярно­му и т.п. Например: marcher — идти (стилистически нейтральное) и шествовать (поэтическое); les yeux — глаза (стилистически нейтраль­ное) и очи (поэтическое): corde — веревка (стилистически нейтраль­ное), канат (технический термин) и вервие (поэтическое).

Экспрессивная специализация подразумевает использование в переводе слов с положительной или отрицательной коннотацией: pro­fit — прибыль (стилистически нейтральное) и барыш (стилистически негативное): jeter — бросить (стилистически нейтральное) и швырнуть (более экспрессивно с негативным оттенком), entente — соглашение (стилистически нейтральное), согласие (стилистически возвышенное) и сговор (стилистически негативное) и т.п.

Специализация и генерализация могут вынуждаться лексичес­кими различиями в двух языках, но столь же часто они отражают осо­бенности построения высказывания, предпочтительные способы обо­значения объектов. Для французско-русских переводов наиболее ха­рактерны два важных вида таких различий: при повторных обозначе­ниях и при обозначениях синтагматических.

При повторном обозначении французский язык часто предла­гает более общее слово, а русский — более конкретное. Например: «Abel en tend chanter une poul. Ou diable est cet oiseau-la? — Вдруг Абель услы­шал, как закудахтала курица. Где, черт возьми, эта курица?» Мы ви­дим, что для повторного обозначения во французском оригинале ис­пользовано родовое понятие («птица» вместо «курица»), а в переводе просто повторено то же слово.

Это различие между двумя языками касается не только суще­ствительных. Та же тенденция наблюдается и у глаголов: «Он велел, чтобы мы сели на подоконник, мы сели. — И exigea que Ton s'assit sur le rebord de la fenetre. Nous obeimes». Вместо того чтобы повторять то же слово, как это делает русский язык, французский язык предпочитает использовать общее название действия (obeir, imiter) или его фазы (continuer, reprendre). Это явление наблюдается часто в обмене репли­ками, где по-русски повторяется глагол, а по-французски использу­ются более общие обороты (да, нет и т.п.): «Чай пить будете? - Буду, а вы? — Vouz prendrez du the? - Qui, et vous?»

Второй случай касается способа обозначения объекта в синтаг­ме. Во французском языке устраняется конкретная сема, если она уже упоминалась в другой синтагме или в другом высказывании, а в рус­ском отдается предпочтение более конкретному слову. Так, по-русски говорят «Кошка родила пятерых котят», а по-французски предпочти­тельней не «chatons» или «petits chats», а более общее «La chatte a fait cinq petits», поскольку сема «кошка» уже присутствует в семантичес­кой структуре подлежащего. А вот еще один пример. «По краю озера цвели желтые ирисы — Des iris jaunes borderaient le lac.» По-французс- ки предпочитают не говорить «des iris jaunes etaient en fleur», так как если виден цвет, то значит, цветок цветет. И глагол во французском высказывании выражает лишь пространственные отношения, кото­рые по-русски переданы предложным оборотом «по краю».

Г. Отношение внеположенности объединяет видовые наименова­ния, принадлежащие к одному и тому же родовому понятию, например, названия «сосна, ель, кедр», объединяемые понятием «дерево». Может показаться, что «ель» никогда не может быть эквивалентом «сосне», так как эти слова обозначают разные реальные объекты. Однако эквивален­тность в переводе может устанавливаться на другом уровне, на уровне ситуаций и коннотаций. И на этом уровне эквивалентности одно поня­тие может заменить другое. В частности, это происходит при персони­фикации, например, в известном стихотворении Виктора Гюго: «La pouvre fleur disait au papillon celeste» «Ne fuis pas, vois comme nos destins sont differents: je reste, tu t'en vas». Мы не можем дословно перевести на русский язык «fleur» как «цветок», a «papillon» как «бабочка», поскольку здесь важную роль играет род существительного. По-французски «fleur» — женского рода и олицетворяет женщину, a «papillon» — мужс­кого рода и олицетворяет мужчину. Переводчик должен сохранить это олицетворение, выбрав другой образ; «Шептала мотыльку застенчивая роза. — О, милый мой». Бабочка заменяется названием другого насеко­мого уже мужского рода (отношение соположения), а вместо «цветка» появляется его гипоним (отношение включения). Название советского кинофильма «Летят журавли» можно было бы перевести как «Quand passent les grues», но это такой перевод звучит отрицательно или двусмыс­ленно. Поэтому при переводе было использовано название другой пти­цы «Quand passent les cigognes». Между двумя названиями существует от­ношение соположения.

Д. Отношение перекрещивания включает различные случаи и ча­сто применяется в переводческой практике. Сюда относятся и такие яв­ления, как метафора, метонимия, синекдоха и т.п.

Когда действие, выраженное глаголом в оригинале, передается в переводе соответствующим отглагольным существительным, мы имеем дело с транспозицией. Но если глагол при этом передается одним из его актантов, то возникает отношение перекрещивания (метонимия). На­пример: «Elle avait cru entendre des bucherons. II у a des bucherons sur notre droite, pas tres loin d'ici — Ей послышался стук топора. Справа от нас ру­били лес». Акт рубки подразумевает наличие деятеля, каких-то инстру­ментов и т.п. И переводчик может и должен использовать этот тип отно­шений при переводе. Вот еще один пример такого перевода. «lis discutaient encore au sujet de l'etrange visite re?ue la veille — Они все еще говорили о странной посетительнице, которая явилась к ним накануне».

Нередко можно встретить в переводе и синекдоху. Например: «Avec les larmes au coin des paupieres — Co слезами на глазах». В данном случае у переводчика был выбор между расширением значения (пере­ход от части к целому) и сужением (то есть противоположным при­емом). В примере ри избрал первый путь.

Рассмотренные примеры при всем разнообразии демонстриру­ют выбор эквивалентов на уровне языковой системы, но нередко бы­вает, что отношение перекрещивания возникает на уровне текста в рамках определенной ситуации. Здесь можно отметить два случая, которые обычно не упоминаются в работах по теории перевода. Во- первых, это возможность обозначения объекта разными способами. Например, человека можно назвать по его имени, по его профессии, по социальному положению, национальности, по функции, которую он выполняет в данный момент, по его отношениям с другими людь­ми. При переводе способ обозначения может изменяться, так как в каждом языке существуют свои правила использования таких спосо­бов. Например, русский язык часто предпочитает называть человека именем собственным там, где французский использует, главным об­разом, название его профессии или указание на его отношения с дру­гими лицами (отец—сын, хозяин—слуга и т.п.): «Петр глянул в сторо­ну, куда указывал барин — La domestique tourna sa tete du cote que lui indiqait son maitre».

При метонимии заменяться по смежности могут не только от­дельные объекты, но и ряды последовательных действий. Отдельное событие может рассматриваться как серия таких действий. Опираясь на экстралингвистические знания своих читателей, переводчик мо­жет заменить в переводе одно действие другим без ущерба для общего смысла высказывания. Например, чтобы начать писать, надо взять ручку и снять ее колпачок. Но по-русски упоминание этого второго действия оказывается излишним, поскольку первое действие уже под­разумевает наличие второго. И в следующем примере оно в переводе опущено: «II faut que je trouve cette idee, se dit-elle en devissant son sty­lo — Я должна найти эту идею — говорит она себе, беря ручку». Чтобы зажечь спичку, ее надо чиркнуть о коробок, но в переводе может упо­минаться другой этап этого действия: «Я зажег спичку — Je frottai une allumette». Возможно, переводчик хотел избежать тавтологии — allumer une allumette. Аналогичным образом, чтобы закурить, надо взять за­жигалку, добыть огонь и зажечь сигарету. В следующем переводе упо­минается иной этап этих действий: «Он чиркнул своей зажигалкой. Мы закурили — II a sorti son briquet, nous avons allume une cigarette».

Заканчивая описание семантических преобразований при пе­реводе, В.Г. Гак отмечает, что все они укладываются в рамки общей типологии переводческих трансформаций. А эти трансформации со­ставляют основу эквивалентности перевода и дают возможность до­казательно обосновывать наличие такой эквивалентности.

В заключение можно лишь повторить сказанное в начале. Уже краткий обзор основных положений переводческой концепции В.Г. Гака позволяет судить о значительности его вклада в развитие лингви­стической теории перевода. Его новаторские идеи легли в основу мно­гих теоретических концепций, разработанных отечественными пере- водоведами. Как и следовало ожидать, обращение такого крупного ученого-лингвиста к переводческой проблематике оказалось исклю­чительно плодотворным.

ВОПРОСЫ ТЕОРИИ ПЕРЕВОДА В ТРУДАХ А.Д. ШВЕЙЦЕРА

Один из ведущих отечественных специалистов в области соци­олингвистики Александр Давидович Швейцер много и плодотворно занимался проблемами лингвистического переводоведения. Он автор многочисленных статей и двух монографий по теории перевода: «Пе­ревод и лингвистика» (1973 г.) и «Теория перевода: статус, проблемы, аспекты» (1988 г.). Первая из этих книг имеет подзаголовок «О газет- но-информационном и военно-публицистическом переводе» и зна­чительное место в ней занимает рассмотрение особенностей материа­лов газетно-информационного стиля и военной публицистики, кото­рые автор объединяет под рубрикой «Стилистические проблемы пе­ревода». Однако первая глава книги посвящена общелингвистическим основам теории перевода и носит общетеоретический характер.

Рассмотрев различные модели, предложенные для описания процесса перевода в работах Я.И. Рецкера, А.В. Федорова, Ю. Найды, Дж. Кэтфорда и других известных переводоведов, А.Д. Швейцер при­ходит к выводу, что эти модели и теории (теория закономерных соот­ветствий, трансформационная, семантическая и ситуативная модели) позволяют описать различные способы реализации процесса перево­да, но не предопределяют выбор того или иного конкретного способа. Он ставит перед собой задачу показать, чем определяется этот выбор.

А.Д. Швейцер исходит из положения, что в процессе перевода должно оставаться неизменным функциональное содержание исход­ного сообщения, то есть его смысловая сторона, определяемая ком­муникативной установкой и функциональными характеристиками переводимого высказывания. При этом среди функциональных харак­теристик, классификация которых заимствуется у Р. Якобсона, в выс­казывании выделяются функциональные доминанты, играющие в нем главенствующую роль в соответствии с его жанром и целевой установ­кой. А.Д. Швейцер полагает, что такое определение функциональной эквивалентности перевода соответствует понятию динамической эк­вивалентности Ю. Найды, поскольку реакция получателей, на кото­рую ориентируется Ю. Найда, должна соответствовать коммуникатив­ной установке отправителя. По его мнению, адекватным можно счи­тать лишь такой перевод, который отражает коммуникативную уста­новку отправителя. Остается неясным, является ли этот критерий не только необходимым, но и достаточным.

Дальнейший анализ процесса перевода предлагается проводить на основе выделения в тексте оригинала денотативных (предметных), коннотативных (стилистических) и прагматических значений и рас­смотрения вопроса о том, в какой мере различные модели перевода применимы для передачи каждого из указанных видов значений. Со­ответственно, выделяются семантические, стилистические и прагма­тические проблемы перевода.

В разделе «Семантические проблемы перевода» рассматривает­ся применение грамматических трансформаций, лексико-синтакси- ческого перефразирования и ситуативной модели при передаче дено­тативных значений. Прежде всего, предлагается различать использо­вание трансформаций как средства семантического анализа и как сред­ства построения высказывания на языке перевода. А.Д. Швейцер от­мечает многозначность и имплицитность многих английских струк­тур и приводит примеры анализа их значений при помощи трансфор­маций. Затем рассматриваются примеры трансформаций при синтезе текста перевода. При этом А.Д. Швейцер не делает различия между преобразованиями в пределах языка перевода и трансформациями структур И Я в структуры ПЯ, уделяя особое внимание последним. Среди них он выделяет морфологически обусловленные трансформа­ции, связанные с отсутствием соответствующей морфологической формы в ПЯ, синтаксически обусловленные трансформаций (отсут­ствие в ПЯ соответствующей синтаксической структуры) и трансфор­мации, обусловленные словообразовательными и сочетаемостными факторами.

Под лексико-синтаксическим перефразированием А.Д. Швей­цер подразумевает те случаи, когда денотативные значения исходного текста передаются в переводе по семантической модели, которую он отождествляет с моделью «смысл-текст». Приводятся многочислен­ные примеры, когда в переводе осуществляется выбор лексического варианта в рамках определенного семантического параметра в соот­ветствии с правилами лексической сочетаемости. Так, семантический параметр Liqu (ликвидировать, устранять) реализуется целым рядом лексических единиц в русском и английском языках: опровергнуть теорию — explode, развеять миф — explode; страхи., сомнения — dispel и т.д. В разделе также рассматриваются случаи замены слова его кон- версивом и перегруппировка семантических компонентов высказы­вания, связанная с сохранением тема-рематических отношений.

Использование ситуативной модели в трактовке А.Д. Швейце­ра также связано с соотношением семантических компонентов в ори­гинале и переводе и включается в число семантических проблем пере­вода. Сюда он относит все случаи, когда одни компоненты в переводе добавляются, другие опускаются, а третьи заменяются иными компо­нентами. В этом разделе рассматривается большое число примеров перевода, где подобные изменения обусловлены структурными раз­личиями, различиями в сочетаемости, в употребительности тех или иных способов описания ситуации в ИЯ и ПЯ. К реализации этой модели автор относит и описанные Я.И. Рецкером приемы генерали­зации и компенсации, восстановление при переводе имплицитных эле­ментов, случаи лексического развертывания и свертывания высказы­вания, факты перераспределения семантических компонентов. Все эти особенности разбираются на основе интересных и убедительных при­меров перевода, отрывков из газетно-информационных, военно-пуб­лицистических, а порой и художественных текстов.

Характерная для публикаций А.Д. Швейцера насыщенность конкретными, удачно подобранными примерами делает все изложе­ние живым и занимательным, хотя порой несколько снижает внима­ние читателя к собственно теоретическим проблемам. В данной рабо­те в теоретическом плане автор нередко ограничивается иллюстраци­ей положений, выдвинутых другими исследователями. Можно также отметить некоторые терминологические неувязки: классификация значений языкового знака (синтаксические, семантические и прагма­тические) плохо «стыкуется» с выделяемыми в высказывании денота­тивными, коннотативными и прагматическими значениями, разли­чие между значением языкового знака и смыслом высказывания оста­ется нераскрытым, граница между лексико-семантическим перефра­зированием и применением ситуативной модели оказывается при ана­лизе иллюстративного материала недостаточно ясной.

Как уже указывалось, значительная часть книги посвящена сти­листическим проблемам перевода. Эти проблемы, по мнению автора, непосредственно связаны с функциональными характеристиками высказывания, которые в значительной степени обусловливаются при­надлежностью высказывания к определенному функциональному сти­лю. Предлагается различать в коммуникативной установке высказы­вания коммуникативную установку данного речевого акта. Эти две установки совместно и определяют функциональную доминанту, ко­торая должна быть сохранена в переводе. Так, в газетно-публицисти- ческом стиле выделяются две основные коммуникативные установки: установка на информацию и установка на убеждение. Соответственно для этого стиля доминантным следует считать денотативную и эксп­рессивную функции. Поскольку передача денотативной функции под­робно рассматривалась в предыдущей главе, анализ стилистических аспектов перевода сосредотачивается на проблеме передачи экспрес­сивной функции. А.Д. Швейцер указывает, что равенство реакций получателей оригинала и перевода подразумевает и одинаковый экс- прессивно-стилистический эффект, который может быть достигнут и неодинаковыми стилистическими средствами. На многочисленных примерах передачи в переводе таких стилистических средств, как ал­литерация, метафора, сравнение, экспрессивное использование про­сторечия и жаргонизмов, каламбуры, он демонстрирует различные способы экспрессивно-стилистической адаптации при переводе. А.Д. Швейцер вводит понятие «фильтры», которые ограничивают выбор того или иного способа реализации перевода. Одним из таких фильт­ров и являются функциональные характеристики высказывания.

Остальные разделы главы посвящены вопросам передачи в пе­реводе особенностей газетно-информационного стиля и военной пуб­лицистики. Наиболее подробно рассматриваются особенности англий­ских и русских газетных текстов. Здесь иллюстрируются спосббы пе­ревода газетных заголовков, анализируется структура газетно-инфор­мационного сообщения и расхождения в частотности лексических единиц, а также использование стилистических модификаций и ком­прессии текста в переводе.

Несколько менее подробно рассматриваются особенности во­енной публицистики, поскольку они в значительной мере совпадают с уже описанными характеристиками газетно-публицистического сти­ля. Здесь основное внимание обращается на направленность и харак­тер военных журналов и их значительное стилистическое разнообра­зие: от широкого использования терминологии и других элементов научного стиля до многочисленных случаев употребления экспрессив­ной и разговорной (сленговой) лексики. Как и в других разделах рабо­ты, приводятся интересные иллюстративные примеры, сопровождае­мые тонким семантико-стилистическим анализом и убедительными, подчас исключительно творческими, нестандартными вариантами пе­ревода. Все работы А.Д. Швейцера свидетельствуют о том, что в нем плодотворно сочетались всесторонняя эрудиция лингвиста и перево- доведа и огромный опыт переводчика-практика в области как синх­ронного, так и письменного переводов.

Последний раздел книги посвящен прагматическим аспектам перевода. Автор напоминает, что понятие динамической эквивалент­ности, сформулированное Ю. Найдой, основывается на учете прагма­тического компонента содержания, определяемого отношением меж­ду языковым выражением и участниками коммуникативного акта. В связи с этим он разделяет предложенное А. Нойбертом разграничение двух видов переводческой адекватности — семантической, понимае­мой как передача содержания подлинника с соблюдением норм языка перевода, и прагматической, понимаемой как учет прагматического компонента высказывания. В практике перевода исходный и конеч­ный тексты чаще всего адресуются разным получателям с неодинако­выми знаниями и опытом, различными эмоциональными восприяти­ями и переживаниями. В разделе приводится много примеров того, как достижение прагматической адекватности перевода требует отка­за от полной семантической адекватности, то есть коммуникативной инвариантности. Учет прагматических факторов влечет за собой вклю­чение в текст дополнительных элементов, исключение из него элемен­тов, избыточных с точки зрения иноязычного получателя, а также раз­личные смысловые преобразования. В этой связи в главе рассматри­ваются проблемы перевода названий всевозможных реалий, поясне­ний, излишних для получателя, безэквивалентной лексики, иноязыч­ных выражений, недифференцированных местоимений и других яв­лений, воспроизведение которых связано с прагматической адапта­цией. При этом А.Д. Швейцер основное внимание уделяет выявлению факторов, влияющих на решение переводчика в каждом конкретном случае. Такой акцент имеет свои достоинства и недостатки. Он под­черкивает важность учета индивидуального характера каждого акта перевода, творческого поиска каждого переводческого решения и в то же время порой умаляет роль общих закономерностей и стандартных решений.

Вторая книга А.Д. Швейцера «Теория перевода: статус, пробле­мы, аспекты» носит более теоретический характер. Прежде всего, ее автор пытается определить статус теории перевода, описывая ее связи с рядом смежных наук. Он ратует за широкий подход к предмету тео­рии перевода, за включение в него как процесса перевода, так и ре­зультата этого процесса. Признавая важность собственно лингвисти­ческого подхода к переводу, он в то же время настаивает на необходи­мости рассматривать перевод в широком социокультурном контексте с учетом влияющих на него неязыковых факторов, его социальных, культурных и психологических детерминантов.

А.Д. Швейцер кратко рассматривает соотношение теории пе­ревода и контрастивной лингвистики, социолингвистики, психолин­гвистики, лингвистики текста и стилистики. Он не соглашается с теми авторами (Я.И. Рецкер, Ж.-П. Вине, Ж. Дарбельне, Э. Косериу и др.), которые отождествляют теорию перевода с контрастивной лингвис­тикой или с той ее частью, где сопоставляются норма и узус различ­ных языков. По его мнению, контрастивная лингвистика, исследуя соотношения между функциональными единицами языка А и языка Б, создает лишь необходимый фундамент для теории перевода, по­скольку многие виды переводческих трансформаций восходят к фун­кционально-структурным расхождениям между языками. Однако в задачу контрастивной лингвистики входит только систематическое сравнение форм и значений в рамках общей структуры сопоставляе­мых языков. Цель же теории перевода заключается в выявлении сущ­ности перевода, его механизмов, способов его реализации, влияющих на него внутриязыковых и внеязыковых факторов и регулирующих его норм.

Среди социолингвистических аспектов перевода А.Д, Швейцер выделяет три группы проблем: а) перевод как отражение социального мира, б) перевод как социально-детерминированный коммуникатив­ный процесс и в) социальная норма перевода. Первая группа проблем характеризуется двумя основными аспектами: передача в переводе со­циальных реалий исходной социокультурной системы и отражение социальной дифференциации общества в языке. Вопросы перевода реалий и различных социальных диалектов неоднократно рассматри­вались в работах по теории перевода. Вторая группа проблем связана с социально-семиотической характеристикой переводных текстов и де­терминирующих их ситуаций. Здесь А.Д. Швейцер предлагает исполь­зовать в теории перевода модель М.А.К. Хэллидея, согласно которой семиотическая структура ситуаций образуется на основе взаимодей­ствия «поля» или типа социального действия, «тональности» или типа ролевых отношений и «модуса» или типа символической организации. Поле включает комплекс социальных действий, в рамках которых су­щественную роль играет текст, например, область массовой коммуни­кации. Тональность определяется отношениями между участниками речевой деятельности, отраженными в тексте. Модус — это способ речевой организации, определяемый ее устными и письменными фор­мами и жанровыми разновидностями.

Социальная норма перевода является механизмом, через посред­ство которого общество детерминирует поведение переводчика. В ис­тории перевода отражается вариативность переводческой нормы: в разные периоды в разных странах преобладали требования украша­тельского, буквального, свободного, стилизованного перевода, пере­вода стихов прозой и т.д. Важную роль, по мнению А.Д. Швейцера, играют связи теории перевода с психолингвистикой. Поскольку объек­том психолингвистики является речевая деятельность, а объектом те­ории перевода — особый вид речевой деятельности, перевод, задачи этих дисциплин во многом перекрещиваются. Здесь можно отметить плодотворность для теории перевода таких положений психолингви­стики, как эвристический принцип порождения высказывания, пре­дусматривающий возможность множества моделей реализации пере­вода, положение о заданное™ программы перевода извне, использо­вание вероятностного прогнозирования при построении высказыва­ния и т.п.

К той же области относится и проблема переводческой компе­тенции, связанная с типом двуязычия, которым должен обладать пе­реводчик. А.Д. Швейцер полагает, что на переводческую компетенцию влияет не характер билингвизма (координативный или субординатив- ный), а характер владения языками, при котором языки соотнесены друг с другом на уровне узуса и нормы. Помимо такого «переводчес­кого» владения языками, переводческая компетенция включает спо­собность к «переводческой» интерпретации исходного текста (то есть видение его глазами носителя другого языка и другой культуры), вла­дение технологией перевода (то есть совокупностью процедур, обес­печивающих адекватное воспроизведение оригинала), знание норм языка перевода, знание норм данного стиля и жанра текста, опреде­ленный минимум «фоновых» знаний, в частности, то, что называется «знанием предмета».

В конце первой главы А.Д. Швейцер обращает внимание на важ­ность использования в теории перевода положений лингвистики тек­ста и семиотики. Упомянув попытки создания переводческой типо­логии текстов в работах К. Райе, В.Вилсса, Ю.В. Ванникова и ряда дру­гих переводоведов, он подчеркивает многоплановость содержания тек­ста и нецелесообразность классифицировать тексты по одному, даже весьма существенному признаку. Говоря о связях теории перевода с семиотикой, А.Д. Швейцер отмечает, что намечающийся в последнее время подход к переводу с позиций семиотики (заметки С.Н. Сыро- ваткина, Г. Тури, В.Вилсса, К.Райе) не привел к ощутимым результа­там. Можно говорить об использовании некоторых понятий семиоти­ки при рассмотрении таких вопросов, как семантика и прагматика перевода, эквивалентность и пр., но нет основания утверждать целе­сообразность «семиотизации» теории перевода.

Во второй главе книги А.Д. Швейцер размышляет о сущнос­ти перевода. Он рассматривает подход к переводу как акту межъя­зыковой коммуникации. Разделяя концепцию Г. Егера, характери­зующего перевод как вид опосредованной коммуникации, он не соглашается с его попыткой утвердить в качестве основного при­знака перевода, отличающего его от гетерогенного языкового по­средничества (реферирования, резюмирования, редуцирующей или расширяющей транспозиции), сохранение коммуникативной цен­ности исходного текста. А.Д. Швейцер справедливо указывает на то, что многие переводы (например, французские переводы Шек­спира в 18в.) радикально изменяли коммуникативный эффект ори­гинала. Требованию исчерпывающей передачи коммуникативной ценности оригинала не отвечают и многие буквальные и вольные переводы, которым при таком подходе придется отказать в праве называться переводами.

Из этих же соображений отвергается и концепция JI.K. Латы­шева, который считает, что постоянный классификационный признак перевода — это его общественное предназначение, заключающееся в том, что перевод должен быть максимально приближен к тексту «есте­ственной» одноязычной коммуникации. И здесь А.Д. Швейцер ссы­лается на наличие переводов, не отвечающих требованию «читаться как оригинал».

Сущность перевода А.Д. Швейцер видит в том, что, как уже отмечалось в научной литературе, основное предназначение пере­вода состоит в замещении или репрезентации первичного текста в другой языковой и культурной среде. Здесь заметен существенный отход от выдвигавшегося в первой книге требования обязательно сохранять коммуникативный эффект оригинала.

Перечислив языковые и внеязыковые детерминанты перевода, о которых речь уже шла в предыдущей работе, и подчеркнув важность учета культурных особенностей, предметных и коммуникативных си­туаций в оригинале и в переводе, а для художественного перевода и таких факторов, как литературная традиция, национальный колорит и дистанция времени, А.Д. Швейцер переходит к рассмотрению воп­роса об определении понятия «перевод». Он приводит целый ряд оп­ределений, сформулированных различными авторами (А. Эттингер, Дж. Кэтфорд, Ю. Найда, В. Вилсс, Г. Егер, О. Каде, К.Райе и др.), и находит их недостаточными, нормативными или редукционистски­ми. По его мнению, определение перевода должно отражать его мно­гомерный и многофакторный характер. Поэтому предлагается опре­деление, которое должно удовлетворять этому требованию. Перевод определяется как:

— однонаправленный и двухфазовый процесс межъязыковой и межкультурной коммуникации, при которой на основе подвергнутого целенаправленному («переводческому») анализу первичного текста создается вторичный текст (метатекст), заменяющий первичный в другой языковой и культурной среде,

— процесс, характеризуемый установкой на передачу коммуни­кативного эффекта первичного текста, частично модифицируемый различиями между двумя языками, двумя культурами и двумя комму­никативными ситуациями.

Поскольку всякое определение по своей природе неизбежно будет редукционистским, попытка указать в одном определении, даже столь громоздком, все характерные особенности перевода заранее об­речена на неудачу. Можно заметить, что в предлагаемом определении не разграничены онтологические свойства описываемого явления и условия его успешной реализации, которые могут отсутствовать в от­дельных актах перевода. Очевидно также, что автору не удалось избе­жать включения в определение перевода нормативных требований («целенаправленный анализ текста», «установка на передачу комму­никативного эффекта»). По-видимому, переводы, при осуществлении которых отсутствовал такой анализ или такая установка должны быть лишены права называться переводами. Именно против подобного подхода и возражал А.Д. Швейцер, критикуя определения перевода, предлагаемые другими авторами.

Важное место в книге занимает раздел, посвященный пробле­мам эквивалентности, адекватности и переводимости. Модифицируя схему, предложенную В.Г. Гаком, в которой различаются три вида эк­вивалентности: формальная, смысловая и ситуативная, А.Д. Швейцер предлагает основывать классификацию видов переводческой эквива­лентности на трех измерениях семиозиса (знакового процесса), раз­личаемых в семиотике — синтактике, семантике и прагматике. Соот­ветственно выделяется синтаксическая, семантическая и прагматичес­кая эквивалентность.

