Арухов з.С. Республика Дагестан в условиях трансформации геополитических коалиций в Кавказском регионе

В последние годы интересы России в каспийском бассейне сталкиваются с устремлениями США, Англии, Франции, Турции, Ирана, Саудовской Аравии и ряда других стран, пытающихся проникнуть и обосноваться в этом богатом нефтяном регионе. Процесс формирования и последующей перегруппировки геополитических коалиций в кавказском регионе стал особенно активно протекать с распадом Советского Союза, подвергаясь определенным изменениям по мере усиления роли ведущих держав мира на постсоветском пространстве. Нельзя сказать, что в настоящее время этот процесс завершился. Наоборот, трансформирование уже сложившихся коалиций будет происходить и в будущем, хотя определить точные контуры и сроки этого процесса пока достаточно сложно. С учетом этого обстоятельства, сегодня вполне определенно можно сказать лишь о том, что происходящие на Северном Кавказе изменения во многом обусловлены геополитическими факторами. Они, прежде всего, связаны со стремлением мировых держав обеспечить господство на историческом плацдарме между Западом и Востоком, установить контроль над природными ресурсами региона, а также их желанием прогнозировать ход развития процессов, имеющих в последние годы выраженные исламистские и cепаратистские тенденции. При этом в перспективе характер борьбы международных и региональных центров силы за влияние над нефтяными ресурсами региона и системами их транспортировки на Запад в первую очередь будут определять их геостратегические интересы в каспийском бассейне.

В этих условиях Дагестан, в силу значимости своего географического расположения, запасов природных ресурсов и специфики внутреннего развития в составе Российской Федерации, выдвигается на роль одного из центров притяжения региональных интересов мировых держав, все более оказывается в центре перегруппировки геополитических коалиций.

В данной статье рассматривается вопрос о том, каким образом географическое положение Дагестана используется и может быть использовано в условиях перегруппировки геополитических коалиций на Кавказе. Обозначая тему статьи, мы, прежде всего, исходили из того, что геополитические приоритеты тех или иных стран объективно подвержены постоянным изменениям, следовательно, в этой сфере неминуемы союзы и расколы государств, усиление и ослабление геополитической значимости их стратегических и тактических задач. Разумеется, что претендовать на бесспорность отдельных выводов и суждений, основанных на анализе событий и фактов последних лет, нелегко. Однако место и роль Дагестана в меняющемся раскладе сил показаны на некоторых характерных примерах, через призму геополитических и геостратегических интересов России, Азербайджана, Грузии, Турции и Ирана в кавказском регионе.

Надо признать, что большинство исследований, касающихся проблем кавказской геополитики, прямо или косвенно сводятся к ее главной составляющей – доступу и контролю над нефтяными богатствами региона. Однако Дагестан в этом отношении является в известной степени исключением, так как полезные ископаемые на его территории пока еще не вполне изучены. Особенно недостаточно исследованы горная и, прежде всего, высокогорная зоны республики. Тем не менее, даже уже имеющиеся данные дают возможность говорить о значительных запасах целого ряда полезных ископаемых, и конечно, в этом вопросе первостепенное промышленное значение имеют месторождения нефти и газа.

Однако стратегическая важность Дагестана определяется не столько наличием в его недрах углеводородного сырья, сколько уникальным географическим положением, позволяющим ставить и реализовывать глобальные геостратегические задачи. Республика расположена на стыке Европы и Азии в восточной части Кавказа и является самой южной частью России. Она граничит по суше и Каспийскому морю с пятью государствами - Азербайджаном, Грузией, Казахстаном, Туркменистаном и Ираном, внутри Российской Федерации Дагестан соседствует со Ставропольским краем, Калмыкией и Чеченской Республикой.

Общая протяженность территории Дагестана с юга на север составляет около 400 километров, площадь - 50,3 тысяч квадратных километров, длина береговой линии - 530 километров. Кстати сказать, республика имеет самый большой участок российского побережья на Каспии. Акватория, дно и территория, прилегающая к дагестанско-российской части Каспия, обладают большими запасами природных ресурсов, прежде всего углеводородного сырья, биологических ресурсов, в том числе осетровых рыб, а также рекреационных ресурсов морского побережья.

