Глава четвертая Статья 390

11од подлогом в теории русского уголовного права понима­лось «заведомо ложное удостоверение какого-либо юридиче­ского действия, отношения или права посредством фальшивого документа»"5". Кроме этого, так называемого материального, подлога русские юристы выделяли еще н подлог интеллекту­альный, т. е. «сокрытие фактов в официальной бумаге, дол­женствующей служить удостоверением действительности сих фактов» . Уложение подразделяет интеллектуальный подлог на общий, упомянутый в ст. 391, и особенный — выдача заве­домо ложных свидетельств (ст. 392) и заведомо лживое изло­жение законов и других правовых актов (ст. 390),

Русское законодательство давно знакомо с этим преступле­нием. Еще в Соборном уложении 1649 года ст. 2 главы четвер­той гласила: «Будет кто учнет какие письма воровством наря-жатн и приказные письма персправляти мимо государева ука­за, и того казнити смертию»* . Не менее строго*; наказание было установлено Петром I в Генеральном регламенте колле­гиям 1720 года тем, «кто под каким-нибудь предлогом неправ­диво учинит рапорт (или доиошение) ... или кто протоколы или другие документы переправит фальшиво и прочее в та­ких причинах подобное учинит»"'"'. В дальнейшем. в XVIII — первой половине Х!Х века, имела место тенденция к облегчению наказания за подлог. В ряде сенатских указов 40—80-х годов XVIII века по конкретным делам о подлогах чиновников, опубликованных в Полном собрании законов, мы встречаем новые наказания: шельмование, исключение из службы, разжалование в солдаты, ссылка в Сибирь, каторга. Но ни в одном из них смертная казнь уже не присутствует""*'. Свод законов установил ответственность уже не только за

подчистки н исправления, но и за хищение документов и иска­жения в отчетности. В качестве меры наказания как за матери­альный, так и «а интеллектуальный подлог использовались ссылка и разжалование в солдат»!.

Статья 390, по сути, дублирует нормы ст. ст. 319—322 раз­дела IV Уложения, лишь устанавливая повышенную ответ­ственность за такие преступления для должностных лиц.

Статья 391

Сенат полагал, что данная статья включает в свой состав деяния трех видов: 1) такие, уголовный характер которых не зависел от целей и мотивов субъекта преступления; 2) такие, которые приобретали свойства должностного подлога только при условии противоправных намерений субъекта; 3) такие, которые признавались преступлением подлога только при на­личии корыстных или иных личных побуждений ВИНОВНОГО . К первой группе Сенат относил те случаи, когда должностное лицо подделывало подписи, свидетельские показания, соста­вляло фальшивые акты или оформляло их задним числом, включало в них вымышленные обстоятельства или заведомо ложные сведения, выдавало мнимую копию с несуществующего акта или неверную копию с подлинного акта, подделывало ак­ты, отданные ему на сохранение. Вторую группу составляли действия, связанные с заведомым искажением фактов или их сокрытием в докладах, рапортах, протоколах, журналах и дру­гих официальных документах, а также подчистки и исправле­ния в таких актах, носящие злонамеренный характер. К треть­ей группе принадлежали нарушения правил делопроизводства и оформления официальных актов.

В случаях, когда должностное лицо по небрежности или са­монадеянности включало те или иные неверные сведения в до­клады, рапорты и прочие служебные документы, оно несло от­ветственность по ст. 448 Уложения. Не подлежали наказанию по статьям о подлоге подчистки и переправки в официальных документах в тех случаях, когда не были установлены противо­правные намерения виновного. Нарушения правил оформления официальных документов, если они не были совершены из ко­рыстных или иных личных побуждений, подлежали наказанию по ст. ст. 441—442 или по статьям о нарушениях особо преду­смотренных специальных обязанностей.

В соответствии с разъяснениями Сената, хотя в настоящей статье говорится о похищении документов, под се действие под­падали только те случаи, когда хищение было направлено на достижение цели подлога, а не те, когда оно совершалось с це­лью присвоения похищенных документов. В последнем случае виновный нес наказание по ст. 330 Уложения"*8. По данной статье могло быть квалифицировано лишь хищение докумен­тов, вверенных виновному в подлоге должностному лицу . Вместе с тем не требовалось, чтобы должностное лицо совер-

шим) подлог лишь в пределах его прямых служебных обязан­ностей. Статья применялась и в случае превышения виновным пределов предоставленной ему власти.

Частное лицо, замешанное в служебном подлоге, привлеки- и< «ось к ответственности, только если в его действиях был со-< ran общего, а не должностного преступления, т. е. по (Т. < т. 2202- 2209 Уложения.

