Текст1.

Сидели с пацанами на скамейке, перед дерюгинской бакалейкой. Курили табак, лясы точили.

Bдруг подъезжает шарабан: шины дутые, спицы в золотой цвет крашенные, верх жёлтой кожи. И выходит из него девка, каких Сенька никогда ещё не видывал, даже на Кузнецком мосту, даже на Красной площади в престольный праздник. Нет, не девка, а девушка или, правильнее сказать, дева.

Текст 2. КАК СЕНЬКЕ ЖИЛОСЬ В БОГАТСТВЕ

История первая. Про лиху беду начало

Оказалось – трудно.

На Лубянской площади, где извозчики поят лошадей из фонтана, Сеньке тоже пить захотелось – кваску, или сбитня, или оранжаду. И брюхо тоже забурчало. Сколько можно не емши ходить? Со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было. Чай не схимник какой.

Тут-то и началась трудность.

У обычного человека всякие деньги имеются: и рубли, и гривенники с полтинниками. А у богатея Сеньки одни пятисотенные. Это ведь ни в трактир зайти, ни извозчика взять. Кто ж столько сдачи даст? Да ещё если ты во всём хитровском шике: в рубахе навыпуск, сапогах-гармошке, фартовом картузе взалом

Бродил по рынку, от улицы Солянка держался в стороне. Знал, что там, за нею, Хитровка, самое страшное на Москве место. На Сухаревке, конечно, тоже фармазонщиков и щипачей полно, только куда им до хитровских. Вот где, рассказывали, жуть-то. Кто чужой сунься – враз догола разденут, и ещё скажи спасибо, если живой ноги унесёшь. Будто бы есть там такие люди особые, хапуны называются. Хапуны эти мальчишек, которые без провожатых, отлавливают и по пяти рублей жидам с татарами в тайные дома продают.

Перед переводчиками Э. Берджесса (Anthony Burgess) стояла особо

трудная задача, ведь в оригинальном тексте романа «A CLOCKWORK ORANGE

» встречались русскоязычные вкрапления. Ситуация напоминала многократное отражение одним зеркалом своего отражения в другом…Проанализируйте следующие переводы и дайте свой.

'What’s it going to be then, eh?'

There was me, Your Humble Narrator, and my three droogs, that is Len, Rick,and Bully, Bully being called Bully because of his bolshy big neck and very gromky goloss which was just like some bolshy great bull bellowing auuuuuuuuh. We were sitting in the Korova Milkbar making up our rassoodocks what to do with the evening, a flip dark chill winter bastard though dry. All

round were chellovecks well away on milk plus vellocet and synthemesc and drencrom and other veshches which take you far far far away from this wicked and real world into the land to viddy Bog And All His Holy Angels And Saints in your left sabog with lights bursting and spurting all over your mozg. What we were peeting was the old moloko with knives in it, as we used to say, to sharpen you up and make you ready for a bit of dirty twenty-to-one, but I've told you all

that before.

We were dressed in the heighth of fashion, which in those days was these very wide trousers and a very loose black shiny leather like jerkin over an opennecked shirt with a like scarf tucked in. At this time too it was the heighth of fashion to use the old britva on the gulliver, so that most of the gulliver was like bald and there was hair only on the sides. But it was always the same on the old nogas – real horrorshow bolshy big boots for kicking litsos it. <…>