Если к настоящему времени уже имеется определенная ясность о характере интересов международных нефтяных консорциумов по отношению к большой каспийской нефти, то позиции сил кавказского субрегиона в этой сфере только начинают приобретать очертания признаков определенности. В этом плане ситуация на южных рубежах России свидетельствует о возрастающей военно-политической и дипломатической активности некоторых сопредельных государств, исходя из чего можно прогнозировать, что дальнейший дисбаланс сил в кавказском регионе может отразиться на российских геополитических интересах и повысить степень геостратегической уязвимости Республики Дагестан.

С учетом подобного развития ситуации, возможно, главное направление геополитических устремлений региональных и мировых центров силы, в особенности на начальном этапе становления глобальной каспийской нефтяной эпопеи, может подвергнуться корректировке, а в перспективе - перемещено и сконцентрировано в Дагестане. Не исключено, что именно с этой целью определенные международные и региональные силы попытались летом-осенью 1999 года разыграть в Дагестане и вокруг него сложную многовекторную комбинацию с целью упрочения и дальнейшего закрепления своего влияния во всем регионе. В борьбе за влияние над Дагестаном были использованы финансово-экономический, религиозно-политический, национально-этнический, клановый и военно-политический факторы.

До 1999 года Дагестан был охвачен социальным, политическим, экономическим, криминальным хаосом. Идеологическая и нравственная дезориентированность общества породили средневековые формы общественных отношений, основными субъектами которых были полукриминальные, в большинстве своем моноэтнические группировки, под квазиполитическими лозунгами рвавшиеся к власти. Однако политическая воля руководства республики сумела наметить тенденцию к стабилизации социально-политической обстановки. Благодаря новой взвешенной политике федерального центра и местных властей, курс на нормализацию общественной жизни в Дагестане приобрел устойчивость, стала наблюдаться тенденция к переводу конфликтогенных факторов в управляемый режим.

Среди факторов, влияющих на ситуацию в республике, можно назвать этно-политический, геополитический, социально-политический и идеологический. С учетом того, что стабильность в новой ситуации в значительной степени связана с внешними составляющими, более подробно рассмотрим геополитический фактор. Не случайно, западные исследователи пристально изучают регионы прикаспийского бассейна, многонациональный Дагестан, как стратегический регион и зону своих национальных интересов. Значение каспийского региона связано, в первую очередь, с перспективами освоения его энергетических ресурсов. Об этом говорится в докладе Госдепартамента США, представленном американскому Конгрессу. В докладе, в частности, отмечается, что, «имея потенциальные запасы почти в 200 млрд. баррелей нефти (около 27,5 млрд. тонн), каспийский регион в следующем десятилетии может стать наиболее значимым игроком на мировом нефтяном рынке «. По оценкам министерства энергетики США, экспорт нефти из каспийского региона к 2015 году может достичь 2-4 млн. баррелей в день, или около 100-200 млн. тонн в год.

Геополитическое положение Республики Дагестан делает высокодоходными и высоко значимыми имеющиеся на ее территории коммуникационные системы и транспортные узлы (международные морской порт и аэропорт, железная дорога, федеральные автотрассы). В этих условиях деятельность федеральных служб, обеспечивающих целостность границы и ее охрану с участием других служб, которые задействованы на границе, приобретает исключительно большое значение. После распада Советского Союза влияние внешних факторов на ситуацию в Дагестане становится все более очевидным. Согласно некоторым данным, сегодня уже вполне определенно можно говорить «о работе в регионе разведывательных сообществ США». В частности, «создано специальное подразделение ЦРУ для работы по Северному Кавказу», в обязанности которого входит «пресечение каналов влияния России в регионе» и «установление контроля над разработками нефти». Более того, в США обсуждают возможности даже «вооруженной защиты своих интересов в каспийском регионе».

В связи с этим США и другие страны Запада связывают большие надежды с Азербайджаном, полагая, что независимый прозападный Азербайджан сможет выжить в этой ожесточенной геополитической борьбе только благодаря их поддержке и помощи. Вместе с тем, значительный интерес к политико-экономическому сближению с Азербайджаном проявляет и Турция.