Должностной подлог считался совершенным с момента вне-i in их виновным в документ заведомо ложных данных незави-• имо от того, сумел он воспользоваться этим документом или пег '•.

Статья 392

Статьей предусмотрено наказание за выдачу подложного свидетельства, не предоставляющего непосредственно каких-ли­бо имущественных и иных личных благ или прав, а подлежа­щего представлению в государственные или общественные уч­реждения, которые после проверки и оценки этого свидетель­ства могут окапать помощь или предоставить льготы его обла­дателю !.

Статья 393

Данная норма была впервые установлена Уложением о нака­заниях 1845 года и отменена в 1889 году*'*'.

Глава пятая Статья 394 Неправосудие — первое нэ должностных преступлений, воз­никшее в русском праве. Ответственность за него устанавлива­лась еще судебниками. Большое внимание уделило ему Собор­ное уложение 1649 года. Там же, в ст. i главы X, мы находим определение понятия непраоосудия: «...судом суднти и рос пра­ва делати по государеву указу вправду, а своим вымыслом в судных делах по дружбе и но недружбе ничего не прибавлнва-ти, пи убавливати, и ни в чем другу не дружити. недруги не мстити и никому ни в чем ни для чего не норовити, делати всякие государевы дела, не стыдней лица сильных, и избавля-ш обидящего от руки иеправеднаго» . В статьях 3 и 6 той (КС главы предусмотрено наказание за умышленное неиравосу-дие (лишение чести для думных чинов и торговая казнь и от­решение от службы для остальных), а в ст. 10 — за неосто­рожное Неправосудие («что государь укажет»). Специальным указом от 5 феврали 1724 г. Петр I усилил наказание за непра­восудие, установив смертную или политическую казнь с кон­фискацией имущества'' .

Наряду с ужесточением наказания законодатель в борьбе с неправосудием стремился использовать и страстные призывы о необходимости строго придерживаться рамок закона. Вот поче­му в XVIII веке нередки указы в подтверждение ранее приня­тых законов, например от 8 декабря 1733 г. «О подтвержде­нии, чтобы чиновники высших и низших судебных и присут-

ствениых мест поступали, при отправлении должности своей, по Генеральному регламенту и дополнительным к оному ука­зам»" '. от 24 апреля 1738 г. «О подтверждении обер-секрета-рям и секретарям, чтобы должность свою в точности исправля­ли по прежним указам*' . Наиболее выразительным приме­ром в атом отношении может служить манифест от 23 октября 1740 г., в котором торжественно провозглашалось: «... все те прежние, в народе опубликованные указы и манифесты о пра­восудии чрез сие наикрепчайше подтверждаем и всемнлости-вейше повелеваем иметь суд повсюду равный и правый без бо-гонеиавистного лицемерия и злобы и противных истине про­клятых корыстнй, несмотря на лицо сильных и избавляя оби-димых от рук неправды»"".

Свод законов установил за умышленное неправосудие лише­ние всех прав состояния и отдачу в солдаты, либо ссылку, ли­бо каторгу. Причем специально оговаривалось, что мотивы преступления значения не имеют. Неосторожное неправосудие влекло наказание только по делам межевым.

Объектом неправосудия являлись, с одной стороны, право­мерная деятельность судебных органов, а с другой — права физических и юридических лиц. С объективной стороны пре­ступление неправосудия состояло в неправильном, незаконном разрешении гражданского или уголовного дела, в нарушении норм материального или процессуального права. В то же вре­мя не признавалось непрааосудием и не могло быть квалифи­цировано по настоящей статье нарушение процессуальных норм в ходе судебного разбирательства, если был вынесен справедливый приговор. Сенат обращал внимание, что «самое преступление это может быть учинено только в главнейший момент отправления правосудия, а именно: в постановке реше­ния и приговоров» . I ой же точки зрения придерживалась и наука уголовного права, Н. А. Неклюдов, в частности, ут­верждал, что если нет ущерба от неправосудня, то нет и пре­ступления, В качестве примера он приводил «заведомо непра­восудный отказ судьею, решающим дело, в допросе свидетелей обвиняемого, если приговор судьи был все-таки оправда­тельный»" .

Теория уголовного права выделяла два вида неправосу­дия -— фактическое и юридическое. Первое состояло в призна­нии или непризнании событий и фактов, т. е. вопросов, решав­шихся судьями по внутреннему убеждению. Признаки второ­го — юридического — неправосудня, как отмечал Сенат, «оп­ределить возможно и они ясно выражены в ст. 366 (ст. 394 в редакции Уложения 1845 года) Уложения, признающей нес­праведливым то решение, которое поставлено в явное наруше­ние закона и положительного его смысла. Что же касается до обязанности судьи, при исполнении которой закон предоста­вляет ему руководствоваться убеждением совести, то опреде­лить нарушение оной фактическими признаками не предста­вляется никакой возможности, так как убеждение судьи ника­кому контролю подлежать не может и допустить проверку это-

МОЖНЫМ Исполнение едгйвемм* ti« 4яп йостай . «оэтомч ЪАко* На. может преследовать судью, если решение его явно не. противо­речит положительному смыслу закона, и если судья, постано- >,, вивший такое решение, действовал не по убеждению совести, а из корыстной цели, то он может подлежать преследованию как лихоимец, а не за неправосудие»''".

