Глава девятая

Статьи 423—428

В царской России не было специального дисциплинарного устава гражданской службы. Его отсутствие в известной мере была призвана восполнить гл. IX раздела V Уложения.

Вопрос, о разграничении должностных преступлений и дис­циплинарных проступков серьезно встал лишь в период подго­товки проекта Уголовного уложения, поскольку Редакционная комиссия предполагала ограничить его содержание преступны­ми деяниями, влекущими уголовную ответственность. В связи с этим был подготовлен и проект Устава о служебных провинностях, которому так и не суждено было стать законо'. Уложение же о наказаниях никакого различия между престу­плениями и проступками не проводило.

В Уставе о службе в числе прочих обязанностей должност­ных лиц отмечалось уважительное отношение и точное исполнение всех распоряжений начальства, «Всякое неуважение к начальству, изъявленное в делах службы письменно или словесно, высказывается строго по законам». В соответствии с этими положениями Устава о службе в гл, IX и устанавливались изыскания за дисциплинарные провинности.

По мнению Сената, взыскания, указанные в первом отделе­нии главы IX, должны назначаться только за нарушения по­рядка подчиненности, совершенные одним должностным лицом в отношении другого, если они находятся в иерархическом подчинении. Следовательно, эти постановления не распростра­нялись на отношения между бывшими начальниками и подчи­ненными. Но действие ст. ст. 425-427 не ограничивалось отношениями между служащими при исполнении ими должно­стных обязанностей, а охватывало все возможные оскорбления подчиненным начальника независимо от их причин и мотивов. Начальниками, на основании Устава о службе и по толкованию Сената, признавались «те, поставленные над слу­жащими старшие лица, которым первые обязаны оказывать уважение и от которых обязаны принимать приказания по службе и исполнять их в точности». Подчиненные несли ответственность по статьям главы IX за неповиновение и оскорбление как непосредственного начальника, так и выше­стоящих начальников того же учреждения и ведомства.

В соответствии с толкованием Сената, подчиненными на­чальника учебного заведения являлись не только служащие, но и учащиеся. Например, нанесение оскорбления студентом рек­тору университета составляло преступление, предусмотренное ст. 425 или ст. 426. Но под действие этих статей не под­водилось оскорбление арестантом начальника тюрьмы.

Для законодательства царской России характерно приме­чание к ст. 425, появившееся в тексте Уложения о наказани­ях в связи со ст. ст. 15 и 154 Общего положения о крестья­нах, вышедших из крепостной зависимости, от 19 февраля 1861 г.:

«Примечание. Определенным в сей и следующих статьях взысканиям и наказаниям подвергаются и временно обязанные крестьяне, виновные в оскорблении помещика, на земле кото­рого водворены, или члена его семейства».

Эта норма, противоречащая здравому смыслу и даже содер­жанию раздела V Уложения, была тем не менее отменена только в 1912 году. Более того, Сенат неоднократно уточнял ее содержание, подчеркивая, что она распространяется на все виды оскорблений, в том числе на грубое и неприличное об­хождение, о котором говорилось в ст. 425.

Статьи 429—434

Обилие статей об ответственности начальников за наруше­ние прав подчиненных не должно создать иллюзию, что они имели сколько-нибудь широкое применение. В кассационной практике Сената за пятьдесят лет не было ни одного дела по статьям второго отделения главы IX раздела V Уложения о наказаниях. Не вызывали они интереса и в уголовно-правовой

науке, так как оставались мертвой буквой закона. Причиной этого была полная беззащитность подчиненного перед началь­ством, которое могло его уволить даже без указания какого-ли­бо основания. Причем Устав о службе запрещал даже обжа­лование куда бы то ни было такого увольнения. На фактичес­кое бесправие подчиненных перед начальниками неоднократно обращали внимание русские ученые. Так. В. Гессен писал: «Вся­кое, хотя бы и незаконное, распоряжение начальства будет пас­сивно исполнено чиновником, участь которого находится е его руках». В.Н.Ширяев следующим образом характеризовал положение должностного лица в России в плане ответственно­сти за свою деятельность: «Полная беззащитность от началь­ственного усмотрения и полная же уверенность в недосягаемо­сти со всякой другой стороны. Какие отсюда вытекают послед­ствия для выработки служилой этики, служилой чести — по­нятно всякому» .

