2. Сакральные модели помощи в родовой общине древних славян

Сакральные формы поддержки тесно связаны с ми­фологическим миром древних славян. Мифология^ древних славян проходит определенные этапы своего развития, и с изменением системы культовых форм дара, взаимоотдара трансформируются и функции помощи и защиты коллективной общности.

Д. Шеппинг считал, что славянская мифология претерпела три стадии своего развития: эпоху духов, эпоху божеств природы и эпоху богов-кумиров.

Несколько иную классификацию предлагает М. Боровский. По его мнению, языческая мифоло­гия славян имеет следующие стадии развития: по­клонение озерам, рощам, небесным светилам; культ рода и рожаниц, с принесением жертв и устроени­ем пиров в их честь; культ Перуна; период двое­верия.

64

КУЛЬТ РОДА И РОЖАНИЦ — воплощали единство рода. Культ рожаниц связан с женским началом, продол­жением рода, судьбой новорожденного, которому рожа­ницы определяли долю.

ПЕРУН— б славянской мифологии бог грозы, считает­ся, что он покровительствовал князю и его дружине

Существенной особенностью является то, что ми­фологическое мышление связано с определенной мо­делью действий по защите и охране коллектива, от­дельного индивида. Как считают Б. Балушок и М. Эли-аде, архетип действий, поступка осуществляется богом, героем, предком. Именно они в ритуальной форме «помогают» общности «выстраивать» философию по­мощи, а подражание им формирует нормы альтруис­тических поступков группы.

Однако в исторической памяти закрепились более древние праформы методологии переноса помощи, и они связаны с оберегами. Фетишизация отдельных предметов, наделение их сакральными свойствами, одна из первых функций переноса и, возможно, она связана с «периодом духов», Оберегами выступали как отдельные предметы, так и растения — береза, дуб, осина. Оберегами выступали и предметы костюма, домашней утвари- Таковыми являлись пояса и поло­тенца. Семантическая магия круга присутствует и здесь. Согласно исследованиям И. Кремлевой, пояс надевался ребенку после рождения, он оберегал его от злых духов. Древнейшие языческие атрибуты оберега, были сохране­ны и в христианской культуре. На­пример иконы, помимо культового

предназначения имели и оберегаю­щую функцию. Это отмечает Г. Афа­насьев: «Значительная доля фетишиз­ма прослеживается к почитанию икон... нельзя не обратить внимание на распространение такого явления, как признание икон чудотворными, тогда как другие иконы, изображающие то же самое, или копии той же иконы, чудотворной силы не имеют.

65

Особенно много икон с изображением Божьей Мате­ри». До сегодняшнего дня почитаются и наделяются чудотворной силой иконы Божьей Матери Иверской, Казанской, Владимирской, Смоленской, Утоли моя печали, Троеручицы

.

ОБЕРЕГ — талисман, оберегающий от зла в различных жизненных случаях: от сглаза, от огня, от воды, змеи, порчи, болезней и т.д.; связано с народными представ­лениями и суевериями, о защите от несчастий.

ПОЯС — чаешь одежды, принимая форму круга выпол­нял обрядовые функции защиты, выступал в качестве оберега. Белорусы повязывали ребенка сразу же после крещения, с этого обряда начиналось приобщение ребен­ка к окружающему миру людей,

Довольно сложно согласиться с Д. Щеппингом, что волхвы появляются в период обожествления природы, однако то, что они являлись своеобразными «фермен­тами» в деле организации поддержки групповой общ­ности не только с реальными, но и с ирреальными си­лами — этот факт бесспорен. Волхвы «формировали» стереотипы реципрокного поведения в новых истори­ческих условиях.

ВОЛХВЫ — жреческое сословие, кудесники, колдуны, пророки па Руси в языческий период и первые века после принятия христианства. Считалось, что волхвы могут связываться с духами, отгонять нечистую силу, насы­лать порчу, предсказывать будущее и т. д.

Волхвы — в древнерусской традиции «языческие жрецы, звездочеты, чародеи и предсказатели». Прак­тически они имели те же функции для родового обще­ства, что и шаманы у многих народов. Жрецы и шама­ны «явились предтечами будущих священнослужите­лей: монахов, лам, попов, ксендзов, мулл, которые появятся спустя столетия...».

