Работа над временем. Периодизация.

Первый шаг в работе историка – составление хронологии. Второй шаг – это периодизация. Историк разрезает историю на периоды, заменяет неуловимую непрерывность времени некоей означающей структурой. Выявляются отношения прерывности и непрерывности: непрерывность имеет место внутри периодов, прерывность – между периодами.³

Периодизировать значит, таким образом, выявлять прерывность, нарушения преемственности, указывать на то, что именно меняется, датировать эти изменения и давать им предварительное определение.⁴

Периодизация занимается идентификацией преемственности и её нарушений. Она открывает путь интерпретации. Она делает историю если и не вполне доступной пониманию, то, по крайней мере, уже мыслимой.⁵

Историк не занимается реконструкцией времени во всей его полноте для каждого нового исследования: он берёт то время, над которым уже работали другие историки, периодизация которого имеется. Поскольку задаваемый вопрос приобретает легитимность лишь в результате своей включённости в исследовательское поле, историк не может абстрагироваться от предшествующих периодизаций: ведь они составляют язык профессии.⁶

Институализация периодов исторической наукой осуществляется в процессе преподавания истории и деления научных и университетских структур. Очевидный пример условности такого деления – специалист по новой и новейшей истории, который может заниматься и XVI и XVIII и XX веками. Преимущество деления по периодам – общеизвестно: удобство преподавания, сбора информации и её обработки. Недостатки такого деления также известны: ограничение условностями приводит к созданию искусственного единства разнородных элементов. Пример – дискуссии о начале нового времени: когда начинать этот период, что взять за основу периодизации. Одинаково трудно начинать периодизацию и с эпохи великих географических открытий и с ранних буржуазных революций, так как они не имели всеобщего характера.

Множественность времён.

У каждого явления своя периодизация. Марк Блок: «Не будем поклоняться идолу мнимой точности. Самый точный отрезок времени – не обязательно тот, к которому мы прилагаем наименьшую единицу измерения, … а тот, который более соответствует природе предмета. Ведь каждому типу явлений присуща своя, особая мера плотности измерения, своя специфическая, так сказать, система счисления».¹

Абсолютное отрицание периодизации незамедлительно превратилось бы в признание несостоятельности разума, в отказ от обобщений. Абсолютизация какой-либо одной периодизации приводит к переносу сущностей одного явления на другое, что также неприемлемо. Вопрос остаётся открытым, данное противоречие не было разрешено до нас. Нет внятного ответа на него и сегодня. Ф. Бродель по этому поводу заметил: «Нет социального времени как единого и простого потока, но есть социальное время с тысячью ускорений, с тысячью замедлений».²

Согласно концепции Ф. Броделя «долгое время» – время географических и материальных структур, «среднее время» – время экономических циклов, конъюнктуры, «краткое время» – время политической жизни, время события.³ «Долгое время» отражает взаимодействие человека и природы. Изменения в данном случае происходят очень медленно. Достаточно быстро по сравнению с этой историей происходят изменения отношений внутри социальных групп и между ними в результате осуществления различных видов деятельности. Это история социальная: история групп и объединений. Здесь – глубинные мотивы поведения социальных общностей. И, наконец, «короткое время»: время событийной истории, участником которой является конкретная личность. Это самая богатая событиями часть истории, в которой велика роль случая.

