Статья 256

Разрытие могил не являлось религиозным преступлением в собственном смысле слова. В статье имеется в виду разры­тие любых могил, независимо от вероисповедания погре­бенных.

Могилой считалось любое признаваемое религией усопшего хранилище трупа, сооруженное без нарушений врачебмо-поли-цейских правил погребения, как-то: склеп, усыпальница и т. п.103.

Разрытие могил для переноса праха усопшего без соответ­ствующего разрешения наказывалось по ст. 108 Устава о нака­заниях, налагаемых мировыми судьями. Разрытие могил а иных корыстных целях, в частности «для подкрепления ложно-

го доноса», должно odiao кв^лтрицкроълюся, ч соответствии с разъяснениями Сената, по ч. III комментируемой статьи10*. Старинными признавались могилы, память о погребенных в ко­торых не сохранилась.

Примеры суеверия, о которых говорится в ч. II статьи: для прекращения падежа скота необходимо выкопать труп, отру­бить ему голову и обойти с ней вокруг селения; рука мертвеца спасает от пули'"\

Статья 257

Действие статьи распространяется также на все могилы и надгробные памятники, склепы и усыпальницы, независимо от вероисповедания покойного. По смыслу статьи, не всякое над­ругательство над могилой влечет ответственность, я только такое, которое сопровождалось истреблением или повреждени­ем ее.

Глава пятая Статьи 258—262

По Своду законов, к присяге приводил местный священник в присутствии станового пристава, стряпчего, в необходимых слу­чаях — представителя заинтересованного ведомства, а также двух свидетелей'wi. В соответствии с Уставом уголовного судо­производства, приведение к присяге должно осуществляться ду­ховным лицом одного с присягающим вероисповедания, если же такой возможности не было, это мог сделать председатель суда. От присяги освобождались священнослужители и монахи-хри­стиане, а также лица1, исповедовавшие вероучения, отвергаю­щие присягу, но за ложные показания они несли ту же ответ­ственность, что и присягавшие. На практике лжеприсяга сов­падала с лжесвидетельством под присягой. Присяга давалась не только на суде и следствии, но и на верность подданства, на верность службы военнослужащими и чиновниками, она могла быть дана и частным лицом, например женой мужу или слугой хозяину. Все эти виды, если клятва была ложной, составляли грех перед церковью, который не смывался с потомков до седь­мого колена, но не являлись преступлением. Глава имеет в виду только присягу, данную с соблюдением процессуальных норм в судебном заседании или на предварительном следствии.

Раздел третий О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ

Раздел посвящен государственным преступлениям. Он заме­нил собой раздел третий т. XV, кн. 1 Свода законов Россий­ской империи «О преступлениях государственных по первым двум пунктам: 1) злоумышление против священной особы им­ператорского величества и членов императорского дома и поно­шение императорского величества злыми и вредительными сло­нами; 2) бунт и измена противу государя и государства». Соста­вители Уложения основывались на указанном разделе Свода,

но попытались учесть и опыт организации репрессивных мер против деятелей дворянских революционных организаций (де­кабристов, участников национально-освободительного движе­ния), опыт политических процессов, прошедших в последовав­шие за восстанием декабристов годы, в том числе и в Сибири, где были рассмотрены дела о революционно-просветительской деятельности ссыльных декабристов, дела, связанные с побега­ми и нарушением режима ссылки, с организацией вооруженных выступлений с целью освобождения политических ссыль­ных107, другие формы революционной борьбы, характерные для первой половины XIX века, в том числе связанные с рас­пространением революционных идей в западных губерниях России, близких к Польше, деятельностью А. И. Герцена, ис­пользованием демократической и революционной мыслью пе­чати.

Отчеты Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии свидетельствуют, что наибольшую угро­зу правительство видело в активизации деятельности передо­вых журналов, в возрастании студенческого и националь­но-освободительного движенияи,и. Хотя, по мнению Третьего отделения, эти действия затрагивали лишь незначительные слои общества. Такая оценка в целом совпадает с реальной об­щественно-политической ситуацией в России первой половины XIX века. «Эпоха крепостная (1827—1846 гг.) —полное пре­обладание дворянства., это — эпоха от декабристов до Герцена. Крепостная Россия забита и неподвижна. Протестует ничтож­ное меньшинство дворян, бессильных, без поддержки наро-да»1(га, — отмечал В. И. Ленин.

Составители Уложения отказались от архаичных формулиро­вок Свода законов и попытались более современно сформулиро­вать основные составы государственных преступлений, предста­влявшие действия (или бездействие), направленные как непо­средственно против императора — главы государства, так и против государства — на ниспровержение или подрыв суще­ствовавшего политического строя. И тем не менее в формули­ровках Уложения весьма заметно влияние предшествующего за­конодательства, и не только Свода, но и Соборного уложения 1649 года. Артикула воинского н др.1"3.

Составители Уложения попытались объединить все составы государственных преступлений в один раздел. Но в полной ме­ре им это не удалось. Некоторые из составов государственных преступлений содержались в разделе четвертом, например ст. 333 (об ответственности за истребление и повреждение по­граничных знаков для передачи земли иностранному государ­ству) н ст. 347 (об ответственности основателен и руководите­лей тайных обществ); в разделе пятом —ст. 455, предусматри­вающая ответственность за намеренное открытие государствен­ных тайн иностранным правительствам; в восьмом — ст. 1147, предусматривающая ответственность за создание «сообщества для преступлений государственных», ст. 1158 — за распростра­нение слухов с умыслом, имеющим «политически зловредную цель или же явно оскорбительным для верховного правитель-

ства», ст. 1243 — за изготовление или хранение в большом ко­личестве оружия в целях, противных государственной безопа­сности, ст. 1791 — за случаи явного неповиновения фабричных и заводских людей артелыго или толпой, приравниваемые к вос­станию против властей. Все эти статьи приравнивали лиц, со­вершивших указанные преступления, к государственным пре­ступникам и требовали наказания со ссылкой на статьи третьего раздела Уложения.

Отсутствие четкой квалификации некоторых составов престу­плений как государственных мешало царскому правительству и его репрессивному аппарату в полкой мере использовать весь арсенал судебных н полицейско-административкых мер, приме­нить особый порядок судопроизводства, предусмотренный для так называемой политической преступности. Это стало особенно заметно в период подготовки и проведения судебной реформы 1864 года, четко определившей подсудность дел и порядок следствия и судопроизводства по делам о государственных пре­ступлениях.

В последующих редакциях Уложения (особенно 1885 года) раздел третий был пополнен новыми статьями, а затем заме­нен главами нового Уголовного уложения 1903 года, более полно объединившего в них составы государственных преступ­лений.

В качестве наказания за государственные преступления Уло­жение 1845 года применяло в основном самые тяжкие ме­ры — лишение всех прав состояния и смертную казнь, лишение всех прав состояния и каторжные работы на разные сроки или ссылку в отдаленнейшие места Сибири, а для лиц, не изъятых от наказаний телесных, — наказание плетьми с наложением клейм. Последние из указанных мер наказания были связаны с последующим (после окончания срока) правопоражением. Восстановление сословных прав и снятие полицейского надзора было возможно лишь исключительно по воле императора. Ста­тья 277 разрешала применять в качестве дополнительного нака­зания конфискацию всего имущества, родового и благоприобре-

in

тенного