17. Философия и социальность: этапы концептуализации

Вопрос о социальности, об отношении философии и социальности – это вопрос онтологический. Наиболее остро этот вопрос стоит именно в ситуации «онтологического поворота» в философии. И востребован этот вопрос необходимостью проблематизации трансцендентального статуса основной категории господствующей мыслительной формы – бытия. В седьмой лекции мы рассматривали различные возможности понимания бытия и построения онтологии. При самом общем подходе, если ограничится первой возможностью построения онтологии, нужно иметь в виду две методологические установки, которые выражаются в системе понятий и методов, конкретизирующих эту установку в описании и объяснении социального. Таковыми установками являются метафизическая и соционаучная.

В рамках метафизической установки социальность всегда была редуцирована, всегда определялась, исходя из некоего внешнего архетипа порядка, который организует, стабилизирует, гарантирует тотальность социального, сам в то же время оставаясь вне структурируемого и организуемого социального пространства. Для античности таким архетипом является Космос, для средневековья – Бог, для Нового времени – Природа. Соответственно онтология социальности оказывается подчиненной и второстепенной в отношении общей, фундаментальной онтологии. Общество рассматривается как часть космоса, сотворенного мира или природы.

Начиная с Х1Х в. – времени становления социологии как науки – анализ гносеологических и эпистемологических проблем под воздействием норм и идеалов естественнонаучного мышления заменил традиционные мифологические, философские, религиозные представления об обществе. Зависимость классических социологических представлений от норм и идеалов естественных наук задает тип теоретического сознания, который относится к вырабатываемому им объективному содержанию не как к чему-то заданному традицией, верой, авторитетами (Конт проектировал социологию как научную дисциплину, свободную от подобных иллюзий), а как к результату собственной деятельности, что вовсе не исключает высокую степень критической рефлексии. Однако такая критическая рефлексия в своих теоретически развитых формах (Конт, Дюркгейм, Вебер) не выходит за пределы теоретического метода, самой внутрисоциологической познавательной деятельности. Теперь, с возникновением социальных наук, социальность не испытывает потребности в обращении к внешнему архетипу порядка (Космос, Бог, Природа), к метауровню: она полагается в качестве метафизической реальности, которая господствует над людьми и подчиняет все иные измерения и возможности бытия-в-мире – они выступают лишь как частный случай социального космоса.

Таким образом, как метафизический, так и соционаучный дискурсы предписывают идеал самодостаточности социального. Неуместно превознесение возможного срединного дискурса, промежуточного или примиряющего противоположные подходы: этот третий дискурс всегда будет стремиться к трансцендентализму или социальному реализму в соответствии с различными версиями метафизического или социального гуманизма.

Главный вопрос заключается в другом: готовы ли мы говорить о социальности несамодостаточной? То есть о социальности гетерономной или дифференциальной? То есть о социальности, основанной не на тождестве, принципах целостности и субстантивизма, а на разнородности и множественности. Вопрос заключается в том, готовы ли мы мыслить социальность в соответствии не с метафизической или соционаучной моделью, а с какой-то другой моделью или, возможно, без модели. То есть мыслить социальность как социацию: не как нечто данное или предустановленное, а как связь или даже как акт связывания одной сингулярности с другой, связывания сингулярностей, не имеющих между собой ничего общего.

В контексте этой возможности специфика современной социальности заключается уже не в том, что она не испытывает потребности в обращении к внешней системе отсчета (Космос, Бог, Природа), и не в том, что она полагает себя в качестве социальной реальности и исчерпывает таким образом все возможности бытия-в-мире. Предел и преодоление метафизики означают, что социальность является уже не объектом или идеей. Социальность – это не общая субстанция, форма или общее бытие. Социальность – это сам процесс «социации» или событие связывания.

Такая социальность требует другой онтологии бытия: «В такой онтологии, которая не является «онтологией общества» в смысле «региональной онтологии», но онтологией как «социальностью» или как «социацией», более изначальной, чем любое общество, чем любая «индивидуальность» и чем любая «сущность бытия», в этой онтологии бытие есть вместе, оно есть в качестве со- самого бытия (со-бытие бытия), хотя бытие и не идентифицируется как таковое (как бытие бытия), но ставит себя, дается или происходит, дис-позицирует себя – делает событие, историю, мир – как свое собственное единичное множественное вместе».