Мы не будем акцентировать внимание на магичес­кой деятельности волхвов, а обратим его на то, что они являлись определенными «регуляторами» общественных,

66

групповых отношений. В этом смысле можно говорить о том, что они высту­пали в качестве прорицателей судьбы как отдельного индивида, так и общно­сти в целом. Причем их деятельность разворачивалась в «пандемических» обстоятельствах, обстоятельствах кри­зиса экономического, социального, личностного, когда необходимо было разрешить ту или иную проблему.

В.Н. Татищев приводит следую­щий пример: когда у Изяслава родил­ся сын Всеслав, то на голове у него было язвено, «волхвы же призванные сказали матери его, дабы оно язвено навязала ему на главе, и всегда бы носил его до жи­вота своего, что он и носил до самой смерти на себе». Оказание поддержки на уровне «жизнь—смерть» ха­рактеризует ранние формы защиты субъектов помо­щи. Не случайно, именно волхвы устраивали погре­бальные игры рода, поскольку именно они выступали в качестве «проводника к смерти».

О совмещении сакральных и общественных функ­ций говорит и Ю. Кривошеев, когда анализирует дей­ствия волхвов в период голода в Суздале (1024). Они призывали уничтожить «старую чадь», ибо она дер­жала «гобино», урожай. «По языческим законам, что­бы восстановить благополучие общины, людей, скры­вающих урожай или отрицательно влияющих на него, убивали или изгоняли, предварительно разорив».

Такая ситуация существовала в отдельных селени­ях вплоть до XIX века. С одной стороны, здесь просле­живается чисто утилитарная функция редистрибуции — распределения в ситуации кризиса, но с дру­гой — механизмы распределения несут в себе языческое нормативное архетипическое поведение субъектов поддержки, которые мотивируют свои по­ступки откровениями свыше, В дальнейшем мы уви­дим, как в иных исторических условиях перераспре­делительные механизмы в сообществе в период голо­да работали по той же логике, только не сакральные установки, а социальные мифологемы и идеологемы являлись основными двигателями «справедливого рас-

67

пределения». Таким образом, дей­ствия волхвов имели сакрально-ми­фические установки. Они подкрепля­лись определенными ритуальными действиями, и, что очень важно, дей­ствия эти неразрывно связаны с иде­ологией поддержки. Она была одним из факторов, которые после уничтожения пантеона языческих богов долгое время позволяли сохранять языческие традиции, что дало возможность сакральной системе поддержки существовать на протяжении еще трех столетий.

Боги как архетип действий и поступков родовой общины, как высший свод нормативных требований к процессам жизнедеятельности, выступали активными помощниками в наиболее ответственных жизненных ситуациях.

Славянские языческие боги имели свою «специа­лизацию». Они мало чем отличались от греческого, римского, восточного пантеона, на что обращали вни­мание А. Фаминцын, В. Соловьев, Е. Аничков, А. Афа­насьев, Б. Рыбаков и другие исследователи. Тождест­венность в функциях позволяет предполагать, что на ранних этапах социальной общности закрепляются определенные общественные механизмы взаимодей­ствия, которые выступают в качестве нормативных и существуют как определенные традиции.

Традиция — это такой стереотип социального по­ведения, который сохраняется на сознательном и бес­сознательном уровнях. Эти значимые связи не могли не закрепиться в народном сознании в системе рели­гиозно-мифологических представлений. Можно пред­полагать, что именно эти связи, применительно к мо­дели взаимопомощи, идентифицировали и кодифици­ровали два бога: Дажьбог и Стрибог.

Дажьбог — «бог-даятель» — наделял богатством, наследием. Стрибог — распределял богатство. Эти два бога выступали как некое парное единство. Не менее интересно божество — Белобог, Белун. Как утвержда­ет А. Фаминцын, в белорусском эпосе это бог богат­ства и милосердия. Таким образом, реципрокно-реди-атрибутивные связи, которые выступали в качестве дара высших существ, рассматривались как высшие

68

сакральные ценности, и впоследствии персонифици­руются с «лучшими людьми», т. е. обретают свое зем­ное существование.

Более поздней формой почитания богов являлись братчины, празднуемые сельскими общинами. Они по­свящались святому — патрону, позднее это был тради­ционный корпоративный праздник. Он проводился либо всем селением, либо несколькими селениями в склад­чину, где каждый субъект предоставлял какую-либо долю продуктов на общественные нужды. Подобные празднования назывались ссыпками, мирщиной, ссып-щиной. В XIX веке во многих уездах такие традиции были еще достаточно распространены и собирали на взаимное угощение в Петров, Ильин и Спасов день до 25 деревень. В праздник в честь Бориса и Глеба приго­товлялась общественная яичница. Однако помимо форм взаимоподдержки, праздники, возможно, являлись и «общественными милостынями». Б русских селениях XIX столетия на праздники собирались нищие и бого­мольцы, численность которых в отдельных случаях могла достигать до десяти тысяч, причем их кормили и содержали в течение трех дней за общинный счет.

