B) Новые модусы воображения

Если новое искать не в содержании, а в форме воображения, то мы должны задаться вопросом: «Может ли воображение создавать новые модификации или разновидности своей формы?»

Ставить подобный вопрос применительно ко всей способности воображения мне представляется чрезмерным: не так запросто создаются человеческие способности. Но вот в рамках взгляда на новое как на добавку к наличному проблема выглядит легче. Может ли воображение, обладающее устойчивым существованием, создать некую к себе добавку или связаться с таковой и тем самым явить свой новый модус?

Ответ, очевидно, утвердительный. Практика человеческого познания дает подобных примеров предостаточно.

Допустим, воображение вещи осуществляется в чисто чувственном модусе. Может ли некая добавка к такому воображению перевести его в разряд осмысляющего воображения? Бесспорно. Притягивание к предметному воображению других форм сознания (мифа, искусства, разума, мышления и т.д.) и их осознанное использование дает человеку возможность творить новые модусы воображения и расширять горизонты первоначальных границ вообразительной деятельности.

Среди заметных модусов воображения, я бы выделил, для примера, фантазию (в русском значении слова) – как целеположенное воображение нарочито нереальных предметов, как «выдумку воображенья»²⁰.

Примечательным модусом воображения является симболирование²¹. Симболирование – это такое воображение, которое оперирует специфическими образами – символами. Под символом при этом понимается не дискурсивный символ (знак), а особый презентативный объект²², рассматриваемый и употребляемый в такой философско-эстетической практике, как символизм. Особенно преуспел в данной практике русский символизм, зародившийся в серебряном веке²³.

Символизм дистанцируется и от позиции, которая считает символом любой метафизический объект. Знаком для обозначения метафизических объектов является понятие. Метафизические понятия (например, «бытие», «субстанция», «мир», «сущее») являются понятиями по отношению к собственному содержанию, но они могут принимать и форму символа по отношению к иному содержанию – в данном случае к содержанию жизни и проявлениям творческой любви.

Вот что пишет по этому поводу А.Белый: «...1) символ в этом смысле есть последнее предельное понятие, 2) символ есть всегда символ чего-нибудь; это «что-нибудь» может быть взято только из областей, не имеющих прямого отношения к познанию (еще менее к знанию); символ в этом смысле есть соединение... целей познания с чем-то находящимся за пределом познания; мы называем это соединение символом, а не синтезом; и вот почему: существительное слово «символ» происходит от глагола  (вместе бросаю, соединяю)... существительное «синтез» производимо от глагола «» (вместе полагаю)... слово «синтез» предполагает скорей механический конгломерат вместе положенного; слово же «символ» указывает более на результат органического соединения чего-либо в чем-либо...»²⁴

Интересный модус воображения – историческое воображение – исследует Коллингвуд.

«Жизнь ощущения мы разделили, по сути, на три последовательных этапа. (1) Во-первых, как чистое ощущение, пребывающее ниже уровня нашего сознания. (2) Во-вторых, как ощущение, которое мы осознали. (3) В-третьих, как ощущение, которое мы не только осознали, но и поставили в определенные отношения с другими ощущениями»²⁵. Поскольку ощущения на этапах (2) и (3) – это уже идеи воображения, постольку и само воображение имеет две определенности. «С одной стороны, воображение не отличается от ощущения: мы воображаем [на этапе (2)] то же самое (цвета и т. п.), что предстает перед нами в простых ощущениях [на этапе (1)]. С другой стороны, это уже совсем другое явление, поскольку оно… приручено или одомашнено [на этапе (3)] Приручением ощущений занимается сознание, которое представляет собой некий род мышления»²⁶.

Таким образом, для Коллингвуда воображение – это род мышления. Он с легкой иронией относится к модусу воображения, изучаемому со времен Канта: быть всего лишь посредником между чувством (ощущением) и рассудком (разумом). Для него воображение – это не иноприродный посредник, а деятельность, обладающая одновременно признаками и ощущения и мышления, и чувства и разума. Поэтому именно оно играет роль исторического сознания в целом²⁷.

К слову сказать, философы много рассуждают о новом в воображении, но мало о новом воображении и, в частности, о таком ближайшем для них модусе, как философское воображение. В философии, чтобы открыть новое, надо создать новый философский смысл. А разве его создашь, опираясь только на примитивное фантазирование или чистый разум? Предмет философии не перцепциальный, хотя и не сугубо интенциальный, а опосредованный понятийными (метафизическими) символами. По этой причине я предпочитаю говорить ещё о воображении разума²⁸.

Итак, новые модусы воображения не только возможны, но и постоянно возникают в силу творческого характера (как содержательного, так и формального) самого воображения. Фихте вообще считал подобное самоопределение универсальной функцией творческого воображения: «…Созерцание… нового творения должно быть также вполне новым творением…»²⁹