Неоднозначно в теории и практике решался вопрос о субъ­екте неправосудия. Так, Н. А. Неклюдов не сомневался, что в данной статье он должен пониматься в широком смысле: «Слово «кто», несомненно, удостоверяет, что виновником мо­жет быть не только судья, но и всякое должностное лицо, кое­му вверено решение данного дела (казенные административ­ные управления, полиция «т.п.)» . Для Сената же, напро­тив, «не подлежит сомнению, что ... по смыслу всех статей гла­вы V неправосудие составляет преступление, свойственное лишь должностным лицам, имеющим собственно судебную власть в строгом смысле этого выражения» .

В связи с вопросом о субъекте неправосудня встал вопрос: об ответственности за него присяжных заседателей. В теории уголовного права была высказана мысль, что содержание дан­ной статьи предполагает возможность применения ее и к при­сяжным заседателям25'. Но сомнение вызывало то, что при­сяжные выносили вердикт по внутреннему убеждению, а в ста- I тье, в соответствии с вышеприведенным разъяснением Сената, говорилось о фактических признаках лишь юридического не­правосудия. Кроме того, вердикт еще ие приговор, я отличие от приговора вердикт, не подписывался присяжными, и офици­ально не было и не должно было быть известно, кто из при­сяжных голосовал «за», а кто «против»,

В XIX веке в судебной практике не встречалось дел о при­влечении присяжных заседателей к ответственности за непра-восудие. Редакционная комиссия по составлению Уголовного уложения, решая этот вопрос:, пришла к выводу, что возбужде­ние уголовных дел о неправосудии присяжных заседателей бы­ло бы крайне затруднительно, так как исследование подобного преступления связано с обнаружением тайны совещаний при­сяжных заседателей, нарушение коей подорвало бы незыбле­мость приговоров и доверие к суду присяжных. Поэтому ко­миссия сочла возможным ограничить ответственность присяж­ных заседателей случаями взяточничества. Мнение комиссии не разделяли ее председатель 3. В. Фриш и министр юстиции Н, В. Муравьев. В представлении Особому совещанию при Государственном совете они настаивали на том. что по 6у-кнальному смыслу проектируемой статьи (ст. >48) под нее должны быть подводимы и случаи неправосудия присяжных заседателей и что трудность доказать какое-либо деяние не да­ет права оставить его безнаказанным. Доводы в пользу этой точки зрения нашли поддержку Особого совещания, и и Уго­ловном уложении присяжные заседатели оказались в числе субъектов неправосудия .

По тому же пути пошла 8 XX веке и судебная практика а применении комментируемой статьи (ст. 366 в редакции Уло­жения 1883 года). В 1911 году Общее собрание Сената приш­ло к выводу, что все постановления действующего Уложения о наказаниях относительно неправосудия судей в обширном смысле слова должны быть распространяемы и иа присяжных заседателей, когда они, «забыв веление совести, свою обязан­ность судить но точному разуму законов и в пределах, сими законами им предоставленных, введут произвол в свое реше­ние и неправильно воспользуются предоставленною им для се­го властью, и не только по какому-либо корыстному, или по какому-либо личному побуждению, но и по неправильному толкованию законом определенных им прав»*"1". Это решение Сената противоречило его же предыдущим разъяснениям не только но вопросу о субъекте, но и о субъективной стороне данного преступления. В решениях 1874 н 1903 годов отмеча­лось, что неправосудие должно характеризоваться не только умыслом, но и корыстными или иными личными видами1®'*.

Статьи 395—3% Эти нормы — новые для уголовного закона. Они предусма­тривали некоторые особые случаи неправосудия, прямо нару­шавшие порядок назначения наказания, определенный в главе II раздела 1 Уложения.