БРАТЧИНЫ — совместная трапеза членов сельской об­щины, устраиваемая в складчину, проводилась ежегод­но в дни памяти покровителей деревни. На братчины всем, миром варили пиво, закалывали жертвенных живот­ных, варили кашу, общинные праздники проходили воз­ле языческих святилищ. «Братья» —люди, объединенные общими занятиями, условиями жизни; праздниками. У южных славян Б. выражалась в призрении больных и бед­ных, погребении усопших.

ПЕТРОВ ДЕНЬ — великий православный праздник, посвя­щенный апостолам Петру и Павлу, в народном календаре обозначает кульминационный момент полного расцвета природных сил. В обрядово-мифологическом плане этот день включает ряд поверий. Петровские братчины, упо­минавшиеся в летописях ХИ века, были завершением ру-сальского цикла и, возможно, посвящены Даждьбогу.

ИЛЬИН ДЕНЬ — православный праздник, в народной традиции восточных славян, Илья-пророк — повелитель грома и дождя, покровительствовал плодородию и уро-

69

жаю. Братчины на Ильин день в некоторых деревнях се­верных губерний Европейской России носили характер мужского праздника, куда парни, молодожены, старики и женщины не допускались. Празднество начиналось ут­ром а заканчивалось к вечеру, превращаясь в шумную по­пойку, с песнями и плясками

.

Мы видим, что почитание данных богов, как, впро­чем, и многих остальных, тесно взаимосвязано с офор­млением института праздников. Они являлись неотъемлемой частью быта в древнейшей общности. Кроме того, эти праздники выполняли функцию «мир­ного перераспределения имущества» и натуральных продуктов, как это мы видели у других народов.

Культовые традиции почитания богов тесно связа­ны с ранними механизмами распределения и перерас­пределения. Они выступали определенной системой помощи и поддержки на уровне сакральных отноше­ний. Это позволяет понять, почему столь велико коли­чество праздников в году, которые справляли наши предки. Исследования праздников А. Ермоловым в XIX веке фиксируют, что помимо официально установ­ленных 80 праздников в отдельных местностях отмеча­ли свои (общее число достигало 150), Если учесть, что многие праздники могли длиться от трех до восьми дней, то это становилось существенным подспорьем в распределении и перераспределении материальных благ. Такие формы поддержки достаточно широко были распространены не только у славян. Они встречались в Древней Греции и в Древнем Риме, и часто служили средством манипулирования общественным сознанием.

Другим важнейшим механизмом закрепления ре-ципрокных отношений, связанных с сакральными ус­тановками, являлись родовые обряды почитания пред­ков. Сакрализация данных процессов раскрывается в системе родового пространства, когда умершие пред­ки обожествляются, и к ним обращаются через куль­товые обряды, что в конечном итоге вело к определен­ному родовому единению.

По представлениям древних, человек переселялся в другой мир, оставляя за собой свои привычки, склон­ности, привязанности, потребности. Археологические раскопки древних могильников свидетельствуют, что

70

древние славяне в могилу клали необходимые орудия быта, утварь. Находят там и останки животных. «Наши предки верили в загробную жизнь человека, верили в бессмертие... Загробная жизнь была подобием этой земной жизни и служила продолжением теперешнего существования человека; вот, почему покойника снаб­жали всем тем, что необходимо живому человеку».

ТРИЗНА (состязание, подвиг, награда, поминальное пир­шество) — первоначально тризна — «жертвенное закла­ние трехгодовалого животного». С принятием христиан­ства тризна сохранялась в виде поминальных песен и пира, позднее термин употреблялся для обозначения поминок,

СЕМИЦКИЙ ЧЕТВЕРГ — семик, праздник весенне-лет­него календаря, отмечается в седьмой четверг после Пасхи, за три дня до Троицы, открывает обрядовый комплекс троицко-семитского празднества. В древно­сти, по предположениям ученых, семик входил в еди­ный весенний праздничный цикл, начинала который Масленица, и был его завершением. Отличие семика от других праздников в том, что он сопровождался об­рядом поминовения «заложных», к которым причисля­ли умерших не своей смертью: самоубийцы, опойцы (умершие от пьянства), проклятые родителями, кол­дуны и т.д.