На синтаксическом уровне происходит субституции одних зна­ков другими с сохранением синтаксического инварианта. Например: The sun disappeared behind the cloud — Солнце скрылось за тучей.

Уровень семантической эквивалентности включает два подуров­ня — компонентный и референциальный. При компонентной эквива­лентности в переводе сохраняется набор сем оригинала при расхожде­нии формально-структурных средств выражения: Your wife is a superb cook — Ваша жена прекрасно готовит. При референциальном подуров­не сочетания разных семантических компонентов приравниваются друг к другу: This is just a stone's throw — Отсюда рукой подать. Если на поду­ровне компонентной эквивалентности перевод осуществляется в основ­ном путем грамматических трансформаций, то на подуровне референ- циальной эквивалентности речь идет о более сложных лексико-грамма- тических преобразованиях. Среди этих преобразований выделяются ме­тонимические и метафорические сдвиги. Сравним: У меня стоят часы — My watch has stopped, сдвиг «состояние-действие», и This is a stone's throw — Отсюда рукой подать, метафорический сдвиг.

Прагматический уровень занимает высшее место в иерархии уровней эквивалентности. Он охватывает такие факторы, как комму­никативная интенция, коммуникативный эффект и установка на ад­ресата. Этот уровень обязателен для эквивалентности вообще и на­слаивается на другие ее уровни. По мнению А.Д. Швейцера, на праг­матическом уровне могут быть различные трансформации, не своди­мые к единой модели. Приводятся примеры опущения, добавления и полного изменения структуры фразы. Сравним: «Many happy returns of the day» и «С днем рождения, вас».

Эквивалентность на любом из уровней предполагает экви­валентность на всех более высоких уровнях. Вслед за JI.C. Барху­даровым А.Д. Швейцер пытается связать с иерархией уровней эк­вивалентности понятия буквального и вольного перевода, опреде­ляя первый как перевод на более низком уровне, чем необходимо, а второй — как перевод на неоправданно высоком уровне.

А.Д. Швейцер выдвигает гипотезу, согласно которой процесс отбора варианта перевода является постепенным восхождением от низших уровней к высшим, в ходе которого переводчик может отка­заться от эквивалентности на более низком уровне во имя эквивален­тности на более высоком.

Семиотическую типологию уровней эквивалентности пред­лагается дополнить функциональной типологией, опирающейся на известную классификацию языковых функций Р. Якобсона. Соот­ветственно можно говорить об эквивалентности экспрессивной, ре­ферентной, конативной, фатической, металингвистической и по­этической. Установление доминантной функции определяется прагматикой текста.

В целом, концепция эквивалентности А.Д. Швейцера совпада­ет со многими положениями, высказанными ранее другими автора­ми. Следует заметить, что, развивая или переформулируя эти положе­ния, он не сумел избежать известного терминологического парадок­са, и в его схеме высшим уровнем эквивалентности объявляется тот, в котором близость перевода к оригиналу является наименьшей. В то время как любой другой уровень предполагает одновременно эквива­лентность на более чем двух уровнях, высший (прагматический) уро­вень может существовать изолированно. Одновременно А.Д. Швей­цер предлагает именовать отсутствие эквивалентности на низших уров­нях «частичной» эквивалентностью в отличие от « полной эквивален­тности » на прагматическом и семантическом уровнях (синтаксичес­кий уровень считается вообще необязательным).

Несколько непоследовательно решает А.Д. Швейцер вопрос о соотношении понятий эквивалентности и адекватности перево­да. С одной стороны, он присоединяется к точке зрения К. Райе и Г. Фермеера, что эквивалентность относится к переводу как резуль­тату, а адекватность — к самому процессу перевода. С другой сто­роны, он утверждает, что обе эти категории носят оценочно-нор­мативный характер. Тут же указывается, что эквивалентность — это максимальное требование к переводу, а адекватность означает, что перевод должен оптимально соответствовать определенным зада­чам. Таким образом, перевод может быть адекватным даже тогда, когда конечный текст эквивалентен исходному лишь на одном из семиотических уровней или в одном из функциональных измере­ний. Но если это так, то понятие эквивалентности утрачивает нор­мативный характер, а адекватность оценивает качество выполнен­ного перевода, то есть его результат, только по отношению не к ори­гиналу, а к задаче акта перевода.

Значительная часть рассматриваемой работы А.Д, Швейцера по­священа описанию переводческих преобразований, связанных с семан­тическими и прагматическими аспектами перевода. К семантическим трансформациям он относит трансформации, обеспечивающие компо­нентную эквивалентность (обычно считающиеся грамматическими) и трансформации на референциальном подуровне эквивалентности, сре­ди которых он предлагает различать гипонимические, гиперонимичес- кие, метонимические, метафорические, синекдохические (лексико-се- мантические трансформации), а также комплексные (антонимические и конверсивные). Хотя большинство подобных преобразований уже опи­сывалось в работах других переводоведов, исследование А.Д. Швейцера углубляет наше понимание их роли в переводческом процессе, благода­ря всестороннему анализу каждого вида трансформаций и обилию хо­рошо подобранного иллюстративного материала.

Под рубрикой «Прагматические аспекты перевода» в книге рас­сматриваются проблемы, связанные с передачей коммуникативной интенции отправителя, установки на получателя и коммуникативной установки переводчика. Выявляя при помощи функциональных до­минант исходного текста лежащую в его основе коммуникативную интенцию и создавая конечный текст, переводчик стремится получить соответствующий этой интенции коммуникативный эффект. В разде­ле приводятся примеры переводов, в которых в качестве доминант­ных выступают различные функции, помимо референтной (экспрес­сивная, конативная, фатическая, металингвистическая и поэтическая). Преобразования текста в процессе перевода, сохраняющие соответ­ствующую функцию, и обеспечивают передачу коммуникативной ин­тенции отправителя.

Установка на получателя характеризуется учетом расхождений в восприятии одного и того же текста со стороны носителей разных культур, участников различных коммуникативных ситуаций. Влияние этого фактора на выбор варианта перевода иллюстрируется примера­ми передачи реалий, аллюзий, пресуппозиций и импликаций, а также диалектальных особенностей, социальных и индивидуальных речевых характеристик и тональности текста, отражающей ролевые отноше­ния и обстановку, в которой происходит речевой акт. Большинство примеров демонстрируют индивидуальность переводческого решения, и в таких случаях А.Д. Швейцер не предлагает каких-либо теоретичес­ких обобщений, но он убедительно показывает сложность прагмати­ческих нюансов, которые должен учитывать переводчик, и принци­пиальную возможность решения, казалось бы, неразрешимых пере­водческих задач.

Несколько фрагментарны и вторичны замечания автора о про­блемах, связанных с коммуникативной установкой самого перевод­чика. Речь идет об известных случаях влияния творческой манеры и эстетических воззрений переводчиков, главным образом, поэтичес­ких произведений на характер и общую тональность перевода. Обиль­но цитируя высказывания по этому вопросу И. Кашкина, А.В. Федо­рова, В.М. Жирмунского, А.Д. Швейцер отмечает различия в оценке желательности и неизбежности проявления в переводе индивидуаль­ности переводчика, его коммуникативной установки.

Интересен небольшой заключительный раздел книги, озаглав­ленный «Текст и перевод». Из этой сложной и многогранной пробле­мы А.Д. Швейцер выделяет два аспекта: связность текста и стилисти­ческие особенности текста. Сохранение связности текста рассматри­вается на примерах модификации при переводе элементов кореферен- тных цепочек существительных и местоимений и способов смысло­вой связи между единицами текста. В разных языках отмечаются раз­личия в использовании имен собственных, нарицательных имен и местоимений для обозначения одних и тех же референтов. Наблюда­ются и расхождения в степени смысловой самостоятельности (автосе­мантики) составляющих компонентов текста. Семантическая зависи­мость отдельных фраз от других отрезков текста нередко требует при переводе таких фраз введения в них дополнительной информации, де­лающей их автосемантичными в соответствии с нормами ПЯ.

Проблемы перевода, связанные со стилистикой текста, рассмат­риваются А.Д. Швейцером на примерах переводов газетно-информа- ционных заметок. Выделяя в подобных текстах три структурно-ком- позиционных компонента — заголовок, вводный абзац («зачин») и развернутое изложение, он, прежде всего, подробно описывает осо­бенности перевода на русский язык заголовков английских газет. В разделе сведены воедино многие различия английских и русских га­зетных заголовков, отмеченные в специальной литературе: преобла­дание в английских заголовках глагольных фраз, опущение связки в пассиве и опущение артикля, отсутствие глагольных форм прошед­шего и будущего времени и пр. Приводятся примеры различных пере­водческих трансформаций, обусловленных указанными особенностя­ми. Интересно наблюдение, что английские заголовки более инфор­мативны и часто представляют собой сжатый вариант основного со­держания текста, в то время как русские заголовки скорее служат лишь сигналом, акцентирующим внимание на одном из элементов содер­жания текста.

Ряду трансформаций подвергается в англо-русских переводах и текст зачина. Здесь чаще всего встречаются перестановки, конверсив- ные трансформации, при которых подлежащее преобразуется в обсто­ятельство, разделение и объединение предложений.

В заключение в разделе рассматриваются способы передачи в переводе эмоционального подтекста газетно-информационных заме­ток, экспрессивно-окрашенной лексики, неологизмов и клише, сти- диетической разноплановости, элементов эллипсиса. Во всех этих слу­чаях расхождения в стилистических особенностях текстов этого типа в английском и русском языках вызывают необходимость в измене­ниях при переводе.

А.Д. Швейцер заслуженно вошел в историю отечественного пе­реводоведения как один из ведущих исследователей перевода. Мы уже отмечали, что для его работ характерна органическая увязка перевод­ческой проблематики с лингвистическими и социолингвистически­ми постулатами, исключительное богатство иллюстративного матери­ала. Особо следует отметить осторожный подход к широким теорети­ческим обобщениям, подчеркивание сложности и многогранности переводческого процесса, стремление отразить творческий, индиви­дуальный характер принятия решения переводчиком, показать его за­висимость от конкретных условий и разнородных факторов.

ВОПРОСЫ ТЕОРИИ ПЕРЕВОДА В РАБОТАХ Л.С. БАРХУДАРОВА

Известный специалист в области грамматики английского язы­ка, Леонид Степанович Бархударов был широко эрудированным лин­гвистом, много и плодотворно занимавшийся также вопросами линг­вистической теории перевода. Его подход к изучению перевода нашел отражение в ряде научных статей и в монографии «Язык и перевод». Опубликованная в 1975 г. эта книга оказала значительное влияние на развитие лингвистического переводоведения в России, и в ней теоре­тические взгляды автора представлены наиболее полно.

Изложение переводческих проблем в своей книге Л.С. Бархуда­ров начинает с определения предмета теории перевода. Указав, что предметом лингвистической теории перевода является научное опи­сание процесса перевода как межъязыковой трансформации, то есть преобразования текста на одном языке в эквивалентный ему текст на другом языке, он уточняет понятие эквивалентности, включая его в определение перевода. Согласно этому определению, переводом на­зывается процесс преобразования речевого произведения (текста) на одном языке в речевое произведение на другом языке при сохранении неизменного плана содержания, то есть значения. Таким образом, ис­ходными постулатами концепции Л.С. Бархударова выступают: све­дение задачи теории перевода к изучению перевода как процесса, тре­бование эквивалентности как основного отличительного признака этого процесса и определение этого признака как сохранение неиз­менного плана содержания при замене плана выражения оригинала, то есть его языковой формы. Подобная концепция, которую автор именует семантико-семиотической моделью перевода, противопостав­ляет (вслед за И.И. Ревзиным и В.Ю. Розенцвейгом) процесс перево­да его результату и фактически «снимает» проблему эквивалентности, сводя ее к «неизменности» содержания (что, видимо, должно означать тождество содержания оригинала и перевода), которое к тому же на­зывается «значением». Строго говоря, термин «модель перевода» здесь не вполне уместен, поскольку он подразумевает лишь условное пред­ставление процедуры осуществления переводческого процесса. Однако во время опубликования этой книги понятие модели употреблялось очень широко по отношению как к определенным структурным ти­пам (например, «словообразовательная модель»), так и к различным теоретическим построениям.

Сознавая, что подобное определение упрощает реальную кар­тину и весьма уязвимо для критики, JI.С. Бархударов сопровождает его существенными оговорками. Он указывает, что о сохранении неизмен­ного плана содержания можно говорить только в относительном смыс­ле, и что при межъязыковом преобразовании неизбежны потери, то есть неполная передача значений, выражаемых исходным текстом. Это лишь идеал, к которому стремится переводчик, но которого он никог­да не достигает. Вместе с тем J1.C. Бархударов полагает, что относи­тельная неизменность значения при переводе вполне возможна. При этом под значениями он понимает элементарные единицы смысла, которые, по его мнению, одинаковы в разных языках, поскольку они отражают одинаковый практический опыт говорящих коллективов. Эти одинаковые значения лишь по-разному группируются и выража­ются в разных языках. И в том случае, когда какая-либо ситуация от­сутствует в опыте данного коллектива, она с успехом может быть опи­сана языковыми средствами, поскольку способность описывать но­вые ситуации является неотъемлемым свойством любого языка. Кро­ме того, для перевода существенна не эквивалентность значений от­дельных слов или изолированных предложений, а всего переводимого текста по отношению ко всему тексту перевода. Можно заметить, что при этом термин «эквивалентность» не получает четкого определения. С одной стороны, это как будто все та же «неизменность значения», а, с другой стороны, она может отсутствовать между значениями отдель­ных слов и словосочетаний, которые, следовательно, не сохраняются неизменными. Остается неясным, означает ли при этом эквивалент­ность текста перевода в целом «сохранение неизменным плана содер­жания» оригинала.

Подобные оговорки сопровождаются примерами переводов предложений, где добавлена информация из предыдущего текста, что свидетельствует о реальности принципа подчинения отдельных элементов целому, на основании которого внутри текста допусти­мы, а порой и неизбежны, перераспределения некоторых смысло­вых элементов («переводческие трансформации»). Эти оговорки, несомненно, отражают реальную картину переводческого процес­са, но они в значительной степени снижают четкость самого опре­деления.

JI.C. Бархударов полагает, что теория перевода должна, прежде всего, установить совпадения и расхождения в способах выражения идентичных значений в ИЯ и ПЯ и на этой основе выявить наиболее типичные способы преодоления этих расхождений («переводческие приемы»). Используемые формулировки свидетельствуют о том, что он не разделяет распространенное мнение, что в каждом языке значе­ния языковых единиц уникальны и поэтому не существует идентич­ных значений в разных языках, а при переводе происходит не воссоз­дание значений оригинала, но замена их значениями другого языка. Признание идентичности значений в разных языках при различии языковой формы представляет эту форму в виде простого ярлыка, ко­торый можно сменить, не меняя обозначаемого предмета. Разумеет­ся, такой высококвалифицированный лингвист, какЛ.С. Бархударов, не рассматривает язык в виде простой номенклатуры и при анализе фактического материала учитывает неразрывную связь формы и зна­чения языковых единиц.

Определив основную задачу теории перевода, Л.С. Бархуда­ров делает вывод, что эта задача является языковедческой и теория перевода должна быть лингвистической дисциплиной, относящей­ся к числу разделов языкознания, входящих в макролингвистику и в прикладное языкознание. Это означает, что теория перевода дол­жна учитывать и ряд факторов, лежащих вне структуры языка, хотя и непосредственно с ним связанных. Любое речевое произведение обязательно предполагает наличие таких моментов, как предмет сообщения, ситуация общения и участники речевого акта. Эти эк­стралингвистические факторы взаимодействуют с языковыми сред­ствами, раскрытие значения текста осуществляется с опорой на информацию, которую получатель извлекает из них, наряду с той, которую он извлекает из собственно языковых компонентов рече­вого произведения.

Теория перевода является наукой по преимуществу дескриптив­ной, ее главная задача — описать, как происходит процесс перевода. Однако, поскольку она относится к прикладному языкознанию, у нее имеется и прескриптивный аспект. Она не должна ограничиваться ус­ыновлением объективно существующих закономерностей переводчес­кого процесса, но и давать переводчику какие-то нормативные уста­новки, следуя которым он сможет в своей практической деятельности добиться желаемых результатов.

JI.C. Бархударов предлагает следующую классификацию основ­ных видов перевода.

1. Письменно-письменный перевод (оба языка употребляются в письменной форме) с подвидами (вслед за А.В. Федоровым): а) пе­ревод газетно-информативных, документальных и специальных на­учных текстов, б) перевод общественно-политической литературы и публицистики, в) перевод художественной литературы.

2. Устно-устный перевод, включающий две разновидности: пос­ледовательный и синхронный.

3. Письменно-устный перевод или устный перевод письмен­ного текста (перевод с листа или синхронный перевод с текстом).

4. Устно-письменный перевод или письменный перевод устно­го текста (диктант-перевод в учебных целях).

Подробной характеристики каждого из видов перевода не при­водится, хотя некоторые элементы классификации вызывают сомне­ния (в частности, нуждается в обосновании объединение под одной рубрикой перевода с листа и синхронного перевода с текстом). Не упо­минается также и весьма продуктивное предложение И.И. Ревзина и В.Ю. Розенцвейга считать основным признаком, отличающим пись­менный перевод от устного, время, в течение которого переводчик имеет доступ к текстам оригинала и перевода, иначе говоря, представ­лены эти тексты в фиксированной или нефиксированной форме.

Центральное место в работе JI.С. Бархударова занимает вопрос о передаче в переводе различных типов языковых значений. Он выде­ляет три типа таких значений: референциальные (отношения между знаком и классом обозначаемых предметов или ситуаций), прагмати­ческие (отношения между знаком и участниками речевого процесса) и внутрилингвистические (отношения между знаком и другими зна­ками). По мнению J1.C. Бархударова, в наибольшей степени при пе­реводе сохраняются референциальные значения, поскольку они в боль­шинстве совпадают в разных языках, отражая единство реальной дей­ствительности, а если и расходятся, то при помощи любого языка мож­но описывать принципиально любые предметы, понятия и ситуации. В меньшей степени поддаются передаче при переводе прагматичес­кие значения, поскольку отношение разных языковых коллективов к одинаковым предметам, понятиям и ситуациям может быть различ­ным. И, наконец, внутрилингвистические значения, как правило, во­обще не сохраняются при переводе. Отсюда вытекает и очередность задач переводчика: в первую очередь передавать референциальные значения, во вторую — значения прагматические, и вообще не пытать­ся передавать значения внутрилингвистические. Однако подобная очередность во многом зависит от жанра переводимого текста. Если в научной и технической литературе преобладающую роль играют ре­ференциальные значения, то в художественной литературе, в особен­ности в лирической поэзии, ведущими и основными часто оказыва­ются прагматические значения. Могут быть даже случаи, когда наи­более существенная информация заключена во внутрилингвистичес- ких значениях, так что переводчик бывает вынужден жертвовать ради их передачи значениями других типов, в первую очередь референци- альными.

В книге под рубрикой «Семантические соответствия при пере­воде» подробно рассматриваются проблемы перевода всех типов зна­чений. В русле концепции Я.И. Рецкера (хотя и без прямых заимство­ваний) JI.C. Бархударов сводит все семантические соответствия в об­ласти референциальных значений к трем основным типам: 1) полное соответствие, 2) частичное соответствие и 3) отсутствие соответствия. Отметив, что полные соответствия относительно редки, он уделяет основное внимание двум последним типам.

В качестве примеров частичного соответствия рассматривают­ся отношения включения и пересечения значений, недифференциро- ванности значений в одном языке по сравнению с их соответствиями в другом языке. В последнем случае в языке с более дифференциро­ванными значениями оказывается обязательным выразить разницу между понятиями, которая не выражена в другом языке. Так, для пе­ревода русского предложения «Он был ранен в руку» потребуется до­полнительная информация для выбора между английскими «hand» и «arm». Аналогичные соответствия обнаруживаются и при сопоставле­нии не отдельных слов, а семантических полей (цветообозначений, названий частей суток, посуды для питья).

Многочисленными примерами иллюстрируются в книге и про­блемы перевода слов, не имеющих соответствий, то есть безэквива­лентной лексики. JI.C. Бархударов рассматривает такие способы пе­редачи этого типа слов, как транслитерация и транскрипция, кальки­рование, описательный перевод, приближенный перевод (с исполь­зованием аналогов, приблизительно передающих значения слов ори­гинала, например, техникум — junior college), трансформационный перевод (с использованием переводческих трансформаций). Перехо­дя к передаче прагматических значений, которые, как видно из изло­жения, он отождествляете компонентом семантики слова, именуемым обычно «коннотацией», J1.C. Бархударов предлагает различать среди таких значений стилистическую характеристику, регистр слова и эмо­циональную окраску. Стилистическая характеристика может быть ней­тральной, обиходно-разговорной, книжной, поэтической и термино­логической. Регистр - фамильярный, непринужденный, нейтральный, формальный и возвышенный. Эмоционально-окрашенные слова под­разделяются на отрицательно-эмоциональные, нейтрально-эмоцио- нальные и положительно-эмоциональные. Кроме этого, к прагмати­ческим значениям предлагается относить и «коммуникативную нагруз­ку» языковых элементов, под которой понимается коммуникативное членение предложения, различающие «данное» и «новое». Рассмот­рение коммуникативного (или «актуального») членения предложения в одном ряду с компонентами лексического значения слова может по­казаться нелогичным, но необходимость передачи в переводе тема- рематических отношений не вызывает сомнения.

Я .С. Бархударов отмечает, что нередко слова разных языков, со­впадающие по своему референциальному значению, расходятся в от­ношении прагматических значений (сравним русское «очи, уста, зла­то, град» и т.п. с английским «eyes, mouth, gold, city» или английское «cinema, movies, flicks» и русское «кино»). В результате подобных рас­хождений прагматически маркированные единицы ИЯ нередко пере­даются нейтральными словами ПЯ. Такие потери бывают неизбежны­ми, но они могут компенсироваться путем использования в других частях перевода прагматически маркированных единиц вместо нейт­ральных. Все эти положения JLС. Бархударов подкрепляет убедитель­ными примерами из опубликованных переводов с русского языка на английский и с английского на русский.

С проблемой передачи прагматических значений увязывается и вопрос о передаче при переводе метафорических значений слова. Здесь отмечаются случаи несовпадения таких значений у английских и рус­ских слов и неизбежность в связи с этим потерь при переводе (срав­ним русское «жук, гусь, паук» и лишенные метафоричности английс­кое «beetle, goose, spider»).

Мы уже отмечали, что классификация прагматических значе­ний у J1.C. Бархударова во многом совпадает с тем, что некоторые ав­торы именуют коннотативным значением слова. Однако термин «кон­нотация» используется у него в ином значении. Он предлагает рассмат­ривать, наряду с прагматическими значениями, коннотацию, пони­мая под ней дополнительные ассоциации, которые слово вызывает в сознании носителей данного языка (сравним «черемуха» и «bird cherry», «mistletoe» и «омела»).

Помимо трудностей, связанных с передачей прагматических значений, прагматический аспект перевода включает и проблему обес­печения полноценного понимания перевода его получателем в связи с отсутствуем у него фоновых знаний, имеющихся у получателя ори­гинала. Здесь отмечается необходимость пояснения географических названий и имен собственных, различных добавлений и разъяснений. Все это сопровождается интересными и убедительными примерами типа: «...for desert you got Brown Betty which nobody ate — ...на сладкое — «рыжую Бетти», пудинг с патокой, только его никто не ел»; «Гаев. Я человек восьмидесятых годов — I'm a good liberal, a man of the eighties». При этом подчеркивается, что переводчик должен разъяснять читате­лю непонятные или незнакомые ему явления и понятия, но не должен подменять их знакомыми, привычными для носителей ПЯ явления­ми и понятиями. Здесь, казалось бы, была бы уместна полемика с из­вестной культурно-этнографической концепцией Ю. Найды, но J1.C. Бархударов, по-видимому, сознательно нигде в книге не упоминает о каких-либо работах других переводоведов.

Говоря о передаче внутрилингвистических значений, Л.С. Бар­хударов вновь подчеркивает, что она становится необходимой лишь в том случае, когда сами единицы языка становятся предметом выска­зывания. Приводятся примеры передачи рифмы, аллитерации, игры слов, значимых фамилий, «заумных стихов» и других случаев обыгры­вания формальных особенностей оригинала. Во всех примерах пере­водчики жертвуют референциальными значениями, подыскивая дру­гие слова, между которыми существуют отношения, аналогичные фор­мальным или семантическим связям, обыгрываемым в оригинале.

Особое место JI.С. Бархударов отводит рассмотрению вопроса о роли грамматических значений в переводе. Элементы грамматичес­кого строя — аффиксы, формы словоизменения и синтаксические кон­струкции — также являются носителями референциальных, прагма­тических и внутрилингвистических значений. При этом значения, являющиеся лексическими в одном языке, в другом языке могут быть грамматическими и наоборот. Но отсутствие тех или иных граммати­ческих средств в одном из языков не создает непреодолимых препят­ствий при переводе.

Тем не менее, расхождения в грамматическом строе языков со­здают определенные переводческие проблемы. JI.C. Бархударов особо выделяет случаи, когда той или иной форме одного из языков нет пря­мого соответствия в другом языке. Так, в русском языке при употреб­лении глагола обязательно должна быть выражена завершенность или незавершенность действия. В английском языке противопоставления совершенного и несовершенного вида не существует, и в англо-рус- ских переводах переводчику приходится решать, какую видовую фор­му избрать в каждом конкретном случае. Аналогичные проблемы воз­никают иногда при выборе в переводе родовых значений, когда в анг­лийском тексте отсутствуют формальные указания на пол лица, о ко­тором идет речь. В качестве примера JI.C. Бархударов ссылается на повесть X. Ли «Убить пересмешника», где рассказ ведется в первом лице от имени девочки, но это становится ясным лишь в конце первой гла­вы, когда впервые появляется слово «sister». Приводятся также тексты сонетов Шекспира, в большинстве которых остается неясным, обра­щается ли автор к мужчине или к женщине.

В ряде случаев информация, выражаемая в исходном тексте грамматически, может быть передана в переводе лексическими сред­ствами. Примером может служить передача в русских переводах анг­лийской категории «временной отнесенности» с помощью таких слов, как «прежде, раньше, перед тем» и пр.

JI.C. Бархударов ставит вопрос, как определить, является ли грамматическое значение референциальным или прагматическим, должно ли оно быть передано при переводе или его функции сугу­бо лингвистические. Он указывает, что следует различать свобод­ное и связанное употребление грамматических форм. При свобод­ном употреблении форма используется по выбору говорящего с учетом ситуации (референциальные значения) или коммуникатив­ной нагрузки (прагматические значения). Такие значения, как пра­вило, должны быть переданы в переводе. При связанном употреб­лении грамматических форм выбор формы определяется исклю­чительно внутриязыковыми факторами.

JI.C, Бархударов считает, что глубинные синтаксические струк­туры выражают собой референциальные значения и в процессе пере­вода должны оставаться неизменными. А поверхностные структуры, отражающие одну и ту же глубинную структуру, могут свободно варь­ироваться при переводе при передаче таких референциальных значе­ний. В то же время отдельные поверхностные структуры оказываются различными по выражаемым ими прагматическим значениям и таким образом несут информацию, существенную для перевода.

Раздел книги, посвященный семантическим соответствиям, за­вершается описанием роли контекста и ситуации при переводе. При­водятся примеры использования узкого и широкого контекста, а так­же экстралингвистических факторов для разрешения многозначнос­ти языковых единиц.