В случае установления полного или частичного, но влиятельного контроля над Азербайджаном, следующей целью США и Турции может быть попытка ослабления роли России на Северном Кавказе. В целях реализации своих геополитических интересов в кавказском регионе она опирается в основном на постулаты пантюркистской доктрины, основанной на идее построения «Великого Турана». Турция свою основную задачу на настоящем этапе видит, прежде всего, в создании перспективных позиций в северокавказском регионе для их использования в экстремальных условиях на юге России. Турецкие организации стремятся создать благоприятные условия для оказания выгодного им воздействия на развитие политической и экономической ситуации в Дагестане и регионе в целом, в том числе и путем создания влиятельного лобби, ориентированного на Анкару. Немаловажное значение в этом отношении придается подготовке специалистов в турецких учебных заведениях. Министерство национального образования Турции ежегодно тратит на эти цели до 80 млн. долларов.

В свое время члены исламистской партии «Рефах» достаточно активно пытались экспортировать свои идеи в республики Северного Кавказа. Сторонники Н. Эрбакана до и после прихода к власти пользовались финансовой поддержкой не только Саудовской Аравии, но также Ливии и монархий Персидского залива. В связи с этим обращает на себя внимание тот факт, что религиозные силы, рвавшиеся к власти в Дагестане в 1999 году, после консультаций с турецкими исламистами обращались за финансовой поддержкой своей деятельности к тем же неправительственным структурам указанных арабских стран.

Надо сказать, что первоначально и на западном, и на восточном берегах Каспийского моря, в силу исторической и этно-конфессиональной общности именно Турция претендовала на роль регионального гегемона. Однако турецкая финансово-экономическая несостоятельность проявила себя очень быстро, и наступило всеобщее разочарование. Наиболее очевидно это можно наблюдать на примере государств Центральной Азии. Как отмечает сотрудница госдепартамента США Дарья Фэйн, сначала в центрально-азиатском обществе наблюдалась эйфория по поводу контактов с Турцией, но вскоре турецкие власти обнаружили, что дальше желания торговать дело не идет и о создании своего рода духовного конфедеративного аналога Оттоманской империи не может быть и речи. Народы Центральной Азии, по мнению Дарьи Фэйн, «совершенно не настроенны менять русского “старшего брата” на турецкого. Речь может идти лишь о развитии взаимовыгодного экономического сотрудничества». Однако и здесь усилия Турции не дают впечатляющего результата, так как ежегодный объем торговли Турции с государствами Центральной Азии составляет всего миллиард долларов. Для сравнения: годовой торговый оборот Турции с одним только Израилем составляет 2,5 миллиарда долларов.

На Кавказе и в Центральной Азии некоторый откат в тактике использования идеологии туранизма начался в конце 1993 - начале 1994 годов. Приблизительно в это же время в Турции стали активизироваться сторонники исламского развития. Во внешней политике, в том числе со странами центрально-азиатского региона, исламский фактор стал несколько превалировать над тезисом о едином этническом происхождении тюркских народов. В этот период, по мнению американского исследователя Ширин Хантер, «турецкие власти оказывают поддержку неовахаббитам с целью укрепления своих позиций в Центральной Азии и на Кавказе, одновременно подавляя исламское движение в своей стране и считая его потенциально опасным. Тем не менее, позиция исламистов в самой Турции усиливалась. Однако с отставкой правительства Н.Эрбакана их активность, как во внутренней, так и во внешней политике стала неуклонно ослабевать.

В настоящее время, на наш взгляд, можно говорить о «евразийской» идеологической модели, предлагаемой Турцией внешнему миру, в особенности странам Кавказа, центрально-азиатского региона, России и Китаю. Таким образом, наряду с туранизмом и исламизмом, речь идет уже о «третьей доктрине», избираемой Турцией во взаимоотношениях с внешним миром в течение последних десяти лет.

Что же касается американских усилий по предоставлению Турции полицей­ских функций на Кавказе и в Центральной Азии, то они могут иметь те же гибельные последствия, что имели место в случае с шахским режимом в Иране в 70-х годах XX века. Изменение турецкой стратегии на этих направлениях может ослабить экономику этой страны, увеличить политическую власть военных и способствовать обострению отношений с государствами региона. Кроме того, Турция может быть вовлечена в различные регио­нальные споры, наподобие армяно-азербайджанского конфликта.

В действительности кровопролитные и длительные конфликты на Кавказе уже продемонстрировали ограниченную способность Турции к выработке политических решений относительно их ха­рактера и форм их разрешения. Таким образом, отношения Турции с разнородной в этническом и религиозном плане Кавказом и Центральной Азией могут соз­дать для нее долговременные проблемы.

