Статья 84

Намеренное уничтожение чужого коня или рогатого скота влечет за собой уплату продажи по высшей ставке и возмещение ущерба потерпевшему. Противоречие мер наказания за преступление, которое здесь обозначено как конь порежетъ (продажа), и за кражу коня (значительно более сильное наказание – поток (см. ст. 35) можно объяснить тем, что украденный конь мог быть продан, что приносит вору выгоду, а погубленный такой материальной выгоды не приносит.

Урок – в данном случае размер платы за ущерб в результате гибели скота (см. в ст. 45 уроци скоту).

Статья 85

Статья регламентирует порядок использования холопа в качестве свидетеля. Его показания можно привлекать только в исключительных случаях, когда на этом настаивает истец, и то, как оговорено в статье, не для определения действительной виновности обвиняемого (что мог бы сделать свободный свидетель своей присягой), а только для возбуждения уголовного дела против указанного холопом – свидетелем лица. Сама же вина определяется в результате «божьего суда» – испытания железом. Но если испытание железом не приводило к доказательству вины подозреваемого, то обвинитель должен был уплатить ему возмещение, поскольку поверил показаниям холопа. Использование свидетельства холопа в суде указывает на эволюцию положения холопа в сторону феодально-зависимого крестьянина, обладавшего определенной хозяйственной самостоятельностью.

Статья 86

Статья устанавливает размеры судебных пошлин при применении железа в судебном процессе: в государственную казну (железное), судебному чиновнику (мечнику) и судебному исполнителю – детьскому, который и проводил, вероятно, это испытание.

Статья 87

Если испытание железом проводится не потому, что использовано свидетельство холопа, а по подозрению (запа), которое трудно проверить (человека видели ночью около места преступления), или по показанию свободного, но оно не докажет вины обвиняемого, то возмещение ему не полагается, а обвинитель платит только железное.

Железное – судебный штраф

Статья 88

В Русской Правде до сих пор не предусматривалась защита жизни свободной женщины, а уделялось внимание только материальному ущербу, который наносило феодалу убийство принадлежащих вотчинному хозяйству ремесленницы, кормилицы и просто рабы (ст. ст. 15–17 Пространной Правды). Значит ли это, что жизнь женщины не была защищена, и ее мог убить каждый? Конечно, нет. Церковное законодательство, судя по Уставу кн. Ярослава о церковных судах, охраняло честь замужней женщины и дочери и наказывало не только изнасилование, но и избиение, и оскорбление словом. Памятники древнерусского права, соединявшие светские и церковные нормы, такие, как международные договоры Новгорода с Готским берегом конца XII в., Смоленска с Ригой 1229 г. и середины XIII в., также охраняют честь женщины. Но церковное законодательство не устанавливало ответственности за убийство женщины перед церковной властью. Это свидетельствует о том, что такое преступление подлежало не церковной, а светской юрисдикции – княжеской. Таким образом, можно считать, что ст. 88 была заимствована Пространной Правдой из предшествующего источника, отличавшегося от Краткой Правды и содержащего нормы права, также относившиеся к раннему времени. Половинная ставка уголовного штрафа за убийство женщины по сравнению с мужчиной находит аналогию в половинной ставке штрафа за оскорбление женщины в Краткой редакции Устава кн. Ярослава о церковных судах: за острижение головы и бороды там установлено 12 гривен (кун), за избиение чужой жены – 6 гривен (кун).

Тем же судом судити – процедура установления виновного в убийстве и суда та же, что при убийстве мужчины. Изменение в списках Пушкинской и Карамзинской групп на виновата показывает, что позднейший редактор Правды XIII–XIV вв. видел различие в том, была ли женщина убита без вины с ее стороны или в ответ на ее виновные действия. Этот редактор считал, что полувирье платилось только во втором случае, а первое убийство, без смягчающих обстоятельств, могло, следовательно, наказываться полной вирой. Однако сведении, подкрепляющих такое разделение, в нашем распоряжении нет. В. И. Сергеевич и М. Ф. Владимирский-Буданов считали чтение виновата первоначальным, причем М. Ф. Владимирский-Буданов относил второй случай в статье к убийству мужем своей жены «за преступление против семейных прав»³³⁸ [Правда Русская, т. II, с. 604]. Так полагал и Л. В. Черепнин³³⁹ [См.: Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969, с. 41]. Однако внутрисемейная компетенция мужа не входила в княжескую юрисдикцию, а церковь налагала за такие нарушения свои наказания (лишение прав христианина или ущемление их на определенный срок), а не денежные штрафы.