Теоретический интерес представляет рассмотрение J1.С. Барху­даровым проблемы единицы перевода, под которой он предлагает по­нимать такую единицу в исходном тексте, которой может быть подыс­кано соответствие в тексте перевода, но составные части которой по отдельности не имеют таких соответствий. JI.C. Бархударов считает, что единицей перевода может быть единица любого языкового уров­ня. Соответственно перевод может осуществляться на уровне фонем, морфем, слов, словосочетаний, предложений, текста. Перевод на уров­не фонем осуществляется при использовании приема переводческой транскрипции (speaker — спикер). При этом JI.C. Бархударов огова­ривается, что речь идет лишь о том, что каждой фонеме английского слова соответствует одна фонема русского слова, а не о деятельности переводчика, для которого эквивалентность фактически устанавлива­ется на уровне слов. То же самое относится и к другим уровням: пере­вод «backbencher» как «заднескамеечник» рассматривается как пере­вод на уровне морфем, a «The House of Commons» как «Палата общин» — на уровне слова, хотя для переводчика в первом случае единицей перевода оказывается слово, а во втором — словосочетание. В каче­стве примера перевода на уровне текста приводится перевод Маршака 49 сонета Шекспира, где ни одно предложение русского текста', взятое изолированно, не может считаться эквивалентным по значению пред­ложениям английского оригинала. Отмечаемое JI.C. Бархударовым расхождение между предлагаемой процедурой выделения единиц пе­ревода и единицами, которыми реально оперирует переводчик, не может не снижать эвристическую значимость всей концепции.

Свою трактовку «уровня перевода» JI.C. Бархударов пытается связать с понятиями эквивалентного (адекватного), буквального и вольного перевода. Предлагается эквивалентным считать перевод, осу­ществляемый на уровне, необходимым и достаточным для передачи неизменного плана содержания при соблюдении норм ПЯ. Соответ­ственно перевод, осуществляемый на более низком уровне, чем тот, который необходим, оказывается переводом буквальным, а осуществ­ляемый на более высоком уровне — вольным. JI.C. Бархударов пола­гает, что буквальный перевод следует рассматривать как ошибку пере­вода, а вольный перевод в целом более приемлем, хотя он рискует пе­рерасти в «отсебятину». И если в художественном переводе вольный перевод вполне терпим и встречается достаточно часто, то при пере­воде текстов официальных, юридических и дипломатических он со­вершенно недопустим. Термин «уровень эквивалентности» использу­ется во многих работах по лингвистической теории перевода. Однако в концепции JI.C. Бархударова остается нераскрытым самое главное: что такое «необходимый и достаточный» уровень, как его определить или квалифицировать.

Переводчик должен стремиться к эквивалентному переводу. Од­нако на практике правильнее говорить о разной степени эквивалент­ности перевода. «Полностью эквивалентный» перевод, по мнению JI.C. Бархударова, оказывается скорее идеалом, чем реальностью. «Полно­стью эквивалентный» — это, видимо, еще один вариант сохранения неизменности содержания.

Большое внимание уделяет JI.C. Бархударов описанию перевод­ческих трансформаций. Он заимствует у Ю. Найды классификацию таких трансформаций, сводя их к четырем типам: перестановки, за­мены, добавления и опущения. Перестановка как вид переводческой трансформации — это изменение порядка следования языковых эле­ментов в тексте перевода по сравнению с текстом оригинала. Такими элементами могут быть слова, словосочетания, части сложного пред­ложения и самостоятельные предложения в тексте. Наиболее обык­новенный случай в практике перевода — это изменение порядка слов и словосочетаний в структуре предложения, связанное с сохранением коммуникативного членения предложения. Нередко имеет место и из­менение порядка следования частей сложного предложения. Реже встречаются случаи перестановки самостоятельных предложений.

Замены подразделяются на грамматические и лексические. JI.C. Бархударов включает в их число замены форм слова, частей речи, чле­нов предложения, синтаксические замены в сложном предложении (замена простого предложения сложным, сложного простым, главно­го придаточным и наоборот, замена подчинения сочинением и наобо­рот, замена союзного типа связи бессоюзным и наоборот). Лексичес­кие замены включают неоднократно описанные переводческие при­емы конкретизации, генерализации, замены следствия причиной и наоборот. Особо выделяются комплексные лексико-грамматические замены — антонимический перевод и прием компенсации, обеспечи­вающий эквивалентность текста в целом.

Среди причин, вызывающих необходимость добавлений в тек­сте перевода, Л.С. Бархударов упоминает невыраженность семанти­ческих компонентов в эллиптических словосочетаниях, необходимость добавления подлежащего и других членов предложения при синтак­сических перестройках, передачу грамматических значений лексичес­кими средствами. Иногда добавления оказываются обусловленными стилистическими соображениями.

Опущению подвергаются чаще всего слова, являющиеся семан­тически избыточными. Приводятся примеры переводов парных си­нонимов в английских текстах, избыточных повторов, излишне конк­ретных указаний на размер, вес, объем и т.п. в художественных описа­ниях и пр. Л.С. Бархударов подчеркивает, что разного рода трансфор­мации, как правило, осуществляются одновременно, сочетаясь друге другом. Именно комплексный характер переводческих трансформа­ций делает перевод столь сложным и трудным делом...

Изложение переводческих проблем в работах Л.С. Бархударова отличается большой четкостью и доступностью. Несомненный теоре­тический интерес представляет последовательно лингвистический подход к переводу, широкое использование понятий и концепций со-

Вопросы теории перевода в работах Л.С.Бархударова

временного языкознания при объяснении особенностей переводчес­кого процесса. Особо следует отметить удачный подбор иллюстратив­ного материала, доказательно подкрепляющего теоретические поло­жения, как принадлежащие самому автору, так и заимствованные из трудов других переводоведов. Единственный упрек, который можно было бы высказать в адрес автора книги, касается неудачного исполь­зования термина «неизменность содержания» и отсутствия серьезно­го анализа работ других переводоведов.

Поскольку теоретическая концепция JI.C. Бархударова была из­ложена не только в разобранной нами книге, но и в целом ряде науч­ных статей, целесообразно привести в заключение список этих пуб­ликаций.

Общелингвистическое значение теории перевода //Теория и практика перевода. — СПб: Изд-во ЛГУ. —1962.

О лексических соответствиях в поэтическом переводе (на материале перевода И.А. Буниным «Песни о Гайавате » Г. Лонгфелло) // Тетради переводчика. — 1964, №. 2.

Процесс перевода с лингвистической точки зрения Ц Лингвистика и методика в высшей школе. — 1964, №. 4.

Уровни языковой иерархии и перевод 11 Тетради переводчика. 1969, №.6.

Языковые значения и перевод // Вопросы теории и методики преподавания перевода. — М. — 1970.

К вопросу о грамматических значениях и их передаче при переводе // Иностранные языки в школе. — 1972, № 3.

О новом курсе «Теория и практика перевода» в пединститутах и на факультетах иностранных языков // Тетради переводчика. — 1973, №.10.

Что нужно знать переводчику! // Тетради переводчика. — 1978, №. 15.

И снова — «Эльдорадо» 11 Тетради переводчика. — 1982, №. 19.

Некоторые проблемы перевода английской поэзии на русский язык И Тетради переводчика. — 1984, №. 21.

Л.А. ЧЕРНЯХОВСКАЯ: ПРОБЛЕМА ВЫБОРА СИНТАКСИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ В ПЕРЕВОДЕ

Книга Леоноры Александровны Черняховской «Перевод и смысловая структура» (1976 г.) занимает особое место среди переводо- ведческих работ отечественных лингвистов. В отличие от традицион­ного подхода к исследуемым проблемам теории перевода автор книги не ставит перед собой задачу рассмотреть наиболее важные аспекты и понятия этой научной дисциплины, а сосредотачивает свое внимание лишь на одном факторе, влияющем на выбор синтаксической струк­туры в переводе — смысловой (тема-рематической) структуры выска­зываний в тексте оригинала. Такое ограничение предмета исследова­ния дает автору возможность глубоко и всесторонне рассмотреть ин­тересующую его проблему. Следует отметить, что в построении рабо­ты Л.А. Черняховской соблюдается традиция, характерная для мно­гих отечественных публикаций по лингвистической теории перевода, когда рассмотрению собственно переводческой проблематики пред­шествует квалифицированное изложение общелингвистических по­ложений, лежащих в основе анализа перевода. В соответствии с этой традицией первые две части книги посвящены детальному анализу понятий, связанных с явлением актуального членения высказывания (которое автор предлагает называть смысловой или информационной структурой предложения), и особенностям выражения подобного смыслового членения в английском языке. При этом предполагается, что характер преобразований синтаксических структур в переводах с русского языка на английский зависит от соотношения способов вы­ражения тема-рематических отношений в этих языках, а это требует предварительного рассмотрения таких способов (в русском языке эти способы уже всесторонне описаны в научной литературе, а в английс­ком, по мнению JI.A. Черняховской, они нуждаются в более деталь­ном анализе).

Рассмотрев основные подходы к проблеме актуального члене­ния в лингвистической литературе и внеся в них некоторые корректи­вы, автор формулирует исходные положения своей концепции, на ко­торых будет строиться описание моделей преобразования речевых структур при переводе. JI.A. Черняховская исходит из посылки, что информационная структура высказывания при переводе сохраняет­ся, но в разных языках ее компоненты выражаются разными способа­ми. В любом случае эта структура характеризуется особым семанти­ческим словопорядоком, то есть определенным расположением смыс­ловых групп в высказывании с различными степенями коммуникатив­ной нагрузки. При этом смысловая нагрузка таких групп располагает­ся между двумя отчетливыми полюсами — группой с минимальной на­грузкой, именуемой темой, и группой с максимальной нагрузкой — ремой. Между этими полюсами, имеющими некоторые формально- грамматические показатели, располагаются остальные группы с гам­мой оттенков коммуникативной нагрузки. В отдельно взятом предло­жении уже осознается его смысловая структура, которая накладыва­ется на формально-грамматическую структуру предложения, совпа­дая или не совпадая с ней. Группа с минимальной нагрузкой — тема — может содержать либо объект информации, уже известный получате­лю информации («данное»), либо информацию для него новую. Та­ким образом, существуют высказывания, в которых оба информаци­онных полюса содержат только новую информацию — «моноремы», и высказывания с двумя полюсами, различающимися по этому призна­ку, поскольку новую информацию содержит лишь один из них — «ди- ремы». В монореме, каки в диреме, элемент предложения с минималь­ной коммуникативной нагрузкой относительно других элементов яв­ляется темой. Таким образом, в предложениях, содержащих только «новую» информацию, тема отличается большей информационной нагрузкой, чем в предложениях с темой, содержащей «данное», но от­носительно других элементов предложения и в том и в другом случае тема имеет минимальную коммуникативную нагрузку.

На конструктивном уровне предложение, когда оно существует вне контекста, как модель с лексическим наполнением, уже обладает общим коммуникативным заданием, поскольку выражает некое со­держание. (Даже вне контекста в предложении угадывается исходный пункт и смысловой центр, то есть тема и рема.) При включении в ре­чевую ситуацию на общее коммуникативное задание накладывается конкретное, вызванное факторами этой ситуации. В русском языке постоянным признаком смысловой структуры в неэмоциональной письменной речи является семантический словопорядок от смысло­вых групп с минимальной семантико-контекстуальной нагрузкой к смысловым группам с максимальной семантико-контекстуальной на­грузкой. При включении в речевую ситуацию эта последовательность может сохраняться, но может и измениться, и коммуникативное зада­ние в таких случаях выражается с помощью набора лексико-грамма- тических средств.

Описав указанные особенности выражения тема-рематических отношений в русском языке, JI.A. Черняховская дополняет это опи­сание рассмотрением некоторых способов выражения смыслового членения в английском языке. В отличие от русского языка, где син­таксический словопорядок в предложении может относительно сво­бодно изменяться в соответствии с требованиями семантического словопорядка, в английском языке порядок членов предложения стро­го фиксирован. Поэтому, например, изменение позиции подлежаще­го для того, чтобы оно выражало рему, возможно лишь в относитель­но редких случаях с помощью особых конструкций. В основном для выражения смыслового членения используется набор лексических и грамматических средств: артикли, личные и указательные местоиме­ния и пр. В то же время и в английском языке для выражения тема- рематических отношений используется семантический словопорядок с нарастанием коммуникативной нагрузки. И здесь нередко в каче­стве подлежащего, стоящего в начале предложения, оказывается смысловая группа, выражающая тему. Наряду с этим используются и другие средства. Для выражения ремы — это неопределенный артикль, наличие отрицания, обычно притягивающего логическое ударение, наличие показателей темы в противоположном конце предложения, большая семантико-контекстуальная нагрузка смысловой группы по сравнению с остальными смысловыми группами, в устной речи — интонация, ударение. Для темы — это наличие предварительного упо­минания в контексте или в речевой ситуации, наличие определенно­го артикля, личных, указательных, притяжательных местоимений, низкая семантико-^онтекстуальная нагрузка этой смысловой груп­пы. Кроме того, для определения тематичности или рематичности смысловой группы существенное значение имеет ее длина. Длинная ритмическая группа в сопоставлении с короткой притягивает jk себе логическое ударение, сигнализируя о рематичности. Но более важ­ным фактором такого определения служит синтаксическое оформле­ние компонентов смысловой структуры.

JI.A. Черняховская подробно анализирует этот фактор и вносит важные коррективы в традиционные представления о способах выра­жения тема-рематических отношений в английском языке. Анализ показывает, что прогрессивная последовательность не менее типична для английского языка, чем для русского. Различие состоит в том, что если в русском языке тема и рема имеют свободную синтаксическую реализацию, то в английском языке тема чаще всего выражается под­лежащим. Исследование показало, что тематичность или рематичность смысловой группы зависит, помимо наличия известных формальных показателей, от наличия или отсутствия предварительного упомина­ния или подразумевания смысловой группы. Уточняя эти положения, JI.A. Черняховская отмечает, что при наличии в подлежащем формаль­ных тематических указателей рема выражается другими членами пред­ложения, занимающими конечную позицию в высказывании, и на­личием в такой конечной смысловой группе рематических указателей. При наличии в подлежащем формальных рематических показателей (подлежащее содержит «новое») оно воспринимается как рема только при отсутствии таких указателей в конце высказывания. В противном случае оно выражает тему, хотя наличие «нового» и в теме делает выс­казывание моноремой.

Особо отмечаются сравнительно немногочисленные случаи, когда подлежащее служит ремой, то есть наличие регрессивной смыс­ловой структуры. При этом возможно наличие в такой структуре ре­матического распространителя в конце высказывания, создающего второй рематический пик.

Следующий этап анализа должен ответить на вопрос, каковы причины использования таких регрессивных структур и чем диктует­ся выбор грамматического оформления ремы в прогрессивных струк­турах, в каких случаях она оформляется как член предложения, чья конечная позиция является нормой и при каких условиях — как пере­мещенное подлежащее. Ответ на этот вопрос дается исследовател ьни- цей на основе сопоставления разноязычных речевых структур одина­кового содержания, то есть путем сравнения текста и его перевода.

В последующих главах книги рассматриваются перестройки синтаксической структуры английского предложения при переводе для сохранения неизменным актуального членения предложения в русском оригинале.

Прежде всего, анализируются способы передачи в переводе раз­личных типов дирем. К первому такому типу относится нераспрост­раненное предложение в русском языке, где тема выражена сказуемым. При этом сказуемое может быть простым или составным. Такой тип смысловой структуры встречается довольно редко, поскольку обычно через глагол осуществляется предикация и глагол-сказуемое обладает значительной коммуникативной (то есть рематической) нагрузкой. Семантическая весомость тематических глаголов в диреме различна. Здесь можно выделить несколько групп.

К первой группе относятся глаголы, выражающие статическое положение предмета или лица в пространстве и обладающие наимень­шей семантической весомостью. К таким глаголам относятся глаголы типа «быть, иметься, находиться, лежать, сидеть, стоять» и т.п. При переводе на английский язык рематическая смысловая группа выра­жается в подлежащем, сохраняющем конечную позицию. Это дости­гается за счет использования в английском варианте конструкций с there: there is, there lies, there stands и т.п., позволяющих сдвинуть под­лежащее в конец предложения. Например: «Было много споров — There were many discussions». Таким образом, и в русском, и в английс­ком вариантах высказывания компоненты информационной струк­туры располагаются по принципу нарастания коммуникативной на­грузки к концу высказывания.

Вторую группу тематических глаголов составляют «бытийные» глаголы (наличие, существование, передвижение в пространстве, об­щение). Таковы глаголы «бежать» (существовать + быстро передви­гаться), «спать» (существовать + находиться в состоянии сна) и т.п. Преобразование речевой структуры при переводе в этом случае зави­сит от того, какой глагол подбирается в английском варианте в каче­стве соответствия русскому глаголу этого типа. Если это глагол обще­го значения с незначительной семантико-контекстуальной весомос­тью, то перестройка способствует сохранению диремы при переводе. Соответствие с более конкретным значением, чем в оригинале тяго­теет к монореме и в английском варианте высказывание строится по иному принципу.

Другим видом перестройки русского предложения, в котором рема выражена в подлежащем, стоящим в конце, служит расширение семантики глагола при переводе. Такое положение подлежащего обыч­но неприемлемо для английского языка, и функцию ремы берет здесь на себя член предлсркения, который может стоять в конце. Чаще всего это второстепенный член предложения, стоящий в русском варианте в начале. Использование его в качестве ремы в конце английского пред­ложения вызывает необходимость найти из контекста еще одну смыс­ловую группу, которая могла бы выполнять функцию темы. Для тако­го преобразования удобными являются глаголы обладания, требую­щие после себя прямого дополнения. Один из наиболее удобных — это глагол to have как глагол наиболее широкой семантики. К нему обычно легко подобрать подлежащее из других тематических групп, оставляя при этом рему в конечной позиции. Такую же роль, как и глаголы широкой семантики, могут играть и конверсивы. И в этом случае тематическое подлежащее легко подразумевается из контекста. Например: «Раздается звук — That produces a sound».

Третью группу составляют редкие случаи, когда «тема» выска­зывания представляет собой конкретный глагол с большой семанти­ческой весомостью, для нейтрализации которой в русском языке ис­пользуется союз «и». Например: «Изумляла и удивительная выносли­вость Льва Николаевича — Не had extraordinary stamina». При отсут­ствии союза «и» большая семантическая весомость глагола делала бы его ремой, и высказывание воспринималась бы как регрессивная структура.

Описав преобразования диремы при простом глагольном ска­зуемом, Л.А. Черняховская переходит к рассмотрению аналогичных структур с составным сказуемым. Предикативная часть сказуемого довольно широко используется в русском тексте в качестве начально­го тематического элемента, когда рема, выраженная подлежащим, на­ходится в обычной конечной позиции. В английском переводе рема оформляется в этом случае либо в дополнение, либо в предикативную часть составного сказуемого, сохраняя ее конечную позицию и давая возможность выразить тему в подлежащем.

Перевод нераспространенных русских предложений, в которых тема выражена в подлежащем, не требует существенных перестроек.

Отмечаются лишь случаи структурных преобразований внутри ска­зуемого, номинализирующие сказуемое и удлиняющие его ритмичес­кую группу.

Последующие три главы книги посвящены способам передачи диремы в распространенном предложении, где любой член предложе­ния может обладать в русском языке как минимальной, так и макси­мальной коммуникативной нагрузкой. Понятно, что когда тема офор­млена как подлежащее, при переводе не возникает никаких противо­речий между семантическим словопорядком и грамматическим прин­ципом построения высказывания. Однако в таких предложениях мо­гут понадобиться изменения в группе сказуемого и в группах возмож­ных второстепенных членов. Так, в предложениях с одним второсте­пенным членом и простым глагольным сказуемым может происходить удлинение ритмической группы сказуемого, замена сказуемого глаго­лом более широкой семантики, замена простого сказуемого состав­ным. При составном сказуемом наиболее часто используется превра­щение составного сказуемого в глагольное, восстановление сказуемо­го из контекста при эллипсисе сказуемого в русском варианте, изме­нение порядка слов, если в русском варианте второстепенный член :тоит между подлежащим и сказуемым или между компонентами ска­зуемого. При наличии в предложении нескольких второстепенных шенов чаще всего их синтаксическое оформление в переводе не ме­лется, но в английском варианте они могут изменять позиции. Рас­сматриваются различные случаи сохранения или изменения порядка следования отдельных видов второстепенных членов в тексте перево­да. Как и во всех разделах книги все положения иллюстрируются убе­дительными примерами реальных переводов, не оставляющими ка- :их-либо сомнений в правильности предлагаемых выводов.

Анализ способов передачи диремы в распространенном пред- ожении завершается рассмотрением случаев, когда в русском вари- нте тема выражается в сказуемом или во второстепенном члене пред- ожения. В первом случае эта смысловая группа может получить син- аксическое оформление тематического английского подлежащего в ачальной позиции или такое подлежащее вводится из контекста и омещается в начале, но уже после члена- распространителя, кото- ый в русском варианте следует за сказуемым. Во втором случае обыч- о требуются более серьезные грамматические перестройки. Рассмат- иваются несколько типичных моделей таких перестроек. В первой модели происходит оформление начального русского обстоятельства в английское тематическое подлежащее, что влечет за собой также из­менение оформления рематических структур в такие члены предло­жения, чья конечная позиция будет грамматически оправдана. При этом русское рематическое подлежащее может оформляться английс­ким дополнением, предикативом или его частью. Особенно часто эта модель применяется в отношении русских безличных структур с на­чальным второстепенным членом предложения. Во второй модели в английское тематическое подлежащее преобразуется начальное рус­ское дополнение. К третьей модели отнесены случаи, когда при пере­воде из контекста вводится тематическое английское подлежащее. Здесь рассматриваются также различные перестройки рематического элемента, связанные с применением такой модели. В четвертой моде­ли используется конструкция с there при сохранении конечной пози­ции ремы, при чем синтаксическое оформление ремы может сохра­няться или изменяться. И, наконец, пятая модель предполагает ин­версию сказуемого в английском предложении, чтаоказывается воз­можным при глаголе, выражающим статическое положение в про­странстве. В целом в этих разделах книги дается исчерпывающее опи­сание способов передачи диремы в русско-английских переводах.

Столь же фундаментально разбираются способы сохранения в переводе моноремы. При этом обнаруживаются два основных случая. В первом случае используются такие же модели преобразований, как и при переводе дирем. Во втором случае рематическая смысловая груп­па сохраняет синтаксическое оформление подлежащего и перемеща­ется в начальную позицию. Чтобы и в начальной позиции сохранить ее рематическую функцию английский язык использует дополнитель­ные средства рематизации: неопределенный артикль, искусственное удлинение группы подлежащего либо путем перестроек внутри его, либо путем добавления тематической информации, взятой из контек­ста, а также использование пассивной конструкции, что способствует притяжению логического ударения к подлежащему. Поскольку в та­ких случаях характер преобразований резко отличается от способов перевода дирем всегда важно определить, является ли русское предло­жение диремой или моноремой.

Заключительные разделы работы JI.A. Черняховской посвяще­ны некоторым особым случаям сохранения смысловой структуры при переводе. И здесь результаты проведенного исследования вносят вклад, как в теорию актуального членения предложения, так и в теорию пе­ревода и переводческую практику. Прежде всего, вводится понятие «двухступенчатая рема». Речь идет о русских структурах, где за рема­тической смысловой группой в конечной позиции стоит еще атрибут в виде группы прилагательных, причастного или деепричастного обо­рота, который в силу своей позиции притягивает логическое ударе­ние, создавая вторую рематическую группу. Двухступенчатая рема встречается и в диремах и в моноремах. При переводе на английский язык в обоих случаях преобразования осуществляются по тем же мо­делям, которые были описаны выше. При этом, несмотря на измене­ние синтаксического оформления собственно ремы, вторая ремати­ческая ступень остается атрибутом к первой, но имеющей уже новое синтаксическое оформление.

В передаче двухступенчатой диремы в структуре второй ступе­ни ремы возможны некоторые синтаксические изменения. Если в рус­ском варианте развернутый атрибут представляет собой придаточное предложение, в переводе оно может быть свернуто в словосочетание и наоборот словосочетание может развертываться в предложение. Не­редко вторая рематическая ступень развертывается вообще в отдель­ное предложение, сохраняя свою роль в общей информационной структуре как атрибут ремы предшествующего предложения. Этот слу­чай иллюстрируется таким примером: «Похоже, что в 1908 году нам действительно был нанесен визит из космоса — непонятный по за­мыслу, трагический по исходу, но грандиозный по значению — So perhaps our planet was visited from outer space in 1908. The purpose of this visit is unclear, its outcome disastrous, and its scientific implications enormous».

В этом примере мы видим результаты преобразований в пере­водимой диреме: тематическое подлежащее выведено из контекста, его распространитель перемещен к концу предложения, русское подле­жащее, сохранив конечную позицию, превратилось в часть сказуемо­го, коммуникативная нагрузка по-прежнему возрастает к концу пред­ложения. Однако вторая ступень ремы, которая в русском варианте была приложением, в английском варианте оформляется как незави­симое предложение с несколькими однородными предикатами.

Некоторые особенности отмечаются и при переводе двухступен­чатых монорем. Здесь помимо перемещения рематического подлежа­щего к началу высказывания, меняется еще и синтаксическое оформ­ление второй ступени ремы — она становится таким членом предло­жения, конечная позиция которого оправдана грамматически. Таким образом, в английском варианте двухступенчатой моноремы появля­ются две рематические вершины — в начале и в конце высказывания.

Значительный теоретический и практический интерес представ­ляют результаты анализа способов перевода русских структур, кото­рые JI.A. Черняховская называет двухвершинными. Имеются в виду высказывания, где помимо конечного рематического пика образуется еще одна рематическая вершина в начале высказывания, имеющая значительную коммуникативную нагрузку. Ее рематичности обычно способствует инверсия какого-либо члена предложения в начальную позицию. Наличие двух рематических пиков придает высказыванию некоторую эмоциональность, эффект «приподнятости» текста. При переводе имеют место различные синтаксические перестройки, а сти­листический эмоциональный эффект снимается.

В работе подробно описываются основные случаи преобразо­вания таких структур при переводе. В ходе анализа широко использу­ются материалы правки переводов с русского языка на английский, выполненной профессиональными редакторами-англичанами. Эта правка дает представление о стилистических различиях газетно-пуб- лицистических текстов в двух языках, требующих снижения «припод­нятости» русского оригинала при переводе.

Наиболее частый вид преобразований подобных структур — это перемещение начальной рематической группы в конечную позицию. Если переводчик пытается сохранить структуру с начальной позици­ей такой группы, редактор неизменно устраняет двухвершинность и эмоциональность, перенося первый рематический пик в конец выс­казывания. Например: «Но только десять лет назад он стал тем танцо­ром, которого теперь знают зрители». Вот как это русское предложе­ние перевел переводчик: «And it is only ten years ago when he became known as a dancer». А вот правка редактора: «And he has been known as a dancer for only 10 years».

Отмечаются также случаи перемещения русского начального рематического пика в неконечную позицию, взаимной перемены при переводе первого и второго рематических пиков, помещения первого пика между двумя ступенями второго. Особо отмечаются переводы, в которых модель речевой структуры может сохраняться. Наглядно до­казывается, что синтаксическое оформление перемещаемых смысло­вых групп может сохраняться или изменяться в зависимости от их лек­сического наполнения и от подбираемого в переводе глагола и воз­можностей его управления последующей смысловой группой.

Описав таким образом всевозможные перестройки при пере­воде смысловой структуры русского предложения, JI.A. Черняховс­кая обращается к проблемам перевода более крупных речевых еди­ниц, обладающих единой смысловой структурой. И здесь обнаружи­вается, что высказывания объемом больше предложения обладают такой же информационной структурой, как и предложение. Среди таких сложных смысловых единств также имеются диремы и моноре­мы, а при переводе внутри них отмечаются случаи членения и объе­динения входящих в их состав предложений. При этом диремы, в об­щем, переводятся по тем же моделям, что и диремы, вмещающиеся в пределы одного предложения.

Приводятся многочисленные примеры свертывания предложе­ний в словосочетания и развертывания словосочетаний в отдельные предложения. Например: (а) «Многие сомневаются, достижима ли психическая перестройка — Many people doubt the possibility of mental reshaping»; (б) «Это исключительно чуткий инструмент, передающий малейшее душевное движение музыканта — The instrument is extremely sensitive. It conveys the musician's slightest change of mood». При этом отмечается, что во многих случаях подобные перестройки не являют­ся обязательными, и в переводе синтаксическая структура может со­храняться.