Статьи 435—440

Большая часть этих статей заимствована из Свода законов. Две статьи (436 и 437) — новые, но ни те ни другие, за исключением ст. 438, практического значений не имели. По толкованию Сената, субъектами преступления, предусмотренно­го ст. 438, являлись не только лица, систематически прово­дившие ревизии в установленные сроки, но и те служащие, ко­торым проведение ревизии было поручено в качестве разового поручения, если они не приняли мер для устранения обнару­женных во время ревизии нарушений.

Глава десятая

Статьи 441—442

В статьях установлена ответственность за халатность. Но следует иметь в виду, что наказания за эти правонарушения были определены также применительно к отдельным отраслям управления или отдельным категориям должностных лиц и в других статьях Уложения - 438, 439, 456, 472, 494, 493, 1025. Список можно продолжить.

Под нерадением здесь следует понимать упущения или ошибки, происходящие от недостатка внимания должностного лица при исполнении обязанностей службы или от небрежно­сти. Причем нерадение не предполагало какого-то ряда упу­щений и постоянного невнимания к своим обязанностям, до­статочно было однократного нарушения служебной дисциплины. Вместе с тем излишние и неуместные действия, не нарушавшие служебных обязанностей должностного лица, не считались нерадением я не могли влечь взыскания по ст.441.

С субъективной стороны данное преступление характеризо­валось небрежностью или самонадеянностью, но если какая-ли­бо ошибка в делах или иного рода ущерб произошли в резуль­тате несчастного случая либо были вызваны переутомлением виновного, то они не влекли ответственности по этим статьям.

С точки зрения Сената, «важность служебного нерадения обусловливается главным образом свойством тех служебных действий, в которых выразилось нерадение, а не зависит исключительно от его последствий». Поэтому в его разъ­яснениях не было даже примерного перечня тех важных со стороны чиновника упущений, когда ответственность наступала не по ст. 441, а по ст. 442. Не менее трудно провести разграни­чение между нерадением и бездействием власти. Но на ос­новании сенатских решений по отдельным делам можно прий­ти к выводу, что ст. 442 должна была применяться в тех слу­чаях, когда халатность должностного лица приводила к чело­веческим жертвам, незаконному аресту и другим тяжким по­следствиям.

Статьи 443—446

Положения данных статей устанавливают ответственность только за прогул без уважительных причин для всех должно­стных лиц независимо от их служебного положения. Согласно Уставу о службе и толкованию Сената, причинами, которые могли быть приняты в оправдание прогула, являлись: болезнь, арест, препятствия неприятеля, лишение ума, пожар или на­воднение, смерть родителей или управляющего имением, дру­гие причины, если их сочтет таковыми начальство. Причем Се­нат в 1878 году указал, что если опоздание из отпуска по бо­лезни и не подтверждалось справками, но сомнений не вызы­вало, то оно не должно было влечь ответственность по ст. 446.

Ответственность по данным статьям наступала в тех случа­ях, когда прогул виновного не мог вредно отозваться на общем ходе дел ведомства, к коему неявившийся принадлежит. Если же неявка на службу вела к серьезным упущениям в делах или видимым беспорядкам, она квалифицировалась по ст. 442. Поэтому меры взыскания, установленные в статьях 443—445. зависели прежде всего от продолжительности прогула (статьи подразумевают неявку в течение всего рабочего дня, так как взыскания за опоздание или самовольный уход со службы оп­ределялись в ст. 447).

В 1887 году Уложение о наказаниях было дополнено ст. 414 (в редакции Уложения 1845 года это была бы ст. 445):

Присяжный заседатель, не явившийся в суд по вызову в третий раз а не представивший законных причин неявки, под­вергается за сие: денежному взысканию or 10 до 200 рублей и, сверх того, лишению права участвовать в выборах и быть избираемым на должности, требующие общественного до­верия.

Этому наказанию присяжный заседатель подвергался только после того, как за неявку в первый и во второй раз на него

были наложены взыскания в соответствии со ст. Устава уголовного судопроизводства. Время объявления взысканий значения не имело: они могли быть объявлены в течение од­ной сессии или трех разных.

