16. Евпатий коловрат

В среду, на пасхе, после полудня в кремле, в палатах княжьих, собрались бояре. Время праздничное, о мирских делах толковать, пожалуй, грех, да как не толковать, когда опять из Орды ползут тревожные вести.

А на дворе денек весенний, солнечный, княгиня посмотрела: пляшут пылинки в лучах, тошно стало думать о делах, о татарах, сказала сыну:

— Ты бы, Митя, гусляра своего позвал, пусть споет боярам песню. — И, обратясь к собравшимся, добавила:

— Добрый гусляр у нас. Зимой подобрали его князья на дороге: татары затоптали, чуть не помер старик, да нет, отлежался, теперь нас песнями радует…

Вслед за князем в палату вошел дед Матвей, не торопясь поклонился митрополиту, княгине, боярам, сел, куда указали, откинул седые пряди со лба, посмотрел вокруг, улыбнулся глазами Дмитрию.

— Спою вам, добрые люди, не сказку, спою быль о погибели Рязанской земли да о богатыре удалом Евпатии Коловрате. ⁵²

Тронул струны.

Голос у деда глуховат, мало что от былого соловья осталось, но гусли в руках его певучи:

«Вспомним, братья, славу прожитую,

Добрым словом о былом помянем.

Запоем, смешаем песен злато

С жемчугом — тугой ⁵³ горючих слез,

Были веки богатырской славы,

Ныне лихо проросло бурьяном,

Заглушило добрые посевы

И густой чащобой непролазной

На путях–дорогах залегло.

За великий грех несем мы кару,

Мы забыли прадедов заветы —

Брат на брата поднял меч булатный,

Брат для брата лютым волком стал.

И князья в усобицах ⁵⁴ кровавых

О родные, русские шеломы ⁵⁵

Затупили острые мечи…

На заре кровавой той порою

Налетел на Русь с ордой несметной

Черным враном царь Батый поганый,

Посылал он женку–волховницу

К князю Юрью, что княжил в Рязани,

Требовал покорности и даней,

Требовал себе он десятину ⁵⁶

От князей, простых людей и дев,

От коней, от белых, карих, пегих,

Вороных, и в яблоках, и сивых…

Десятину ото всех достатков!

Отвечал князь Юрий волховнице:

«Приходите! Коли нас не будет,

Вашим будет все, что есть у нас!»

Митрополит пристально смотрел на князей. До того сидели смирно, а услышали ответ князя Юрия — и Дмитрий и Владимир встрепенулись. Володя вспыхнул весь, сразу, дыханье у него захватило: удалой князь растет! Митя поднял голову медленно, очи его открывались шире и шире, гневная складка появилась в уголках губ: этот глубоким накалом силен.

Вот оно, вещее слово, славное дело: давным–давно истлели кости князя Юрия, а для молодой поросли, что встает над Русской землей, слово его живо!..

Торжественно поют гусли, но в напев их вплетаются скорбные звуки, нарастают, ширятся. Отблески дальних пожаров легли на лицо гусляра, сильной, короткой хваткой рвет он струны…

Рушатся в пламени стены Рязани. Последняя кровь последних защитников града пролита на русскую землю. Пируют варвары. Жен и девиц обдирают до наготы — глумятся. Ребят–несмышленышей бросают в огонь…

Потом только клочья сизого дыма стелются над пожарищем, только ветер пересыпает пепел Рязани, мешая его со снегом, только тоскливый волчий вой да вороний грай рушат тишину над мертвым градом.

Тихо, совсем тихо стонут гусли…

Внезапно горячо и сильно взметнулась песня.

Над черным пепелищем родного града стоит вернувшийся из Черниговской земли воевода Евпатий Коловрат. Не считая силы вражьей, с одним полком своим кинулся Евпатий вдогонку за татарами.

«Налетели лётом соколиным

На орду, не чаявшую их…

Затрубили трубы боевые,

Застонала мать–земля сырая,

Дождь упал калеными стрелами,

О доспехи копья преломились.

Сеча зла! О вражие шеломы

Затупились звонкие мечи…»

Голос деда окреп, очи сверкнули.

Забыв обо всем, князья не сводили глаз с гусляра.

«…Если меч твой в битве ощербател,

Вырви острый меч из рук татарских,

Замахнись ударом молодецким,

Чтобы вражий меч рубил врага!

Так сражались удальцы рязанцы!

Так учил Евпатий Коловрат!»

И опять стихли гусли. Покрытые кровью и прахом, стоят перед Батыем пятеро пленных…

«…Посмотрел на них Батый свирепый

И, дивяся, вопрошал: «Откуда,

Кто такие? Уж не мертвецы ли

Поднялись из выжженной Рязани?

Уж не крылья ли за их спиною?

Не бессмертьем ли они богаты?

Коли этак с ворогами бьются,

Что на тысячу один выходит,

Что вдвоем они идут на тьму. ⁵⁷

Много царств я затоптал конями,

Много видел воинов могучих,

Но таких богатырей удалых

Увидать впервые довелось».

Отвечали пленники Батыю:

«Мы полка Евпатьева дружина,

И с тобой, великим государем,

Покорившим многие народы,

Мы сразились, чтобы с громкой славой,

Чтобы с честью проводить тебя,

Как всегда, своим мечом крыжатым ⁵⁸

Провожали русские врагов!!!»

Близок конец и песне, и битве.

Костьми полег полк рязанский. Смертью воина и мужа пал в бою и сам Коловрат. Но еще высоко в небе алый стяг русский. Последняя горсть храбрецов столпилась вокруг. Прикрылись червлеными ⁵⁹ щитами. Бьются русичи. С ревом несутся на них волны татарских конных сотен и вновь откатываются вспять, и поле устилается их трупами. Батыевым приказом выставлены против рязанцев метательные машины. Град камней и стрел засыпает богатырей, падают щиты, падают люди… Упал стяг…

Несколько мгновений было совсем тихо. Поникнув головой, сидел дед Матвей, руки его неподвижно лежали на гуслях, потом пальцы дрогнули, казалось, вздохнули гусли, и у людей вырвался вздох.

«…Встал Батый над телом Коловрата

И промолвил: «Знатной смертью умер

Этот славный русский богатырь.

Эх! Кабы такой могучий батырь ⁶⁰

Народился и в моем народе,

Был бы мне он самым первым другом,

Против сердца моего сидел бы

И водил бы в бой мою орду».

Молвил пленным: «Уходите с миром.

Ваши раны славою омыты,

Ваших мертвых хороните с честью.

Хороните с честью Коловрата.

Пусть никто из всей орды великой

Никакого зла вам не чинит».

Гусли зарокотали, смолкли. Как от сна, пробудились русские люди. Хвалили гусляра, хвалили былину. Вельяминов говорил княгине:

— Воистину добрый гусляр: чисто Боян ⁶¹ поет.

Дед Матвей оглянулся на Митю, а у того еще стоят в глазах слезы, еще мысли далеко–далеко отсюда, в Суздальской земле, где когда–то сражался и погиб полк Евпатия Коловрата.

Вдруг Вельяминов замолк на полуслове, прислушался.

— Ты что, Василь Васильич?

Боярин подошел к двери, распахнул ее. Издали, из Замоскворечья, неслись частые удары.

Бам! Бам! Бам!

Набат!