Затем рассматриваются способы перевода высказываний объе­мом больше предложения, целиком содержащих новую информацию. И здесь используются те же модели, что и в передаче моноремы в пре­делах одного предложения. Отмечаются особенности передачи про­стой моноремы, моноремы с двухступенчатой ремой и двухвершин­ной моноремы.

В первом случае рематический пик выносится в начало англий­ского высказывания и имеет минимальную коммуникативную нагруз­ку, а в конце высказывания образуется второй рематический пик. На­пример: «Там, где ленинградцы находили бракшун, им попадались старые, полуистлевшие гнезда белок-летяг. Неужели это забайкальс­кое мумие — помет этих зверьков — Half-decayed squirrel nests were found near the brakshun suggesting that the transbaikalian mummy was the droppings of the squirrel». При переводе двухступенчатой моноремы пер­вая ступень русской моноремы становится начальным рематическим пиком английской моноремы, а вторая ступень — ее конечным пи­ком: «Главный потребитель электроэнергии в СССР — промышлен­ность. На ее долю приходится около трех четвертей всех электроэнер­гетических затрат — Industry eats up three quarters of the country's electric power». При переводе двухвершинных монорем одна из вершин в анг­лийском варианте лйквидируется, чем достигается снятие стилисти­ческой «приподнятости» русского варианта: «Тунгусский метеорит — так названо странное космическое тело, вторгшееся в земную атмос­феру над Сибирью 30 июня 1908 года — The Tungus meteorite is the name given to the strange cosmic body that invaded the Earth's atmosphere over Siberia on June 30,1908». Описание перестроек при переводе высказы­ваний объемом больше предложения завершается примерами постро­ения начального абзаца, характерного для английского публицисти­ческого стиля. Этот стиль отличается большей сжатостью и лаконич­ностью, чем русский, в нем гораздо больше монорем. Поэтому при переводе наблюдается тенденция к объединению предложений рус­ского варианта с превращением их в одну монорему, до предела насы­щенную информацией. Например: «Исследуются и другие разновид­ности мумие. К работе подключились специалисты различных про­филей: помимо врачей еще и физики, химики, биологи — Other varieties of mummy are also being investigated by physicists, chemists and biologists». В этом примере две русские фразы имеют одну тему, выраженную си­нонимами, объект сообщения здесь — «исследование». В английском варианте рема первой фразы образовала первый рематический пик, рема второй фразы — конечный рематический пик, при общей теме, расположенной между этими двумя рематическими вершинами.

В английской газетной статье особую роль играет начальная фраза, вмещающая суть сообщения, наиболее важное в нем. Она обыч­но имеет структуру моноремы (начинается рематическим пиком, име­ющим синтаксическую реализацию подлежащего). В русском языке содержанию такого зачина соответствует содержание первого абзаца статьи, состоящего из нескольких предложений. При переводе они объединяются в одно высказывание со структурой моноремы, где смысловая группа, выражающая суть этого речевого отрезка, оформ­ляется как рематическое подлежащее — начальный рематический пик. Например: «Производством картины «Ватерлоо» занималась италь­янская фирма «Дино ди Лоурентис чинематографика» при содействии студии «Мосфильм». Авторы сценария — французский драматург Жан Ануй и англичанин Гарри Крэг. Главный оператор фильма — Арман- до Маннуци, художник Марио Габулья. Осуществлял постановку на­родный артист СССР Сергей Бондарчук (он участвовал также в со­здании сценария) — An impressive cast of International film—makers has come together to make the film 'Waterloo' — produced by the Italian Dino de Laurentis Cinematographica, in cooperation with the Soviet studio Mosfilm and directed by Sergey Bondarchuk, the man who made 'Wkr and Peace'; script co-authored by the French writer Jean Anuill and Harry Craig of Britain, camerawork by Armando Mannuzzi and set designs by Mario Garbuglio — both Italians». Эти наблюдения об особенностях структу­ры абзаца в английском газетном тексте представляют большой ин­терес для теории и практики перевода и для общей лингвистики тек­ста. Можно считать, что выделение сути сообщения путем вынесе­ния ее в начальный рематический пик при синтаксической реализа­ции этой смысловой группы в подлежащее является особенностью публицистического стиля в английском языке.

В заключительном разделе книги кратко характеризуются случаи, когда принадлежность получателя перевода к другой куль­туре вызывает необходимость в изменении информации, переда­ваемой на другой язык. Подобное изменение может заключаться в сужении или расширении смысловой структуры при переводе. В разделе приводятся интересные примеры часто встречающихся типов такого расширения: объяснение реалий, незнакомых ново­му получателю, объяснение исторической ситуации, замена при­вычного обозначения денотата другим названием, принятым в дру­гом языке, расшифровка и уточнение используемых в исходном тексте понятий. Во всех таких случаях факты, затронутые в тексте мимоходом, выделяются, чтобы обратить на них внимание непос­вященного получателя, что влечет за собой расширение смысло­вой структуры высказывания.

Реже наблюдается сужение передаваемой информации. Здесь упоминаются случаи устранения объяснения реалий оригинала или самих реалий, а также опущение объяснений, уточняющих английс­кие реалии в русском тексте. Особо разбираются способы передачи в переводе многочисленных клише, столь характерных для публицис­тического стиля. Приводятся примеры замены, объяснения и устра­нения клише, не имеющих точных эквивалентов в языке перевода.

Подводя итоги этому краткому обзору содержания книги JI.A. Черняховской, можно отметить, что в ней исследован важнейший ас­пект преобразований синтаксической структуры при переводе, свя­занный с передачей компонентов информационной структуры выс­казывания.

Хотя исследование проводилось на материале русско-английс­ких переводов, порученные результаты представляют несомненную ценность для выявления роли смысловой структуры текста при выбо­ре варианта перевода и в других комбинациях языков. В целом, работа может служить образцом научного исследования, не только вносяще­го вклад в развитие лингвистической теории перевода, но и дающего богатый материал для более углубленного собственно лингвистичес­кого анализа такого сложного явления, как тема-рематические отно­шения в текстах разного типа. Еще один убедительный пример того, что не только лингвистика может много дать теории перевода, но ис­следования перевода могут много дать и самой лингвистике.

ПЕРЕВОДОВЕДЧЕСКИЕ РАБОТЫ Л .К. ЛАТЫШЕВА

Активно работает в области теории перевода отечественный уче­ный-германист Лев Константинович Латышев. Переводоведческие взгляды Л .К. Латышева наиболее полно отражены в двух опубликован­ных им книгах: «Курс перевода. Эквивалентность перевода и способы ее достижения» (1981 г.) и «Перевод: проблемы теории, практики и мето­дики преподавания» (1988 г.). Уже в этой второй книге очевидно стрем­ление автора использовать положения теории перевода в качестве науч­ной базы для подготовки будущих переводчиков. Эта практическая ори­ентация получила дальнейшее развитие в двух других книгах «Техноло­гия перевода» (2000 г.) и «Структура и содержание подготовки перевод­чиков в языковом вузе» (в соавторстве с В.И. Провоторовым, 1999 п).

В центре научных интересов Л.К. Латышева находится пробле­ма переводческой эквивалентности. Он предлагает свою классифика­цию концепций эквивалентности, различая при этом несколько кон­цепций. 1. В концепции формального соответствия акцент делается на передаче при переводе всего, что поддается передаче (в том числе, по мере возможности, и структуры исходного текста). Такой подход реализуется в переводах, традиционно называемых «буквальными». 2. В концепции нормативно-содержательного соответствия на первый план выдвигается требование передачи всех существенных элементов содержания исходного текста при соблюдении нормы ПЯ. Подобную концепцию, по мнению Л.К. Латышева, выдвигал, например, Мар­тин Лютер в знаменитом послании «Об искусстве перевода». 3. В кон­цепции полноценного (адекватного) перевода, авторами которой пред­лагается считать А.В. Федорова и Я.И. Рецкера, приоритет отдается двум требованиям: исчерпывающей передаче (смыслового) содержа­ния исходного текста и передаче этого содержания равноценными средствами. 4. В концепции динамической (функциональной) экви­валентности, предложенной Ю. Найдой, во главу угла ставится экви­валентность реакций того, кто получает сообщение через переводчи­ка, и того, кто получает текст на исходном языке. Можно заметить, что, создавая свою классификацию, J1.K. Латышев прошел мимо дес­криптивных концепций эквивалентности, которые не выдвигают ни­каких нормативных требований, а описывают степень смысловой бли­зости с исходным "текстом, обнаруживаемую у реально выполненных переводов.

Подвергая анализу определения эквивалентности перевода, выд­вигаемые в рамках указанных концепций, Л.К. Латышев критически оценивает первые три теории, считая, что они не отражают реальный процесс перевода (концепция формального соответствия), где пере­водчик постоянно жертвует многими формальными элементами, не раскрывает используемых понятий («содержание», «равноценные средства» и пр.) и не предлагают какой-либо ранговой иерархии эле­ментов текста, которая определяла бы, какие элементы текста надо передать точно, а какие можно модифицировать или опустить.

Более логичной представляется Л.К. Латышеву концепция ди­намической (функциональной) эквивалентности. Однако он полага­ет, что понятие «равенство реакций» получателей текстов исходного и переводящего требует уточнений, поскольку само понятие реакции не­достаточно ясно и нет способа измерить и сравнить две таких реак­ции. Кроме того, должны сравниваться не реальные индивидуальные реакции получателей, которые зависят от субъективных факторов и не могут быть мерилом качества перевода, а некие усредненные «лин- гвоэтнические» реакции, получаемые путем «вычитания» из потенци­альных реальных реакций коммуникантов, обусловленных личными убеждениями, опытом, эмоциональным типом получателя текста и т.п. Такая лингвоэтническая эквивалентность достигается путем создания эквивалентных исходных позиций для восприятия интеллектуальной и эмоциональной оценки получаемого текста, а какой будет индиви­дуальная реакция на этот текст зависит от личных качеств получателя.

Развивая концепцию динамической эквивалентности, Л.К. Ла­тышев указывает, что переводчик строит прогноз лингвоэтнической реакции носителей ПЯ на основе факторов, которые обусловливают эту реакцию. К таким факторам относятся содержание текста, знание предмета высказывания, ситуация общения, знание культурно-исто­рических традиций и лингвистических норм. При этом важное место занимает именно содержание (исходного) текста, а все остальные фак­торы учитываются в процессе перевода на фоне содержания текста, применительно к тексту. Тем самым в концепции динамической эк­вивалентности, всецело ориентированной на реакцию получателя, привносится обращение к тексту, который оценивается с точки зре­ния способности вызвать ту или иную реакцию. Потенциальная реак­ция получателя рассматривается как некоторое свойство текста, а ре­альная реакция как реализация этого свойства.

Таким свойством текста является его функция — назначение тек­ста в соответствии с коммуникативной целью отправителя, способ­ность текста вызвать определенный коммуникативный эффект (реак­цию) у его получателя. Функция — это потенциальное воздействие на адресата, а содержание текста — это тот материал, с помощью которо­го это воздействие осуществляется. При этом «содержание» трактует­ся очень широко как совокупность воздействующих на нас элементов текста. При этом текст с одним и тем же содержанием может иметь разные функции. В переводе «обмен» текстов и их единиц происходит в первую очередь по функции.

Учитывая соотношение функции текста с его содержанием, J1.K. Латышев предлагает различать два типа переводческой экви­валентности. Все фразы, функционирующие в речи, подразделя­ются на функциональные и функционально-содержательные. К функциональным фразам относятся стандартные речевые форму­лы, используемые в стандартных ситуациях с целью вызвать опре­деленную стандартную реакцию. Они напоминают сигналы, кото­рые непосредственно вызывают реакцию получателя.

В функционально-содержательных фразах функция реализует­ся через содержание. В них, в отличие от чисто функциональных фраз, содержание представляет самостоятельную коммуникативную цен­ность, и его изменение ведет к изменению функции фразы.

Соответственно предлагается различать функциональную и функционально-содержательную эквивалентность. При переводе функциональных фраз важно сохранить их функцию, а содержание может совпадать или не совпадать. Так переводятся предупредитель­ные надписи, команды, формулы речевого этикета и другие стандар­тные речевые формулы. В переводе функционально-содержательных фраз необходимо передать и функцию, и содержание. Здесь важно не только, какой коммуникативный эффект способна вызвать фраза, но и через какое содержание этот эффект достигается. Поэтому, даже если исходную функцию можно воспроизвести с помощью иного содер­жания, переводчик не должен этого делать. И только в тех случаях, когда по различным условиям невозможно передать в переводе и фун­кцию, и содержание, он частично или полностью жертвует содержа­нием. Функционально-содержательная эквивалентность является наиболее распространенным типом эквивалентности при переводе.

JI.K. Латышев пытается конкретизировать понятие эквивален­тности, выделяя различные виды содержания текста и пытаясь уста­новить градацию относительной важности каждого такого вида для достижения инвариантности содержания оригинала и перевода. Сле­дуя известным лингвистическим концепциям, он полагает, что содер­жание текста может члениться также, как и значение языкового зна­ка, и в нем следует различать четыре компонента: денотативное, сиг­нификативное, содержание на уровне интерпретатора (прагматичес­кое) и внутрилингвистическое значения. При этом отмечается, что первые два вида содержания существуют как на уровне языка, так и на уровне речи, а последние два вида становятся элементом содержа­ния только в речи. Кроме учета видов содержания при анализе пере­водческой эквивалентности предлагается также учитывать предмет­ную ситуацию (то есть ситуацию, о которой говорят и пишут) и ситу­ацию общения (то есть ситуацию, в которой происходит общение).

Виды содержания в зависимости от их роли в выражении функ­ции текста могут играть различную роль при обеспечении инвариант­ности содержания перевода содержанию оригинала. Предлагается раз­личать инвариантные (обязательно сохраняемые), инвариантно-вари­ативные (не могут быть опущены, но могут быть заменены близкими элементами), вариативные (могут быть свободно заменены, а то и опу­щены) и пустые (не участвующие непосредственно в формировании коммуникативного эффекта) элементы содержания.

Функция текста (его коммуникативное задание) формирует со­держание, выдвигая на первый план одни элементы значений языко­вых знаков и заставляя «уйти в тень» другие. Иными словами, инвари­антные элементы содержания являются производными функций тек­ста. В связи с этим предлагается условная классификация функций текста (иначе функций речи), которая во многом совпадает с извест­ной классификацией Р. Якобсона, основанной на компонентах ком­муникативного акта, но не имеет какого-либо развернутого теорети­ческого обоснования. По J1.K. Латышеву, классификация функций включает информативно-логическую, эмотивную, побудительную, маркировочную (названия, лозунги, афоризмы и пр. — своеобразные опознавательные знаки для обозначения предметов и явлений) и кон­тактную функции. При этом следует учитывать, что в большинстве случаев высказывания и тексты полифункциональны и коммуника­тивное задание не сводится к совокупности речевых функций, а отра­жает способ реализации коммуникативной цели, а также и такие ком­поненты, как композицию текста, последовательность подачи содер­жания, ритмико-интонационный рисунок. В сохранении совокупно­сти функциональных характеристик текста, его коммуникативного задания и состоит, по мнению Л.К. Латышева, инвариант перевода. При этом коммуникативное задание трактуется как соотношение со­держания с ситуативным контекстом и приравнивается к смыслу тек­ста. Если ситуативный контекст получателя перевода не совпадает с ситуативным контекстом, на который ориентировался отправитель исходного текста, переводчик бывает вынужден целенаправленно ви­доизменять содержание текста перевода, чтобы сохранить соотноше­ние между ситуативным контекстом и содержанием.

Развивая свою концепцию эквивалентности, Л.К. Латышев пы­тается более четко сформулировать требования, которым должен удов- 1етворять перевод, чтобы быть признанным эквивалентным или во- )бще считаться переводом, что для Л. К. Латышева представляется рав- юзначным. (Любопытно, что здесь он не замечает логической неувяз- си: текст, который уже на каком-то основании именуется переводом, 1уждается еще в дополнительных условиях, чтобы «считаться перево­дом».) Исходным пунктом его концепции является постулат, что пе­ревод существует для удовлетворения определенной общественной по- ребности: сделать возможной двуязычную коммуникацию, как мож- ю ближе уподобив ее коммуникации «одноязычной». Для этого не- бходимо, как уже указывалось, обеспечить в переводе сохранение егулятивного воздействия на адресат, достижение определенного ком- [уникативного эффекта, который может результироваться в (новых) наниях, эмоциональном состоянии, поступках и т.п. Важно подчер- нуть, что имеется в виду лишь нейтрализация тех препятствий для эвпадения коммуникативного эффекта в оригинале и переводе, ко- эрые характерны именно для двуязычного общения и возникают :ледствие лингвоэтнического барьера между участниками коммуни­кации — расхождения в языках, закономерностях их функционирова­ния и культурах. Различия же социально-групповые и индивидуаль­ные преодолеваются, как и при одноязычной коммуникации, самими участниками общения. Перевод — это чисто лингвоэтническая рет­рансляция, и эквивалентность речевого воздействия ИТ и ПТ заклю­чается не в равноценности воздействия того и другого на каждого кон­кретного адресата, & в максимально возможной равноценности линг- воэтнических предпосылок для такого воздействия. Реально равный эффект мог бы возникнуть лишь в том случае, если бы среди получа­телей оригинала и перевода оказались люди с идентичными индиви­дуально-личностными свойствами.

Коммуникативный эффект возникает в результате взаимодей­ствия текста и коммуникативной ситуации, которая складывается из факторов общечеловеческого, индивидуального, социально-группо­вого и лингвоэтнического характера. В разных коммуникативных си­туациях один и тот же текст вызывает разные коммуникативные эф­фекты. Взятый вне коммуникативной ситуации, текст является носи­телем определенного класса потенциальных коммуникативных эффек­тов, которые и составляют его функцию. Различия в коммуникатив­ных ситуациях носителей разных языков проявляются, в первую оче­редь, в том, что один из них понимает речь на своем языке, а другой не понимает. В процессе перевода нейтрализуется различие лингвоэтни- ческой коммуникативной ситуации, в результате чего переводной текст должен стать носителем того же класса потенциальных коммуника­тивных эффектов, что и исходный текст. Лингвоэтническая часть ком­муникативной ситуации исходного текста, которую предлагается име­новать лингвоэтнической коммуникативной компетенцией, прирав­нивается к лингвоэтнической коммуникативной компетенции текста перевода путем внесения в этот текст «компенсирующих расхождений» с тем, чтобы взаимодействие коммуникативной ситуации и текста было бы одинаковым для получателей исходного и переводного сообщений.

Таким образом, первое требование к переводному тексту зак­лючается в том, что он должен быть коммуникативно эквивалент­ным к исходному тексту в том смысле, что у адресатов исходного и адресатов переводного текста должны быть равноценные объектив­ные (то есть отвлеченные от их индивидуально-личностных свойств) предпосылки для восприятия сообщения в его двух вари­антах и реакции на него.

Однако одной коммуникативной эквивалентности недоста­точно, чтобы признать переводной текст оптимальным вариантом исходного текста. JI.К. Латышев выдвигает еще два требования, ко­торым должен удовлетворять перевод: максимально возможная се- мантико-структурная близость исходного и переводного текстов и отсутствие «компенсирующих» отклонений от исходного текста, выходящих за пределы допустимой меры переводческих преобра­зований. Он понимает, что перевод должен не только обеспечивать равный коммуникативный эффект, но и достигать этого тем же спо­собом, что и оригинал. Отсюда требование семантико-структур- ной близости. Однако эти два требования нередко противоречат друг другу: коммуникативная эквивалентность часто может быть достигнута лишь за счет всевозможных переводческих преобразо­ваний, нарушающих семантико-структурное подобие перевода оригиналу. Напомним, что, по Л.К. Латышеву, «компенсирующие расхождения» текстов оригинала и перевода являются обязатель­ным условием достижения эквивалентности при переводе. Требо­вание равенства коммуникативного эффекта, несомненно, более сильное, и, выполняя его, переводчик может пойти на весьма се­рьезные отклонения от текста оригинала, и в каждом случае такие отклонения могут оказаться теоретически и практически оправдан­ными.

Провозгласив приоритет коммуникативного эффекта и необ­ходимость различного рода преобразований при переводе для его до­стижения, Л.К. Латышев столкнулся с необходимостью как-то огра­ничить произвол переводчика. Он указывает, что существуют и дру­гие способы воспроизведения коммуникативной функции оригина- па (пересказы, рефераты), которые можно назвать (вслед за О. Каде) «адаптивным переложением» и которые следует отличать от перево­да. Следует каким-то образом обозначить границу переводческих пре­образований, чтобы не дать переводчику, даже с самими благими на­мерениями, выйти за рамки перевода и фактически осуществить адап­тивное переложение.

Именно поэтому Л. К. Латышев вводит третье требование к эк­вивалентному переводу: не выходить за пределы допустимой меры пе- >еводческих преобразований. Он признает, что определить, что пред- :тавляет собой эта «мера» очень трудно. По-видимому, этот вопрос должен решаться по-разному в разных видах перевода: преобразова­ния, допустимые в художественном переводе, могут оказаться непри­емлемыми при переводе газетной публицистики и еще менее умест­ными при переводе научно-технических текстов и т.д. Все же JT. К. Ла­тышев полагает, что можно назвать некоторые недопустимые преоб­разования, даже если они мотивированы стремлением преодолеть лингвоэтнический барьер. В частности, недопустима в переводе за­мена предмета высказывания: описываемой ситуации, событий, дей­ствующих лиц, предметов за исключением названий предметов и яв­лений, употребляемых в оригинале аллегорически или метафоричес­ки. Несмотря на эти оговорки, которые вряд ли можно признать дос­таточно четкими и убедительными, неопределенность понятия «до­пустимая мера преобразований» остается наиболее слабым звеном в концепции Л.К. Латышева.

Отметив существование в истории перевода таких явлений, как буквальные и вольные переводы, не отвечающие трем выдвинутым им требованиям, Л.К. Латышев полагает, что современная общественная практика отвергла подобные крайние истолкования перевода. Он счи­тает, что этому способствовало более четкое осознание специфики смежных видов языкового посредничества и что дальнейшая диффе­ренциация языкового посредничества поможет обществу осознать, что многое из того, что ошибочно приписывается переводу, в действитель­ности относится к другим видам лингвопосреднической деятельнос­ти с иным общественным заказом, иной мотивацией.

Общую концепцию эквивалентности перевода Л. К. Латышев до­полняет рассмотрением способов ее достижения. Он анализирует со­отношение значений языковых единиц ИЯ и ПЯ и приемы перевода, обусловленные различными видами такого соотношения, на уровне выделенных ранее компонентов содержания: денотативного, сигни­фикативного, на уровне интерпретатора и внутриязыкового. Этот ана­лиз подкрепляется богатым иллюстративным материалом и представ­ляет несомненный теоретический и практический интерес. Характер­но, что, наряду с опубликованными переводами, Л.К. Латышев часто предлагает собственные варианты перевода, более полно отвечающие отстаиваемым теоретическим положениям.

На основе своей концепции переводческой эквивалентнос­ти Л.К. Латышев решает и общую проблему переводимости. Он по­лагает, что переводимость — это не абсолютная, а статистическая категория: в целом, любой текст принципиально переводим, но в нем могут оказаться некоторые элементы, которые не могут быть полностью воспроизведены в переводе. Такой статистический ха­рактер эффективности свойствен и одноязычной коммуникации, где также по разным причинам могут иметь место моменты непол­ного понимания между отправителем и получателем. При обще­нии через лингвоэтнический барьер эта эффективность, естествен­но, может иногда снижаться, что не дает основания говорить о не­возможности перевода, как нельзя, ссылаясь на неизбежные мо­менты недопонимания, отрицать возможность речевой коммуни­кации вообще. Можно заметить, что сопоставление с одноязыч­ной коммуникацией выглядит весьма уместно и убедительно, но некоторые формулировки в рассуждениях автора дают основание заключить, что он разделяет традиционное заблуждение, что пере- водимость должна означать возможность полного совпадения со­держания текстов оригинала и перевода.

J1.K. Латышев полагает, что из двух частей лингвоэтнического барьера — языковой и этнокультурной — легче преодолевается пер­вая. В целом, можно утверждать, что значения языковых единиц мо­гут быть переданы в переводе, хотя и не с одинаковой полнотой. По мнению Л.К. Латышева, денотативное содержание закономерно пе­редаваемо в переводе, что вытекает из единства реального мира для всех людей. Сигнификативное содержание, под которым понимают­ся коннотации, отражающие культурно-исторические традиции гово­рящего коллектива, носят специфический характер. Но поскольку общие принципы возникновения сигнификативных коннотаций и их употребления одинаковы у всех народов (во всех языках есть свои сим­волы красоты, трусости, ума, глупости, высшей степени белизны, ху­добы и т.п.), то возможны адекватные замены, перевод коннотаций в денотативные значения (старая лиса — старый хитрец), раскрытие коннотаций в примечаниях и другие достаточно успешные способы их передачи в переводе.

Что касается содержания на уровне интерпретатора, то здесь предлагается различать интерпретатора-отправителя и интерпретато­ра-получателя. Индивидуально-авторское содержание языковых еди­ниц достигается путем помещения языковой единицы в контекст, не согласующийся с ее словарным значением, — прием, который вполне воспроизводим в любом языке. Содержание на уровне интерпретато­ра-получателя остается за рамками собственно текста. В случае необ­ходимости переводчик вводит это содержание непосредственно в текст или подает его в подстрочных примечаниях.

Более сложной представляется передача внутриязыкового со­держания в тех случаях, когда в этом ощущается необходимость, по­скольку оно получило в тексте высокий функционально-коммуника­тивный ранг. Здесь в зависимости от способа функционального ис­пользования внутриязыкового содержания степень переводимости может варьироваться от успешного использования адекватных замен до полного отказа от воспроизведения данного элемента оригинала.

Этнокультурный барьер может в наибольшей степени сказывать­ся на эффективности двуязычной коммуникации, обуславливая резко различное отношение носителей ИЯ и носителей ПЯ к одним и тем же описываемым явлениям. Однако такого рода культурологическая непереводимость имеет временный, исторически-обусловленный ха­рактер. По мере сближения национальных культур сфера непереводи­мости вследствие расхождения культур все более сужается.

В практическом плане следует признать, что количество ком­муникативно-значимых элементов содержания, не поддающихся вос­произведению в переводе, неизмеримо меньше количества воспроиз­водимых элементов. Указав на это, J1.K. Латышев делает вывод, что эквивалентный перевод возможен и закономерен.

Помимо детального рассмотрения проблемы переводческой эк­вивалентности, в работе Л.К. Латышева затрагивается целый ряд бо­лее частных проблем перевода, таких, как понятие единицы перевода, классификация переводческих трансформаций, типология перевод­ческих ошибок, проблема оценки качества перевода, вопросы мето­дики обучения переводу и т.п. Особый теоретический интерес пред­ставляет его попытка смоделировать процесс перевода, осуществляе­мый переводчиком и недоступный непосредственному наблюдению.

Л.К. Латышев разделяет неоднократно высказывавшееся мне­ние, что перевод осуществляется двумя основными способами: «авто­матическим» использованием стандартных соответствий и созданием сложных трансформаций на основе уяснения смысла оригинала. К оп­тимальному переводу переводчик идет путем перебора и отсеивания неудовлетворяющих его вариантов. При этом предполагается, что про­цесс перевода осуществляется через трансформацию буквального пе­ревода, хотя бы в неявной форме всегда присутствующего в сознании переводчика. Именно этим Л .К. Латышев склонен объяснять появле­ние буквализмов даже у опытных переводчиков, когда по тем или иным причинам.(усталость, ослабление внимания, спешка и пр.) они начи­нают выдавать «промежуточный продукт».

Переводческое действие состоит из трех фаз: ориентирова­ние в условиях переводческой задачи, осуществления и контроля.