Статья 447

Пожалуй, данную статью можно назвать апогеем казуистичности в Уложении о наказаниях. Она содержит перечень нару­шений служебной дисциплины из десяти пунктов. Но почему не 20, не 100? Объяснить трудно. Отчасти это результат того, что составители Уложения о наказаниях в своей работе заботились не только о кодификации, но и об инкорпорации законодательства.

Статья 448

Статья предусматривает только случаи сообщения недосто­верной информации в рапортах и донесениях и не подлежит расширительному толкованию. В частности, она не распростра­няется на судебные ошибки и сообщение непроверенных сведе­ний в отчетах или справках. Сенат отмечал, что участие ча­стных лиц в этом служебном правонарушении «немы­слимо».

Статьи 449—452

Эта группа статей устанавливает ответственность за разгла­шение служебной тайны. Статья 450 предусматривает наказа­ние не за клевету с использованием своего служебного положи ния, а проступок, состоящий в нарушении служебной тайны, последствием чего стала компрометация потерпевшего. Деяние, предусмотренное ст. 451. применительно к граждан­ским делам после введения судебных уставов 1864 года поте­ряло всякий преступный характер, так как уставы предусма­тривали гласность гражданского судопроизводства, и в частно­сти обязанность сообщать противной стороне о всех докумен­тах, представленных другой стороной.

Статья 452 установила ответственность за злонамеренное разглашение материалов суда и следствия обвиненному в пре­ступлении, т. е., по толкованию Сената, обвиняемому. Наказание по данной статье не зависело от того, сумел во­спользоваться полученными сведениями обвиняемый или нет.

Статьи 453—455

Секретность той или иной бумаги по Своду законов и Уло­жению о наказаниях определялась только надписью «секрет­но», которую следовало учинить на самой бумаге и на конвер­те. Таким образом, секретность устанавливалась целиком по усмотрению должностных лиц, готовивших и подписывавших документы. Лишь в XX веке, и то только в военном ведом­стве, этот порядок был изменен. Положением о письмоводстве и делопроизводстве 1911 года устанавливался особый порядок

ДОМОСТИ и пр., касающиеся мобилизации

иоеть которых устанавливалась подписывающим их лицом. По­добная переписка могла вестись и по телеграфу. В таком слу­чае секретными признавались все шифрованные телеграм­мы. По истечении определенного срока хранения либо но распоряжению начальства секретность тех или иных докумен­тов могла быть аннулирована.

В связи с совершенствованием законодательства об охране государственной тайны ее намеренное открытке иностранному правительству стало квалифицироваться только как государ­ственное преступление. Было уточнено в законе и само поня­тие государственной тайны, характеристика объективной и субъективной стороны этого преступления:

«Должностное лицо, допустившее, вследствие небрежности или неисполнения установленных правил, похищение, уничто­жение или утрату: 1) долженствующих сохраняться в тайне документа или предмета, касающихся внешней безопасности России или вооруженных ее сил или сооружений, предназна­ченных для военной обороны страны; 2) плана, чертежа, ри­сунка либо иного изображения или описания российского ук­репленного места, установленных района либо эспланады оно­го, военного судна либо иного сооружения, предназначенного для военной обороны страны, или документа, касающегося мо­билизации и вообще распоряжений на случай войны, — приго­варивается: к заключению в крепости на время от двух лет и восьми месяцев до четырех лет, или от одного года и четырех месяцев до двух лет и восьми месяцев, с лишением некоторых, на основании ст. 50, особенных прав и преимуществ.

Тому же наказанию подвергается и должностное лицо, обна­ружившее по неосторожности означенную в первой части сей статьи государственную тайну».

Глава одиннадцатая

Почти все преступления и проступки, предусмотренные в на­стоящей главе, являются разновидностью тех, которые в более общем виде сформулированы или могли быть сформулированы в предыдущих главах раздела. Характерно, что санкции 38 из 77 статей главы отсылают к общим наказаниям за взятки, под­логи и т, д.