Памятуя об известном высказывании Хайдеггера о том, что «сущность техники вовсе не есть что-то техническое», и в соотнесении с ним, мы могли бы сказать, что единственная возможность философски мыслить социальное – это мыслить сущность социального, при том, что в сущности социального нет ничего социального. Можно ли найти способы анализа социального не как сущности, а как имманентной формы ее существования? При этом надо понимать, что деконструкция социальности, т.е. философское вопрошание сущности социального или, точнее, вопрос «в чем социальная сущность социального» делает неразрешимым само различие сущности и существования, философского и социального. Ввиду этой неразрешимости философское вопрошание сущности социального спрашивает об условии возможности социального как такового, об имманентной форме существования социальности. Прежде чем социальное будет определено как то, что оно есть, т.е. онтически, всегда уже имеется онтологическое предположение о том, что конституирует бытие этого сущего. Иными словами, прежде чем сущее будет определено как то, что оно есть, мы уже должны знать, какого рода сущее считать реально существующим, так же, как и способ его существования. Способ существования социального предшествует и более первичен, чем его сущность в онтическом смысле. Простая «чтойность» сущего есть всего лишь продукт понятийной системы, причем овеществленной. И каким бы полезным ни был этот процесс, он оказывается роковым для критического осмысления социального, ибо исключает из рассмотрения исторический, временной модус его осуществления. Речь идет о том, что способ существования бытия и есть его сущность. Таким образом, сущность в данном контексте может обозначать только способ, каким социальное выходит в присутствие.

В ранее анализируемых нами образах социальности этот способ существования понимается либо как связь изолированных и не связанных друг с другом индивидов, либо он понимается наподобие целостности, в которой связь между индивидами преобразуется в чистое бытие. Но в том и другом случаях связь как таковая упраздняется, переходит в чистое бытие или в изолированных субъектов, становится невидимой. Очевидно, что связывание как жест или движение несводимо к данным формам связи. На эту несводимость надо указать, поскольку речь не идет о простом противопоставлении различных форм связи и – в этом режиме противопоставления – о превознесении той или другой. Но именно в этом колебании мы обнаруживаем возможность, которая располагается в точке равновесия между двумя формами связи. И в том, и в другом случаях связь самодостаточна, она уничтожается в первом случае благодаря слиянию субъектов в чистом бытии, во втором случае – благодаря атомизации.

Сущность социальности – это способ связи как таковая, т. е. она полагается не на модель связи, всегда уже предустановленной, а на событие связи, акт связывания. Связь здесь выступает как сама неразрешимость, неразрешимость связи, которую можно связывать до бесконечности. Если вспомнить платоновскую аналогию, сущность социального – это сущность плетения как такового, плетения не из («тончайших нитей») и плетения не чего-то («единой и нераздельной ткани»), а плетения самого по себе, предшествующего и обвивающего то и другое.

Общество, или социальность, не обладает собственно социальной сущностью и, стало быть, оно не может выступать в качестве объяснительного метафизического принципа для других явлений – природных или общественных. Органической целостности социального противопоставляется социальное в инстанции становления – социации. Соответственно, общество – это не онтологически данная целостность, а множество пригнанных друг к другу социаций, образующих «гетерогенную сеть». Вопреки сложившейся традиции признавать онтологическое превосходство за сложившейся социальной формой, гетерология утверждает первичность социации как становящейся множественности. Субстантивизм-эссенциализм становление рассматривается как приложение к субстанции. Тогда как именно процесс должен приниматься как первичный. Это означает, что онтогенез исходно связан со становлением не индивида или общества, а бытия как социации.

В противоположность к классическим концепциям общества как органической или механической целостности, задаваемой отношениями интериорности, социации предполагают «отношения экстериорности». Во-первых, компоненты гетерогенны, разнородны. Они могут включаться в различные социации в очень разных обстоятельствах, в разные периоды, на разных уровнях сингуляризации. Между ними нет причинной зависимости, а только топологическое «соседство», не зависящее от пространственно-временной удаленности и близости. Во-вторых, тогда как отношения интериорности носят обязывавющий характер, отношения экстериорности внешни своим компонентам: отношения могут меняться, даже если компоненты остаются теми же. Отношения всегда между, не присущи внутренне ни одному из компонентов, который тем самым будет субъектом, как не присущи и им обоим. В-третьих, единство социации – это «трансдуктивное», или дислоцированное, единство. Целостность задается со-функционированием частей. Ее нельзя свести или объяснять свойствами компонентов, поскольку это со-функционирующие компоненты. Целое зависит от своих компонентов, но обладает своей собственной структурой, несводимой к этим компонентам. Кроме того, целое обладает структурой спутанности, переплетения, которое позволяет разойтись различным нитям и различным силовым и смысловым линиям и при этом готово связать другие из них. Социация – это «абстрактная машина», которая может включаться в различные социации.