В честь умершего устраивались тризны, погре­бальные состязания, игрища, трапезы, причем это на­блюдалось у многих народов. Считалось, что покой­ник невидимо присутствует и принимает участие во всеобщем действии. И в день похорон и в дни поми­новений родственники жертвовали определенную ми­лостыню, «справу». Это была «милостыня с рук. Культ поминания предков затем закрепился и в хри­стианской практике, когда на Семицкий четверг под­минали родителей. В этот же день шли за город в ску-дельницы, на братские могилы, где устраивалось об­щественное погребение тех, кого не могли похоронить зимой.

«Магия угощения» здесь отличается от обрядовых праздников. Согласно исследованиям Б. Рыбакова, умершие предки содействовали плодородию и урожаю.

71

Такая форма помощи — дара — требовала отдара, уп:-щения «дзядов». Характерной особенностью подобньз форм поддержки и группового единения являлось т : что непременными участниками этих трапез былг магические посредники из потустороннего мира: ня-щие, странники, которым раздавалась «справа» в виде блинов.

НИЩИЕ — определенное сословие, не имеющие соб­ственности, навыков трудовой деятельности, промыш­ляющие сбором подаяний; в народных поверьях нищий — посредник между реальным и потусторонним миром, не­пременный участник всех похорон и поминок, а также связанных с ними обрядов.

СТРАННИК—здесь, странник как нездешний, чужой иноземный, прохожий, путник. Страпничанье — скитс-ние по святым местам, паломничество, жизнь и состо­яние странников, богомольцев.

БЛИНЫ— обрядовое блюдо у славян. Символика связа­на с представлением о смерти и потустороннем мире, посвящают умершим, символически кормят ипи душ;. предков.

Можно сказать, что в этот период существовали общественные формы помощи, связанные с культом смерти. Такими формами являлись общинная тризна, общинная милостыня, «справа», подаяние натуральны­ми продуктами, и как особая культовая форма, против которой позднее противилась Церковь — обществен­ное перезахоронение.

И, наконец, последний аспект сакрализации про­цесса помощи — культ героя, следование общинным традициям, подчинение общественным нормам жиз­недеятельности последующих поколений предшеству­ющим.

Эти традиции в аспектах помощи выступали в ка­честве механизмов сохранения мирских отношений, единого общинного пространства. Показательны в этом отношении княжеские пиры, которые собирали дру­жинников. Дружинник не только ходит на прокорм к князю, «он столуется у него», пиры — его право. По

72

мнению профессора Е. Аничкова, «княжеский пир, как и братчина — акт обрядовый, установленный издрев­ле. В княжеских сенях, среди медопития, складывались высокие христианские добродетели; милость, нищелюбие и страннолюбив».

Принимать участие в княжеских пирах может не только дружинник, занимающий почетное место, но и все пришедшие на пир. Легенды и сказания сла­вян о княжеских пирах, непременным участником трапезы называют калику-перехожего, нищего странника. По свидетельству И. Прыжова, Гречес­кая церковь задолго до принятия христианства на Руси посылала туда монахов-паломников, которые приносили «богатую милостыню» из славянских зе­мель. Возможно, что княжеские пиры, были одним из ее источников.

КАЛИКА-ПЕРЕХОЖИЙ— странник, нищий, поющий духовные песни. Калика — назвонив происходит от на­звания греческой обуви — «калиги», которая надевалась паломниками, отправляющимися по святым местам. Ка­лека, нищий, слепой, просящий милостыню обычно во время церковных праздников. В целях взаимной безопас­ности они объединялись в артели, выбирали себе ата­манов, которые смотрели за нравами.

Сохранение единого общинного пространства меж­ду князем и дружинниками вызывало определенные формы помощи и взаимопомощи, связанные с выку­пом пленных. Этот факт зафиксирован договорами князя Олега с Царьградом.

Таким образом* одним из уровней, который зало­жил и оформил систему реципрокных связей и отно­шений, сформировал ценностные стереотипы поведе­ния и восприятия феноменов помощи, явился уровень сакральных отношений. Эта древнейшая форма меж­группового взаимодействия образовала тот социогеном поддержки и защиты, который будет воспроизводить­ся в языческую эпоху на уровне общинно-родовой и хозяйственной помощи и взаимопомощи, а в последу­ющих исторических эпохах как система призрения и социальной работы.

73