10. Сеча

Князь Михайло не мигая смотрел вперед. От Торжка на строй тверских ратей, застывших в напряженном ожидании, двигались толпы новогородцев и новоторжцев. Подбадривая себя криками, размахивая оружием, они шли все быстрее и быстрее, наконец побежали. Вот уже близко. Уже различимы всклокоченные бороды, налитые кровью глаза, широко раскрытые рты. Рев, ругань, похвальба, кажется, земля качается от топота множества ног. Враги надвигались все яростней, все страшней. Князь Михайло невольно оглянулся, по привычке ища глазами Ольгерда, но его не было. Тверской полк стоял один на один с врагами. Вот тут Михайло Александрович и почувствовал, что даже пальцы на ногах у него подгибаются, что больше он не в силах видеть эту накатывающуюся на него ярость. Он и сам не заметил, как начал пятить коня, и, только натолкнувшись на стоявших позади бояр, поспешно отпустил натянутый повод.

Строй тверских ратей стоял незыблемо, лишь лица у людей побелели. Вдруг воины подняли луки и начали их натягивать. Кто из воевод отдал приказ, князь Михайло прослушал, но, оглянувшись по сторонам, увидел, что племянник, князь Иван Холмский, застыл на седле, напряженно подняв руку.

«Он!» — подумал Михайло Александрович. Надо бы оборвать племянничка — не лезь вперед, но было уже поздно, оставалось молча слушать скрип сгибаемых луков.

— Бей! — крикнул Иван, резко опустив руку.

Прыснули стрелы. Кое–кто повалился, но враги не остановились. Тверичи опустили копья.

Вперед, прямо на щетину копий кинулся новогородец. Михайло Александрович успел заметить лишь красную шелковую рубаху, выглядывавшую из–под панциря.

Вложив всю тяжесть своего тела в бросок, тверич ветретил новогородца ударом копья, тот принял удар щитом, шатнулся, но устоял, ударом топора срубил древко. Из щита, застряв наконечником, торчал острый обрубок древка. Новогородец ткнул им противника прямо в лицо, опрокинул тверича.

— Лихо ткнул! Ай да Александр Аввакумович!

Новогородцы следом за воеводой кинулись на тверичей.

Но их бесшабашная удаль напоролась на острия копий. Прорваться не удалось никому, кроме Александра Аввакумовича. А дошло дело до меча — враги окружили его, стали наседать. Едва он успел долбануть по двум–трем щитам, как все было кончено: разорвав кольца панциря, в грудь и в спину ему вонзились три копья. Лих был драться Александр Аввакумович, а умереть пристойно не сумел. Заверещал, как крыса, которой кошка перекусила хребет. Упав на землю, чувствуя, что ноги омертвели и все тело обмякло, выл он, яростно и бессильно извиваясь, пока его же топором не раскроили ему череп. Тотчас тверичи, поддев на копья тело, бросили его в наседающих новогородцев.

Кто–то крикнул:

— Воеводу убили!

Но крик этот потонул в шуме сечи.

Раз за разом нестройные толпы кидались на тверичей, но тут же и откатывались назад, не в силах пробить их строя.

Отходить, не разбирая дороги, спотыкаясь о трупы, затаптывая своих же раненых — это пострашнее самой страшной сечи, а еще страшнее увидеть, что до того неподвижный строй тверичей тронулся, сминая яростные, но беспорядочные толпы. Воинский опыт брал верх над удалью, и, когда с крыльев тверского полка вырвались конники, нападавшие дрогнули, побежали.

Что было потом? Для каждого из бегущих одно и то же. Грозно нарастающий топот. Испуганный взгляд назад, и синеватая вспышка меча, занесенного над головой…