7. Вражье око

Был ветреный весенний день. Над Москвой неслись белые растрепанные ветром облака, между ними то и дело открывались ярко–синие просветы. По широкому простору Замоскворечья быстро летели тени, перемежаясь с пятнами солнечного света, вспыхивали искры слюдяных окошек, зеленели набухшие влагой мхи на старых крышах, темнело влажное дерево строений. Весь посад был как умытый.

На гульбище одного из высоких кремлевских теремов стоял новогородский боярин Василий Данилыч (до сих пор держали его в Кремле заложником). Боярину было не до игры света. Грузно опершись на перила, он смотрел вниз, на Кремль. Ветер озорно относил в сторону его черную бороду, но и этого боярин не заметил, не до того было.

Сзади подошел Прокопий Киев, посмотрел вниз, стараясь понять, что такое углядел боярин, и, не поняв, перевел глаза на Василия Данилыча.

— На что это ты взираешь так пристально?

Боярин оглянулся.

— А, это ты, Прокопий. Смотрю я, как москвичи каменный кремль закладывают.

— Все смотришь. С той ночи ты и покоя лишился.

Василий Данилыч кивнул:

— Воистину, с той ночи.

Ночь, которую вспоминали новгородцы, пришла и прошла, но Василий Данилыч ее запомнил. Была тогда ранняя весна. Скаты Боровицкого холма уже успели почернеть, но снегу повсюду было еще много. Утренники ударяли лютые, и ночами крепко схватывало землю. В ту ночь Василий Данилыч проснулся от непонятной тревоги. В горнице колыхались какие–то красноватые светы. Боярин промигался — понял, что это ему не снится.

Пожар!

Василий Данилыч встревожился. Накинув прямо на исподнее белье шубу, он с трудом открыл примерзшую дверь, вышел на гульбище. Нет, пожара не было. Но за старыми кремлевскими стенами пылали костры. Боярин смотрел и смотрел на них, не чуял, как под шубу медленно заползал мороз. И было на что заглядеться. Кремль окружало кольцо огней. Внизу у Москвы–реки костры горели правильным четырехугольником, ¹⁶⁹ дальше, слегка изгибаясь, тянулась полоса огней до мыса, где Неглинная впадает в Москву–реку, здесь костры замыкались кольцом. ¹⁷⁰ Налево, в стороне Великого посада, костров с гульбища не было видно. Но за стенами, за площадью из–за домов поднимались озаренные снизу клубы дыма. Боярин сверху мог разглядеть, насколько отошла здесь линия костров от старых стен. Прикинув на глаз расстояние, Василий Данилыч пробормотал: «Верных тридцать сажен будет».

Новгородец и раньше не переставал удивляться, глядя на бесконечные вереницы обозов с камнем. «Откуда князья московские столько народу и коней добыли?» — размышлял он. А теперь новая новость — костры! Для чего их разложили, Василий Данилыч так и не понял. Лишь утром, увидев множество землекопов, боярин догадался, что кострами оттаивали замерзшую землю.

— Ох, Москва, Москва! Экую казну надобно иметь! Конечно, деньги у князя есть, — считал в чужом кармане боярин, — Москва со всей Руси дани для Орды емлет, небось денежки прилипают. Опять же, как с нами обошлись: всю добычу забрали, — боярин горько вздохнул, — какие меха были! Того ли еще жди — с нас же выкуп сдерут. В Москве это водится. Деньги в московской калите есть, но чтоб так, с маху эдакую громаду поднять… Новый кремль строить затеяли, и каменный, и больше старого — деревянного. Ну! Ну!..

В эти дни опустел Кремль. Затих гомон на московских площадях и улицах. Все, кто мог держать в руках лопату, шли копать котлованы.

Боярин, не уходя с гульбища, смотрел и смотрел на толпы работающего народа. Ломал голову: с чего бы так не вовремя, так спешно работы начинать? Ну нароют котлованы, так их водой и затопит. Снегу вон еще сколько.