Последствия такого представления социальности являются далеко идущими. Во-первых, социальное теперь усматривается на основе его собственной операции социации, а окончательной реальностью, или объектом, социальной науки становится складка или сборка «социальное-социация». Это же означает, что новым объектом социального анализа являются не субстанции или сущности, а множественности – социации. Во-вторых, поскольку социальное складывается со своей собственной операцией, т. е. складывается на стыке актуального и виртуального, социация никогда не завершается. Всегда остаются неиспользованные потенциалы, дополнительные возможности для последующих социаций, выходящих далеко за пределы формальных структур. В-третьих, поскольку онтогенез исходно связан со становлением бытия как социации, поскольку социация складывается из гетерогенных элементов, она выходит далеко за пределы простой темы человека как социального существа. Социация – это ткань отношений, пронизывающая человеческое и не-человеческое.

Этапы Концептуализации

В социальной философии существует несколько вариантов решения «проблемы критерия».

Формационный подход К. Маркса. По Марксу, развитие общества определено противоречием между производительными силами и производственными отношениями. Производство благ (сфера экономики) является «базисом» общества. Закрепление и легитимация сложившейся схемы разделения труда и распределения благ происходит на уровне «надстройки» (социальные институты и формы общественного сознания). Поскольку любое общество можно рассматривать как «совместное предприятие по созданию благ и удовлетворению потребностей», то, в конечном счете, критерий для ранжирования обществ тоже следует искать в области «базиса». Маркс предлагает классифицировать общества на основании способа производства. Способ производства – это то, каким образом на конкретном историческом этапе сочетаются производительные силы и производственные отношения. Способ производства и соответствующие ему социальные институты определяют характер общественно-экономической формации. В исторической ретроспективе, по Марксу, уже существовали первобытнообщинная, рабовладельческая и феодальная формации. XIX век в Европе – век капиталистической формации. В случае разрешения проблем капитализма (эксплуатация, отчуждение, классовый антагонизм) человечество получит шанс построить коммунистическую формацию. Таким образом, в схеме развития обществ у Маркса можно выделить пять крупных ступеней. Переход от одной формации к другой неизбежен в силу изначального противоречия на уровне базиса и чаще всего сопровождается серьезными социальными потрясениями: люди, получавшие прибыль при прежних производственных отношениях, не желают их менять даже перед лицом прогресса в области производительных сил.

Критика формационного подхода в конце XIX – начале XX в рамках философии была осуществлена представителями так называемого «цивилизационного» подхода (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер), а реалии середины и конца XX века добавили к этой критике исторические и экономические аргументы. Основной тезис сторонников цивилизационного подхода состоял в том, что каждое общество самобытно, а потому логика развития одной цивилизации (даже при допущении, что Западная Европа проходит через все пять формаций) не может быть использована в качестве концептуальной схемы для объяснения логики развития другой цивилизации. Универсального пути развития обществ не существует, логика жизни одного «культурно-исторического типа» (Данилевский) не может быть экспортирована или «пересажена» в другой тип. Специфику каждой цивилизации следует искать в таких областях жизни людей, как традиции, язык, религия, менталитет, исторический опыт – в итоге различия на уровне культуры не позволяют теоретику построить универсальную, общечеловеческую модель развития.

Во второй половине XX века интерес к социальной типологии снова возрастает: причина заключается, на наш взгляд, в попытке осмыслить трагические события первой половины XX века и набирающее силу противостояние двух империй: США и СССР. К этому времени относится появление концепций технократов (например, у З. Бжезинского критерий – ведущий сектор экономики, модель – аграрное, промышленное, технотронное (софт – технологии и электроника) общества). Но сильнее всего на общественные науки повлияла схема Д. Белла, обоснованная им в труде 1973 года «The coming of post-industrial society: a venture of social forecasting» (книга переведена на русский язык и издана в 1999; типология Белла до сих пор используется в российском обществознании в качестве базовой модели). Остановимся на этой схеме подробнее.