В объяснениях Редакционной комиссии к проекту Уголовно­го уложения отмечалось, что «с неправосудием в роде наказа­ния не следует смешивать злоупотребление при выборе того или другого наказания из числа определенных в законе за данные преступления»"''. Другими слее*ами, комиссия пред­полагала, что суд обладает бесконтрольным правом на призна­ние смягчающих вину обстоятельств и в связи с атим — иа вы­бор между несколькими наказаниями, установленными за пре­ступление. «Конечно. — говорилось в объяснениях, — судья может злоупотребить этим правом, руководствуясь при выборе наказания не интересами правосудия, а побуждениями, не сов­местимыми с долгом службы, но подобное злоупотребление не поддается регламентации закона» ",в. Но поскольку, по Уло­жению, суду запрещалось назначать максимальную меру нака­зания при наличии смягчающих обстоятельств или при объ­явлении преступника заслуживающим снисхождения, то злоу­мышленное нарушение этой нормы должно 6мл© рассматри­ваться как неправосудис и влечь ответственность но ст. 395. В силу того, что в данных статьях речь шла только об окон­чательных приговорах, они не могли применяться в отношении суден, приговоры которых подлежали обжалованию. По Своду законов, обжалованию подлежали приговоры лишь но тем уго­ловным делам, которые могли возбуждаться только по жало­бам потерпевших. По Уставу уголовного судопроизводства, окончательные приговоры выносили: мировые судьи — по де­лам, когда наказание не могло превысить трех дней ареста,

съезд мировых судей — на остальные приговоры мировой юстиции, окружной суд с присяжными заседателями, судебные палаты. Приговоры мировых судей и окружных судов без при­сяжных заседателей становились окончательными, если не об­жаловались в установленный срок.

Статьи 397—398

Обе статьи предусматривают наказание за неумышленное неправосудис, которое явилось результатом судебной ошибки или неправильного толкования закона. Таким образом, от пре­дыдущих статей этой главы они отличаются по субъективной стороне, а между собой — по объективной стороне преступле­ния. Статья 398 является общей, а ст. 397 определяет наказа­ние только за наиболее тяжкий вид неумышленного неправосу­дия — вынесение окончательного приговора при условии, что мера наказания, назначенная судом, ие соответствует точному смыслу закона, В соответствии с разъяснением Сената, для применения ст. 397 необходимо, чтобы приговор вступил в за­конную силу*'"', в противном случае должна была применять­ся ст. 398.

Статья 399 Статья специально перечисляет тех лиц, помимо судей, кото­рые могли привлекаться к ответственности за иеправосудие, причем не только в качестве соучастников, но и в качестве единственного субъекта преступления. Норма это новая. До Уложения о наказаниях норм об уголовной ответственности за неправосудие лиц прокурорского надзора не существовало, че­го нельзя сказать о секретарях суда и предшествовавших им подъячих и других приказных людях. Секретарь суда не слу­чайно оказался в перечне чиновников, вершащих правосудие. В дореформенном процессе, как гражданском, так и, в особен­ности, в уголовном, ему отводилась важная роль: ои составлял доклад, он должен 6мл заботиться о наличии в приговоре ссы­лок на ту или иную статью закона, он имел право и даже дол­жен был указать суду на противоправность принимаемых ре­шений и мог свое заявление занести в протокол заседания. Но и после введения судебных уставов секретарь суда мог способ­ствовать, а в некоторых случаях и предопределить несправед­ливый приговор или решение суда (например, путем уничто­жения вещественных доказательств по делу).

Прокурор мог привлекаться к ответственности за неправоеу-дие в случае, когда он умышленно отказывался от протеста на неправосудный приговор или решение либо от поддержания обвинения в судебном заседании без достаточных к тому осно­ваний, если это привело к незаконному оправдательному при­говору. Правда, случаев привлечения прокуроров к ответствен­ности по статьям главы V практически не известно.

Перечень данной статьи ие был ограничительным, но ивме должностные лица судебного ведомства, а также адвокаты ни в

теории, ни в судебной практике в качестве субъектов престу­пления неправосудня не фигурировали. Преступлениям и про­ступкам чиновников при производстве предварительного и су­дебного следствия посвящено отделение первое главы XI Уло­жения. (О привлечении к ответственности за неправосудие присяжных заседателей см. комментарий к ст. 394.)

Статья 400

Дореформенный суд был лишь отчасти отделен от админи­страции. Он находился в зависимом от генерал-губернатора и губернатора положении. Начальникам губернии принадлежало право надзора за судебными местами и приостановления ис­полнения судебных решений, если они признавали такие реше­ния несправедливыми. На утверждение к генерал-губернато­рам поступали все приговоры о придании подсудимых смерт­ной казни или о лишении чести.

Хотя данная статья практического значения не имела и но­сила символический характер, все же знаменательно, что в от­личие, скажем, от прокуроров губернаторы несли ответствен­ность только за неосторожное неправосудие, вернее — за бе­скорыстное неправосудие.

В связи с принятием судебных уставов и отделением суда от администрации губернаторы были лишены судебных функций, и статья была исключена из Уложения о наказаниях 1866 года.

Глава шестая