Конструирование показателей

Количественная история вызывала во второй трети нашего века сильнейший интерес у французских историков и, в частности, у тех из них, кто входил тогда в состав VI секции Практической школы высших исследований. Один из наиболее выдающихся представителей этой исторической школы, который, судя по всему, был в то время на коне, договорился до того, что закончил свою статью в газете «Монд» словами: «Научная история может быть только количественной»¹.

Сегодня господствуют другие настроения, и многим историкам прямо-таки претит использование этих научных методов. Но так как сила их очевидна, и так как эти историки не осмеливаются признаться в наличии психологического барьера или просто в своей лени, они аргументируют свой отказ с помощью критики возможностей численного выражения. Причём нельзя сказать, чтобы эта критика была вполне добросовестной, ибо, как отмечает Поппер, «эти методы реально и очень успешно использовались в некоторых социальных науках. Как после этого можно отрицать их применимость?»². Тем не менее, некоторые возражают, что не всё дескать, поддается численному выражению. Нетрудно догадаться, что к этому они могли бы добавить: численному выражению поддается только то, что не имеет особого смысла и особого значения.

Этот аргумент как-то не вяжется с действительностью, и в нём явно отсутствует воображение. Когда историк делает объектом своего изучения какой-либо социальный факт в дюркгеймовском понимании, т. е. факт коллективный, последний касается некоторой группы людей, более или менее точно поддающейся формализации, а это уже нельзя назвать областью уникального или невыразимого. Подобно тому, как для народов, находящихся под угрозой голода, первейшим качеством пищи является её количество, для историка, изучающего социальный факт, связанное с этим фактом количество является одним из его качеств. Можно, конечно, отказаться от изучения социальных фактов, а также убрать из индивидуальных фактов их социальную сторону, но тогда трудно будет претендовать на звание историка. Изучать идеи Прудона или Морраса и не интересоваться теми, к кому они были обращены, означает заниматься историей не больше, чем, например, при изучении аллитерации в творчестве Малларме. Всякое историческое исследование имеет социальную, а значит, коллективную, а значит, выражаемую в числах, или исчисляемую, сторону.

Смысл противопоставления «качественное/количественное», за которое многие прячутся, в действительности состоит лишь в тех трудностях, что связаны с конструированием показателей, позволяющих рассуждать в сравнительном ключе. Количественное – это та область, в которой показатели являются очевидными и как бы вписанными в сами факты: если вас интересуют цены на зерно, выбор показателя не представляет проблемы. Иногда это даже оказывается западнёй: ведь цены – и цены, и результат не может быть одинаковым, мы берем цены на выходе с фермы или по прибытии на мельницу, ввозные цены или цены на внутреннем рынке.

Качественное же – это та область, в которой конструирование подходящих показателей требует определённой изобретательности. Именно здесь проявляется творческое воображение исследователя. Есть ли более качественная тема, чем религия Габриэль Ле Бра не собирался зондировать индивидуальную веру верующих, вторгаться в их внутренний мир и выяснять всю правду об их истинных отношениях с Богом. Он рассматривал религию как социальный факт, исходя при этом из религиозной практики, представляющей собой коллективное проявление религии. Поэтому он строил свои показатели, опираясь на те культовые действия, которые требует католическая церковь: посещение мессы каждое воскресенье, пасхальное причастие. Отметим, что эти показатели являются прерывными: в них заложена некая типология. Так, Г. Ле Бра различает верующих католиков, которые ходят к мессе каждое воскресенье, сезонных католиков, которые празднуют Пасху и ходят к мессе по большим праздникам, таким, как Рождество, Праздник всех святых, и, наконец, неверующих.