На этот недостаток Уложения обращали внимание еще рус­ские дореволюционные юристы. Так, А.Лохвицкий писал: «Эти постановления (главы XI. — Ант.) не заключают в себе ничего замечательного ни в теоретическом, ни в практическом отношениях. Большую часть из них составляют нарушения не­важные разных форм, наказуемые дисциплинарными взыска­ниями; другие составляют общие преступления, изложенные в разных частях Уложения, как-то: подлог, вымогательство, оби­ду, противозаконное лишение свободы, мошенничество. Так, например, 436 статья (А. Лохвицкий приводит нумерацию

статей в редакции Уложения 1866 года. — Авт.) говорит, что землемеры наказываются за требование подарков, на основа­нии 347 и 378 статей, как за вымогательство, в чем не было сомнений и без этой статьи».

Статьи 456—464

Статьи устанавливают ответственность за правонарушения чиновников судебного ведомства по некоторым категориям дел. В соответствии со Сводом законов, а впоследствии — с Учреж­дением судебных установлений, должностные лица судебного ведомства привлекались к ответственности или в порядке дис­циплинарного производства, или по приговорам уголовного су­да. Правила дисциплинарного производства излагались в раз­деле VIII Учреждения судебных установлений. Особый поря­док судопроизводства по уголовным делам должностных лиц судебного ведомства был определен в разделе III книги III Устава уголовного судопроизводства.

Субъектами преступлений и проступков, предусмотренных данными статьями, являлись главным образом судебные следо­ватели, но в тех случаях, когда предварительное следствие производилось иными должностными лицами, например по де­лам о государственных преступлениях — членами судебной па­латы, они также могли привлекаться к ответственности по этим статьям. По толкованию высшего дисциплинарного при­сутствия Сената, действие данных статей распространялось не только на должностных лиц, проводивших предварительное следствие, но и на собственно судебное следствие, на действия судей в процессе его производства. Так, по ст. 456 были ква­лифицированы проступки председателя и членов окружного суда: они вынесли обвинительный приговор сознавшемуся под­судимому без судебного следствия, вопреки требованию проку­рора, чем нарушили ст. 682 Устава уголовного судопроизвод­ства.

Статьи 465—474

Наличие в главе XI отделения, посвященного проступкам и преступлениям должностных лиц межевой части, не случайно. В царской России, где основным богатством и средством про­изводства была земля, чиновники-землемеры играли значи­тельную роль. Она не ограничивалась измерениями с помощью веревки и сажени. Чиновники межевых дел являлись, по сути, судьями по делам о земельной собственности, особенно во вто­рой половине XVIII —первой половине XIX века, когда в России проводилось генеральное межевание, состоявшее в си­стематическом хозяйственно-географическом описании в меже­вых книгах и планах всей территории страны, установлении и юридическом оформлении границ всех земельных владений. В 30—50-х годах XIX века проводилось также размежевание совместных владений — так называемое полюбовное межева­ние. Эпизодически совершалось так называемое коштное межевание, проводившееся по желанию помещиков и за их счет уездными землемерами. Межевым делом в стране руководила межевая экспедиция, а затем межевой департамент Сената. В Москве межевыми делами ведала межевая канцелярия, созданная еще в 1761 году. В губерниях создавались межевые конто­ры и комиссии, которые руководили «землемерными партия­ми». Эти партии возглавляли землемеры, для производства ге­нерального размежевания им придавались даже военно-рабочие роты.

Законодательство о межевании было кодифицировано в Своде межевых законов, составившем вторую часть тома X Свода законов Российской империи. Но наряду с ним существовало еще немало законов и инструкций по разным вопро­сам межевания и устройства межевой части. Взыскания за нарушение некоторых важнейших положений этого сравнитель­но обширного законодательства и составили основу второго от­деления главы XI.

Статьи 475—488

Статьи посвящены преступлениям и проступкам чиновников полиции. Роль, которую играла полиция в царской России, хо­рошо известна. Она была раскрыта В. И. Лениным, который неоднократно подчеркивал, что «царское самодержавие есть са­модержавие полиции», что «царское самодержавие есть крепостная зависимость народа от чиновников и больше всего от полиции». Положением полиции в государственном ап­парате, в политической системе общества определялись и прин­ципы привлечения к ответственности ее сотрудников. В. И. Ле­нин указывал, что в России господствовало «полицейское бе­счинство, от которого почти совершенно беззащитны те, кто имеет несчастье попадать в полицейские лапы (а несчастье это случается регулярно и постоянно с сотнями тысяч «простого» народа), — но суд думает только о применении статьи та­кой-то, а вовсе не об этой, беззащитности». И это несмотря на обилие законов, скорее даже благодаря такому обилию, ког­да на все есть закон. Казалось бы, о каком самовластии или тем более зверствах полиции в царской России могла идти речь, если по ст. 482 насилие в отношении содержавшихся под стражей было запрещено под угрозой отрешения от должности даже для предупреждения побегов, а по ст. 478 такое же нака­зание грозило полицейскому за непредставление начальству бумаг, поданных арестантом. Но, как известно, ни обилие, ни строгость законов не являются гарантией законности. Доказа­тельство тому — статьи Уложения, посвященные ответственно­сти полицейских чиновников.

