21. Беседа автандила с шермадином

ПЕРЕД ВТОРЫМ, ТАЙНЫМ, ЕГО ОТЪЕЗДОМ

И промолвил солнцеликий Шермадину в день прощанья:

«Ныне день моей надежды, исцеляющей страданья.

Он покажет, чем поможешь ты мне в годы испытанья».

Чтец поистине обязан славословить их деянья!

Он сказал: «О расставанье царь не хочет слышать слова,

Ведь ему непостижимо то, что свято для другого!

Я ж без друга не желаю ни скитания, ни крова, —

Не прощает человеку бог деяния дурного.

Я обдумал это дело и решился на уход.

Лишь изменник и предатель богохульствует и лжет.

Сердце здесь без Тариэла изнывает от забот,

Стонет, мечется, вздыхает, слезы горестные льет.

Доказательствами дружбы служат три великих дела:

Друг не может жить без друга, чтобы сердце не болело,

С ним он делится достатком, предан он ему всецело,

Если надобность случится, поспешит на помощь смело.

Но не буду многословен, приступая к порученьям.

Тайный мой уход отсюда мне послужит утешеньем.

Так прислушайся, молю я, ты к моим установленьям.

То. о чем тебя прошу я, исполняй с благоговеньем.

Первым делом — неподкупный государев будь слуга,

Докажи, что добродетель и в разлуке дорога.

Управляй моей дружиной, не щади в бою врага,

Будь защитником народа и родного очага.

Стереги мои границы, будь главой в моем отряде,

Пусть изменник вероломный не мечтает о пощаде.

Коль вернусь, тебя, как друга, награжу я службы ради, —

Послуживший господину не останется в накладе».

Шермадин, услышав это, отвечал ему, рыдая:

«В одиночестве все беды одолею без труда я,

Но, коль тьма покроет сердце, что поделаю тогда я?

Был бы счастлив я безмерно, лишь с тобой одним блуждая.

Мы доселе не слыхали, чтобы верный раб в пути

Не обязан был владыку от опасностей спасти.

Что я, грешный, буду делать, если дам тебе уйти?»

Но ответил юный витязь: «Не возьму тебя, прости!

Помыкать твоей любовью не имею я предлога,

Но и взять тебя с собою не могу по воле бога, —

Коль не ты, то кто сумеет здесь блюсти порядок строго?

Не тебе, но мне, скитальцу, суждена теперь дорога.

Я — миджнур. Миджнур обязан в одиночестве скитаться.

Разве он не должен плакать без людей и убиваться?

Дальний путь —удел влюбленных. Им ли дома оставаться?

Уж таков наш мир мгновенный, в том не надо сомневаться.

В день, когда меня не будет, вспоминай, люби меня.

Сам себе слугой я буду, не страшна мне западня.

Неприлично удалому унывать средь бела дня.

Горе тем, кто дел позорных не боится, как огня!

Я из тех, кто жизнь не ценит выше гнили огуречной.

Смерть за друга я считаю лишь утехою сердечной.

И теперь, когда я снова в путь отпущен бесконечный,

Бросив дом, я не оставлю друга в жизни скоротечной.

Уходя, я завещанье оставляю для царя,

Я ему тебя вручаю, власть его боготворя.

Если я умру в разлуке, обо мне не сетуй зря,

Только плачь и сокрушайся, поминание творя».

22. Завещание автандила царю ростевану

Витязь сел и, скорбный сердцем, так составил завещанье:

«Царь, к покинутому другу я спешу без колебанья.

Не могу его я бросить, он — души моей пыланье.

Будь ко мне добросердечен и прости мои деянья!

Не осудишь ты, я знаю, государь, мое решенье.

Мудрый друг не бросит друга, несмотря на все лишенья.

Вспомни, царь, Платон-философ нам оставил поученье:

«Ложь несет душе и телу бесконечные мученья».

Так как ложь — источник горя, то, покинув царский кров,

Ради страждущего друга ухожу я от пиров.

Для чего и мудрость людям, коль не чтить ее даров?

Знанья мудрых приобщают нас к гармонии миров.