Типология Д. Белла. По Беллу, для аналитических целей мы можем подразделить общества на доиндустриальные, индустриальные и постиндустриальные и противопоставить их в различных аспектах. Согласно автору, «Общества отличаются друг от друга типом соотношения их политических систем с социальной структурой и культурой. Внутри же самой социальной структуры (как и внутри политического строя и культуры) существуют различные осевые принципы, вокруг которых строятся общественные институты». Так, доиндустриальное общество организовано вокруг взаимодействия с природой: ресурсы обеспечиваются добывающими отраслями промышленности, а общество подчиняется законам снижающейся отдачи и низкой производительности. Доиндустриальное общество жестко структурировано и территориально замкнуто, культура в нем ориентирована на воспроизведение традиционных схем деятельности, согласованность последней достигается за счет тотальности государственных форм контроля. Фактически речь идет о традиции в качестве основной ценности, легитимирующей схемы социального воспроизводства. Индустриальное общество – это взаимодействие с преобразованной природой, общество, в котором возрастает горизонтальная и вертикальная мобильность людей, формируются гражданские институты, а политика отделяется от государства. Монополия традиции разрушается и в обществах этого типа речь начинает идти об идеологиях как конкурирующих проектах социальных изменений. Постиндустриальное общество основано на «игре между людьми», в которой на фоне машинной технологии поднимается технология интеллектуальная, основанная на информации, растет влияние науки на политику. Белл, описывая переход от одного типа общества к другому, выделяет ряд сдвигов в структуре и логике их воспроизводства и суммирует: «Три компонента этих перемен можно описать следующим образом: в экономике имеет место сдвиг от обрабатывающих отраслей к сфере услуг; в технологии утверждается ведущая роль основанных на науке отраслей промышленности; в социологическом измерении формируются новые технократические элиты и возникает новый принцип стратификации. С этих позиций можно сделать шаг назад и сказать, что постиндустриальное общество означает появление новых осевых структур и новых осевых принципов: переход от товаропроизводящего общества к информационному обществу, или обществу знаний, а в самих формах производимых знаний – сдвиг по оси абстракции от эмпиризма, или метода проб и ошибок, к теории и кодификации теоретического знания ради управления потоком нововведений и формулирования политики».

Однако постиндустриальное общество неизбежно наталкивается на ряд проблем: наука, становясь инстанцией, формулирующей политические перспективы, неизбежно бюрократизируется и возникает опасность потери субъекта политических решений; сдвиги в социальной структуре и новая стратификация общества требуют пересмотра теорий меритократии и равенства; рост объема информации, который необходимо перерабатывать и количества доступных благ, чье функциональное состояние необходимо поддерживать, порождает дефицит времени у людей, а ускоряющиеся темпы жизни обесценивают контакты и отношения, которые становятся все более обезличенными. Но самой главной проблемой, согласно Беллу, становится следующее: в западном обществе на протяжении последних ста лет нарастает разделенность социальной структуры (экономики, технологии и системы занятости) и культуры (символического выражения смыслов), каждая из которых определяется своим осевым принципом. Социальная структура уходит корнями в функциональную рациональность и эффективность, а культура – в антиномичное оправдание развития личности. «В постиндустриальном обществе разделенность культуры и социальной структуры способна углубиться… Политическая сущность возникающего постиндустриального общества носит коммунальный характер в той мере, в какой его социальные цели и приоритеты, а также национальная политика направлены на реализацию определенных целей… Важнейшей проблемой коммунального общества является вопрос о том, существует ли единая система ценностей, которая может управлять выработкой политических решений». Отметим важные для нашей темы моменты:

Во-первых, в типологии Д. Белла используется многомерный, «троякий» критерий: общества отличаются друг от друга культурой, социально-экономической и политической структурой. При этом предполагается, что сферы в целом «поддерживают» друг друга, и ни одна не является ведущей «по умолчанию». В этой связи в типологии Белла вряд ли можно найти место для оправдания модернизации только в форме технического «прорыва» отсталой страны к лучшему состоянию. Во-вторых, внутри ступеней типологии допускается вариативность: «… даже когда различные общества относительно сходны в экономическом или социальном аспектах, они могут заметно отличаться, если за основу сравнения будет взят иной принцип». В-третьих, в отличие от редукционистских стратегий в социологии (в которых либо культура первична и выражается в структурных (институциональных) социальных образованиях, либо социальная система использует культуру для самолегитимации) в типологии Белла возможно расхождение структуры и культуры. Это напряжение между структурой (опора на функциональную рациональность) и культурой (оправдание автономии, свободы человека) удачно, на наш взгляд, отражает специфику современных обществ. А поскольку универсального решения этой базовой проблемы нет, можно говорить и о том, что сама типология не является закрытой, «выключенной» из истории. Другое дело, что упомянутая вариативность в ее основе (осевые принципы) «вредит» принципам классификации, а реальные изменения в жизни большинства стран за несколько последних десятилетий требуют заново локализовать постиндустриализм в современности.