Задача вытеснения позиций России в кавказском регионе поставлена и перед некоторыми политическими институтами Азербайджана. С учетом новой геостратегии Северный Кавказ определен как стратегически важное и приоритетное направление внешней политики Азербайджанской Республики на ближайшие годы. Как наиболее острая на пути продвижения к главной цели - вытеснению России из региона и обеспечения доминирующего положения Азербайджана, Турции и западных государств рассматривается - лезгинская проблема. В ее основе лежит произошедшее после развала СССР разделение территории исторического проживания лезгин государственной границей между Азербайджаном и Россией. Естественно, что граница радикальным образом поменяла все этнокультурные, социальные и экономические параметры территории расселения лезгин. С определенной периодичностью в средствах массовой информации Азербайджана появляются материалы о якобы подрывной деятельности лезгинской общественной организации «Садвал». Например, сообщается о том, что лезгинское народное движение «Садвал» готовится к войне за создание государства «Великий Лезгистан» за счет объединенных территорий севера Азербайджана и юга Дагестана. При этом делаются ссылки на якобы уже отпечатанные карты «Великого Лезгистана», в прессу просачиваются сообщения о наличии у «Садвала» военных баз в Дагестане, или даже возможном начале войны против Азербайджана. Особая настороженность Баку связана с тем, что на одном из последних съездов в 1998 году некоторыми лидерами движения вновь была продекларирована идея создания государства «Лезгистан», у которой последователей оказалось не так уж и много.

Между тем некоторые азербайджанские аналитики сами отмечают, что население по обе стороны границы стало критичнее относиться к подобным политическим заявлениям, считая идею создания суверенной республики на территории двух государств утопичной. Понятно, что ни Дагестан, ни Азербайджан не позволят появиться самообразованию подобной антиконституционной формации. Как полагают в самом Азербайджане, анализ требований движения «Садвал» в корне отсекает возможность массового участия в этом движении лезгинского народа как на территории Южного Дагестана, так и на севере Азербайджана.

Специфика политической ситуации в Дагестане состоит в том, что люди объединяются в общественные организации по национальным признакам. В современном Дагестане каждая политическая организация, как правило, представляет интересы какой-то национальности. В республике, где проживают десятки народностей, даже официальные выборы в парламент проводятся по национально-территориальным округам. В связи с этим, некоторые наблюдатели полагают, что члены движения «Садвал» действуют по тем же принципам, пытаясь использовать ситуацию в личных интересах или в угоду складывающейся политической конъюнктуре. Такой тезис справедлив лишь отчасти, если учесть, что некоторые лидеры движения «Садвал» и политическую конъюнктуру намерены использовать в целях реализации основополагающих программных идей. Вероятно, последним обстоятельством и объясняется появление не подтвержденных сообщений о связях лезгинского движения с армянскими военно-политическими структурами.

С другой стороны, как считают дагестанские обозреватели, якобы имевшая место раздача лезгинскому населению на территории Дагестана армянского оружия, инциденты на границе, террористический акт в бакинском метро – все это меры, предпринимаемые азербайджанскими спецслужбами в целях компрометации как самого движения «Садвал», так и пропагандируемых им идей. Цели этих акций в данном случае доста­точно прозрачны - использовать национальное движение «Садвал» для прово­цирования первоначального конфликта, дискредитации роли Армении в южнокавказской политике. Тем более что Армении в ходе военных действий в Карабахе было выгодно открытие «второго фронта» на севере Азербайджана.

Однако усилия дагестанского руко­водства, постоянно державшего на контроле развитие событий в Южном Дагестане, и достаточно взвешенная политика самого движения до сих пор позволяли гасить периодическое обострение ситуации. Естественно, что в вопросе создания лезгинского государства власти Дагестана движение «Садвал» не поддерживают. Поддержать эту идею означало бы предъ­явить территориальные претензии Азербайджану. Власти Дагестана исходят из тезиса о терри­ториальной целостности Азербайджана, полагая, что территориальных споров с ним у России нет.