О любви ты, верно, помнишь, что апостолы гласили,

Как в кимвалы ей бряцали, как в Писанье возносили?

«Возвышает человека лишь любовь!» — они твердили.

Прежде всех живущих в мире должен верить им не ты ли?

Тот, кто дал мне крепость тела и открыл мои зеницы,

Чьим могуществом незримым звери созданы и птицы,

Кто конечному созданью начертал его границы, —

Сто низводит к единице, сто творит из единицы.

То, что богу не угодно, — не случится на земле.

Вянут роза и фиалка, коль останутся во мгле.

Всякий взор к добру стремится, нет достоинства во зле.

Как могу я жить без друга с тяжкой думой на челе!

Как бы ни был ты разгневан, не лишай меня прощенья:

Я не в силах был исполнить твоего предназначенья.

Мне отъезд послужит средством от тоски и огорченья.

Пусть я буду жить в пустыне, лишь бы жить без принужденья.

Не найдешь ты утешенья, слезы горя проливая.

Ничего не в силах сделать против воли божества я.

Муж обязан быть вынослив, в тяжких бедах пребывая.

От судьбы уйти не может ни одна душа живая.

Что творец мне предназначил, то и сбудется сполна.

Коль вернусь назад, то в сердце потушу я пламена,

Встречусь радостно с тобою, как в былые времена...

Каково служенье дружбе, такова и мне цена.

Царь, коль кто меня осудит, осуди и ты всецело!

Неужели царским сердцем скорбь разлуки овладела?

Обмануть я и покинуть неспособен Тариэла,

Он в лицо меня за гробом осрамит за это смело.

О друзьях иметь заботу никогда не вредно людям!

Презирая лицемеров, мы лжецов сурово судим.

Как же мог я, царь великий, стать предательства орудьем?

Хорошо ли, коль на помощь мы спешить к друзьям не будем?

Есть ли кто презренней труса, удрученного борьбой.

Кто теряется и медлит, смерть увидев пред собой?

Чем он лучше слабой пряхи, этот воин удалой?

Лучше нам гордиться славой, чем добычею иной.

Смерть сквозь горы и ущелья прилетит в одно мгновенье,

Храбрецов она и трусов — всех возьмет без промедленья.

И детей и престарелых ожидает погребенье.

Лучше славная кончина, чем постыдное спасенье!

Царь! Осмелюсь я напомнить: ничего не понимает

Тот, кто смерти ежедневно для себя не ожидает.

Ведь приходит днем и ночью та, что нас соединяет!

Не вернусь — так, значит, сердце снова боль претерпевает

Если ж рок меня захочет погубить в чужой стране, —

Странник, я умру в дороге, сам с собой наедине.

Не сошьют друзья мне саван, не схоронят в тишине.

И тогда, незлобный сердцем, вспомни, царь мой, обо мне!

Многочисленным богатством я владел тебе в угоду.

Ты раздай богатство бедным, возврати рабам свободу.

Надели сирот несчастных, обреченных на невзгоду, —

Пусть я буду и по смерти дорог нашему народу.

Коль не все мои богатства пожелаешь взять в казну ты,

Пусть на них мосты построят и сиротские приюты.

Раздавай мои именья, не колеблясь ни минуты,

Ибо только ты сумеешь погасить мой пламень лютый.

От меня, владыка, больше не получишь ты вестей.

Поручил тебе я душу доброй волею своей.

Сатанинские затеи не пойдут на пользу ей.

Опочившего прости ты и слезу о нем пролей!

И еще, о царь могучий, я молю за Шермадина.

Ныне, горечью объятый, он лишился господина.

Обласкай его, как раньше я ласкал простолюдина,

Пусть не точит слез кровавых у порога властелина!

Написавший завещанье, я его теперь кончаю.

Царь, отец и воспитатель! Вновь тебя я покидаю!

Я тебе желаю счастья! Я в тоске изнемогаю!

Не давай врагам отчизны угрожать родному краю!»

Кончил он и Шермадину завещание вручил:

«Доложить царю об этом у тебя довольно сил,

Ведь никто служить не может так, как ты мне послужил!» —

И, обняв слугу, заплакал изнемогший Автандил