Внимания ученых-криминалистов комментируемые статьи не привлекали, кассационная практика по ним минимальна. Лишь в связи с подготовкой Уголовного уложения внимание Редак­ционной комиссии привлекла ст. 475 (в Уложении о наказани­ях 1885 года — ст. 446). Она заинтересовала комиссию в связи

с проблемой разграничения общего и служебного попуститель­ства. В рассуждениях комиссии отмечалось, что нельзя проти­вопоставлять попустительство по умыслу попустительству по нерадению, что имело место в ст. 475, «Неосторожного попу­стительства, подобно тому как и соучастия, нет и быть не мо­жет, ибо что-нибудь одно: или подсудимый сознавал, что на­ступил момент исполнения его обязанностей, или он не созна­вал этого, хотя бы и по недостатку внимания к делу службы. В первом случае он может и должен нести ответственность как попуститель, в последнем — он может быть точно так же при­влечен к ответственности, но не за попустительство по нераде­нию, а за то, что, зазевавшись или заболтавшись с другими, не видел, благодаря этому, совершающегося на его глазах престу­пления, то есть за нерадивое отношение к своим обязанно­стям».

В третьем отделении главы XI несколько особняком стоят статьи 486—487, которые предусматривают ответственность за смягчение или, наоборот, усиление наказания вопреки пригово­ру суда. Они свидетельствуют о зависимости исполнения су­дебного приговора от усмотрения полицейского чиновника. В наибольшей мере это относилось к телесным наказаниям.

Статьи 489—498

Статьи устанавливают ответственность за преступления и проступки чиновников крепостных дел и нотариусов. Чиновники крепостных дел (крепостные надсмотрщики и писцы) выполняли функции, которые после судебной ре­формы 1864 года полностью перешли к нотариусам. В свя­зи с этим ст. 489 в 1867 году была дополнена примечани­ем, которое, относилось и к другим статьям четвертого отде­ления и говорило об упразднении этих должностей и возло­жении их обязанностей на нотариусов или замещающих их лиц.

Эти статьи были направлены главным образом на борьбу с подлогами при заключении гражданско-правовых сделок, в них конкретизировались некоторые варианты подлогов и нака­зания за них и устанавливались взыскания за некоторые неу­мышленные действия противоправного характера.

Особый, так называемый крепостной, порядок оформления сделок и других актов был установлен еще Петром I, и с изме­нениями он просуществовал до судебной реформы 1864 года. Крепостные отделения состояли при палатах гражданского су­да и при уездных судах. Порядок прохождения дела был та­ков: сначала акт вносился в докладную книгу, затем в таком виде он обсуждался присутствием соответствующего суда и после его одобрения возвращался к надсмотрщику, который записывал его дословно в крепостную книгу. По Своду зако­нов, крепостной порядок регистрации актов был обязательным только для сделок об отчуждении недвижимой собственности и крепостных крестьян. По другим делам акты могли быть засвидетельствованы также и «п«н,...,--...или биржевыми нотариусами и маклерами.

В связи с судебной реформой 14 апреля 1864 г. было приня­то Положение о нотариальной части. В соответствии с ним «крепостные отделения» были ликвидированы, а роль нотариа­та возросла. Функции нотариуса сводились к следующему: 1) юридическое оформление актов. Оно состояло в проверке личности и правоспособности субъекта, желающего зарегистри­ровать акт, в установлении законности акта, которое, по толко­ванию Сената, не должно было ограничиваться только внешни­ми признаками, но состоять и в анализе внутреннего смысла сделки. Нотариус должен был убедиться, что она не напра­влена в обход закона и что контрагенты заключают ее по до­брой воле; 2) выдача копий с актов; 3) засвидетельствование верности копий с документов, подписей и т. п.; 4) принятие до­кументов на хранение. При совершении должностных действий нотариус взимал, кроме казенных (гербовых и крепостных) пошлин и городских сборов, плату за свой труд по установлен­ной законом таксе.