Так и вышло. Когда под ярким солнцем апреля пожухли, источились и рухнули снега, вода начала заливать котлованы. И опять запылали костры, теперь для того, чтоб люди могли обсушиться. Воду отливали беспрерывно. Сотни людей стояли вереницами, передавая по цепи ведра, полные рыжей, глинистой воды. Боярин глядел с опаской, глядел, злясь на себя, но не в силах побороть тревоги.

Еще на днях они с Прокопием Киевом смеялись, что–де народ в Москве в лаптях щеголяет, что–де далеко Москве до Новгорода, где лаптей и не сыскать, где ежели видят человека в лаптях, то сразу знают — чужой. Исстари повелось так в древнем торговом Новгороде, который не знал татарского погрома, который богатства копил веками. Там и последний пьяница в лаптях не пойдет — засмеют, он хоть драные, хоть со свалки, а сапоги добудет.

Иное дело Москва. Град новый. Град, где князья лишь от великой дерзости смеют со старшими городами тягаться. Давно ли Прокопий потешался над москвичами, дескать, каменный кремль строить затеяли, а сами в лапотках топают, и на тебе: строят, в ледяную воду в лаптях полезли.

Известно, как людей ни гони, а в лаптях в студеной воде много не выстоишь. Боярин подметил: «Вокруг костров народу все прибывает. Вишь, как тесно людишки к огню жмутся! Ноги–то, ноги босые, посинелые мало не в огонь суют…»

Даже до гульбища тянуло потной вонью от развешенных на кольях онуч. Боярин брезгливо морщил нос, посмеивался:

— Наработались!..

Но долго засиживаться у огня людям не позволяли. Владычные молодцы в высоко подоткнутых подрясниках, шлепая добротными сапогами по грязи, шныряли меж костров, гнали народ на работу, а подальше редкой цепью стояли княжьи дружинники. Поглядывая на них, боярин рассуждал сам с собой:

«Небось домой не сбежишь! Умеют на Москве навести порядок! Ничего не скажешь, умеют!»

Когда сын или Прокопий Киев звали Василия Данилыча с гульбища, он только отмахивался:

— Глядеть надо! Очей не смыкая, глядеть, ибо с великим поспешанием строят, и сие неспроста.

Давно подметил Василий Данилыч башню, выходившую в середине стены на Москву–реку. Ворота этой башни никуда не вели, глядели прямо на воду.

— Почто же тогда ворота строить? — ломал голову боярин.

— Ворота? Стало быть, надобны, — сказал ему Прокопий Киев.

— Да почто? — не унимался Василий Данилыч.

— Ну, скажем, — отвечал ему Прокопий после небольшого раздумья, — скажем, вылазку сделать, ежели по зимнему времени враг по льду Москвы–реки подойдет.

Объяснение Прокопия было подкупающе просто, но Василий Данилыч продолжал следить за постройкой мощной четырехугольной башни, тяжелые стены которой вставали все выше и выше. Запала Василию Данилычу мыслишка: «А может, в Кремле воды недостача, может, если этот подступ к реке перехватить, так и Кремлю не устоять? Жажда хуже голода!»

Василий Данилыч уже заранее радовался: «Продать такой секрет татарам али Твери — убытки вдесятеро возместишь».

Но чем дальше наблюдал боярин, тем труднее становилось разбираться в шумной толчее работ. Поднявшиеся стены башен загородились лесами. На берегу десятки печей жгли плитняк, добывая известь, клубами дыма заволакивало стройку.

Сегодня боярин разглядел, что в стороне от стен плотники рубили сруб.

— А колодец где же? — бормотал себе под нос боярин, перегибаясь через перила. Колодца нигде не копали. И тут боярина осенило: — Колодец будет в башне! Но в которой?

В эту тайну Московского Кремля Василий Данилыч впился клещом: смотрел, смотрел — и все без толку.