На фазе ориентирования происходит восприятие и осмысле­ние исходного высказывания. J1.K. Латышев разделяет мнение о том, что восприятие и осмысление текста переводчиком носит совершен­но особый характер. Обычный потребитель текста, как правило, це­ликом перерабатывает его в чувственные образы, не задерживая вни­мания на языковой материи. Переводчик же, в чью задачу входит мак­симальное воспроизведение семантико-структурных особенностей исходного текста, должен уметь видеть эти особенности, выделить элементы текста, обязательно подлежащие передаче в переводе, и менее функционально важные элементы, которые можно видоизме­нить или даже опустить.

На фазе осуществления переводчик создает первичный (бук­вальный) текст перевода с помощью прямых подстановок и трансфор­маций.

На фазе контроля переводчик как бы примеряет этот первич­ный текст к хорошо ощущаемой им лингвоэтнической коммуникатив­ной компетенции адресата перевода и путем «компенсирующих» мо­дификаций пытается избавиться от таких мест, которые затрудняют восприятие сообщения, вызывают неадекватный коммуникативный эффект. Последовательно перебирая промежуточные варианты, он достигает прекращения сигналов о «неблагополучии» того или иного отрезка издаваемого текста.

При этом обеспечивается не только равноценность коммуни­кативного эффекта, но и аналогичность в семантико-структурном плане, поскольку текст перевода порождается путем постепенных и строго мотивированных отступлений от семантики и структуры ис­ходного текста, отраженных в первичном варианте перевода. Нали­чие промежуточного более или менее буквального этапа в переводчес­ком процессе отмечается многими исследователями перевода. Но когда Л.К. Латышев утверждает, что при переводе всегда достигается адек­ватный коммуникативный эффект и семантико-структурная анало­гичность исходному тексту, он явно принимает желаемое за действи­тельное. Реально выполненные переводы нередко бывают достаточно далеки от такого идеала. Это следует признать, если мы хотим изучать реальную, а не воображаемую переводческую деятельность

Подводя итоги всему сказанному, можно сказать, что работы J1.K. Латышева вносят важный вклад в развитие современной теории перевода. Всесторонний анализ переводческой эквивалентности по­зволяет прояснить многие стороны этого сложного вопроса. Весьма ценным представля,ется применяемый автором социолингвистичес­кий подход к переводу как к деятельности, отвечающей особой обще­ственной потребности: обеспечить двуязычную коммуникацию, мак­симально приближенную к условиям обычной речевой коммуникации на одном языке. Такой подход позволяет убедительно раскрыть основ­ные задачи, возможности и ограничения перевода.

Необходимо заметить, что некоторые положения концепции Л.К. Латышева требуют дополнительной разработки. Особенно это касается третьего требования к переводческой эквивалентности — не выходить за пределы допустимой меры переводческих преобразова­ний.

Определение такой «допустимой меры» сталкивается с больши­ми трудностями. Недостаточно убедительным выглядит отождествле­ние понятий «перевод» и ««эквивалентный перевод». Несомненно, су­ществует множество переводов, которые по тем или иным причинам не полностью удовлетворяют требованиям эквивалентности, выдви­гаемым Л.К. Латышевым. Их можно признать «неэквивалентными», «плохими», но все же это переводы. По-видимому, понятие эквива­лентности у Л .К. Латышева носит оценочный характер и не может быть использовано для выделения класса объектов, именуемых «перевода­ми» и в разной степени достигающих оптимальной близости к исход­ному тексту. В упрек автору можно также поставить значительное ме­сто, которое в его рассуждениях занимают традиционные норматив­ные формулировки типа «переводчик должен», которые расходятся со стремлением современного переводоведения к объективному дескрип­тивному подходу к изучению феномена перевода.

Подобные дискуссионные замечания, которые можно продол­жить, лишь подчеркивают теоретическую значимость работы Л. К. Ла­тышева.

УСТНЫЙ ПЕРЕВОД -

КОНЦЕПЦИЯ Р.К. МИНЬЯРА-БЕЛОРУЧЕВА

Доктор педагогических наук Рюрик Константинович Минь- яр-Белоручев был известен своими работами по методике обуче­ния устному (в первую очередь, последовательному) переводу. В ос­новном, эти работы носили прикладной характер и содержали бо­гатый материал о построении курса обучения, методических при­емах и системах упражнений, которые должны были обеспечивать овладение навыками устного перевода. Однако уже в публикациях «Методика обучения перевода на слух» (1959 г.), «Пособие по уст­ному переводу» (1969 г.), «Последовательный перевод» (1969 г.) на­ряду с собственно методическими вопросами рассматривались и некоторые общетеоретические аспекты, как устного перевода, так и перевода вообще. Наиболее полно теоретические взгляды автора были изложены в книге «Общая теория перевода и устный пере­вод» (1980 г.), основные положения которой составляют вклад Р.К. Миньяра-Белоручева в развитие отечественной теории перевода. На ее содержании и будет основан наш обзор теоретической кон­цепции автора книги.

В самом начале книги формулируются некоторые исходные по­стулаты. Во-первых, наука о переводе рассматривается как самостоя­тельная наука на стыке лингвистики, психологии, семиотики и соци­ологии. Во-вторых, подчеркивается, что в книге пойдет речь не о пе­реводе в рамках какой-нибудь пары языков, а о проблемах общей тео­рии перевода, которые Р.К. Миньяр-Белоручев называет переводчес­кими универсалиями. В-третьих, особое внимание предполагается уделить проблемам, с которыми сталкивается устный переводчик. К таким проблемам относятся, по мнению автора, типы высказываний, информационный запас, смысловой анализ текста и знаковый спо­соб перевода. Уже из этого перечисления видна оригинальность ав­торской концепции^ намерение автора пользоваться наряду с обще­принятой терминологией и своими собственными терминами. Поми­мо указанной проблематики предполагается осветить «основные по­нятия перевода» — соответствия, инвариант, сообщение, единица пе­ревода, его способы, приемы и методы. С позиций современного пе­реводоведения такой список основных понятий теории перевода мо­жет показаться несколько произвольным и фрагментарным, но по этим вопросам теории в книге можно найти немало оригинальных идей

Исходные постулаты получают развернутое обоснование. Преж­де всего, указывается, что наука получает самостоятельность, если она имеет свой объект, предмет и терминологию. Наука о переводе отве­чает этим требованиям. Р.К. Миньяр-Белоручев не соглашается с теми переводоведами, которые относят перевод к области лингвистики, что, по его мнению, означает рассмотрение перевода в рамках сопостави­тельного изучения двух языков. В действительности же объектом на­уки о переводе является не язык, а процесс перевода, включенный в коммуникацию с использованием двух языков. И хотя процесс пере­вода составляет специфику такой коммуникации, ее центральное зве­но, науке о переводе приходится изучать и условия порождения ис­ходного текста, и условия восприятия переводного текста, и соци­альный статус коммуникантов, и речевую ситуацию, и различные со­путствующие явления, которые входят в сложное понятие «коммуни­кация с использованием двух языков», последнее и представляет со­бой объект науки о переводе. А моделирование этой коммуникации, накопленные о ней знания составляют предмет науки о переводе.

У науки о переводе есть и своя терминология: синхронный пе­ревод, буквализмы, соответствия, переводной текст и др. Таким обра­зом, есть три условия, позволяющие рассматривать науку о переводе как самостоятельную науку и тем самым не считать ее разделом язы­кознания. Хотя сам ход рассуждений может показаться не вполне убе­дительным (лингвистическая теория перевода отнюдь не сводится к сопоставлению двух языков и не претендует на объяснение всех сто­рон такого сложного явления, как перевод), его результат не вызывает сомнения и в современном переводоведении признание объектом те­ории перевода межъязыковой (или двуязычной) коммуникации явля­ется общепринятым.

Важное место в концепции Р.К. Миньяра-Белоручева зани­мает понятие «информационный запас», под которым понимается объем сведений, связанных у конкретного человека с употребле­нием языкового знака. Указав, что достижение желаемого комму­никативного эффекта в переводе зависит от реального информа­ционного запаса его адресата, он демонстрирует на простых при­мерах, что этот запас, то есть сведения, которые получает комму­никант, связывая языковой знак с действительностью, у разных людей может варьироваться в значительных пределах.

Предлагается различать пять степеней информационного запаса. Информационный запас 1-й степени — это тот минималь­ный объем знаний, который позволяет соотнести предъявленную лексическую единицу с той или иной областью жизни (например, Килиманджаро — географический термин) и тем самым считать эту единицу знакомой. Однако такое соотнесение языковой единицы с определенной областью знаний не означает ее правильного по­нимания и не исключает потерь в коммуникации.

Информационный запас 2-й степени дает возможность свя­зать языковой знак не с целой областью знаний, а с ее частью, рас­пределяя обозначаемых уже не по классам, а по родам: Килиманд­жаро — не географический термин, а название горы. Наличие та­кого объема знаний тоже далеко не всегда обеспечивает эффектив­ность коммуникации.

Информационный запас 3-й степени означает способность ком­муниканта выделить денотат из группы однородных явлений. Так, Килиманджаро из неопределенной горы становится «высшей точкой Африки». Это тот уровень знаний лексической единицы, который позволяет свободно владеть ею и правильно понимать и употреблять ее в речи.

Информационный запас 4-й степени — это объем система­тизированных сведений о предмете, обязательных для специалис­та, система научных понятий. Такие сведения практически безгра­ничны. О горе Килиманджаро можно знать и то, что ее высота до­стигает 6010 метров, и то, что она расположена в Танзании несколь­ко южнее экватора, и то, что это потухший вулкан, и то, что он легко доступен для альпинистов и многое другое.

Информационный запас 5-й степени означает глубину пони­мания, которую можно встретить в научных исследованиях и то лишь в отношении отдельных лексических единиц. Он предполагает про­никновение в сущность предмета, четкое осознание его границ, воз­можных изменений и пр.

Подобная классификация степеней информационного запаса позволяет говорить о разных уровнях восприятия значения языкового знака коммуникантами. На уровне 1-й или 2-й степени информаци­онного запаса нельзя обнаружить какого-либо отношения знака к обо­значаемому, поскольку последнее остается неизвестной величиной для коммуникантов с таким объемом информации. Это всего лишь уро­вень владения некоторыми способами употребления языковых зна­ков. А вот информационный запас 3-й степени — это уже уровень сво­бодного использования лексической единицы в речи, отвечающий требованиям, предъявляемым к значению знака. Осознанное выделе­ние обозначаемого из группы предметов свидетельствует о понима­нии адресатом связей предмета с внешним миром. На уровне инфор­мационного запаса 4-й степени это понимание включает специаль­ное изучение всего предметного контекста, возможных способов ин­терпретации знака. Ближе всего такая задача решается на уровне ин­формационного запаса 5-й степени, оставаясь, впрочем, неисчерпае­мой, как и любое другое познание.

Легко убедиться, что тематическая осведомленность перевод­чика во многом определяет успех его деятельности. От переводчи­ка нельзя требовать, чтобы он был специалистом (владел инфор­мационным запасом 4-й степени) во всех областях знаний.

Для получения хороших результатов в переводе, по-видимому, необходимо ассоциировать информационный запас 3-й степени с основными лексическими единицами текста, так как едва ли комму­никанты ассоциируют этот объем информации со всеми используе­мыми в речи языковыми знаками. Наличие в тексте известного коли­чества единиц речи, способных вызвать у коммуникантов ассоциа­ции на уровне информационного запаса 1-й или 2-й степени, замед­ляет понимание речевого произведения, а, следовательно, и речевое действие. Слова, смысл которых недостаточно ясен, останавливают аудирование, переключают внимание коммуникантов с содержания на форму выражения. Неодинаковый информационный запас, ассо­циируемый с различными языковыми единицами даже в родном язы­ке, объясняет то положение, что степень владения языком в различ­ных областях жизни — величина непостоянная. Действительно сво­бодное владение языком может наблюдаться в относительно ограни­ченных сферах общения, как правило, в постоянно повторяющихся ситуациях, а главное в рамках строго определенного набора единиц речи. Проблема информационного запаса входит в круг профессио­нальных обязанностей переводчика, так как он должен при оформ­лении речевого произведения осуществлять набор таких лексических единиц, которые вызывали бы у адресата ассоциации на уровне ин­формационного запаса 3-й степени.

Предлагаемая Р.К. Миньяром-Белоручевым классификация сте­пеней информационного запаса является интересной попыткой уточ­нить понятие фоновых знаний, необходимых для понимания любого речевого высказывания. Хотя при определении степени информаци­онного запаса у конкретного адресата или «усредненного рецептора», то есть предполагаемого типичного представителя принимающей куль­туры, придется преодолеть немалые трудности, сама идея необходи­мого уровня знаний, при котором возможно полноценное общение, и ориентирования перевода на такой уровень, которым предположитель­но обладает рецептор перевода, плодотворна и не вызывает сомнения. Концепция Р.К. Миньяра-Белоручева позволяет по-новому подойти к т.н. проблеме «культурной грамотности» (термин, предложенный американским исследователем Е.Д. Хиршем).

Установив, что различные адресаты извлекают из речевого про­изведения различное количество информации, Р.К. Миньяр-Белору­чев переходит к анализу содержания произведений (текстов), которое должно быть передано при переводе. Его не удовлетворяет описание таких существенных для понимания и перевода текста факторов, как цельность и избыточность сообщения, и в основу своей концепции он кладет до сих пор не рассматривавшееся в теории перевода поня­тие — «информативность текста». Эта концепция представляет несом­ненный теоретический и практический интерес, хотя она не получила в работах других переводоведов того внимания, которого заслуживает.

Прежде всего, признается, что при восприятии сообщения его избыточность приводит к неравномерному распределению информа­ции за счет ее периодического накопления, чередующего с малоин­формативными речевыми отрезками. Отсюда следует, что для опреде­ления информативности текста его необходимо разбить по тому или иному смысловому признаку на речевые отрезки и оценить информа­цию, содержащуюся в них.

Любой текст естественно распадается на смысловые отрезки, каждый из которых содержит определенный «квант информации». Р.К. Миньяр-Белоручев пытается разработать процедуру выделения таких отрезков в предложении. Предлагается осуществлять такую речевую сегментацию по принципу сохранения непрерывности речевой цепоч­ки при условии непосредственного следования управляемого слова за управляющим. Так, в предложении «Под Псковом 4 октября состоял­ся традиционный мотокросс, посвященный памяти Александра Мат- росова» отрезки «Под Псковом» и «4 октября», подчиненные глаголу «состоялся», расположены перед управляющим словом и поэтому они составляют отдельные сегменты. А лексическая единица «традицион­ный мотокросс» находится после слова, которому она подчиняется (глагол «состоялся»), поэтому и входит в один сегмент со сказуемым. Сегмент «посвященный памяти Александра Матросова» составляет отдельный речевой отрезок, как и все причастные обороты и прида­точные предложения, самостоятельность которых определяется их коммуникативными функциями. Упоминаются также случаи, когда определения не стоят непосредственно после определяемого слова при наличии вводных слов, существование вводящих конструкций, пред­варяющих само сообщение и некоторых других конструкций, выпол­няющих самостоятельные функции и выделяемых в качестве отдель­ных сегментов. Приводимые автором примеры показывают, что в боль­шинстве случаев предлагаемая процедура обеспечивает необходимую сегментацию текста, хотя могут быть и какие-нибудь исключения, не предусмотренные ее теоретическим описанием. В целом, эта проце­дура, несомненно, создает основу для более объективного выделения смысловых групп, составляющих «шаг» устного перевода.

Каждый полученный речевой сегмент, как правило, содержит информацию об одном объекте или процессе окружающей действи­тельности. Если же в отдельных речевых сегментах содержится инфор­мация о двух фактах, то всегда один из них оказывается более суще­ственным, а другой как бы прогнозируется получателем. Другими сло­вами , в любом сегменте должен быть только один квант информации, который либо заключает в себе что-то новое для получателя, либо по­вторяет уже сказанное. Некоторое число таких сегментов избыточно, и чем больше их количество, тем менее информативен текст. Имеются речевые сегменты, в которых вообще нет информации, способной про­дуцировать смысл.

Для Р.К. Миньяра-Белоручева сегментация текста — это не про­сто мнемический прием, облегчающий работу памяти переводчика. Она позволяет подсчитать информационность текста. Решая эту задачу, он разрабатывает классификацию различных видов информации, которые различаются по степени важности для понимания и перевода. Прежде всего, выделяются сегменты, содержащие информацию, которая ни кон­текстом, ни ситуацией подсказана быть не может. Эта уникальная ин­формация составляет одну из главных характеристик текста и должна обязательно учитываться при передаче. Лексические единицы, несущие такую информацию, можно назвать инвариантными. Однако в текстах кроме инвариантных имеются и другие лексические единицы, рассмот­рение которых дает возможность провести дальнейшую дифференциа­цию информации, содержащейся в тексте.

Необходимо различать лексические единицы, несущие допол­нительную информацию, которая, хотя эксплицитно в тексте и не дана, тем не менее, может быть подсказана ситуацией, контекстом, логи­кой высказывания, информационным запасом получателя. Дополни­тельную информацию важно отличать от уточняющей информации, которая составляет часть информации, содержащейся в других еди­ницах текста и которая ее уточняет. Если лексические единицы с до­полнительной информацией вносят что-то новое для реципиента, ко­торый плохо знаком с обстановкой, ситуацией или просто недоста­точно догадлив, то лексические единицы с уточняющей информаци­ей ничего нового для такого получателя не несут. Такие единицы тек­ста нельзя назвать лишенными всякой информации, они заключают в себе информацию, но такую, которая в данном тексте лишь уточняет очевидное, уже сказанное.

Кроме дополнительной и уточняющей информации, лексичес­кие единицы текста могут содержать и совершенно одинаковую ин­формацию. Повторение информации — прием, широко используемый в ораторской речи.

Наконец, в любом тексте можно встретить словесные отрезки речевой цепи, лишенные семантической информации. Во-первых, это различного рода оговорки и исправления. Во-вторых, это так называ­емые «пустые» слова и нейтральные речения. Например, «Как бы то ни было, но...». К «пустым» словам относятся и слова-паразиты: «так сказать», «вот», «понимаете» и т.д. При этом далеко не все элементы с нулевой информацией свидетельствуют о низкой культуре речи ком­муниканта. Их используют для выигрыша времени, чтобы найти нуж­ное выражение, собраться с мыслями, осознать нужное грамматичес­кое согласование и f.n.

Таким образом, для оценки информативности текста предлага­ется различать пять видов информации: уникальную, или ключевую, дополнительную, уточняющую, повторяющую, нулевую.

Информативность текста определяется путем деления его на сегменты указанным выше способом, определения количества таких сегментов и определения коммуникативной ценности информации в каждом сегменте. Предполагается, что один речевой сегмент содер­жит одну доминирующую информацию и что в одной номинации ин­формация более высокой коммуникативной ценности и большей сложности поглощает низшие уровни информации. Подобная проце­дура позволяет вывести коэффициент информативности текста путем деления количества сегментов с ключевой информацией на общее число выделенных сегментов и построить график распределения всех видов информации в анализируемом тексте.

Р.К. Миньяр-Белоручев применяет подобную процедуру к анализу нескольких французских и русских текстов и делает инте­ресные практические выводы, имеющие и теоретическую значи­мость. Обнаруживается, что в среднем русские тексты, содержа­щие информативные сообщения, имеют несколько меньший ко­эффициент информативности, чем аналогичные французские тек­сты. В таких текстах на обоих языках оптимальным можно считать коэффициент информативности в пределах 0,4-0,6. Тексты с мень­шим коэффициентом информативности могут казаться недостаточ­но интересными, а с большим — слишком сложными для восприя­тия (при устном переводе). Все исследованные тексты содержали как уникальную, так и другие виды информации. Сегменты уни­кальной информации чередуются с сегментами прочей информа­ции. Ни в одном исследованном тексте не содержалось подряд больше семи сегментов уникальной информации. В подавляющем большинстве текстов уникальная информация концентрировалась в первых двух—трех предложениях. Предложения, не содержащие уникальной информации, встречались, как правило, в середине или в конце текста. Р.К. Миньяр-Белоручев полагает, что полученные данные об информативности текстов и их сегментации отражают, хотя и скрытый, но важнейший этап деятельности переводчика, а именно этап субъективного выделения доминирующей информа­ции сегментов и ее оценку. Вся эта концепция выглядит достаточ­но последовательной и убедительной. Нераскрытой остается лишь фраза, которой завершается этот раздел книги и в которой указы­вается, что определение информативности текста возможно толь­ко с точки зрения конкретного или потенциального получателя.

В целом попытка Р.К. Миньяра-Белоручеваразработать проце­дуру анализа содержания текста, позволяющую оценить степень ин­формативности отдельных сегментов текста и тем самым выделить элементы содержания, в большей или меньшей степени обязательные для воспроизведения в переводе, не получила развития в дальнейших трудах по теории перевода как самого автора этой концепции, так и других исследователей. Об этом можно лишь пожалеть, так как сама идея представляется весьма плодотворной.

Новаторский подход Р.К. Миньяра-Белоручева к решению ряда сложных проблем теории перевода проявился и при рассмотрении кате­гории переводческих соответствий, в дополнении к которой он предло­жил новую концепцию, названную им «теория несоответствий в пере­воде». Упомянув о традиционных способах выделения соответствий, ос­нованных на относительной семантической или ситуативной общности лексических единиц в оригинале и переводе, он указывает на ограни­ченность подобных критериев, не пригодных для сопоставления рече­вых произведений. Предлагается обеспечить универсальность категории соответствий, сопоставляя компоненты высказывания с точки зрения смысловой, то есть семантической информации, соединенной с ситуа­тивной, а потому способной продуцировать смысл. При этом следует исходить из того, что любое речевое произведение содержит:

а) сумму формальных компонентов, включающих графические или звуковые комплексы слов, а также связи между элементами рече­вого произведения (его структуру),

б) сумму семантических компонентов, складывающуюся из лексических и грамматических значений, заключенных в речевом произведении,

в) сумму квантов смысловой информации различной ценно­сти.

Важно отметить, что, с одной стороны, воспроизведение в пе­реводе первых двух из указанных составляющих без учета информа­ции, подлежащей передаче, не гарантирует еще полноценного пере­вода, а с другой стороны, совпадение в исходном и переводном тек­стах всех этих составляющих, включая кванты информации, практи­чески вряд ли возможно. Фактически категория соответствия прояв­ляется в переводе в виде оппозиции: буквальный перевод - вольный перевод.

К буквальному переводу следует отнести попытки воспроизве­сти в переводном тексте формальные и (или) семантические компо­ненты исходного текста, включая его структуру. Вольным переводом можно назвать установление соответствия между этими текстами на уровне квантов ключевой информации независимо от формальных и семантических компонентов оригинала.

Нетрудно убедиться, что Р.К. Миньяр-Белоручев, хотя и пользу­ется традиционным термином «соответствие», но вкладывает в него совсем не то значение, в котором этот термин употребляется в совре­менном переводоведении: единица ПЯ, регулярно используемая в пе­реводе данной единицы ИЯ. У него это любая часть исходного текста, тем или другим способом воспроизведенная в переводе. В некотором смысле такой подход ближе к тому, как в некоторых теоретических концепциях трактуется понятие «эквивалентность».

Вычленение смысловой информации, как правило, конституи­рующей сообщение, происходит практически интуитивно, но Р.К. Миньяр-Белоручев пытается его охарактеризовать с помощью «тео­рии несоответствий». Он исходит из того, что исходный и переводной тексты, как правило, не совпадают по количеству и качеству инфор­мации, содержащейся в них, на формальном, семантическом и смыс­ловом уровнях. Причем эти несовпадения могут быть закономерны­ми, полезными для качества перевода, а могут быть и ошибочными, ухудшающими результаты работы переводчика.

Основные положения теории несоответствий формулируются ее автором следующим образом.

Первое положение. При сравнительном анализе исходного и переводного текстов с целью вычленения несоответствий учитывает­ся только несовпадающая смысловая информация.

Второе положение. Вся несовпадающая информация, вычле­ненная в результате сравнительного анализа текстов, подразделяется на информацию непереданную и информацию прибавочную (добав­ленную).

Третье положение. Несовпадающая информация вычленяется в виде содержащих ее речевых отрезков исходного или выходного тек­ста. Эта информация может быть разной ценности с точки зрения со­общения.

Четвертое положение. Несовпадающая информация классифи­цируется не только на информацию непереданную и прибавочную, но в зависимости от ее коммуникативной ценности на информацию клю­чевую или уникальную, дополнительную, уточняющую, повторную и нулевую.

Пятое положение. Вычлененные как несоответствия речевые отрезки исходного (непереданная информация) и переводного (при­бавочная информация) текстов содержат только одну информацию той или иной коммуникативной ценности. Можно сказать, что несоответ­ствия содержат информацию в виде квантов, то есть в виде взаимо­связанной информации, представляющей с точки зрения исследова­теля одно смысловое целое.

Шестое положение. Определение закономерностей процесса перевода в рамках теории несоответствий осуществляется при помо­щи слоговой величины.

Использование слога в качестве единицы измерения текста по­зволяет высчитывать длину слова, предложения или текста с большей точностью, так как в отличие от звука или буквы, слова или предложе­ния слог имеет постоянную величину и легко идентифицируется. Сло­говая величина (количество слогов) рассматривается как один из пара­метров текста, позволяющий высчитывать не только его величину, но и примерную длительность звучания, что особенно важно при исследова­нии устного перевода.

В письменном переводе исследования на базе слоговой величи­ны дали интересные результаты. Они показали, например, что русский текст всегда содержит большее количество слогов, чем соответствую­щий ему исходный или переводной текст на французском языке. Кроме того, выявилась тенденция повышать слоговую величину исходного текста в процессе перевода. Слоговой величиной удобно пользоваться и для измерения величины несоответствий, которые состоят из слов и соответственно из слогов. Использование этого параметра наряду с квантами информации дает возможность не только выявлять законо­мерности процесса перевода, но и измерять количество переданной информации, оценйвать качество перевода, классифицировать допу­щенные ошибки.

Сформулировав основные положения своей теории несоот­ветствий, Р.К. Миньяр-Белоручев демонстрирует наряде конкрет­ных примеров практическую процедуру анализа несоответствий и определения их информативной ценности. Этот анализ позволяет сделать некоторые существенные выводы. Так, изучение слов, ре­гулярно вычленяющихся в последовательном переводе как кванты непереданной ключевой информации, выделило группу слов, на­званных прецизионными. Эти слова, не способные вызывать не­обходимые для запоминания ассоциации, оказались элементами текста, тормозящими его восприятие на слух, вызывающими зна­чительное число ошибок в устном переводе.

Перспективным представляется и анализ соответствий для ха­рактеристики определенного вида речи. Так, изучение несоответствий в переводе ораторской речи показало ее насыщенность обособления­ми, которые предстают, как правило, в виде квантов непереданной или прибавочной уточняющей, реже дополнительной информации, а по­вторы в ораторской речи оказались, естественно, причинами несоот­ветствий — квантов повторной информации.

Р.К. Миньяр-Белоручев высоко оценивает эвристический по­тенциал своей теории. Он полагает, что определение тех или иных за­кономерных несоответствий позволяет судить об особенностях функ­ционирования умственных механизмов переводчика в том или ином виде перевода и об особенностях процесса перевода в каждом виде. Более того, изучение несоответствий заключает в себе возможность вскрытия особенностей процесса порождения речи и источников, ле­жащих в основе тех или иных речевых действий.