Относительно значения и структуры «долгого времени» можно и поспорить. Известно, что в современных условиях всё большее значение приобретает не природная, а искусственная среда обитания. Есть предположения о том, что возможно и изменение природы самого человека.¹ Если принять эту гипотезу за основу, то положение о неподвижности «долгого времени» следует подвергнуть пересмотру. Увлечение некоторых представителей «броделианской школы» изучением неподвижного времени привело к отказу от изучения событийной истории. Однако нельзя считать детерминанты длительной протяжённости более значимыми только потому, что они меняются медленнее. Опыт экологических исследований в XX веке показывает, что изменения, возникающие в результате антропогенного воздействия на окружающую среду, превращают «долгое время» в «короткое». «Футурошок» по Э. Тоффлеру характеризуется тем, что люди не готовы к столкновению с фактом преобладания значения искусственной среды обитания, само это явление грозит изменением человеческой природы, причём в недалёком будущем. Искусственная среда обитания сделала скорость изменений столь высокой, что на жизни одного поколения происходят изменения, которые раньше происходили за время жизни сотен поколений. Люди оказались в ситуации «культурного шока»: они не успевают приспосабливаться. Это ведёт к разрывам в общении, неверному прочтению ситуации, неспособности справиться с ситуацией. Отсюда неврозы, иррациональность и разгул насилия в современной жизни. «Шок будущего» – это феномен времени, продукт сильно ускоряющегося темпа перемен в обществе. Он возникает в результате наложения новой культуры на старую. Это шок культуры в собственном обществе. … Целое поколение – включая его самых слабых, наименее умных и наиболее иррациональных членов – вдруг переносится в этот новый мир. В результате – массовая дезориентация, шок будущего в больших масштабах».²

Время истории не прямая линия, и не прерывистая линия, состоящая из чередующихся периодов, и даже не план: пересекаясь линии, образуют рельеф, имеющий толщину и глубину.³

История приглашает к ретроспективному размышлению о свойственной времени плодотворности, о том, что оно создаёт и разрушает. Время – вот главное действующее лицо истории.⁴

Понятия.

Существуют ли специфические исторические понятия?

Эмпирические понятия.

Два типа понятий.

Формулировка: «Накануне революции 1789 года французское общество переживало кризис Старого порядка» – содержит термины, используемые как элементы датировки и как понятия, обозначающие общественные явления, имевшие место в прошлом. Из них одно относится к XIX веку, а второе к первой половине XX века.

Рейнгарт Козеллек. «Всякая историография движется по двум направлениям: либо она анализирует факты, которые уже нашли своё выражение раньше, ибо она реконструирует факты, которые раньше не были выражены с помощью языка, но лишь с помощью определённых методов и указателей, то есть в каком-то смысле были «подготовлены». В первом случае понятия, унаследованные от прошлого, служат эвристическим элементом для постижения прошлой реальности. Во втором случае история пользуется категориями, которые были образованы и получили дефиницию ex post и не содержатся в используемых источниках. Так, например, прибегают к данным экономической теории для анализа нарождающегося капитализма с помощью категорий совершенно неизвестных в то время. Или же выводят политические теоремы, применяя их к конституционным ситуациям, и при этом вовсе не чувствуют себя обязанными писать историю в сослагательном наклонении».¹

К первому уровню понятий относятся все обозначения изучаемой эпохи, которые иногда совершенно недоступны для непосвящённого. Говоря «держание», «фьеф», «аллод», мы используем названия реалий, не имеющих эквивалента в сегодняшней жизни.

Отсюда возникают споры о понятиях. Например, следует ли считать общество эпохи Старого порядка классовым или сословным. Следует ли мыслить его, исходя из понятий того времени, или исходя из понятий выработанных в последующем. Пытаясь мыслить прошлое с помощью современных понятий, мы рискуем допустить анахронизм. Особенно велика эта опасность в истории идей и ментальностей. Как показал Люсьен Февр в своём «Рабле», в какой степени «атеизм» и даже «неверие» применительно к XVI веку являются самым настоящим анахронизмом.²

Работа по дистанцированию является необходимым противовесом временной и личной укоренённости вопросов историка. Начинается эта работа с верификации исторической состоятельности, пригодности концептов, благодаря которым эти концепты могут мыслиться.³

Зато есть реалии, в отношении которых у историка нет выбора между понятиями той эпохи и понятиями ex post: это периоды и процессы.

Крайне редко бывает, чтобы современники той или иной эпохи осознавали своеобразие переживаемого периода настолько, чтобы дать ему имя. Для того, чтобы говорить о Прекрасной эпохе, надо пережить войну 1914 года и полосу инфляции. Древние греки классической эпохи не знали, что она «классическая».

Различение двух уровней понятий не обязательно означает наличие логических различий между ними. В обоих случаях понятие является результатом интеллектуальных операций одного и того же типа: генерализации или резюмирования.¹