§ 2. Конституционное законодательство восточноевропейских стран

Нарастающие темпы создания тоталитарного общества и государственной власти находили непосредственное отражение в конститу­ционном законодательстве восточноевропейских стран. Пер­вые конституции государств Центральной и Восточной Ев­ропы были приняты во второй половине 40-х — первой по­ловине 50-х гг.: в Югославии и Албании — в 1945 г., в Бол­гарии — в 1947 г., в Чехословакии и Румынии — в 1948 г., в Венгрии и ГДР — в 1949 г., в Польше — в 1952 г. В Румынии в 1952 г. была принята вторая Конституция.

Конституциям Венгрии 1949 г. и Польши 1952 г. пред­шествовали переходные законы, закрепившие принципы формирования и деятельности государственного аппарата. Так, Закон о государственном строе 1946 г. Венгрии объяв­лял о ликвидации монархии, о создании Венгерской Народ­ной Республики, не затрагивая ее социально-экономических основ. Принятая вслед за этим Конституция 1949 г. закреп­ляла уже в качестве экономической основы общества со­циалистическую собственность на средства производства¹.

В 1947 году был принят конституционный закон о струк­туре и компетенции высших органов Польской Республики (Малая конституция), определивший принципы организации законодательного Сейма и его компетенцию. Прошло несколь­ко лет, прежде чем в 1952 г. была принята Конституция Поль­ши, провозгласившая целью «республики трудящихся» «осу­ществление великих идей социализма»².

Все конституционные акты конца 40-х — начала 50-х гг. основывались на схожей политико-правовой доктрине. Они закрепляли принцип народовластия и классовую основу «государства рабочих и трудящихся крестьян». Социалистическая конституционно-правовая доктрина отрицала принцип разделения властей. В системе государственной власти провозглашалось «всевластие Советов». Местные Советы ста­новились «органами единой государственной власти», отвечающи­ми за проведение в жизнь на своей территории актов центральных органов власти. Из состава Советов всех уровней формировались ис­полнительные органы власти. Исполкомы, как правило, действова­ли согласно принципу двойного подчинения; вышестоящему органу управления и соответствующему Совету. В итоге, складывалась жест­кая властная иерархия, опекаемая партийными органами.

При сохранении в социалистической конституционно-правовой доктрине принципа народного суверенитета (народовластия) поня­тие «народ» сужалось до отдельной социальной группы — «трудо­вого народа». Эта группа и объявлялась высшим субъектом право­отношений, подлинным носителем властного суверенитета. Индивидуальная правосубъектность личности фактически отрицалась. Личность рассматривалась как органическая, неотъемлемая часть социума, а ее правовой статус — как производный от статуса кол­лективного социально-правового субъекта («трудового народа» или «эксплуататорских классов»)¹.

Важнейшим критерием сохранения правового статуса личности становилась политическая лояльность, рассматривавшаяся как признание приоритета интересов народа над индивидуальными, эгоистическими интересами. Подобный подход открывал путь для развертывания масштабных политических реп­рессий. «Врагами народа» могли быть объявлены и те лица, кото­рые не только осуществляют некие «антинародные действия», но и просто не разделяют господствующие идеологические постулаты.

Все конституции конца 40-х — начала 50-х гг. были проникнуты духом классовой розни и нетерпимости, опре­деляя «классовую сущность государства» как «государства рабочих и трудящихся крестьян». Так, в Конституции ПНР (ст. 1), Конституции ВНР (ст. 2) отношения классов в связи с политической властью фиксировалась формулой «союза рабочего класса с трудовым крестьянством под руководством рабочего класса».

Закрепляя структуру государственного аппарата, ор­ганов государственной власти, конституции провозглаша­ли, что органы власти и управления (все больше подме­нявшиеся на деле партийными органами) должны опираться «на сознательное и активное содействие широких трудя­щихся масс» (ст. 5 Конституции ПНР), способствовать ак­тивному участию трудящихся в руководстве «государст­венными и общественными делами» (ст. 32 (4) Конститу­ции ВНР)¹.

Все конституции исходили из организационно-право­вого принципа единовластия Советов (в том числе и Нацио­нальных собраний), которым формально отводилась роль полновластных органов власти в центре и на местах. Так, высшим органом государственной власти, по Конституции ВНР, являлось однопартийное Государственное собрание, которое избирало Президиум ВНР и Совет Министров. По такой же схеме строились и системы высших органов госу­дарственной власти в других конституциях.

При «полновластии Советов», как правило, лишь одоб­рявших вводимые в форме законов решения Политбюро правящих партий, которые по ряду важнейших вопросов общественной жизни принимали решения и без всякого правового оформления, исключался политический плюра­лизм, формирующий такой мощный рычаг воздействия на власть, как общественное мнение.

Конституции отразили общую тенденцию существен­ного расширения рамок конституционного регулирования всего общественно-политического строя. В них закрепля­лись принципы организации и функционирования полити­ческих систем, взаимодействия партий, общественных ор­ганизаций, трудовых коллективов. Вместе с тем в конституциях ГДР, НРБ, ЧССР, ПНР формально признавалась многопартийность, при этом под­черкивалась важность массовых общественно-политических объединений и движений типа народных фронтов².

Во всех конституциях закре­плялся широкий перечень прав и свобод граждан. Все кон­ституции, при наличии, как правило, одного кандидата в избирательных списках, закрепляли всеобщее избиратель­ное право. В ГДР, СРР, ЧССР, СФРЮ было отменено лише­ние избирательного права по суду. Декларировалась свобо­да творческой деятельности и пр.

Права граждан при этом сопровождались широким кру­гом обязанностей: соблюдать конституцию и законы, охра­нять Родину и социалистическую собственность, добросо­вестно выполнять общественные поручения и пр. Среди прав и свобод главными считались социально-экономические права на труд, бесплатное медицинское об­служивание, образование, свободу «от эксплуатации чело­века человеком».

Нельзя не отметить, что признание права на труд и другие социальные права, которые в западных странах часто закреплялись в виде принципов государственной политики, создавали уравнительную минимальную защищенность человека, и они реально действовали по сравнению с политическими правами. Но привычка полагаться на социальные гарантии, полная зависимость от патерналистского государства порождали безынициативность, незаинтересованность в результатах своего труда, социальную инертность, и в конечном счете, низкую эффективность производства, сопровождаемую хищническим расточительством национальных богатств, нанесением непоправимого вреда окружающей среде и пр.

При обилии декларативных демократических положений в конституциях не предусматривалось, например, создание ни органов конституционного контроля, как несовместимых с принципом единства государственной власти и основанном на нем принципом верховенства Советов, ни органов конституционного правосудия по защите прав граждан¹.

Разрыв между словом и делом, между формальной и действительной конституциях в разделах о правах и свобо­дах граждан проявился особенно ярко. Это можно проил­люстрировать отсутствием гарантий многих свобод, например, свободы слова и печати при существовании жесточайшей цензуры, свободы художественного творчества, допус­каемой в узких границах апологии существующего строя, официальной идеологии.

Грубые нарушения или ограничения прав и свобод гра­ждан, засилье партийно-бюрократической верхушки, коррупция, незаконные привилегии «номенклатуры» порождали социальную напряженность, усиливали нарастание народного движения протеста.

Итак, к 1948—1949 гг. практически во всех странах Восточной Европы политическая гегемония коммунистических сил стала очевидной.