Коль скоро установлены показатели, численное выражение данных зависит уже от источников. Если в нашем распоряжении имеется хорошая религиозная статистика, как, например, по Орлеанской епархии в годы епископата Магистра Дюпанлу, мы можем вычислить процентное соотношение по общинам верующих, «сезонников» и неверующих. Если же у нас нет нормальной статистики, а есть только фрагментарные свидетельства, можно ограничиться определением типа, господствующего в данной местности. Организовать же наше доказательство нам позволяет в первую очередь не численное выражение, а установление отвечающих нашим целям показателей, причем от весомости этих показателей зависит и весомость доказательства.

В конечном счёте, конструирование социального факта и конструирование показателей, которые позволили бы провести сравнение этого и других социальных фактов, – одно и то же. Операциональной дефиницией социального факта и будут его показатели.

ПРЕДЕЛЫ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО МЕТОДА

ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДЕЛЫ

Сделанный выше вывод и есть ответ на вопрос о том, каковы эпистемологические пределы социального факта.

Я далёк от мысли принизить ценность численного выражения в истории или Дюркгеймова способа рассуждений вообще. Я считаю, что они совершенно необходимы. Но они не панацея. На мой взгляд, есть два предела их применимости.

Первый предел – эпистемологического порядка. Долгое время я полагал, что историк – это «мастеровой», связывающий воедино рассказы в духе Фукидида с жесткими элементами «истинной» социальной науки в духе Дюркгейма¹, и не мог понять, какой эпистемологический статус следует присвоить этому «рукоделию», состоящему из столь различных по материалу и фактуре кусочков. По сути, я переоценивал Дюркгеймов подход и принимал его за более научный, чем он есть на самом деле. Этот спор можно переформулировать в современных терминах, исходя из определения «научного» высказывания как «опровержимого» (или фальсифицируемого, как говорит Поппер)². На первый взгляд утверждения социологии, в частности те из них, которые опираются на количественные данные и статистические расчеты, являются «опровержимыми и в этом качестве могли бы претендовать на статус «научных. На деле же это не так. Несомненно, эти утверждения внушительнее других, но они не могут рассчитывать на то, чтобы считаться универсальными законами. Ведь невозможно как показывает Ж.-К. Пассерон, полностью извлечь из любого исторического контекста те реалии, которых касаются данные утверждения³. Социологическое утверждение бывает также и историческим, ибо относится к реалиям делимым от совершенно определённого контекста, и, образом, оно может иметь силу только в пространстве и времени этого конкретного контекста. Чтобы в этом убедиться достаточно посмотреть, «с какой легкостью исследователь … всегда может возразить по поводу эмпирического заключения, которое идёт вразрез с его собственным, что это заключении дескать, сделано не в том контексте, для которого имело си6' его предложение»⁴. А оговорка «при прочих равных условиях» может стать «неограниченным алиби» как в социологических так и в исторических сравнениях. Обращение к методу Дюркгейма не позволяет историку уйти от истории в тех разнообразных конкретных ситуациях, которые являются объектом его изучения.

Более того, статистическое мышление представляет собой всего лишь перспективу, модель, к которой стремится социология. Чаще всего пресловутый сравнительный метод сводится к методу совпадающих изменений или даже к его упрощенной версии – методу различий. Мы не выходим за рамки естественного рассуждения. Просто социология предлагает более оснащенный, более строгий и, может быть, более внушительный вариант естественного рассуждения. Различие между ней и историей – это разница в степени, но не в природе.

Точно так же и постоянное чередование в историческом дискурсе объясняющих или понимающих секвенций с секвенциями сравнительными или даже количественными следует считать не смесью ужа с ежом, не каким-то недопустимым смешением разнородных методов, но всего лишь использованием всей гаммы доказательств, раскрывающейся целиком в том универсуме, где понятия неотделимы от их контекстов.

Это также означает, что социологический подход является типологическим: он образует типы, которые потом сравнивает, между которыми устанавливает отношения совпадающего наличия или несовместимости либо рассчитывает различия или корреляции. Но эти отношения не имеют универсальной значимости: их значение ограничивается рассматриваемыми типами.