Проф В.В. Позняков

Тексты к экзамену по культурологии сократ

ок. 469—399 год до н.э.

Сократ родился в Афинах. Его отец был скульптором, мать — повивальной бабкой. Первоначально Сократ занимался скульптурой. Впоследствии, стан философом. Сократ называл свое искусство «майевтикой», то есть повивальным искусством, намекая на профессию своей матери.

Сократ выступил с опровержением софистики, провозгласив принципом своей философии самопознание. Изречению дельфийского оракула «познай самого себя» он придал широкий просветительский и рационалистический смысл. Основной предмет его рассуждении — проблемы нравственности. Oн убеди­тельно показал относительность этических и эстетических категорий — добра и зла, справедливости и несправедливости, красоты и безобразного. Один и тот же предмет может быть и прекрасным и безобразным. То, что прекрасно в одном отношении, говорит Сократ, безобразно в другом. Критерием прекрасного, как и добра, является знание. Поэтому от художников и скульпторов Сократ требо­вал знания человеческого тела, позволяющего изобразить в скульптуре или па картине состояния души.

Сократ развивал свое учение и устной форме, поэтому оно известно нам не по оригинальным сочинениям, а но свидетельствам его ученика Платона и историка Ксенофонта. Беседы или рассуждения о философских вопросах Сократ строил в форме вопросов и ответов. В начале беседы Сократ притворялся незнаю­щим и просил просветить его. Однако затем при помощи последовательно зада-ваемых вопросов он приводил противника в противоречие с самим собой, к пониманию того, что тот ничего не знает. Этот метод получил впоследствии название «сократической иронии». На протяжении всей античной истории с образом Сократа было связано представление об эстетическом и нравственном значении иронии.

В другой раз Аристипп спросил ого, знает ли он что-нибудь прекрасное.

- Даже много таких вещей,— отвечал Сократ.

- Все они похожи на другую? — спросил Аристипп.

- Нет, так непохожи некоторые, как только возможно.— отвечал Сократ.

- Так как же непохожее па прекрасное может быть прекрасно?— спросил Аристипп.

- А вот как,— сказал Сократ.— На человека, прекрасного в беге, клянусь Зевсом, непохож другой, прекрасный в борь­бе; щит, прекрасный для защиты, как нельзя более непохож на ме­тательное копье, прекрасное для того, чтобы с силой быстро летать.

- Твой ответ,— сказал Аритипп,— совершенно не отличается от ответа на мой вопрос, знаешь ли ты что-нибудь хорошее.

- А ты думаешь,— отвечал Сократ,— что хорошее одно. — а прекрасное —другое. Разве ты не знаешь, что все по отношению к одному и тому же прекрасно и хорошо? Так, прежде всего о ду­ховных достоинствах нельзя сказать, что они по отношению к одним предметам — нечто хорошее, а но отношению к другим — нечто прекрасное; затем, люди называются и прекрасными и хорошими в одном и том же отношении и по отношению к одним и тем же предметам, и тело человеческое кажется и прекрасным и хорошим; равным образом все, чем люди пользуются, считается и прекрасным и хорошим по отношению к тем же предметам, по отношению к кото­рым оно полезно.

- Так, и навозная корзина — прекрасный предмет? — спросил Аристипп.

- Да, клянусь Зевсом,— отвечал Сократ.— И золотой щит — предмет безобразный, если для своего назначения первая сделана прекрасно, а второй дурно.

- Ты хочешь сказать, что одни и те же предметы бывают и пре­красны и безобразны? — спросил Аристипп.

- Да, клянусь Зевсом,— отвечал Сократ,— равно как и хороши и дурны: часто то, что хорошо от голода, бывает дурно от лихорадки, и что хорошо от лихорадки, дурно от голода; часто то, что прекрасно для бега, безобразно для борьбы, а то, что прекрасно для борьбы, безобразно для бега, потому что все хорошо и прекрасно по отношению к тому, для чего оно хорошо приспособлено, и, наоборот дурно и безобразно по отношению к тому, для чего оно дурно при­способлено.

...Если когда Сократ разговаривал с художниками, занимающими­ся своим искусством с целью заработка, то и им он был полезен.