Подробно описывается процедура использования предлагаемой классификации несоответствий для более объективной оценки важ­ности смысловых ошибок в переводе. Эти ошибки можно рассматри­вать как потерю или приобретение информации. Для ихоценки пред­лагается использовать весь набор квантов — от ключевой до нулевой информации. Наиболее серьезные ошибки в переводе, естественно, связаны с квантами ключевой информации, которые могут быть двух видов: непереданной и прибавочной информации. Анализ приводи­мых примеров показывает, что более серьезной ошибкой следует счи­тать появление в переводном тексте кванта прибавочной ключевой ин­формации. Квант непереданной ключевой информации приводит, как правило, к менее серьезным последствиям. Потерю или прибавление квантов дополнительной или уточняющей информации не всегда сле­дует рассматривать как ошибку. Во-первых, они могут быть связаны с необходимостью учитывать информационный запас адресата, так как некоторые понятия переводчик вынужден расшифровывать для неком­петентной аудитории. Во-вторых, их появление может обусловливаться условиями работы переводчика. Например, необходимость компрес­сировать текст в синхронном переводе при значительном темпе речи оратора или стремлением при помощи дополнительной или уточняю­щей информации выиграть время для расшифровки своих записей в последовательном переводе. Еще меньше оснований рассматривать во всех случаях как ошибку появление квантов повторной информации. Чаще всего они выполняют стилистические функции. И, наконец, лишь в отдельных случаях Следует считать ошибкой несоответствия в виде нулевой информации. Непереданная нулевая информация типа слов-паразитов, оговорок или описок свидетельствует о хорошей ква­лификации переводчика, а кванты прибавочной нулевой информации бывают необходимы переводчику для выигрыша времени в различных видах устного перевода.

В итоге общая градация ошибок в переводе (без учета осо­бенностей каждого вида перевода) могла бы выглядеть следующим образом:

ошибки 1-й степени, наиболее грубые ошибки, связанные с появлением квантов прибавочной ключевой информации,

ошибки 2-й степени, связанные с потерей ключевой информа­ции,

ошибки 3-й степени, связанные с потерей или прибавлением дополнительной или уточняющей информации,

ошибки, являющиеся результатом появления несоответствий в виде квантов непереданной или прибавочной повторной или нулевой информации, следует отнести к стилистическим ошибкам и оцени­вать их в зависимости от вида перевода и информационной структуры сообщения как инварианта перевода.

Приводимые примеры достаточно убедительно свидетельству­ют о продуктивности использования теории несоответствий для ре­шения ряда переводческих (и не только переводческих) проблем, хотя полностью эвристические возможности этой теории до сих пор оста­ются неизученными.

Разработка процедуры определения информативности текста и теории несоответствий составляет основное содержание теоретичес­кой концепции Р.К. Миньяра-Белоручева. Но он вносит новые идеи и в некоторые традиционные разделы теории перевода.

По-своему трактует он, например, вопрос о единицах перевода. Упомянув о различных подходах к выделению таких единиц, он при­ходит к выводу об их недостаточности и гипотетичности. Следует пред­ложение считать единицей перевода любую единицу речи (в тексте оригинала), которая требует отдельного решения на перевод. Выделе­ние таких единиц зависит, во-первых, от профессиональных качеств переводчика и, во-вторых, от условий его работы и вида перевода (оче­видно, что единица перевода в синхронном переводе отличается от такой единицы в письменном переводе).

Нетрудно заметить, что предложенный способ выделения еди­ниц перевода не менее гипотетичен, чем те, которые автор подверг критике. Однако Р.К. Миньяр-Белоручев пытается несколько конк­ретизировать свой критерий, указывая, что есть единицы текста, ко­торые требуют принятия решения независимо от вида перевода и от квалификации переводчика. Даже если слабая подготовка переводчи­ка не позволит ему найти решение на перевод, он будет искать это ре­шение в поисках путей перехода от одного языка к другому примени­тельно к вполне определенной единице текста. К подобным едини­цам можно отнести штампы, ситуационные клише, термины и образ­ные выражения.

В разговорной речи, в публицистических и некоторых других материалах встречаются часто повторяющиеся стереотипные выраже­ния, речевые формулы, которые принято называть клише. Они по­зволяют удобно и оперативно обмениваться информацией всякий раз, когда на подготовку или на прием текстов отводится мало времени. Однако слишком часто повторяемые выражения начинают терять ин­формативность и в лучшем случае способны сохранять лишь положи­тельную или отрицательную окраску. Клише, потерявшие полностью или частично информативность, не имеют уже выраженных связей с денотатом и не способны вызвать у коммуникантов ассоциации на уровне информационного запаса 3-й степени. Такие единицы можно назвать штампами. Вспомним, что лексические единицы, ассоцииру­ющие информационный запас 1 -й или 2-й степени, тормозят процесс перевода, требуют дополнительных операций, обременительных для устного переводчика. Переводчик обычно принимает решение перей­ти от штампа в тексте оригинала к эквивалентному штампу в языке перевода. При отсутствии в памяти переводчика соответствующего эквивалента он пытается найти его в словаре или осознать значение готовой речевой формулы и передать его уже не как штамп. Следует отметить, что при наличии эквивалентного штампа переход от одного языка к другому происходит наиболее кратким путем и требует наи­меньшего количества операций, что способствует более быстрому осу­ществлению некоторых видов устного перевода.

Особо выделяются ситуационные клише, то есть стереотипные речевые формулы, которые механически воспроизводятся и обязатель­ны в данной речевой ситуации. Это законченные высказывания, тре­бующие всякий раз отдельного решения переводчика. Сложность пе­ревода таких единиц заключается в необходимости определить ситуа­цию, с которой имеет фиксированную связь данное клише и найти иноязычный эквивалент, связанный с той же ситуацией. При этом се­мантическая информация идентичных ситуационных клише в двух языках, как правило, не совпадает (сравним, например, начало радио­передачи «Говорит Москва», «This is Moscow», «Ici Moscou»). Анало­гично ситуационным клише решения на перевод требуют пословицы, представляющие собой также законченное высказывание, но уже об­разного характера и с назидательным смыслом.

Отдельное решение требуется и при переводе термина, который всегда содержит ключевую информацию и четко связан с определен­ным денотатом. Во-первых, необходимо путем определения его дено­тата удостовериться, что речь идет о термине, а не об ординарном сло­ве. Успех этой операции зависит от компетенции переводчика в дан­ной области знаний. Во-вторых, нужно найти в словаре или в долго­временной памяти (устный перевод) иноязычный эквивалент.

К единицам перевода в указанном смысле принадлежат и об­разные выражения, в которых слова употребляются в переносном зна­чении. Переносные значения образных выражений порождают допол­нительные трудности в переводе. Во-первых, такие выражения нельзя дробить при переводе по частям. Например, выражение «Рябой от сол­нца лес» переводится только целиком, потому что его перевод ио ком­понентам приведет к искажению: одни слова употребляются в пря­мом, а другие в переносном значении. Во-вторых, требует усилий по­нимание образа: нужно вдуматься, чтобы понять, что «куст ледяных ослепительных роз» у А. Ахматовой — это не куст белых роз, а обледе­невший куст. В-третьих, образные выражения никогда не переводятся на формально-знаковом уровне. Переводчику сначала необходимо понять, какой денотат обозначает воспринятое им выражение, а по­том уже подыскивать соответствующее обозначение на языке перево­да. (Приводимые Р.К. Миньяром-Белоручевым примеры показывают, что речь идет об авторских образах, а не об устойчивых образных сло­восочетаниях.)

Описание действий переводчика при переводе единиц перево­да позволяет перейти к характеристике способов и приемов перевода. Здесь Р.К. Миньяр-Белоручев следует уже установившейся традиции, внося лишь некоторые терминологические изменения. Вслед за И.И. Ревзиным и В.Ю. Розенцвейгом он полагает, что существуют два спо­соба перевода, которые он называет формально-знаковым и смысло­вым и которые полностью совпадают с двумя способами перевода, описанными этими авторами — собственно перевод и интерпретация. В отличие от способа перевода приемом предлагается именовать до­полнительное действие или конкретные операции, вызванные возник­шими трудностями в переводе. В качестве примера рассматриваются трансформации, описанные еще Я.И. Рецкером: описательный пере­вод, конкретизация понятий, генерализация понятий и антонимичес­кий перевод. Предполагается, что при использовании переводческого приема сохраняется семантическая структура исходного текста при изменении плана выражения. По мнению Р.К. Миньяра-Белоручева, все переводческие приемы целесообразно свести к трансформациям, происходящих на трех различных уровнях: лексическом, лексико-се- мическом и лексико-семантическом. К первой группе относятся си­нонимические замены, сохраняющие важнейшие семантические ком­поненты исходной единицы текста (при описательном переводе и пе­реводе антонимическом). При использовании приемов второй груп­пы происходит потеря или приобретение при переводе дифференци­альных сем с сохранением других важнейших сем, составляющих се­мантическую структуру исходной единицы текста (приемы конкрети­зации и генерализации понятий). Третья группа включает приемы раз­вития понятия и компенсации, когда происходит замена части или всех семантических компонентов исходной единицы.

В практике перевода чаще всего сочетаются различные спосо­бы и приемы перевода. Если такое сочетание образует устойчивую си­стему, характерную для определенного вида перевода, то можно гово­рить о методе перевода. Например, сегментация текста в письменном переводе, использование системы записей в последовательном пере­воде и т.п.

Отдельные главы книги посвящены формированию навыка пе­реключения при переводе, классификации видов и методов перевода и особенностям военного перевода. Опираясь на результаты анализа устных переводов, Р.К. Миньяр-Белоручев формулирует несколько закономерностей функционирования навыка переключения. Первая закономерность заключается в том, что такой навык действует лишь в пределах отработанной семантической системы (в рамках определен­ной тематики). Неожиданное введение в процессе перевода слов дру­гой тематики лексических единиц вызывало падение эффективности перевода (увеличение числа ошибок). Вторая закономерность, обна­руженная исследователем, проявилась в более успешном проявлении этого навыка при переводе с доминантного языка переводчика. Эти данные подтвердили результаты ряда экспериментов, проведенных в области синхронного перевода, и совпадают с мнением многих пере- водчиков-синхронистов. В качестве третьей закономерности указы­вается, что навык переключения отдает предпочтение формально-зна- ковым связям, то есть прямым связям между эквивалентными едини­цами двух языков, в то время как смысловой анализ тормозит осуще­ствление устного перевода. С другой стороны, отказ от такого анализа нередко приводит к появлению буквализмов разного типа.

При выделении видов перевода предлагается в отличие от тра­диционных способов классификации, основанных на типе переводи­мого текста или на речевых действиях переводчика (устный или пись­менный перевод), исходить из условий работы и умственных механиз­мов, осуществляющих переводческую деятельность. В результате та­кого подхода основными видами перевода оказываются: письменный, синхронный, последовательный переводы и перевод с листа. Хотя эта новая классификация не отличается от обычной, рассуждения автора об особенностях каждого вида перевода не лишены интереса и хоро­шо теоретически обосновывают известные факты, о невозможности перевести художественное произведение синхронно или с листа.

В главе о методах перевода подробно разбираются операции, осуществляющие методы сегментации текста, записи при после­довательном переводе и трансформации исходного текста в синх­ронном переводе. Как и в других разделах книги, здесь очевидны сильные и слабые стороны теоретических построений Р.К. Минь­яра-Белоручева. С одной стороны, они отличаются новизной под­ходов и тесной связью с переводческой практикой. С другой сто­роны, автор трактует переводческие факты, прежде всего, с пози­ций перевода последовательного, порой неоправданно перенося его особенности на другие виды перевода. Так, при сегментации тек­ста в письменном переводе рекомендуется дематериализовать ин­формацию, содержащуюся в каждом сегменте, и закрепить ее в па­мяти с помощью условной системы записи. Кроме того, в книге широко используются в новых значениях термины, давно употреб­ляющиеся в работах по теории перевода, что не может не затруд­нять их восприятие. Так, при описании метода трансформаций под этим термином понимается не обычно выделяемые приемы пере­вода, позволяющие представить процесс перевода как ряд преоб­разований исходного текста в текст на другом языке, а лишь пре­образования текста оригинала с целью сделать возможным фор- мально-знаковый перевод. Эти трансформации используются толь­ко в синхронном переводе и включают преобразования лексичес­ких единиц с целью поиска более лаконичных обозначений для ключевой информации, упрощение грамматических конструкций и различные способы компрессии текста. Все это, видимо, действи­тельно происходит в процессе синхронного перевода, но, может быть, было бы лучше использовать другую терминологию.

В заключительной главе книги рассмотрение видов перевода дополняется обращением к традиционной жанрово-стилистической классификации переводов, и описываются особенности перевода на­учно-технических и публицистических текстов военной тематики.

Подводя итоги изложению своей концепции, которую он назы­вает информационной теорией перевода, Р.К. Миньяр-Белоручев пе­речисляет рассмотренные в ее рамках теоретические проблемы: ин­формационная модель перевода, теория информативности текстов, теория несоответствий и две основополагающие категории перевода — способ перевода и соответствие. Он справедливо подчеркивает, что все они тесно связаны с практическими методами осуществления пись­менного, последовательного и синхронного перевода. По его мнению, перевод не есть межъязыковая трансформация, тем не менее, деятель­ность переводчика может быть представлена как всевозможные транс­формации на различных уровнях: лексическом, семантическом и ин­формационном.

Первые два вида трансформаций можно интерпретировать как лингвистические операции, а трансформации на информационном уровне представляют собой собственно переводческие операции, ко­торые и определяют специфику и право на самостоятельность науки о переводе. При этом трансформации на лексическом и семантическом уровнях играют подчиненную роль по отношению к трансформациям на информационном уровне, которые они призваны обеспечивать. Это происходит потому, что в отличие от характера действий переводчика сам перевод есть не трансформация, а передача инвариантной инфор­мации в условиях, когда коды, которыми пользуются источник и ад­ресат, не совпадают.

Подобные итоговые выводы не вполне убедительны, поскольку противопоставляют цель перевода (передача информации) способам достижения этой цели (которые могут быть представлены в виде раз­личного рода преобразований), но основное содержание работы Р.К. Миньяра-Белоручева — это, несомненно, значимый вклад в ис­следование важных аспектов переводческой деятельности.

и

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ Г.В. ЧЕРНОВА

Опытный переводчик-практик и преподаватель перевода Ге­лий Васильевич Чернов был в то же время исследователем синх­ронного перевода с мировым именем, автором целого ряда теоре­тических работ, содержащих всесторонний анализ этого сложного вида устного перевода. Наиболее полно его теоретические взгляды нашли свое отражение в двух книгах: «Теория и практика синхрон­ного перевода» (1978 г.) и «Основы синхронного перевода» (1987 г.). Хотя обе книги публиковались как учебные издания, они отли­чаются последовательностью и убедительностью выводов, строго научным изложением материала, глубокой эрудицией автора, по­зволяющей ему использовать при разработке своей концепции дан­ные лингвистики, психолингвистики и психологии.

В соответствии с названием первой из этих работ в ней рассмат­риваются как сугубо теоретические проблемы синхронного перевода, так и некоторые практические аспекты подготовки будущих перевод­чиков-синхронистов. В начале первой главы автор приводит краткие сведения об истории возникновения этого вида перевода и предлагает предварительное определение синхронного перевода как устного пе­ревода, который осуществляется одновременно с восприятием сооб­щения на языке оригинала с помощью технических средств в услови­ях дефицита времени и в процессе которого на единицу текста пере­рабатывается информация ограниченного объема. Охарактеризовав имеющиеся исследования синхронного перевода, выполненные, в основном, психологами и затрагивающие лишь частные проблемы, Г.В. Чернов посвящает основную часть первой главы одному вопросу, ко­торый представляется ему теоретически особенно важным, а именно, является ли синхронный перевод действительно «синхронным». Речь идет о том, что некоторые психологи считали, что при восприятии и производстве речи действуют одни и те же механизмы и поэтому чело­век не может одновременно слушать и говорить. Отсюда следовал вы­вод, что кажущая одновременность синхронного перевода достигает­ся путем сокращения передаваемого сообщения и быстрого прогова- ривания перевода с максимальным использованием пауз в речи ора­тора. Попросту говоря, переводчик молчит, когда слушает, и не слу­шает, когда говорит. Для опровержения этого утверждения нужно было доказать, что существенная часть перевода все же происходит в отрез­ки времени, в которые переводчик продолжает воспринимать ориги­нал и что одновременность этих речевых действий оказывается воз­можной, вопреки утверждениям психологов. Такие доказательства можно было получить, если одновременно фиксировать оригинал и перевод на звукозаписывающую и регистрирующую аппаратуру. От­метив, что подобные исследования проводились независимо друг от друга рядом ученых, Г.В. Чернов подробно описывает методику про­ведения и результаты эксперимента, который он осуществил на спе­циально разработанной аппаратуре совместно с известным отечествен­ным психологом И.А. Зимней. Он приводит многочисленные цифро­вые данные, убедительно свидетельствующие о том, что значительная часть речи оригинала воспринимается переводчиком на фоне соб­ственного говорения. Она составляет, по экспериментальным данным, в среднем от 60 до 70%, и не превышает 87% от всего восприятия уст­ного текста. Таким образом, перевод действительно во многом явля­ется синхронным. При этом возникает вопрос о том механизме, кото­рый способен обеспечить одновременность слушания и говорения и тем самым делает возможным синхронный перевод.

Рассмотрев попытки создать чисто психологическую модель синхронного перевода, Г.В. Чернов приходит к выводу, что она не от­ражает важнейшие характеристики этого вида перевода как процесса, оперирующего двумя языками, осуществляемого в особых экстремаль­ных условиях и обеспечивающего возможность двуязычной коммуни­кации. В той мере, в какой исследователь синхронного перевода име­ет дело с двумя текстами, текстом на ИЯ и текстом на ПЯ, он имеет дело с языковыми закономерностями, проявляющимися в тексте, и тогда к исследованию синхронного перевода правомерен подход с по­зиций лингвистической теории перевода и ряда разделов самой линг­вистики. В той мере, в какой исследователь должен учитывать одно­кратность предъявления сегмента речи, быстроту процесса и одновре­менность двух коммуникативных актов, он вынужден выходить за пре­делы строго лингвистических рамок и обращаться к другим наукам, исследующим речевую деятельность. Такой наукой, занимающейся, согласно концепции А.А. Леонтьева, исследованием стыка «язык как система —■ язык как способность (речевой механизм)», является пси­холингвистика. Пбэтому описание механизма синхронного перевода должно основываться на комплексном подходе, который учитывал бы данные лингвистики, психологии и теории коммуникации. Разработ­ке такой модели и посвящается основная часть книги.

В качестве основы теории синхронного перевода предлагается вероятностно-прогностическая модель. Предполагается, что трудно­сти, связанные с необходимостью одновременного слушания и гово­рения и переработки информации на основе восприятия лишь неболь­ших отрезков текста, преодолеваются благодаря способности прогно­зировать дальнейшее содержание сообщения, возникающей вслед­ствие избыточности речи. Между сочетающимися в тексте единицами речи существует грамматическое и семантическое согласование, даю­щее возможность с большей или меньшей степенью вероятности пре­дугадать на основе услышанного, что будет сказано дальше, и таким образом воспринимать более крупные отрезки текста. Вероятностное прогнозирование составляет базовый механизм синхронного перево­да и позволяет переводчику переводить даже непосредственно не вос­принятые элементы содержания.

Для проверки этой гипотезы Г.В. Чернов провел оригинально организованный эксперимент, в котором реальность вероятностного прогнозирования доказывалась возникновением сбоев и ошибок в пе­реводе, когда такое прогнозирование оказывалось невозможным вслед­ствие нарушения осмысленной сочетаемости речевых единиц, отсут­ствия грамматического или семантического согласования между ними и необходимой избыточности. В ходе эксперимента нескольким опыт­ным переводчикам-синхронистам был предложен текст, в который были включены отдельные предложения, лишенные смысла типа «Кислая сладость вскрикнула наземь от ожирения». При восприятии подобных предложений успешный перевод текста прерывался, возни­кали паузы хезитации и пропуски или произвольные варианты, сви­детельствующие о том, что переводчик приписывает бессмысленному предложению ранее прогнозируемый смысл. Эксперимент также по­казал, что переводчики пытаются найти или вообразить хотя бы ка­кие-нибудь элементы согласования между грамматически связанны­ми единицами и что структурное подобие порой сохраняется при ис­пользовании произвольно придуманных вариантов перевода.

Таким образом, в эксперименте полностью подтвердилось предположение, что при отсутствии опорных элементов для про­гнозирования в синхронном переводе появляются сбои, пропуски и искажения, другими словами, нарушения собственно перевода. Подтвердилось также, что переводчик может действовать по «под­сказанной» гипотезе, не замечая ее отличия от реального развития или завершения высказывания. Испытуемые шли по своей гипо­тезе, обусловленной высокой лингвистической и смысловой веро­ятностью прогнозируемого продолжения фразы. Результаты экс­перимента показывают, что вероятностное прогнозирование осу­ществляется как на уровне прогноза вероятности сочетаемости слов, так и на более высоком смысловом уровне. Смысловой уро­вень является ведущим, играет роль своего рода фильтра, позволя­ющего сочетать два слова или же, наоборот, ставящего запрет для сочетания конкретной словесной пары. Кроме того, обнаружилось, что процесс прогнозирования увереннее идет при восприятии речи на родном языке, чем при восприятии речи на втором языке даже при высокой квалификации испытуемых.

Г.В. Чернов подробно рассматривает способы формирования смысла высказывания и возможность извлечения этого смысла слу­шающим вообще и синхронистом в частности. Следующий этап анализа заключается в описании роли для нормального протека­ния процесса синхронного перевода присутствия в ИЯ не отдель­ных высказываний, а более крупного сообщения — текста, обла­дающего семантико-смысловой связностью и тематическим един­ством. Среди различных факторов, обеспечивающих существова­ние текста как единого структурно-смыслового целого, Г.В. Чер­нов особо выделяет его тема-рематическую структуру. При этом под темой понимается предмет высказывания, который может быть выражен в ряде предложений и тексте в целом — на семантико- смысловом уровне. А рема трактуется как своего рода глубинный предикат, который может совпадать, а может и не совпадать с син­таксическим предикатом поверхностного уровня. Такое понима­ние позволяет автору работы более подробно анализировать семан- тико-смысловую структуру текста, воспринимаемую переводчи­ком. Отметив, что синхронный переводчик получает текст не пол­ностью и не целиком, а постепенно, фразу за фразой, он описыва­ет восприятие этой структуры как динамический процесс, в ходе которого происходит кумулятивное накопление элементов смыс­ла, создающих возможность вероятностного прогнозирования пос­ледующих смысловых компонентов. При этом обнаруживается, что максимальной предсказуемостью обладает тематическая составля­ющая на всех уровнях текста, а рематические элементы текста мо­гут прогнозироваться лишь при достаточной избыточности на бо­лее высоком уровне восприятия (рема предложения — на уровне текста, рема текста — на уровне коммуникативной ситуации). Из этого следует, что речевая компрессия, играющая столь важную роль в синхронном переводе, возможна только в тематической со­ставляющей как на уровне высказывания (фразы, предложения), так и на уровне сообщения (текста).

Описание механизма синхронного перевода завершается деталь­ным рассмотрением коммуникативной ситуации, в рамках которой он осуществляется. Г.В. Чернов выделяет ряд элементов такой ситуации, представляя их в виде факторов, влияющих на действие механизма вероятностного прогнозирования. Эти факторы включают источник сообщения (оратора), тему сообщения (тематические рамки), реци­пиента (аудиторию, состав участников форума), место (форум), время (отнесенность к определенному событию или последовательности со­бытий), цель выступления и мотив его.

Завершая теоретическую часть книги, Г.В. Чернов указывает, что выделение трех основных ярусов, на которых осуществляется вероят­ностное прогнозирование — ярусы языковых, речевых и ситуативных уровней прогноза, еще не в полной степени отражает сложный харак­тер функционирования этого механизма в процессе синхронного пе­ревода. Необходимо исследовать реальную роль единиц каждого уров­ня в динамическом кумулятивном анализе текста в ходе восприятия синхронистом сообщения на слух. По его мнению, для этого необхо­дима дальнейшая разработка лингвистики текста, чтобы сделать воз­можным строгое исчисление уровней семантико-смысловой структу­ры сообщения. Неразработанными еще остаются и синтаксические аспекты синхронного перевода, а также проблемы, связанные со смыс- лоразличительной ролью интонации как фактора, обеспечивающего значительное повышение избыточности устной речи и имеющего при различении и восприятии смысла самостоятельное значение.

Подводя итоги всему сказанному, Г.В. Чернов формулирует ос­новной вывод, что успешное осуществление синхронного перевода зависит от максимальной степени включенности и взаимодействия всех уровней многоуровневой иерархии механизма вероятностного прогнозирования в синхронном переводе. Хотя такая формулировка выглядит излишне усложненной, она хорошо отражает обоснован­ность теоретической концепции автора книги.

Последовательное и доказательное изложение предлагаемой модели синхронного перевода позволяет Г.В. Чернову столь же чет­ко сформулировать положения и последней части книги, где изла­гаются некоторые практические выводы, связанные с подготовкой будущих переводчиков и организацией их труда. Рассматриваются основные составляющие подготовки переводчиков-синхронистов, обеспечивающие возможность вероятностного прогнозирования: языковая, речевая и тематическая подготовка. В каждом из этих направлений описываются трудности, к преодолению которых необходимо готовить будущих переводчиков. В языковой и рече­вой подготовке выделяются переводческие проблемы в области звукового строя, лексики и синтаксиса, создаваемые вариативно­стью языковой системы, существованием территориальных вари­антов и диалектов, к восприятию которых должен быть подготов­лен переводчик, а также необходимостью переводить выступления ораторов, говорящих на неродном языке с большими или меньши­ми ошибками, вызванными интерференцией. Рассматриваются не­которые необходимые компоненты подготовки, позволяющие пе­реводчику создать запас стандартных коммуникативных ситуаций, страноведческих знаний, готовых речений и цитат, наиболее час­то используемых ораторами, типичных словосочетаний и пр. В области предметно-тематической подготовки указывается необхо­димость приобретения определенного минимума знаний в основ­ных дисциплинах гуманитарных и естественных наук, а также уме­ние быстро овладевать некоторым кругом понятий и терминов при подготовке к работе на конкретном форуме. Отмечается и роль организаторов конференций в создании условий для успешной ра­боты переводчика-синхрониста. Как и в других разделах книги, при рассмотрении подобных практических вопросов демонстрируется главное достоинство труда Г.В. Чернова: сочетание строгой науч­ности с всесторонним учетом условий и требований реальной пе­реводческой практики.

Если в разобранной нами работе в центре внимания автора было обоснование концепции вероятностного прогнозирования как осно­вы механизма синхронного перевода, то во второй книге Г.В. Черно­ва, опубликованной в 1987 г., рассматривается широкий круг лингви­стических и экстралингвистических проблем и предлагается последо­вательное теоретическое описание этого сложного вида устного пере­вода. Многие аспекты теории синхронного перевода, кратко охарак­теризованные в предыдущей работе, получают здесь подробное обо­снование. Особо следует отметить, что при разработке своей концеп­ции автор в большей степени использует теперь положения современ­ной лингвистики и лингвистической теории перевода.

Как и в первой книге, рассмотрение проблематики синхронно­го перевода начинается с характеристики этого вида устного перево­да, его отличия от других видов переводческой деятельности. Кратко охарактеризовав работы других авторов, освещающие отдельные ас­пекты синхронного перевода и предлагаемые модели процесса его ре­ализации, Г.В. Чернов приходит к заключению об отсутствии удовлет­ворительного описания механизма этого перевода. Как и прежде в ос­нове такого описания у него используется вероятностно-прогности­ческая модель, но теперь ее изложение сопровождается анализом це­лого ряда проблем, возникающих при обосновании отдельных аспек­тов этой модели и связанных с нею условий реализации процесса пе­ревода. Предлагается дополнить механизм вероятностного прогнози­рования, действующий при восприятии и осмыслении сообщения на ИЯ, механизмом упреждающего синтеза при порождении сообщения на ПЯ. Оба эти механизма не могут рассматриваться в отрыве от пред­мета и продукта синхронного перевода, являющихся лингворечевыми сущностями. Отсюда следует, что они должны рассматриваться в рам­ках лингвистики с учетом и опорой на психологию, то есть в рамках психолингвистики. Основное содержание книги и составляет описа­ние синхронного перевода в этих рамках как сложного вида коммуни­кативно-речевой деятельности.