Кроме того, в целях ослабления позиций России на ее южных рубежах и поощрения в Чечне и Дагестане сепаратистских тенденций Азербайджаном делается ставка на религиозный фактор. Речь идет о том, что в Баку совсем недавно функционировали многочисленные филиалы и отделения международных исламских организаций, деятельность которых в основном была сориентирована на развитие исламистских идей в республиках Северного Кавказа. Под прикрытием данных организаций оказывалась финансовая поддержка деятельности исламистских группировок Чечни и Дагестана, велась широкая пропаганда идей создания на Северном Кавказе исламского государства.

Азербайджан является конституционно светским государством. Подобно центрально-азиатским странам, здесь также прилагались усилия к тому, чтобы сдержать влияние политического ислама. Религиозные исламские организации находятся под контролем Духовного управления мусульман Кавказа. Парламент также установил своим декретом, что на производство, ввоз и распространение религиозной литературы необходимо получить разрешение от местного органа власти.

Конституция Азербайджана, провозгласив приоритет демократических ценностей, предоставила гражданам в числе прочих и право на свободу совести. Десятки тысяч паломников со всего постсоветского пространства потянулись в места религиозного поклонения. Одновременно началось и движение в обратную сторону - тысячи миссионеров устремились в Азербайджан. Для этой страны, с ее традиционной исламской составляющей, политика «открытых дверей» в религии имела тяжелые последствия и нанесла удар в первую очередь по позициям традиционного ислама, который столкнулся с религиозной экспансией из-за рубежа. Лишь в 1995 году руководство Духовного управления мусульман Кавказа смогло провести через парламент поправку к закону «О свободе вероисповедания», которая несколько ограничила доступ в Азербайджан миссионерам. Однако на религиозную ситуацию в целом существенного воздействия это не оказало. Экспансия в видоизмененной форме продолжилась. Южные регионы Азербайджана вследствие географического положения оказались наиболее подвержены идеологическому воздействию со стороны шиитского Ирана, так как здесь условия для деятельности иранских миссионеров сложились оптимальные - тяжелое социально-экономическое положение населения, уязвимое ввиду отсутствия другой альтернативы общественное сознание. Однако удивительно другое - в условиях «шиитской экспансии» с юга наибольшее распространение в Азербайджане получили многочисленные гуманитарные фонды суннитских фундаменталистов из арабских стран.

В связи с событиями на Север­ном Кавказе российская пресса сообщала о создании, по меньшей мере, тремя известными фундаменталистскими исламскими организациями полувоенных ла­герей на территории Азербайджана. Речь шла об организациях фонд «Ал-Ибра­гимийа», «Всемирной ассамблее исламской молодежи» и «Организации ислам­ского спасения». Все они открыли в Баку свои региональные штаб-квартиры и создали нескольких лагерей, где, по официальной версии, в «спо­койной обстановке изучали Коран». Во главе «полевых духов­ных лагерей» стояли исключительно арабы, граждане Саудовской Аравии, Су­дана, Йемена и Афганистана. На самом деле территория Азербайджана ис­пользовалась этими миссионерами для дестабилизации положения на юге России.

В определенной мере подготовку религиозных экстремистов для войны в Дагестане и Чечне оправды­вала и официальная позиция Азербайджана, так как один из государственных советников азербайджанского президента расценил нападение боевиков Басаева и Хат­таба на Дагестан в 1999 году как «национально-освободительное движение». Более того, именно в связи с военным конфликтом в Дагестане в Азербайджане появились эмиссары таких исламских экстремистских организаций, как «Братья-мусуль­мане», «Национальный исламский фронт Судана» и «Исламский джихад», кото­рые были заняты налаживанием контактов и отработкой маршрутов переброски в Чечню денег, оружия и наемников. Руководители азербайджанских центров подготовки боевиков не ограничивали свои устремления лишь территорией Рос­сии и СНГ. По их заявлениям, технологии, которые планировалось обкатать в Даге­стане, они намеревались использовать и против своих законных правительств в араб­ских странах, в частности королевского дома Саудовской Аравии.

Надо полагать, что если цели властей Азербайджана заключались в «выколачивании» у них гуманитарных грузов для почти одного миллиона азербайджанских беженцев с территорий, занятых Арменией, то для себя обосновавшиеся в Баку миссии ставили задачу более масштабную – создание основ шариатского государства к северу от страны пребывания - на Северном Кавказе. Вопрос состоит лишь в том, в какой степени эти цели и задачи у той и другой стороны в этот период совпадали.