Так, он пришел однажды к живописцу Паррасию и в разговоре с ним сказал: Не правда ли, Парраспй, живопись есть изображение того, что мы видим? Вот, например, предметы вогнутые и выпуклые, темные и светлые, жесткие и мягкие, неровные и гладкие, молодое и старое тело вы изображаете красками, подражая природе.

- Верно,— отвечал Паррасий.

- Так как нелегко встретить человека, у которого одного все было бы безупречно, то, рисуя красивые человеческие образы, вы берете у разных людей и соединяете вместе, какие есть у кого наи­более красивые черты и таким способом достигаете того, что все тело кажется красивым.

- Да, мы так делаем,— отвечал Паррасий.

- А изображаете вы то, что в человеке всего более располагает к себе, что в нем всего приятнее, что возбуждает любовь и страсть, что полно прелести,— я разумею духовные свойства. Или этого и изобразить нельзя?— спросил Сократ.

- Как же можно, Сократ,— отвечал Паррасий,— изобразить то, что не имеет ни пропорции, ни цвета и вообще ничего такого, о чем ты сейчас говорил, и даже совершенно невидимо.

- Но разве не бывает, что человек смотрит на кого-нибудь ласко­во или враждебно? — спросил Сократ.

- Думаю, что бывает,— отвечал Паррасий.

- Так это-то можно изобразить в глазах?

- Конечно,— отвечал Паррасий.

- А при счастье и при несчастье друзей, как ты думаешь, разве одинаковое бывает выражение лица у тех, кто принимает в них уча­стие и кто не принимает?

- Клянусь Зевсом, конечно, пет!— отвечал Паррасий,— при счастье они бывают веселы, при несчастье мрачны.

- Так и это можно изобразить? — спросил Сократ.

- Конечно,— отвечал Паррасий.

- Затем, величавость и благородство, униженность и рабский дух, скромность и рассудительность, наглость и грубость сквозят и в лице и в жестах людей, стоят ли они или двигаются.

- Верно— отвечал Паррасии.

Так и это можно изобразить?

- Конечно,— отвечал Паррасий.

— Так на каких людей приятнее смотреть, — спросил Сократ, на тех ли, в которых видны прекрасные, благородные, достойные любви черты характера, или же безобразные, низкие, возбуждающие не­нависть?

— Клянусь Зевсом, Сократ, тут большая разница,— отвечал Паррасий.

Однажды Сократ пришел к скульптору Клитону и в разговоре с ним сказал:

— Прекрасны твои произведения, Клитон,— бегуны, борцы, кулач­ные бойцы, панкратиасты; это я вижу и понимаю, но как ты придаешь статуям то свойство, которое особенно чарует людей при взгляде на них, что они кажутся живыми?

Клитон был в недоумении и не сразу собрался ответить. Тогда Сократ продолжал: Не оттого ли в твоих статуях видно больше жиз­ни, что ты придаешь им сходство с образами живых людей?

- Конечно,— отвечал Клитон.

- Так вот, воспроизводя то опущение или поднятие при разных телодвижениях, то сжатие или растяжение, то напряжение или ослабление, ты и придаешь статуям больше сходства с действитель­ностью и больше привлекательности.

- Совершенно верно,— отвечал Клитон.

- А изображение также душевных аффектов у людей при раз­ных действиях разве не дает наслаждения зрителю?

- Надо думать, что так,— отвечал Клптон.

- В таком случае у сражающихся в глазах надо изображать угро­зу, у победителей в выражении лица должно быть торжество?

- Именно так,— отвечал Клптон.

- Стало быть,— сказал Сократ,— скульптор должен в своих произведениях выражать состояние души.

...Стало быть, полезное есть благо для того, кому оно полезно?

- Мне кажется, да,— отвечал Евфидем.

- А прекрасное можем ли мы определить как-нибудь иначе?

Или же есть на свете тело, сосуд или другой какой предмет, кото­рый ты называешь прекрасным, про который ты знаешь, что он пре­красен и для всего?

— Клянусь Зевсом, нет,— отвечал Евфидем.

- Так не прекрасно ли употреблять каждый предмет для того, для чего он полезен?

- Конечно,— отвечал Евфидем.

- А бывает ли прекрасен каждый предмет для чего-нибудь дру­гого, как не для того, для чего его прекрасно употреблять?

- Ни для чего другого,— отвечал Евфидем.

- Стало быть, полезное прекрасно для того, для чего оно по­лезно?

- Мне кажется, да,— отвечал Евфидем.