Стремясь подвести под модель вероятностного прогнозирова­ния прочную лингвистическую базу, Г.В. Чернов рассматривает ком­поненты семантико-смысловой структуры сообщения, создающие его смысловую избыточность и тем самым опору для вероятностного про­гнозирования. Используя метод компонентного анализа, с помощью которого обнаруживается обязательная повторяемость сем (семанти­ческое согласование) как основа сочетаемости слов в речи, а также дан­ные тема-рематического членения сообщения, обнаруживающие со­хранение тематического компонента на протяжении всего текста (его референции) при развертывании рематического компонента (преди­кации), он убедительно демонстрирует объективный характер такой избыточности. Дальнейший анализ семантико-смысловой структуры сообщения позволяет выделить основные составляющие этой струк­туры: референтную (предметно-пропозитивную), дейктическую, мо- дально-фактивную и прагматическую, через которую выражается вза­имоотношение участников коммуникации (их ролевые функции). Все эти субструктуры подробно характеризуются, и их реальность иллюс­трируется анализом конкретных текстов. В результате делается вывод, что, когда говорящий делает сообщение, он:

1. сообщает, о чем он говорит, т.е. сообщает тему высказывания, постепенно развертывая референтную структуру сообщения,

2. высказывает нечто о сообщаемом в каждом высказывании — рему высказывания,

3. сообщая нечто, в то же время высказывает свою «гипотезу» об отношении темы к действительности, подавая его то как факт, то как возможность, то как необходимость,

4. высказывает свою оценку референтной структуры — явно или имплицитно — по шкале от позитивного до негативного,

5. устанавливает через пропозиции высказываний свое отноше­ние к слушающему и со слушающим (прагматика). Вполне закономер­но делается вывод, что семантико-смысловая структура сообщения, сохранение которой необходимо и достаточно для того, чтобы синх­ронный перевод считать состоявшимся, представляет предмет деятель­ности синхронного перевода, а эквивалентная ей структура на ПЯ — продукт такой деятельности.

Описание составляющих семантико-смысловой структуры со­общения позволяет перейти к центральному вопросу концепции: как происходит извлечение смысла сообщения переводчиком. Здесь Г.В. Чернов вносит существенный вклад, как в теорию перевода, так и в общую теорию речевой коммуникации. Он предлагает различать объективную и субъективную избыточность сообщения. Объективная избыточность создается, как было показано выше, факторами повто­ряемости и взаимосвязи семантических компонентов сообщения. Ре­альный же уровень избыточности значительно выше, поскольку он создается тогда, когда семантическая структура поступающего сооб- щения вступает во взаимодействие с фоновыми знаниями слушателя и его знаниями о ситуативном контексте, в результате чего в его со­знании возникает смысл сообщения.

Это происходит путем подсознательного смыслового вывода, который и создает субъективную избыточность. Г.В. Чернов описыва­ет процедуру такого вывода с помощью понятия импликативности. Предлагается различать пресуппозицию, под которой понимаются фоновые знания, имеющиеся у слушающего (его тезаурус) и позволя­ющие осмыслить эксплицитное содержание сообщения. Набор пре­суппозиций определяет потенциальное множество импликатур, кото­рые идеальный слушатель может извлечь из данного сообщения. Од­нако реальные импликатуры, извлекаемые из текста, гораздо беднее полного набора пресуппозиций. К ним относятся не все возможные из данного высказывания выводы, а только те, которые необходимы для минимального понимания данного сообщения. Таким образом, в трактовке Г.В. Чернова, под импликатурой понимается коммуника­тивно релевантный смысловой вывод, который делается получателем сообщения как выбор из того набора пресуппозиций, имеющийся в виду, сознательно или бессознательно, источником сообщения и со­ставляющий условия осмысленности этого сообщения. Предлагается подразделять подобные смысловые выводы на языковые, когнитив- но-тезаурусные, ситуативно-дейктические и прагматические. К язы­ковым относятся такие смысловые выводы, которые подсознательно делает слушающий из семантики состоявшейся части сообщения на основе интуитивного знания языка. Когнитивно-тезаурусный вывод возникает у слушающего в момент, когда взаимодействие семантики состоявшейся части сообщения с фоновыми знаниями слушающего порождает смысл, понимание, основанное на смысловом выводе. Си­туативно-дейктические выводы основаны на понятии дейктического мира сообщения, своего рода системы координат времени и простран­ства, в которой происходит процесс общения. И, наконец, прагмати­ческий вывод из высказывания при сопоставлении его с фоновыми знаниями и факторами речевой ситуации делается слушающим о го­ворящем, прежде всего о его социальной роли, а синхронистом плюс к этому — и о некоторых смыслах в высказывании на основе знаком­ства с аудиторией и с той социальной ролью, которую она играет по отношению к оратору. Таким образом, значительная часть смысловых выводов делается из экстралингвистических источников (тезаурусных, ситуативных и прагматических), которые являются мощным орудием понимания. Такая концепция импликативности как основы понима­ния содержания сообщения изложена в книге с характерной для ее автора последовательностью при опоре на новейшие лингвистичес­кие теории и с демонстрацией применимости этой концепции к ана­лизу реальных текстов, с которыми приходится иметь дело синхрони­сту. Можно лишь заметить, что такое широкое понимание имплицит­ное™ как способа извлечения основного смысла высказывания ос­тавляет в стороне традиционное использование термина «имплицит­ный смысл» для обозначения дополнительного смысла, закрепленно­го за определенными высказываниями (например, «нажать на газ» под­разумевает «увеличить скорость») или выводимого из всего основного смысла (например, «Он купил Мерседес» подразумевает «У него мно­го денег»).

Рассмотрев роль смысловых выводов для понимания предъяв­ляемой части сообщения, Г.В. Чернов переходит к анализу еще одного важного источника информации, обеспечивающей такое понимание в экстремальных условиях синхронного перевода — его коммуника­тивной ситуации. Коммуникативная ситуация синхронного перево­да — это набор факторов экстралингвистической обстановки, в кото­рой развертывается общение через синхронный перевод на междуна­родной конференции. Выделяются восемь таких факторов: характе­ристика оратора («Кто говорит»), темы сообщения («О чем говорит»), отнесенности речи к событию («По какому поводу говорит»), участ­ников форума («К кому обращается»), места форума («Где говорит»), времени («Когда говорит»), цели сообщения («Для чего говорит») и его мотива («Почему говорит»). Импликативность для синхронного переводчика отдельных компонентов коммуникативной ситуации мо­жет быть различной в зависимости от того, какие из них играют в дан­ном случае роль постоянных факторов, а какие — переменных. В ре­зультате взаимодействия знания коммуникативной ситуации с фак­торами, обеспечивающими объективную и субъективную избыточ­ность, происходит резкое повышение общего уровня семантико-смыс­ловой избыточности сообщения для синхронного переводчика, кото­рое значительно облегчает его задачу понимания и перевода в экстре­мальных условиях. Подробный анализ всех факторов, обеспечиваю­щих такую избыточность, позволяют Г.В. Чернову перейти к своей главной задаче — описанию психолингвистического механизма син­хронного перевода.

Мы уже знаем, что в предлагаемой концепции действие такого механизма основано на вероятностном прогнозировании. Развивая положения этой концепции, Г.В. Чернов указывает, что прогнозиро­вание в синхронном переводе может осуществляться на уровне раз­ных речевых единиц: слог — слово — синтагма — высказывание — связ­ное сообщение. Чем выше избыточность сообщения, тем выше веро­ятность правильного предсказания его развития на каждом из этих уровней. Верно и обратное: чем больше плотность информации в со­общении, тем ниже вероятность правильного предсказания его раз­вития.

На низких уровнях — это избыточность звуковой материи язы­ка, а, начиная с уровня синтагмы, которая является не только интона­ционно-фонетической, но и смысловой единицей речи, все большую роль в создании общей избыточности связного сообщения начинает играть смысловая сторона сообщения, повторяемость и взаимосвязь его смысловых компонентов. Следующим шагом в повышении избы­точности речи является избыточность связного сообщения. Экспери­ментально подтверждается, что условие нормального протекания про­цесса синхронного перевода заключается в наличии на ИЯ не отдель­ных высказываний, а более крупного образования — текста, связность которого опирается на единство темы и коммуникативного намере­ния говорящего. В синхронном переводе необходимый полный уро­вень избыточности обеспечивается за счет включения всех ярусов ве­роятностного прогнозирования.

Но даже включение уровня коммуникативной ситуации не все­гда может обеспечить необходимый уровень избыточности исходного сообщения, и тогда синхронный перевод оказывается невозможным. Так, синхронный перевод поэтического произведения даже на уровне «реферативного» изложения смысла такого сообщения невозможен в силу того, что уровень избыточности в поэтическом произведении тем ниже, чем больше самобытность и оригинальность его автора.

Итак, понимание исходного сообщения, которое служит ос­новой для внутренней программы высказывания при порождении высказывания на ПЯ, осуществляется через смысловое восприя­тие — динамический процесс, при котором на основе смысловых выводов, которые делаются постоянно и подсознательно, идет ку­муляция смыслового содержания сообщения. Создаваемая при этом внутренняя программа служит начальным этапом порожде­ния речи переводчика-синхрониста. На дальнейшем пути порож­дения сообщения на ПЯ еще остаются многочисленные препят­ствия, связанные со структурными различиями конкретных ИЯ и ПЯ в семантике и синтаксисе и поиском лексических эквивален­тов. В то же время повышенная избыточность исходного сообще­ния позволяет синхронисту вести перевод с применением комп­рессии (сжатия) речи, под которой понимается экономия речея- зыковых средств для выражения того же содержания. Компрессия может быть слоговой, синтаксической, лексической и семантичес­кой. Слоговая компрессия сводится к сокращению числа слогов в сообщении на ПЯ по сравнению с сообщением на ИЯ, за счет, на­пример, выбора более кратких слов: необходимо (5 слогов) — сле­дует (3 слога) — нужно (2 слога). Нетрудно увидеть, что слоговая компрессия приводит к снижению темпа речи по сравнению с тем­пом оратора.

К синтаксической компрессии можно отнести такие приемы, как разбивка сложного предложения на два или большее число предложений более простой структуры, замена придаточного пред­ложения причастным или предложным оборотом, замена причас­тного оборота предложным оборотом или существительным в кос­венном падеже, замена словосочетания одним словом. Под лекси­ческой компрессией понимается выражение той же мысли мень­шим числом слов. И, наконец, семантическая компрессия дости­гается путем сокращения повторяющихся смысловых компонен­тов в высказывании и в сообщении.

Все четыре вида компрессии взаимосвязаны и переплетают­ся между собой. Синтаксическая компрессия приводит к лексичес­кой компрессии, а, следовательно, и к слоговой компрессии.

Продемонстрировав применение различных видов компрессии на примере реально выполненных переводов, Г.В. Чернов отмечает, что в практике синхронного перевода наблюдается и обратное явле­ние, которое можно назвать экспансией. При медленном темпе речи оратора у переводчика появляется возможность повысить избыточ­ность сообщения в переводе, более подробно эксплицируя его смысл и тем самым облегчая его восприятие.

Подводя итоги применению компрессии и экспансии, Г.В. Чер­нов обращает внимание на его зависимость от характера и степени из­быточности исходного сообщения. С одной стороны, зачитывание ора­тором заранее подготовленного текста значительно менее избыточно, чем сообщение, порождаемое на трибуне, и сокращает возможность использовать указанные приемы. С другой стороны, различна и из­быточность речи на том или ином языке. Например, отмечается боль­шая избыточность речи на испанском языке, по сравнению с языками английским, французским и русским. Этот факт иллюстрируется пе­реводами на эти языки отрывка испанского текста на конференции ООН по техническому сотрудничеству и сравнением слоговой вели­чины оригинала и переводов. Как и при изложении содержания пре­дыдущих разделов книги описание приемов, облегчающих успешное осуществление синхронного перевода в экстремальных условиях, от­личается последовательностью и связью с переводческой практикой, что делает излагаемые положения особенно убедительными.

В заключительных главах книги рассматриваются некоторые дополнительные аспекты понимания исходного текста и порожде­ния сообщения на ПЯ. Более подробно рассматривается восприя­тие сообщения в связи с его тема-рематической структурой. После того, как очерчена тема сообщения и выявлена основа референт­ной субструктуры, особое внимание при восприятии высказыва­ния должно обращаться на его рематический компонент. Г.В. Чер­нов приводит пример из переводческой практики, показывающий, что пропуск или искажение ремы в одном месте текста приводит к целому ряду ошибок и искажений смысла в дальнейшей части пе­ревода. Рассматривается возможность использования в переводе так называемой слабой ремы (бытийного предиката) как «мини­мальный» синхронный перевод, рассчитанный на то, что дальней­шее развитие сообщение поможет восстановить утраченные эле­менты «сильной» ремы. Вводится понятие доминантной ремы для всего сообщения, в роли которой в общественно-политическом тексте выступает, прежде всего, рема оценки. На целом ряде конк­ретных примеров демонстрируются как случаи передачи в перево­де общей оценочной категории (плюс или минус), так и возмож­ность компрессии оценочного компонента.

Перейдя к рассмотрению некоторых аспектов создания текста на ПЯ, Г.В. Чернов особо выделяет проблемы синтаксиса, специфи­ческие для синхронного перевода. Эта специфика связана с условия­ми восприятия и с ограниченностью оперативной памяти человека, что приводит к необходимости сохранения в основном порядка сле­дования смысловых групп при переходе от высказывания на ИЯ к выс­казыванию на ПЯ. Однако такая необходимость во многом зависит от шага вероятностного прогнозирования и степени цельности или раз­рывности внутренней программы высказывания у синхрониста.

Как известно, в основе построения высказывания человеком лежит его внутренняя программа или замысел, которая затем раз­вертывается в речевое произведение с помощью синтаксического структурирования и отбора соответствующей лексики. У перевод­чика такая программа строится в соответствии с извлекаемым смыслом исходного сообщения. Но поскольку синхронист воспри­нимает текст отдельными порциями, формирование этой програм­мы для всего высказывания может оказаться невозможным, и она будет как бы разорвана. Разорваность внутренней программы оз­начает, что смысл высказывания в целом не воспринят, и в этом случае перевод сводится к простой подстановке слов. Вместе с тем анализ синхронных переводов показывает, что такая разорваность отнюдь не обязательна и переводчики нередко успешно осуществ­ляют синтаксические преобразования в процессе перевода, свиде­тельствующие о полноте восприятия смысла и о цельности внут­ренней программы.

Отсюда следует, что степень цельности или разорваности внутренней программы зависит от шага вероятностного прогно­зирования и числа опорных точек прогноза. Чем больше шаг про­гноза, тем более цельной оказывается эта программа и тем полнее перенос семантико-смысловой структуры исходного текста в пе­реводе, хотя цельность внутренней программы не является, по-ви­димому, обязательным условием полноты такого переноса.

Подтвердив указанные положения анализом конкретных пе­реводов, выполненных как в практике работы переводчиков ООН, так и в условиях эксперимента, Г.В. Чернов особо останавливается на проблеме порядка слов в переводе в связи с тема-рематическим членением высказывания. Хотя в условиях синхронного перевода изменение порядка следования смысловых групп оказывается по­рой невозможным, в ряде случаев сохранение тема-рематического членения требует синтаксических перестроек. Необходимость и возможность таких перестроек зависит от степени связанности или свободы порядка слов в ИЯ и ПЯ и от использования в них поряд­ка слов для выражения тема-рематических отношений. Основные трудности синтаксического порядка среди четырех языков, кото­рые используются Г.В. Черновым в иллюстративном материале, возникают при осуществлении синхронного перевода с русского языка (языка со свободным порядком слов) на английский и фран­цузский языки (языки со связанным порядком слов). При этом основные синтаксические перестройки в ходе синхронного пере­вода можно свести к трем моделям:

1. второстепенный член предложения — тема высказывания на ИЯ. При переводе он превращается в тематическое подлежащее на ПЯ;

2. введение тематического подлежащего из контекста;

3. использование формального подлежащего. При переводе на русский язык регулярно применяется также разбиение длинного пред­ложения со сложной логической структурой на несколько простых предложений, где в случае затруднений в поиске подходящего сказуе­мого на ПЯ остается возможность использования бытийного преди­ката (слабой ремы).

Еще одним видом синтаксических перестроек, применяемых в процессе синхронного перевода, является свертывание предиката (за­мена придаточного предложения именным словосочетанием) и раз­вертывание предиката (замена глагола аналитической структурой, со­стоящей из десемантизированного глагола и отглагольного существи­тельного). Все описываемые Г.В. Черновым виды синтаксической ва­риативности используются и в письменном переводе, но в книге убе­дительно показана специфика применения таких перестроек в синх­ронном переводе в условиях сохранения порядка следования смысло­вых групп ИЯ и сохранения тема-рематического членения высказы­вания ИЯ при порождении высказывания на ПЯ.

В заключительной главе книги этапы синхронного перевода сво­дятся в единую функциональную систему, включающую следующие компоненты.

1. Осмысление сообщения на ИЯ — процесс вероятностного прогнозирования: а) анализ семантико-смысловой структуры сообще­ния на ИЯ, б) ориентировка в коммуникативной ситуации, в) тезау­рус фоновых знаний в памяти синхрониста, г) понимание смысла от­резка сообщения или «угроза» переполнения оперативной памяти.

2. Принятие решения о переводе — внутренняя программа выс­казывания, включая синтаксис, лексику и артикуляционную програм­му на синтагму.

3. Модель будущего на основе вероятностного прогноза — ис­полнение артикуляционной программы, порождение высказывания или его части на ПЯ.

4. Высказывание на ПЯ: а) семантико-смысловая структура со­общения на ПЯ, б) синтаксическая структура высказывания, в) про­содические характеристики.

5. Механизм самоконтроля.

Все эти этапы синхронного перевода соответствуют элементам функциональной системы человеческой деятельности, начиная с ее мотивации и кончая оценкой ее результатов.

В заключение остается повторить то, что уже отмечалось выше. Уже это весьма неполное изложение содержания двух основ­ных работ Г.В. Чернова свидетельствует о значительности его тео­ретического наследия. За рамками обзора остались содержащиеся в рассмотренных книгах примеры образцового анализа сложных лингвистических и психологических концепций, убедительного использования таких концепций в качестве научной основы для объяснения особенностей синхронного перевода, объективные оценки результатов других исследований этого вида устного пере­вода, богатый иллюстративный материал. Впечатляет постоянная тесная связь выдвигаемых теоретических положений с переводчес­кой практикой. В Г.В. Чернове удачно сочетались талант и эруди­ция ученого-исследователя и большой практический опыт высо­коквалифицированного переводчика-синхрониста. Благодаря это­му он сумел сделать то, что удавалось очень немногим теоретикам перевода: создать научно-обоснованную, опирающуюся на изуче­нии фактов реальной переводческой практики, непротиворечивую теорию одного из сложных видов перевода. Г.В. Чернов внес дос­тойный вклад в развитие науки о переводе.

А.Ф. ШИРЯЕВ -

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ СИНХРОННОГО ПЕРЕВОДА

Почти одновременно с работами Г.В. Чернова была опублико­вана книга Анатолия Федоровича Ширяева «Синхронный перевод» (1979 г.), в которой автор излагал собственную теорию этого сложно­го вида переводческой деятельности, в какой-то степени пересекав­шуюся с положениями концепции Г.В. Чернова, но разработанную на основе самостоятельных исследований. Как и многие работы дру­гих отечественных переводоведов, эта книга была издана в качестве учебного пособия, но в значительной части представляла серьезный научный труд.

Изложение своей концепции автор начинает с формулировки ее основных исходных принципов. Предлагается рассматривать син­хронный перевод как особый вид деятельности с позиций психолинг­вистики. В рамках такого подхода ставится задача раскрыть строение деятельности синхронного переводчика, сущность параллельности процессов восприятия речи оратора и порождения речи на языке пе­ревода, темпоральные характеристики и лингвистические особеннос­ти синхронного перевода. В результате на основе экспериментальных исследований автора и других теоретиков перевода создается комп­лексная модель синхронного перевода. Эта задача последовательно решается в первой части книги, собственно теоретической.

А.Ф. Ширяев исходит из положения теории речевой деятельно­сти, согласно которому основными характеристиками конкретной че­ловеческой деятельности являются ее мотивационная и целевая сто­роны, предмет, продукт и структура деятельности. При этом он пола­гает, что для описания синхронного перевода наиболее существенны понятия цели и структуры деятельности.

Приступая к анализу строения деятельности синхронного пе­реводчика, А.Ф. Ширяев, прежде всего, формулирует методологичес­кие принципы такого анализа. Стремление строить свою концепцию на основе теоретических представлений о речемыслительных процес­сах характерно для всех разделов его работы и во многом определяет ее высокий научный уровень. Первый методологический принцип пред­полагает проведение анализа по единицам, каждая из которых несет в себе все основные свойства, присущие деятельности в целом. Второй принцип — положение о трехчленности строения, как всей деятельно­сти, так и каждой из составляющих ее единиц. Они включают: а) фазу ориентирования в условиях задачи и выбора плана действий, б) фазу осуществления и в) фазу сопоставления результата с намеченной це­лью. Третий принцип означает признание эвристического характера процесса восприятия и порождения высказывания: переводчик может избирать различные стратегии в зависимости от конкретных условий деятельности. Четвертый принцип предполагает понимание проце­дуры выбора способа действия как вероятностного прогнозирования будущего. Положение об опережающем отражении действительности важно для понимания процесса синхронного перевода, в котором дей­ствия переводчика состоят в немедленном реагировании на постоян­но изменяющуюся обстановку. Еще один исходный постулат заклю­чается в признании, что механизм человеческого мышления реализу­ется в двух динамических звеньях — субъективном предметно-изоб­разительном коде, состоящем из схематических образов и представ­лений, и речедвигательном коде (речь на основе натурального языка).

В соответствии с указанными принципами рассматриваются действия синхронного переводчика. В первой фазе действия перевод­чик на основе учета многокомпонентной ситуации строит модель ве­роятностного прогнозирования и с началом речи оратора выбирает решение из ряда заготовленных или ищет новое решение. Вторая фаза первого действия (фаза осуществления) заключается в завершении порождения отрезка текста на языке перевода в соответствии с при­нятым решением. Третья фаза (фаза контроля) заключается в оценке переводчиком правильности перевода.

Следующее действие включает такие же три фазы. При этом первая фаза второго действия начинается в тот момент, когда первое действие находится на подступах к своей второй фазе. Выбор пере­водческого решения во втором действии совершается позднее — па­раллельно с окончанием второй фазы первого действия. Фаза осуще­ствления второго действия следует за такой же фазой первого действия, а фаза контроля второго действия совершается за фазой осуществле­ния этого действия параллельно с фазой контроля предшествующего действия. Последующие действия происходят по аналогичной схеме. Таким образом, строение деятельности синхронного переводчика ха­рактеризуется многоплановостью и однотипностью шагов.

Для дальнейшего анализа синхронного перевода А.Ф. Ширяев вводит понятие «единица ориентирования». Под этим им понимает­ся отрезок исходного текста, смысловое восприятие которого позво­ляет переводчику приступить к поиску или выбору очередного пере­водческого решения. Для него этот термин имеет принципиальное значение, так как он должен показать, что текст на языке перевода появляется не в результате простого перекодирования исходного тек­ста. Порождение текста перевода есть реализация внутренней про­граммы высказываний, которая складывается в сознании переводчи­ка благодаря ориентированию в ситуации и особенно в ее важней­шем компоненте — речи оратора. Размеры единиц ориентирования в синхронном переводе детерминированы организацией исходного тек­ста и условиями перевода. Но величина таких единиц зависит и от некоторых особенностей встречной активности самого переводчика. В пределах упомянутой детерминированности переводчик обладает свободой выбора единиц ориентирования в исходном тексте. Выде­ление таких единиц составляет сегментацию текста.

Дальнейшее исследование механизма синхронного перевода осуществляется через формулирование рабочей гипотезы, которая за­тем проверяется экспериментальным путем. Гипотеза включает три основных постулата.

1. В синхронном переводе должен иметь место регулярный сдвиг, выражающийся в отставании переводчика от оратора. Это отставание необходимо переводчику для восприятия отрезков исходного текста, на основе ориентирования в которых принимается решение на пере­ход к языку перевода.

2. В соответствии с эвристическим принципом функциониро­вания речевой способности единицы ориентирования в синхронном переводе могут быть различными по составу и величине в зависимос­ти от конкретной ситуации. Наиболее вероятными отрезками, кото­рые могут избираться в качестве единиц ориентирования, являются смысловые величины в речи оратора, совпадающие с единицами ин­тонационного членения речевого потока: синтагмами, ритмическими группами, интонационными членами. Возможно также ориентирова­ние переводчика по элементам синтаксической организации выска­зываний.

3. Становление механизма сегментации исходного речевого по­тока должно проявляться у овладевающих синхронным переводом в постепенном нащупывании и стабилизации величин отставания от оратора. Подтверждающий эксперимент проводился с тремя группа­ми переводчиков: профессионалами, студентами, обучавшимися син­хронному переводу в течение 6 месяцев, и студентами, только присту­пающими к таким занятиям. Исходный текст подавался в кабины син­хронного перевода с первого канала двухканального магнитофона. Переводной текст фиксировался через второй канал параллельно на той же ленте. Сравнение расположения речевых звеньев текста пере­вода и соответствующих речевых звеньев исходного текста показыва­ло величину общего смещения (запаздывания) текста перевода. Ре­зультаты эксперимента в целом подтвердили предварительную гипо­тезу и позволили сделать ряд выводов о характере сегментации текста переводчиком. Первый вывод заключался в констатации многошаго­вого характера ориентирования переводчика в исходном тексте. Из­влечение информации из речи оратора совершается отдельными ша­гами, квантами, на основе которых принимаются переводческие ре­шения. Второй вывод состоял в признании активной роли перевод­чика в организации процесса извлечения информации: переводчик сегментирует исходный текст на определенные отрезки (отстает от оратора на соответствующие величины) и проводит последовательное ориентирование в этих единицах. Третий вывод говорил о различии стратегий переводчиков при сегментации исходного текста. Наибо­лее распространенными являются три вида стратегий: ориентирова­ние по интонационно-смысловым величинам в речи оратора, ориен­тирование по структурно-синтаксическим блокам и ориентирование по единицам, определяемым конструктивным процессом, происходя­щим в сознании переводчика. И, наконец, четвертый вывод заклю­чался в утверждении зависимости характера сегментации исходного текста от индивидуальных особенностей переводчика, лексических и синтаксических характеристик исходного текста, темпа речи оратора, особенностей синтаксиса исходного языка и языковой комбинации.

Главными особенностями переводческих действий в синхронном переводе, обнаруживаемыми при сравнении его с другими видами пере­вода, являются: сокращенный объем объекта ориентирования (часть высказывания вместо целого высказывания), принятие решения в усло­виях неполного представления о смысловом содержании высказывания и его конкретной лексико-грамматической организации и сокращенный объем продукта переводческого действия (часть высказывания вместо целого высказывания). Следующие друг за другом переводческие дей­ствия образуют непрерывный процесс деятельности. Единство этого процесса конкретизируется в непрерывном ориентировании переводчика в постоянно развертывающейся исходной речевой цепи, в постепенном наращивании системы представлений переводчика о цели высказыва­ния и о смысловой структуре речи оратора и в порождении непрерыв­ной речевой цепи на языке перевода.

Хотя некоторые особенности структуры деятельности синхрон­ного переводчика, отмечаемые А.Ф. Ширяевым, достаточно очевид­ны и упоминаются во многих работах по теории перевода, в целом его концепция отличается особой стройностью и убедительностью. Она удачно сочетает экспериментальные данные с основными постулата­ми теории речевой деятельности. Изложенные в первой главе книги положения позволяют автору перейти к рассмотрению ряда других осо­бенностей синхронного перевода и разработать комплексную модель этого вида переводческой деятельности.