Статьи 499—513

Статьи предусматривают ответственность казначеев и других чиновников не за хищение казенной собственности или ее не­брежное хранение, результатом которого явилась ее гибель или утрата, а за проступки, связанные с нарушением правил счетоводства и хранения денежных и иных ценностей. За пре­ступления подлога и присвоения или растраты казенного иму­щества, в соответствии со ст. ст. 510, 311 и 513. казначеи и другие должностные лица с аналогичной компетенцией несли ответственность на общих основаниях по статьям главы III и главы IV раздела пятого.

Казначеями здесь (и вообще в законодательстве) именуются руководители губернского или уездного казначейства, подчи­няющиеся казенной палате. Кроме того, до 1863 года свои каз­начейства имели все министерства. Функции казначейств со­стояли в сборе средств общих и сословных организаций, про­даже гербовой бумаги, марок и т. п. Казначейства не имели права расходовать хранившиеся у них средства и выдавали деньги только по требованию казенных палат или других ра­спорядителей кредитов.

Статьи 514—533

Отсутствие в названии шестого отделения главы XI, в отли­чие от пяти предыдущих, слова преступление может создать впечатление, что в последних статьях раздела о должностных преступлениях и проступках были установлены взыскания за наиболее невинные прегрешения чиновников. В действительно­сти все обстояло иначе - за скромными формулировками этих статей нередко скрывались многотысячные и даже многомил­лионные мошенничества и хищения государственного имущества.

Тесная связь продажного русского бюрократа и буржуазии, их взаимозависимость и взаимопомощь наглядно проявля­лись в делах о казенных подрядах. Неоднократно, характери­зуя классовую сущность самодержавия, В. И. Ленин обращал­ся к примерам из деятельности «виртуозов казнокрадства». Продавались русские чиновники не только своим доморощен­ным капиталистам, но завоевали на этом поприще междуна­родную известность. В статье «Французско-русские обычаи «подмазывать» !» В. И. Ленин приводил пример «сотрудниче­ства» французского фабриканта и русского высокопоставленно­го чиновника из министерства, который за посредничество при получении заказа на поставку локомотивов получил два про­цента от покупной суммы — около 25 тыс. рублей. «И в Евро­пе повсюду проделываются такие вещи, но нигде не приделы­ваются они так бесстыдно, как в России, нигде нет такой «по­литической безопасности» (безопасность от обнаружения) для продажности, как в самодержавной России»,- отмечал В. И. Ленин.

Что же касается названия шестого отделения, то оно не сов­сем точно отражает содержание статей, которые предусматри­вают наказания и за подлоги, и за взятки, и за вымогательст­во при заключении подрядов и выполнении других служебных действий. Но большое число статей, предусматривающих са­мые разные преступления и проступки от наиболее тяжких до сравнительно безобидных, не способствовало укреплению начал законности в деятельности чиновников, связанных с подря­дами и поставками. Здесь действовал общий принцип привле­чения к уголовной ответственности вообще, и в особенности за должностные преступления: «Мелкий вор — на каторгу, а крупный вор, все эти тузы, министры, директора банков, строители железных дорог, инженеры, подрядчики и пр., ха­пающие десятки и сотни тысяч казенного имущества, они рас­плачиваются в самом редком и самом худшем случае ссылкой на житье в отдаленные губернии, где можно жить припеваючи на награбленные деньги (банковые воры в Западной Сибири) и откуда легко удрать и за границу (жандармский полковник Меранвиль де сен-Клер)».

Субъектами правонарушений, предусмотренных настоящими статьями, могли быть только должностные лица, «служащие в тех местах, где происходят торги и совершаются обязательства по предприятиям казны, или же принимающие, по обязанно­стям их должности, участие в заключении этих обязательств и в делах тех мест, где они совершаются»

1 Государственные преступления регулировались княжескими уставами.

2