Современные социальные типологии. Наконец, в качестве альтернативных наработок в области социальной типизации отметим концепцию М. Маклюэна, типологию Д. Ролза и интерпретативный подход П. Вагнера. М. Маклюэн полагает, что в качестве универсального критерия нам следует взять способ передачи и сохранения социально-значимой информации (социального опыта). В своей книге «Галактика Гуттенберга» он выделят четыре типа обществ: общества устные (небольшие общины, в которых еще нет письменности, коммуникация всегда непосредственна), общества письменные (изобретение письменности позволяет хранить информацию, передавать ее на расстоянии, в коммуникацию между людьми встраивается временной разрыв), общества книгопечатные (изобретение книгопечатного станка позволило тиражировать информацию, вокруг печатного слова в конце концов выстраивается национальная идентичность) и общества современного этапа, которые Маклюэн метафорически называет «глобальная интернет - деревня». В таких обществах временной разрыв между производством и потреблением информации снят, благодаря новым технологиям передача опыта как будто напоминает непосредственный контакт «лицом к лицу» (как в обществах устного типа), хотя в реальности людей могут разделять тысячи километров. Сейчас, несколько десятилетий спустя после публикации книги Маклюэна мы можем добавить: сеть интернет делокализует информацию, лишает ее привязки к физическому или социальному пространству (электронные библиотеки, сетевые ресурсы). Такие изменения в значительной степени важны и для социальной структуры – в последнее время все больше работ уделяется сетевому характеру коммуникаций и виртуальному характеру самой социальной реальности.

Работы Д. Ролза и П. Вагнера представляют собой самые современные наработки в области классификации обществ. Принципиально значимым моментом является спецификация модерности как качественно нового этапа развития обществ. В настоящее время опубликован ряд работ, позволяющий специфицировать модерность и подвергнуть критерии, лежащие в основании предыдущих масштабных социальных типологий, определенной историзации (сами типологии могут быть рассмотрены как продукт модерности) и критике (институциональные и интерпретативные теории модерности). В сжатом виде специфику модерности можно описать следующим образом: модерность это процесс постоянного «ответа» общества (людей) на вызовы из трех сфер жизни (три проблематики у П. Вагнера): экономической, политической и эпистемологической в условиях детрадиционализации социального порядка. Детрадиционализация означает исторически фиксируемый слом прежних (традиционных) систем легитимации схем жизни, сложившихся временных и пространственных рамок социального воспроизводства: «Традиционные общества являются исторически первыми. Это – общества, воспроизводящие себя на основе традиции и имеющие источником легитимации своей активности прошлое, традиционный опыт… Традиционные общества отличаются от современных рядом особенностей. Среди них: зависимость в организации социальной жизни от религиозных и мифологических представлений; цикличность развития… Наука традиционного общества является предклассической. В естествознании это преобладающее рецептурное знание… Здесь развиты математика и астрономия. Социальных наук еще нет. Есть теология и описательная история». Радикальная трансформация традиционного общества влечет за собой появление новых типов высказываний и новых способов их обоснования, новых интерпретаций социальной жизни и проектов ее изменения в условиях «открытости» социального времени и социального пространства. Таким образом, общество (люди) в «состоянии» модерности вынуждены отвечать на вызовы экономического (производство), политического (управление совместной жизнью) и эпистемологического (получение и верификация знания) характера автономно, без ссылки на внешний авторитет или традицию, опираясь на разум и эмпирическую очевидность. Становление модерности в форме поиска и объективации ответов оказывается достаточно долгим процессом, тем не менее, этот процесс приводит к значительным последствиям и количественно фиксируемым результатам: от первых революций (буржуазной, политической, научной), к ставке на рациональность и прогресс, от первых успехов эпохи Просвещения до формирования общества потребления.

Ответы, которые были даны, со временем обобщались до схем и моделей, эмпирическое описание успехов в различных сферах кристаллизовалось в критерии прогресса. К настоящему времени сложилось два научных дискурса, которые по-разному описывают процессы становления модерных обществ и сложившуюся конфигурацию найденных ответов: институциональный и интерпретативный подходы. И если сторонники первого вполне четко представляют себе, на каких основаниях возможны новые классификации, то в рамках интерпретативного подхода вопрос, на наш взгляд, остается открытым.