Прежде всего, результаты проведенных экспериментов исполь­зуются для решения вопроса о возможности параллельного протека­ния процессов восприятия исходного текста и порождения текста на языке перевода. Этот вопрос неоднократно обсуждался в научной ли­тературе, поскольку некоторые психологи утверждали, что восприя­тие звучащего текста всегда сопровождается активностью артикуля­ционного аппарата слушающего и поэтому человек не может одно­временно слушать и говорить. Отсюда следовал вывод, что синхрон­ный перевод вовсе не синхронен и переводчик произносит свой пере­вод во время пауз в речи оратора. Такая точка зрения была опроверг­нута многими экспериментами, доказавшими возможность параллель­ного протекания указанных процессов. Анализируя данные своего эк­сперимента, А.Ф. Ширяев показывает, что при синхронном переводе имеет место как попеременное восприятие и говорение во время пауз, так и одновременное протекание этих процессов, и переводчик спо­собен воспринимать устную речь, оставляя свой артикуляционный ап­парат свободным для произнесения текста перевода. При этом обна­руживается, что такое умение создается лишь путем специальных тре­нировок: им владеют все переводчики в первой группе (профессиона­лы), отчасти члены второй группы (изучавшие синхронный перевод в течение 6 месяцев) и не владеют испытуемые третьей группы, не полу­чившие соответствующей подготовки.

Далее А.Ф. Ширяев ставит вопрос, какие механизмы обеспечи­вают понимание исходного текста во время произнесения текста на языке перевода. Он разделяет концепцию Г.В. Чернова о важной роли вероятностного прогнозирования, но указывает, что она не объясня­ет, каким образом переводчику удается правильно и полно переводить речь оратора, если, как показывают эксперименты, 80—85% последней развертывается во время говорения переводчика. Вряд ли можно ус­пешно прогнозировать содержание и лексико-грамматическую орга­низацию высказывания на основе его фрагмента в 15-20 %. Как в этом случае переводчик подтверждает (или отклоняет) свою гипотезу, ког­да критические точки исходного сообщения совпадают с периодами говорения переводчика.

В условиях обычной речевой деятельности восприятие и пони­мание речи происходит на основе узнавания слов и словосочетаний при скрытом артикуляционном воспроизведении речевых сигналов. В синхронном переводе в периоды произнесения текста на языке пе­ревода участие речедвигательного анализатора в узнавании речевых сигналов на исходном языке чрезвычайно ограничено. Следователь­но, у переводчика должны быть иные пути для узнавания речевых сиг­налов и кратковременного удержания в памяти извлекаемой инфор­мации. Пытаясь определить эти пути, А.Ф. Ширяев вынужден поки­нуть надежную почву эксперимента и строить свои предположения на основе неких смутных ощущений переводчиков. Он постулирует, что в ходе тренировки у переводчика формируется новый субъективный код, который используется наряду с речедвигательным кодом для вос­приятия и понимания речи оратора. Основу функционирования это­го кода составляют узнавание слов и словосочетаний лишь по их слу­ховым образам без встречного артикуляционного воспроизведения про себя, а также удержание в сознании полученной информации в виде зрительных и слуховых ощущений. Действие механизма слухового уз­навания речевых образов без артикуляционного воспроизведения их даже в свернутой форме дополняется у некоторых переводчиков ис­пользованием микропауз в собственной речи для восприятия некото­рых фрагментов слов на исходном языке при свободном от говорения артикуляционном аппарате.

В обычных условиях речевой деятельности паузы в речевом по­токе встречаются лишь между речевыми звеньями (дыхательными группами, фразами* интонационными членами, синтагмами и иногда ритмическими группами). Но наряду с такими, предусмотренными нормами речевой деятельности на языке перевода паузами в осцил- лографических записях переводов некоторых переводчиков отмечают­ся микропаузы — перерывы или минимумы ритмомелодической ин­тенсивности внутри речевых звеньев. Микропаузы в 0,5 слога практи­чески не воспринимаются на слух и не влияют на фонетическое офор­мление речи с точки зрения ее получателя.

Подводя итогсвоим рассуждениям, А.Ф. Ширяев делает вывод, что восприятие речи оратора в периоды произнесения речи на языке перевода обеспечивается совместным функционированием целого ряда механизмов, конкретная комбинация которых зависит от особен­ностей личности переводчика. Среди таких механизмов можно назвать узнавание звуковых образов по их акустическим характеристикам, при минимальном участии речедвигательного анализатора, проговарива- ние текста на языке перевода с регулярными микропаузами внутри речевых звеньев с целью восприятия отдельных слов при незанятом артикуляционном аппарате. Адекватное прогнозирование переводчи­ком возможного развертывания и исхода высказывания оратора по­зволяет ему воссоздавать в своем сознании содержание и форму ис­ходного высказывания на основе восприятия отдельных, наиболее информативных фрагментов.

Несмотря на то, что не все положения этой части теоретичес­кой концепции А.Ф. Ширяева получают в его работе одинаково убе­дительное обоснование, в целом высказанные им соображения пред­ставляют несомненный теоретический и практический интерес и на­мечают новые пути исследования важных аспектов синхронного пе­ревода.

Описание механизма синхронного перевода дополняется рас­смотрением еще двух особенностей его функционирования: темпо­ральных и лингвистических. Зависимость этого вида перевода от вре­менного фактора неоднократно изучалась исследователями. А.Ф.

Ширяев кратко характеризует основные особенности протекания син­хронного перевода во времени и приводит количественные данные, показывающие его отличие от других видов перевода. Прежде всего, отмечается необходимость осуществлять переход от одного языка к другому в более высоком темпе, который к тому же жестко зависит от темпа речи оратора (хотя и не совпадает с ним). Жесткие временные ограничения в синхронном переводе накладывают свой отпечаток на все процессы, составляющие деятельность: ориентирование в исход­ном тексте, поиск и принятие переводческих решений, осуществле­ние переводческих действий. А.Ф. Ширяев показывает, что наиболь­шие временные ограничения переводчик испытывает при ориенти­ровании в исходном тексте. При успешном осуществлении синхрон­ного перевода ориентирование в исходном тексте может происходить в темпе произнесения речи оратором и даже несколько быстрее: пере­водчик прогнозирует содержание и форму еще непроизнесенных ора­тором речевых звеньев. При этом темп речи переводчика, хотя и зави­сит от темпа речи оратора, но обычно не совпадает с ним. Переводчик стремится сохранить оптимальный для себя темп речи, который рас­полагается в нижней части диапазона среднего темпа публичной речи на языке перевода. При повышении темпа речи оратора темп речи пе­реводчика увеличивается, но не выходит, как правило, за рамки упо­мянутого диапазона.

Поиск и принятие переводческих решений осуществляются не­посредственно после ориентирования в очередном смысловом звене речи оратора и тоже совершаются в условиях острого дефицита време­ни. Принятие таких решений происходит через каждые 1—3 секунды. Временные ограничения, налагаемые на деятельность синхронного переводчика, обусловливают подстраивание переводческих действий к ним как в психологическом, так и в лингвистическом плане.

Рассматривая лингвистические особенности синхронного пе­ревода, А.Ф. Ширяев отмечает, что здесь подстраивание действий пе­реводчика происходит путем сокращения текста на языке перевода при быстром и среднем темпе речи оратора. Необходимость в таком со­кращении обусловлена несколькими факторами. Во-первых, извест­но, что при переводе происходит, как правило, увеличение слоговой величины текста. В письменном переводе увеличение объема может быть весьма значительным. В устном переводе, где нет возможности для тщательной отработки формулировок, текст перевода может по­рой быть больше оригинала в два и более раза. Если оратор говорит в быстром или среднем темпе, переводчику трудно успеть произнести полный текст перевода за время произнесения речи оратором. Во-вто- рых, скорость совершения речемыслительных операций в синхрон­ном переводе имеет свои естественные пределы для каждого перевод­чика. К тому же, как уже отмечалось, у опытных переводчиков наблю­дается стремление^работать в умеренном темпе несмотря на высокий темп речи оратора. В-третьих, для успешного ориентирования в ис­ходном тексте переводчику необходим какой-то минимум пауз в соб­ственной речи, чтобы воспринимать фрагменты речи оратора при не­занятом речемыслительном анализаторе. В-четвертых, при быстром темпе речи оратора переход от свернутой внутренней речи переводчи­ка к внешней речи не всегда приводит из-за недостатка времени к пол­ному развертыванию высказываний.

Таким образом, условия совершения синхронного перевода, в первую очередь временные ограничения, требуют от переводчика из­менений лингвистического характера, чтобы уменьшить объем про­говариваемого текста. Способ уменьшения объема обычно называет­ся (речевой) компрессией. Компрессия становится возможной благо­даря информационной избыточности речи. В сообщении есть много речевых сигналов, которые дублируют друг друга, повышая надежность коммуникации. При необходимости некоторые из них можно опус­тить без ущерба для содержания сообщения.

Наряду с дублирующими друг друга элементами в сообщении может содержаться больше информации, чем это необходимо для ре­ализации данной задачи общения. Например, в научном докладе бу­дут до некоторой степени избыточны звенья речевой цепи, не имею­щие прямого отношения к теме доклада (формулы вежливости, отступ­ления от темы). Избыточность сообщения может появиться также в связи с тем, что ситуация общения делает необязательным передачу в словесной форме какой-либо информации, и без этого доступной слу­шателю. Например, если переводчик полностью перевел вопрос «Когда начнется осуществление этого плана», и ему предстоит перевести от­вет «Осуществление этого плана начнется в таком-то году», то ему бу­дет достаточно назвать год, опустив первые четыре слова.

А.Ф. Ширяев подробно рассматривает количественные ха­рактеристики речевой компрессии в синхронном переводе на ос­нове экспериментальных данных. Он указывает, что измерять ве­личину компрессии путем сопоставления слоговой величины тек­стов оригинала и перевода нельзя, так как при этом скажется вли­яние изменения слоговой величины сообщения при переходе от одного конкретного языка к другому. Кроме того, поскольку вели­чина компрессии будет различной для каждой языковой комбина­ции при одинаковом темпе речи оратора, нельзя получить единые данные для всех комбинаций. Поэтому приводятся данные лишь для англо-русской и французско-русской комбинаций, получен­ные путем сопоставления компрессированных текстов синхронно­го перевода с ^компрессированными текстами письменного пе­ревода того же самого исходного текста. Данные о компрессии в англо-русских переводах заимствуются из статьи Г.В. Чернова «Синхронный перевод: речевая компрессия — лингвистическая проблема» (1969 г.), а для французско-русской комбинации про­водится дополнительный эксперимент с группой опытных пере­водчиков.

В примере Г.В. Чернова письменный перевод увеличивал сло­говую величину текста на 39,1% , а синхронисты компрессировали текст перевода на 15,2%. При этом, по мнению Г.В. Чернова, более опытные переводчики могли бы сжать текст перевода до 34,4% и даже это не исчерпывало возможности компрессии данного текста.

В эксперименте, проведенном А.Ф. Ширяевым, переводные тексты оказывались почти всегда меньше по слоговой величине пись­менных переводов, хотя это различие существенно варьировало в за­висимости от темпа речи оратора. При медленном темпе речи оратора синхронные переводчики дают полный перевод, не прибегая к комп­рессии. При среднем темпе речи сообщение подвергается сжатию: его слоговая величина уменьшается на 7-15%. При быстром темпе речи ораторов компрессия может достигать 30%.

Оценивая результаты эксперимента, А.Ф. Ширяев приходит к выводу, что компрессия в синхронном переводе играет служебную роль и определяется необходимостью сохранять умеренный темп произне­сения текста перевода. Произнесение текста перевода в быстром и даже в среднем темпе создает трудности в связи с тем, что оно происходит параллельно с ориентированием в речи оратора и поиском перевод­ческих решений. Таким образом, необходимость компрессии опреде­ляется не только временными рамками деятельности синхронного пе­реводчика, но и в известной степени параллельностью осуществления ориентирования в речи оратора, поиска переводческих решений и их реализации.

Сопоставление синхронных и письменных переводов одних и тех же исходных текстов позволяют выявить случаи уменьшения величины сообщений без существенного ущерба для выполнения коммуникатив­ных задач, которые мог ставить перед собой оратор. А.Ф. Ширяев выде­ляет две группы расхождений, возникающих в результате компрессии. К первой группе относятся результаты устранения из текста отдельных содержательных величин (предложений, словосочетаний, слов). Слого­вая величина этой группы составила в экспериментах автора 75% от об­щей массы расхождений. Вторая группа расхождений — это результат замены предложения или словосочетания более кратким предложени­ем, словосочетанием или словом. Слоговая величина расхождений со­ставила 22% от общей массы расхождений.

Приведя эти данные, А.Ф. Ширяев дополняет их описанием некоторых конкретных приемов речевой компрессии. Наиболее рас­пространенным из таких приемов, по его мнению, является устране­ние из текста отрезков, несущих информацию, которая очевидна из ситуации общения. Еще один прием заключается в устранении из тек­ста отрезков, которые дублируют по содержанию предшествующие высказывания оратора. Могут также устраняться формулы вежливос­ти, отступления от темы, некоторые эпитеты и причастные обороты. Иногда опускаются и некоторые цифровые данные, отсутствие кото­рых не оказывает существенного влияния на выполнение коммуни­кативной задачи. Эта первая группа приемов, поданным автора, обес­печивает примерно три четверти необходимого сжатия текста. При этом устранение из текста содержательных величин имеет, разумеет­ся, свои пределы, определение которых составляет важную проблему. А.Ф. Ширяев считает эту проблему лингвистической.

Вторая группа приемов достаточна разнообразна. Среди них отмечаются замена полного наименования организации, государ­ства и т.д. аббревиатурой или сокращенным наименованием, за­мена глагольного словосочетания глаголом, замена причастного оборота предложным, замена относительного придаточного пред­ложения причастным оборотом, предложным оборотом или обо­собленным приложением и замена дополнительного придаточно­го предложения предложным оборотом. Использование всех таких замен автор иллюстрирует примерами синхронных и письменных переводов с французского языка на русский. Особо указывается, что список приемов мог бы быть продолжен, и что к замене пред­ложений и словосочетаний иногда прибегают и в других видах пе­ревода, в основном, из стилистических соображений.

Применение приемов компрессии сопровождается транс­формацией лексико-семантической организации высказывания, понимаемой как совокупность семантических компонентов, каж­дый из которых представлен лексемой. В экспериментах А.Ф. Ширяева были обнаружены такие виды трансформаций, как объе­динение семантических компонентов, сокращение повторяющих­ся компонентов, переход от видового понятия к родовому, опуще­ние части устойчивых наименований или полного наименования фрагментов действительности и опущение семантических компо­нентов в силу ясности описываемой ситуации. Сжатие лексико- семантической структуры высказывания в процессе синхронного перевода обычно сопровождается и упрощением его синтаксичес­ких связей.

Анализ отдельных особенностей синхронного перевода А.Ф. Ширяев завершает описанием комплексной модели этого феномена. Под такой моделью он понимает попытку отобразить наиболее суще­ственные стороны деятельности с умышленным игнорированием не­существенных свойств. Фактически речь идет об описании взаимо­действия некоторых особенностей синхронного перевода, рассмотрен­ных в предыдущих разделах работы.

В самом общем виде модель деятельности синхронного пе­реводчика состоит из трех уже известных нам, параллельно проте­кающих процессов: процесса ориентирования в исходном тексте, процесса поиска и принятия переводческих решений и процесса осуществления переводческих действий. Это — трехъярусная струк­тура, развертывающаяся во времени. Все три процесса тесно свя­заны между собой и образуют единый деятельностный процесс.

Процесс ориентирования в исходном тексте протекает непре­рывно от начала речи оратора до ее окончания, обслуживая про­цесс поиска или выбора переводческих решений. Он состоит в из­влечении информации о смысловой структуре и лексико-грамма­тической организации высказываний оратора и опирается на зна­ние ситуации общения, прошлый опыт переводчика и прогнози­рование цели, темы, смыслового содержания и языковой формы исходных высказываний. Для успешного ориентирования перевод­чик отстает от оратора на 1-3 секунды.

Процесс поиска или выбора переводческих решений начинает­ся сразу после получения первых результатов ориентирования, доста­точных для принятия решения о первом компоненте высказывания на языке перевода и заканчивается практически с окончанием речи оратора или через несколько долей секунды после ее окончания. Он заключается в определении синтаксической структуры высказывания на языке перевода и возможных вариантов ее развития, определения роли порождаемого отрезка в этой синтаксической структуре и его лексического наполнения. Принятие решения завершается построе­нием в сознании переводчика фрагмента программы высказывания с вариантами ее дальнейшего развития или завершения.

Процесс осуществления переводческих решений начинает­ся после принятия первого решения и заканчивается с выполне­нием последнего решения. Он заключается в порождении компо­нентов высказываний на языке перевода по вырабатываемым внут­ренним программам.

А.Ф. Ширяев отмечает, что синхронный перевод сочетает в себе две противоположные черты: континуальность и дискретность. С одной стороны, для него характерно единство, целостность и непрерывность речи, которую переводит переводчик. Эти же особенности присущи всем трем процессам, составляющим деятельность переводчика и тесно спле­тенных между собой. С другой стороны, в структуре деятельности синх­ронного переводчика четко прослеживается регулярная дискретность. Все три процесса протекают последовательными шагами и выдают свои результаты последовательными порциями, квантами. Во времени эти процессы располагаются уступами, составляя единое переводческое действие — один шаг всего переводческого процесса.

Соединение шагов в процессе деятельности происходит по-раз­ному в зависимости от темпа речи оратора и индивидуальных особен­ностей переводчика. При медленном темпе речи оратора шаги следу­ют один за другим в простой последовательности. При быстром темпе речи оратора шаги переводчика налагаются один на другой: едва при­ближается к своей середине развитие одного шага, как начинает вы­полняться другой шаг. Поэтому в каждый отдельный момент перевод­чик осуществляет одновременно реализацию решения одного действия и ориентирование или поиск решения к следующему действию.

Подводя итоги анализу процесса синхронного перевода, А.Ф. Ширяев повторяет его наиболее существенные особенности. Это, прежде всего, регулярное совмещение во времени (параллельное про­текание) процессов, которое в других видах переводческой деятель­ности является частным случаем. При низком уровне подготовки пе­реводчика он попеременно переключается то на речь оратора, то на поиск решения и произнесения речи на языке перевода. Этот меха­низм позволяет переводчику справляться со своей задачей только при медленном темпе речи оратора. Высокий уровень владения синхрон­ным переводом дает возможность переводчику обеспечивать парал­лельное протекание трех процессов реализации перевода при среднем и быстром темпе речи оратора. Механизм попеременного осуществ­ления ориентирования в исходном тексте и порождения речи на язы­ке перевода играет при этом некоторую роль, но основу такой коорди­нации составляет развивающийся у переводчика особый механизм регулирования деятельности, который предлагается именовать меха­низмом синхронизации.

По мнению А.Ф. Ширяева, механизм синхронизации регули­рует распределение уровней осознаваемости между компонентами де­ятельности переводчика. Ведущий уровень осознаваемости направля­ется на творческие компоненты деятельности, прежде всего на обра­ботку необходимой информации и принятие решения о выборе одно­го варианта из множества допустимых. Более низкие уровни осозна­ваемости управляют техническими компонентами деятельности, вклю­чая и реализацию принятого решения. Механизм синхронизации мо­жет успешно функционировать только при наличии у переводчика ряда речевых навыков без активного участия сознания, которые обеспечи­вают звуковые, морфологические и словообразовательные аспекты переводческих действий и иногда выбор лексических и синтаксичес­ких средств. В то же время механизм синхронизации накладывает су­щественные ограничения на каждый из трех процессов, составляю­щих деятельность переводчика.

Ориентирование в речи оратора основывается на прерывистом ее восприятии. Можно говорить о телеграфном стиле восприятия. Вос­приятие слова сводится к осознанию лишь некоторых слогов, пред­ставляющих его общий звуковой контур. К тому же некоторые слова и словосочетания воспринимаются на основе узнавания слуховых об­разов без артикуляционного воспроизведения их. Поиск или выбор переводческих решений в значительной степени основан на исполь­зовании «домашних переводческих заготовок». Опыт и знания пере­водчика сводят до минимума случаи, когда требуется действительно творческий поиск решения. У опытных переводчиков синхронный перевод сводится к решению стереотипных задач с использованием богатого запаса лексических, фразеологических и синтаксических эк­вивалентов, отработанных до уровня условно-рефлекторной реакции. Непременным условием успешного функционирования механизма синхронизации является также глубокое ориентирование переводчи­ка в ситуации общения, прогнозирование на этой основе цели, темы и содержания и языковой формы речи оратора и постоянное развитие и уточнение своих прогнозов в ходе перевода. Все эти навыки и умения создаются в результате целенаправленной длительной тренировки.

К существенным особенностям синхронного перевода относят­ся и его темпоральные характеристики. Синхронный перевод являет­ся самым быстрым видом перевода и навыки и умения, которые обыч­но надежно функционируют в других видах перевода, здесь дают сбои, если переводчик не получил специальной подготовки. Дефицит вре­мени наиболее чувствителен при ориентировании в исходном тексте, но оказывает влияние и на два других процесса.

Специфика лингвистических трансформаций в синхронном переводе имеет две стороны. Во-первых, переводчику часто при­ходится принимать решение о структуре своего высказывания лишь на основе восприятия первых компонентов исходного текста. По­этому его выбор нередко оказывается ближе к исходной структуре, чем в других видах перевода. Во-вторых, совмещение во времени разных процессов и общий дефицит времени заставляют перевод­чика сокращать величину текста на языке перевода за счет избы­точности речи оратора. Обе эти особенности также требуют нали­чия у переводчика особых умений и навыков.

Суммируя главные особенности синхронного перевода, А.Ф. Ширяев заключает, что основная сложность овладения синхронным переводом заключается в необходимости объединять все эти особен­ности в одном виде деятельности. Процесс овладения синхронным переводом заключается в формировании и развитии навыков и уме­ний ориентирования в исходном тексте, поиска переводческих реше­ний и их осуществления в условиях параллельного протекания этих процессов, создания механизма синхронизации, рационально распре­деляющего внимание переводчика между компонентами деятельнос­ти, развитие навыков и умений скоростного выполнения переводчес­ких действий и овладения способами речевой компрессии и специ­фическими приемами лингвистических трансформаций.

В дополнение к теоретической части, А.Ф. Ширяевым представ­лен весьма существенный раздел, посвященный вопросам методики обучения синхронному переводу. Связь теоретических положений с практическими задачами подготовки профессиональных переводчи­ков — одна из важных сторон деятельности ученого. Он является ав­тором ряда учебных пособий, в том числе «Пособия по синхронному переводу» (1982 г.), где приводится детально разработанная система специальных упражнений, обеспечивающих развитие умений и навы­ков, необходимых синхронному переводчику.

Труды А.Ф. Ширяева вносят достойный вклад в теорию и прак­тику перевода.

ЛИТЕРАТУРА

Бархударов Л. С. Язык и перевод. — М.: Международные отношения. - 1975

Гак В.Г. О моделях языкового синтеза // Иностранные языки в шко­ле.-1969, №4.

Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода. — М.: Интерди­алект. — 2000.

Гак В.Г. Pour un calcul logique des equivalents de traductions // Meta. — 1992, XXXVII, 1.

Латышев Л.К. Курс перевода. — М.: Международные отношения. — 1981.

Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. — М.: Воениздат. — 1980.

Ревзин И.И., Розенцвейг В.Ю. Основы общего и машинного перево­да. — М.: Высшая школа. —-1963.

Рецкер Я.И. О закономерных соответствиях при переводе на родной язык // Теория и методика учебного перевода. — М.: Издатель­ство Академии педагогических наук. — 1950.

Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. — М.: Меж­дународные отношения. — 1974.

Федоров А.В. Введение в теорию перевода. — М.: Издательство лите­ратуры на иностранных языках. — 1953.

Чернов Г.В. Теория и практика синхронного перевода. — М.: Между­народные отношения. — 1978.

Чернов Г.В. Основы синхронного перевода. — М.: Высшая школа. — 1987.

Черняховская Л А. Перевод и смысловая структура. — М.: Междуна­родные отношения. — 1976.

Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика. — М.: Воениздат. — 1973.

Швейцер А.Д. Теория перевода. — М.: Наука. — 1988.

Ширяев А.Ф. Синхронный перевод. — М.: Международные отноше­ния. - 1972.

Приложение

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ПЕРЕВОДЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ

Адаптивное транскодирование — вид языкового посредничества, при котором содержание оригинала передается в преобразованной форме, обеспечивающей заданный объем и характер передава­емой информации.

Адаптированный перевод — вид адаптивного транскодирования, при котором в процессе перевода осуществляется упрощение струк­туры и содержания оригинала с целью сделать текст перевода доступным для Рецепторов, не обладающих познаниями, кото­рые требуются для полноценного понимания сообщения, со­держащегося в оригинале.

Адекватный перевод — перевод, обеспечивающий прагматические за­дачи переводческого акта на максимально возможном для дос­тижения этой цели уровне эквивалентности, не допуская нару­шения норм и узуса ПЯ, соблюдая жанрово-стилистические тре­бования к текстам данного типа и соответствия конвенцио­нальной норме перевода. В нестрогом употреблении А.п. — это «правильный» перевод.

Антонимический перевод — лексико-грамматическая трансформация, при которой замена утвердительной формы в оригинале на от­рицательную форму в переводе или, наоборот, отрицательной на утвердительную сопровождается заменой лексической еди­ницы ИЯ на единицу ПЯ с противоположным значением.

Безэквивалентная лексика — лексические единицы ИЯ, не имеющие регулярных (словарных) соответствий в ПЯ.

Безэквивалентные грамматические единицы — грамматические фор­мы и структуры ИЯ, не имеющие однотипных соответствий в ПЯ.

Буквальный перевод — перевод, воспроизводящий коммуникативно не­релевантные элементы оригинала, в результате чего, либо нару­шаются нормы и узус ПЯ, либо оказывается искаженным (не- переданным) действительное содержание оригинала.

Вариантное соответствие см. Множественное соответствие

Вольный перевод см. Свободный перевод

Генерализация — лексико-семантическая замена единицы ИЯ, имею­щей более узкое значение, единицей ПЯ с более широким зна­чением.

Готовый к опубликованию перевод см. Официальный перевод

1}>амматическая замена — грамматическая трансформация, при кото­рой грамматическая единица в оригинале преобразуется в еди­ницу ПЯ с иным грамматическим значением.

Двуязычная коммуникация см. Межъязыковая коммуникация

Дословный перевод см. Синтаксическое уподобление

Единица несоответствия — элемент содержания оригинала, не пере­данный или искаженный при переводе, или элемент содержа­ния текста перевода, неправомерно добавленный при переводе.

Единица перевода — минимальная единица текста оригинала, которая переводится как единое целое, в том смысле, что ей можно отыс­кать соответствие в переводе, но нельзя обнаружить в переводе единиц ПЯ, воспроизводящих значение составных частей дан­ной единицы, если таковые у нее имеются.

Единица переводческого процесса — минимальный отрезок текста ори­гинала, выступающий в качестве отдельной «порции» перево­да, в том смысле, что переводчик приступает к переводу каждо­го такого отрезка после завершения перевода отрезка предыду­щего.

Единица эквивалентности — минимальная единица содержания ори­гинала, сохраняемая в переводе.

Единичное (постоянное) соответствие — наиболее устойчивый (посто­янный) способ перевода данной единицы И Я, относительно не­зависимый от контекста.

Жанрово-стилистическая классификация переводов — подразделение переводов в зависимости от жанрово-стилистических особен­ностей оригинала на художественный перевод и информатив­ный перевод и функциональные подвиды перевода.

Жанрово-стилистическая норма перевода—требования, которым должен отвечать перевод в зависимости от принадлежности оригинала к определенному функциональному стилю.

Информативный перевод — перевод оригиналов, не принадлежащих к художественной литературе (общественно-политических, науч­но-технических, официально-деловых и пр.), т.е. текстов, ос­новная функция которых заключается в сообщении каких-то сведений, а не в художественно-эстетическом воздействии на Рецептора.

Источник (информации) — создатель (автор) текста оригинала, отпра­витель сообщения.

Исходный язык (ИЯ) — язык оригинала, язык с которого делается пе­ревод. Калькирование — способ перевода лексической едини­цы оригинала путем замены ее составных частей — морфем или слов (в случае устойчивых словосочетаний) — их лексическими соответствиями в ПЯ.