Потеря целей (жизнь «одним днем»)

В этой стране ничего планировать нельзя. Мы строили глобальные планы, - возник кризис и от них пришлось отказаться. Евгения Симонова, актриса

 Потери бывают разные. Потеря денег или работы - не самое страшное. Более тягостные переживания связаны с потерей близкого человека или доверия к нему. Глубокие переживания связаны также с потерей стабильности, прочности и устойчивости собственной жизни, особенно в период разлома и кризиса экономической и общественной систем. В такие времена перемен люди говорят так: «Самое страшное заключается в том, что нельзя планировать будущее», «Мы живем одним днем. День прошел и ладно», «Мы-то переживем, а как будут жить наши дети?»

Известно, что поступательное движение вперед и вверх активизирует человека, задает ему жизненный тонус и энергию. Но такое движение возможно только тогда, когда человек строит прогноз собственной жизни и своих действий, опираясь на жизненный опыт и знания. Если же внешние условия ситуации неустойчивы и непредсказуемы, строить реальный прогноз и что-либо планировать в своей жизни на близкую и тем более дальнюю перспективу, невозможно. Человек вынужден приспосабливаться, ориентируясь не на свои цели, а на лихорадочные изменения внешней ситуации. Постепенно он теряет человеческое достоинство и превращается в марионетку - раздражительное, агрессивное и неуверенное в себе существо.

В молодые годы, когда нет ответственности за семью и детей, такая сверх-адаптивность дает свои положительные результаты. Но тогда, когда человек должен строить не только свою жизнь, но и жизнь своих детей, планируя их будущее, неустойчивость политических и экономических условий отрицательно сказывается на его самоощущении. Он постоянно чувствует, что многое, если не все, не зависит от его активности и трудолюбия, что нельзя что-либо серьезно планировать и лучше «жить одним днем». 

Такие настроения являются сейчас распространенными в России. Думается, что при всех позитивных изменениях последних лет, - появлении новых возможностей и расширении поля деятельности, - самая большая потеря - это потеря будущего. Напряженное, стрессовое состояние, возникающее при отсутствии целей, по уровню силы переживаний равно витальному стрессу, который человек испытывает при страхе смерти. 

Поэтому для сохранения душевного здоровья каждый человек должен иметь в жизни внутренние, духовные цели, которые не зависят от изменчивости внешних условий и составляют его внутреннюю стабильность и устойчивость. 

Такими целями, как правило, выступают творчество, семья, любовь. Когда кажется, что мир вокруг рушится и «идет ко дну», нужно «схватиться за соломинку», если так можно назвать великие духовные ценности. Именно они, нематериальные, неосязаемые и не имеющие видимой оболочки, могут спасти человека, живущего в кризисных условиях переходного, кризисного времени.

  

О смерти

Умереть - это еще самое легкое. Мне кажется, что художники навязали миру неверное изображение смерти в виде страшного скелета. Мне представляется смерть доброй, любящей женщиной в белом, с материнской нежностью и сверхъестественной силой подымающей умирающего на руки. Он чувствует в это время необычайную легкость, ему кажется, что он подымается на воздух и испытывает истинное блаженство. Так засыпают дети на коленях нежной матери…Е.С. Боткин, врач

 Я вспоминаю сейчас, как на психологическом тренинге, который я проводила в женской группе, возникла тема смерти. Все говорили о смерти с ужасом. И только одна участница не согласилась с такой оценкой и сказала, что она знает, что «смерти бояться не нужно» и что «умирать легко». Она сослалась на свой личный опыт. Нет, она сама не умирала, она была рядом, когда в течение полугода у нее в доме умирал близкий человек - отец, находясь на четвертой стадии рака.

Она рассказала следующее: «Отец был тяжело болен. Но страшных болей, которые обычно сопровождают это заболевание, у него не было. Он чувствовал сильную слабость, не выходил из дома и все время лежал. 

Меня больше всего мучило, что я не всегда могла купить ему молока - нигде не было. Потом мы достали сухое молоко и я делала ему молочные каши. 

Он лежал на постели, его голубые глаза становились все прозрачнее и приобретали какое-то детское, открытое и наивное выражение. Он спокойно готовился к смерти. Было в его настроении какое-то отрешенное достоинство. Когда муж спросил о том, знает ли отец о своем заболевании, отец ответил, что воевал и смерти не боится, потому что много раз видел смерть других.

А когда отец умер, я примерно год плакала во сне. Я думала о том, что жизнь у отца была трудной, в детстве он пережил голод, всю юность воевал, был ранен в Польше, долго лечился. В семье жил нелегко, мать его не понимала и все время ругалась. Но все, кто знали отца, говорили о его доброте, обаянии, оптимизме и, что интересно, все с удовольствием вспоминали, как вкусно и неподражаемо он готовил украинский борщ.

Я плакала до тех пор, пока отец не приснился мне во сне. Мне приснилось, что я разговариваю с ним по телефону. Он - удивительно веселый, радостный, как будто светится изнутри. И весь - в ярком сиянии. И вдруг я поняла, что я не могу с ним разговаривать потому, что его нет, он умер. Я спрашиваю: «Папа, откуда же ты звонишь?» А в ответ - гудки… Проснувшись, я поняла, что ему «там» - очень хорошо, светло, легко и радостно. Я поняла, что смерть связана с наслаждением и избавлением от земных тягот…»

 Мне трудно что-либо добавить к ее рассказу. Скажу только, что чувствую каким-то «десятым» чувством, что Е.С. Боткин и участница правы…