В условиях меняющейся геополитики кавказского субрегиона в вопросах регионального лидерства и изменения характера геополитических угроз особое внимание привлекает позиция Грузии. На современном этапе наблюдается постепенная глобализация роли этой страны в кавказском раскладе сил, что резонно ставит на повестку дня вопрос о перспективах российско-грузинских отношений. Известно, что в Закавказье у России есть и будут постоянные интересы. Во-первых, эффективный контроль южного рубежа соприкосновения Чечни с миром. Во-вторых, влияние в зоне транспортировки нефти Каспия. В-третьих, обеспечение безопасности восточного Черноморья и сохранение приемлемого военно-политического баланса с Турцией с учетом ее неблагоприятной для России активности по изменению режима судоходства. В-четвертых, сохранение «зоны передового базирования» в отношении Западной Азии и Ближнего Востока.

Если в целом для интересов России позиция Грузии в кавказской геополитике имеет большое значение, то для Дагестана, как южного российского форпоста, граничащего с этой республикой, ее значимость не может быть менее важной. Однако говорить о степени и реальности геополитических угроз, исходящих от Грузии для Дагестана, в полной мере можно лишь в случае усиления на ее территории позиций североатлантического блока. Даже гипотетическая возможность размещения на грузинской территории военных баз НАТО дает основание предполагать, что господствующие высоты по периметру государственной границы будут использоваться как минимум для радиолокационного контроля. Кроме того, как показывают события в соседней Чечне, территория Грузии и сегодня нередко служит перевалочной базой по переброске боевиков и вооружения для сепаратистов. Более того, если перегруппировка геополитических коалиций в кавказском регионе будет активно осуществляться по линии Грузия-Турция, то у южного фланга североатлантического блока появляется дополнительная возможность непосредственного доступа к границам России, в том числе и по территории Республики Дагестан.

По водоразделу главного Кавказского хребта Дагестан имеет сухопутную границу с Грузией протяженностью 151,3 км. С ней граничат три крупных района Дагестана: Тляратинский - 32 км, Цунтинский - 98 км, Цумадинский - 20 км. Исторически Грузию и Дагестан связывает не только территориальная близость, экономические и культурные связи, но и проживание по обе стороны государственной границы родственных народов. Многовековая история Кавказа является ярким свидетельством этнического родства его народов, наполнена стремлением к сохранению самобытности, культурно-этническому и политическому единению.

Грузия, естественно, во все периоды истории проявляла живой интерес к своим сородичам, живущим на северных склонах Кавкасиони, особенно к той высокогорной зоне, которая непосредственно прилегает к ее северным рубежам. За Главным Кавказским хребтом, на территории Грузии веками жили в дружбе с грузинским наро­дом люди, которых в наше время принято называть кварельскими аварцами. В 1944 году они пережили депортацию в Чечню, а в 1957 году - возвращение на родину - в Кварельский район Грузии, где на прежнем месте разрешили жить только части жителей, остальным пришлось заново строить дома в необжитых бо­лотистых местностях.

В свое время националистическая политика З.Гамсахурдиа вынудила боль­шую часть кварельских авар­цев уехать и обосноваться в Дагестане. Однако с приходом Э.Шеварднадзе в Грузии прекрати­лись бандитизм, вымогатель­ство, ослабли тиски национа­лизма, и отток аварского населения зна­чительно замедлился. Тем не менее кварельские аварцы и сегодня не чувствуют себя до­статочно уверенными в своем будущем. Таким образом, помимо вероятных геополитических проблем на грузинском направлении, Дагестан в числе ключевых рассматривает и вопросы этнополитического характера, связанные с положением в этой республике этнических дагестанцев.

По нашему мнению, особую роль в стабилизации ситуации в кавказском регионе, достижении геополитического баланса сил должно сыграть стратегическое партнерство России и Ирана. Необходимо признать, что экономическая структура кавказского региона сама способствует консолидации, нежели разъединению. Если не считать позицию Вашингтона, который на протяжении длительного периода склоняется к тому, чтобы рассматривать Иран в качестве «стратегического противника», отношение внешнего мира к ислам­скому Ирану по большому счету строится на обеспечении ему равноправ­ного места в содружестве наций. Эта стратегия во многом раз­деляется, прежде всего, Россией, Индией, Китаем, Японией и некоторыми странами Западной Европы, она ориентирована на сотрудничество с нынешним иранским правительством в любой возможной области и без всякого ог­раничения.

В последние годы с Ираном происходило нечто неординарное, чрезвычайно важное с точки зрения нынешней геополитики. Страна, которая традиционно всеми правдами и неправдами американцами обвиняется в поддержке международного терроризма, первой среди стран исламского мира официально осуждает терроризм, тем более на идеологической основе. Тегеран принимал достаточно активные меры против проникновения на Кавказ через свою границу с Азербайджаном религиозных экстремистов. Иран признает, что события, происходящее сейчас на Северном Кавказе, являются внутренним делом России, всячески отмежевывается от мусульманских сепаратистов. Он и ранее не особенно вдавался в перипетии силового решения чеченского вопроса, проявляя к этому полную безучастность.

Такую позицию можно объяснить только тем, что иранцы не хотят ослабления российско-иранских отношений, так как поддержка чеченских сепаратистов могла обернуться ответными шагами со стороны Москвы в отношении азербайджанских националистов самого Ирана. Более того, возможность политиче­ского распада Центральной Азии и Кавказа на различные госу­дарства и нации может представлять опасность для устойчивости и стабильности самого Ирана. Поэтому, с учетом многих составляющих Тегеран ведет весьма сдержанную политику в отношении государств Кавказа и Центральной Азии.

Перспективным, на наш взгляд, может быть и сотрудничество России с Ираном по проблемам Каспия, в частности, в вопросах определения маршрутов транспортировки нефти. По запасам нефти Иран занимает в мире третье место (около 17 млрд. тонн), а по газу - второе после России место в мире (13,3 трлн. куб. м из 39,3 трлн. куб. м всех мировых запасов). После того как США объявили торговый бойкот Ирану, у него появились новые партнеры: Индия выразила согласие покупать ежегодно до 3 млн. тонн сырой иранской нефти, а ежедневные поставки в Китай достигли 20 тыс. баррелей и планирует увеличить их в 3 раза.

Сотрудничество России с Ираном в нефтяной сфере в основном сводится к выработке сбалансированной политики в вопросе транспортировки нефти из каспийского региона и выбора маршрутов трубопроводов. Глобальные игры за стратегическую прибыль от выбора маршрутов трубопроводов ведут к другому набору политических рисков, которые влияют на рациональное решение. Как справедливо отмечает российский эксперт Раджаб Сафаров, «стратегия восточно-западной оси, разрабатываемая США, предлагает исключить Россию и Иран из этой игры и задействовать Турцию наряду с государствами Закавказья и Центральной Азии». Конкуренция, которую эта стратегия, возможно, породит, может стать непродуктивной для независимого и демократического развития государств региона, хотя США ставят цель несколько продвинуть эти страны, чтобы они в меньшей степени зависели от России и Ирана.

Однако совершенно очевидно, что Иран и Россия и по статусу, и по географическому расположению естественным образом могут претендовать на решающее участие в этой стратегической игре на Каспии. Американцы должны понять, что сотрудничество с Россией и Ираном в этом регионе решает многие проблемы, в то время как их антагонизм в отношениях между странами сильно может повредить. Кстати сказать, даже те страны, на которые Вашингтон намерен делать ставку, начинают это понимать, потому что они находятся рядом с Россией и во многом от нее зависят. Прежде всего, это касается Азербайджана, осознающего необходимость сближения с Россией.

Важным фактором на пути сближения позиций России и Ирана является готовность иранской стороны развивать сотрудничество на Каспийском море в различных областях на основе действующих договоров от 1921 и 1940 годов до принятия нового правового статуса Каспия. С учетом этих обстоятельств необходимо поддержать мнение поэтапного подхода по определению статуса Каспия, начав с разграничения дна в целях использования недр, которое поддержано Россией, Казахстаном и Азербайджаном, а также в определенной степени Ираном.

Через Каспий, как известно, проходит международный транспортный коридор «Север-Юг», в реализации которого помимо России и Ирана с выгодой для себя могут принять участие Азербайджан, Казахстан и Туркменистан. Тем более можно констатировать, что начало антитеррористической операции в Афганистане не отразилось на конкретных шагах стран-участников соглашения по реализации проекта транспортного коридора.

В связи с этим европейским странам целесообразно изучить возможность более активного участия в нем, с учетом выгоды от более быстрой и менее дорогой доставки грузов из Южной Азии и Персидского залива в Европу. Кстати сказать, около половины мирового грузопотока приходится на перевозки, осуществляемые из Европы в Азию и в обратном направлении.

По предварительным оценкам транспортные компании и страны, через которые транзитом следуют грузы, получают от эксплуатации этих торговых путей-дорог свыше одного триллиона долларов ежегодно. Более того, геополитические условия России исключительно удобны для взятия на себя приоритета в организации международных транспортных коридоров как по горизонтали «Восток-Запад», так и по вертикали «Север-Юг». В том и в другом случае, российская территория, в частности дагестанское побережье, является тем обширным «терминалом», через который наиболее экономически выгодно осуществлять крупномасштабные мультимодальные перевозки.

В связи с этим обратим внимание на рост транспортных возможностей и махачкалинского порта. В 2000 году он обработал более 120 тыс.тонн генеральных грузов и около 1,5 млн.тонн нефтепродуктов. При этом следует заметить, что мощности Махачкалинского порта в настоящее время задействованы только на 20 процентов. Порт обслуживается железной дорогой, имеющей пропускную способность более 10 млн. тонн в год, а также Махачкалинской нефтебазой – одной из самых крупных на юге России, располагающей нефтяным терминалом для хранения нефти и нефтепродуктов общей емкостью 500 тыс. кубометров.

Махачкалинский порт располагает собственным транспортным флотом. Общая грузоподъемность сухогруза типа «река-море» составляет 7,3 тыс.тонн, соответственно наливных судов – 7,5 тыс.тонн. Это позволяет осуществлять гибкую тарифную политику в работе с экспедиторскими компаниями. После реконструкции порта к 2004 году он будет в состоянии увеличить свою мощность по грузообороту до 8,5 млн.тонн, включая 7,9 млн.тонн наливных грузов. Так что на юге России, в Дагестане, имеются реальные возможности для развития этого сектора экономики.

Прогнозные запасы на дне дагестанско-российской части Каспийского моря составляют более 340 млн. тонн нефти с конденсатом и 540 млрд. кубометров газа. По оценкам специалистов, доходная часть каждой тонны нефти, переработанной в Дагестане для дальнейшей доставки в черноморские порты, приблизительно составляет около 7 долларов. Прогнозируемый поток нефти через Махачкалинскую нефтегавань уже в ближайшие годы может достичь 6 млн. тонн. Если создать соответствующие условия и утвердить приемлемую ставку, например, для американской нефтегазодобывающей компании «Мобил», которая предлагает транспортировать туркменскую нефть через Махачкалу, можно уверенно говорить о том, что за короткий период времени перевозку нефти только для американской компании можно будет планомерно увеличить до 3 млн.тонн.

Несомненно, активизация российско-иранских связей должна придать дагестанским контактам с соседями динамичный характер, потому что развитие внешних связей Дагестана неразрывно связано с внешнеполитической линией России. По данным таможенной статистики Дагестана Иран, наряду с Турцией, относится к основным странам-контрагентам в экспортно-импортных операциях Дагестана. Среди стран дальнего зарубежья на их долю приходится половина экспортных поставок республики. Анализ экспортно-импортных операций на канале дагестано-иранских торгово-экономических связей показывает, что стоимость продукции, ввозимой в республику из Ирана, значительно превышает аналогичные показатели по экспор­ту. Иранские компании проявляют интерес к ос­воению нефтегазовых ресурсов Дагестана, к совместному производству и пе­реработке стронциевых концентратов, кварцевых и формовочных песков на базе дагестанских месторождений.

Таким образом, можно констатировать, что в условиях перегруппировки геополитических коалиций в кавказском регионе с участием США, России, Турции, Ирана и государств Закавказья Республика Дагестан, как самый южный российский субъект, непосредственно граничащий с некоторыми из участников этих региональных центров силы, имеет значительный потенциал в определении и защите геополитических и геостратегических интересов России. В ходе ее реализации Дагестан в своих связях с внешним миром, во многом обусловленных приоритетами географического положения, придерживается основ единой внешнеполитической линии России на кавказском направлении, ориентированной на учет и баланс интересов всех государств региона.