ІСТОРІЯ СЕРЕДНІХ ВІКІВ

СЕМІНАР 30. КУЛЬТУРА ІТАЛІЇ ХV – СЕРЕДИНИ ХVІІ ст.

1. «Культура Італії в епоху Відродження» Якоба Буркхардта і основні напрями історіографії італійського Відродження в ХХ столітті.

2. Проблема витоків і соціальних передумов італійського Відродження.

3. Італійський гуманізм і гуманісти ХV – ХVІ ст.

4. Звернення до античної культурної спадщини як одна із найважливіших рис гуманістичного світогляду.

5. Людина у творах італійських гуманістів. Ренесансний індивідуалізм.

6. Історія і політика в гуманістичній думці Італії.

7. Педагогічні ідеї італійського Відродження.

8. Інтерес до наукового знання. Леонардо да Вінчі. Джор­дано Бруно. Галілео Галілей.

9. Криза італійського Відродження.

Джерела

1. Итальянский гуманизм эпохи Возрождения. Саратов, 1984—1988. Ч. 1-2.

2. Образ человека в зеркале гуманизма. Мыслители и педагоги эпохи Возрождения о формировании личности (XIV—XVII вв.). М., 1999.

3. Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: Быт, нравы, идеалы. М., 1996.

4. Расцвет искусства в Италии // История средних веков (XV—XVII вв.): Хрестоматия / Сост. В. Е. Степанова и А. Я. Шевеленко. М., 1974. Ч. II; 2-е изд. М., 1981; 3-е изд. М., 1988.

5. Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М., 1985.

6. Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. 1—2.

Література

1. Абрамсон М. Л. От Данте к Альберти. М., 1989.

2. Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978.

3. Баткин Л. М. Итальянское Возрождение в поисках ин­дивидуальности. М., 1989.

4. Брагина Л.М. Итальянский гуманизм. Этические уче­ния X1V-XV вв. М., 1977.

5. Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. М., 1986.

6. Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986.

7. Горфункель А. X. Философия эпохи Возрождения. М., 1980.

8. Гуковский М. А. Итальянское Возрождение. Т. 1—2 (любое изд.).

9. История Европы. М., 1993. Т. 3: От средневековья к новому времени.

10. Культура Западной Европы в эпоху Возрождения. М., 1996.

11. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.

12. Ревякина Н. В. Проблемы человека в итальянском гу­манизме второй половины XIV — первой половины XV века. М., 1977.

13. Рутенбург В. И. Титаны Возрождения (любое изд.).

14. Чиколини Л. С. Социальная утопия в Италии. XVI - начало XVII в. М., 1980.

15. Штекли А. Э. «Город солнца»: утопия и наука. М., 1978.

Методические рекомендации

XV—XVII вв. в Италии — это период расцвета и упадка культуры Возрождения. Представление об итальянском Возрож­дении как эпохе, знаменующей начало Нового времени, было впервые отчетливо сформулировано в знаменитом труде швей­царского историка Я. Буркхардта "Культура Италии в эпоху Возрождения" (1860). В основе концепции Буркхардта лежа­ли идеи резкого разрыва ренессансной культуры со средневе­ковой, зарождения в ней индивидуалистического сознания, пробуждения интереса к материальному миру и природе, от­крытия античного культурного наследия. На протяжении мно­гих десятилетий эта концепция доминировала в историографии, в том числе и марксистской, особо подчеркивавшей револю­ционный и прогрессивный характер эпохи. В настоящее вре­мя едва ли не все основные положения труда Буркхардта оспа­риваются историками самых разных направлений. Тем не ме­нее "Возрождение" остается широко употребимым термином для обозначения культурных перемен, произошедших в Европе XV — начала XVII вв.

Главным идейным течением, определившим эти культурные перемены, был итальянский гуманизм, который обычно харак­теризуют следующими основными чертами: 1) особым внима­нием к человеку и различным проявлениям его природы; 2) ве­рой в то, что различные философские и богословские систе­мы и учения заключают в себе единую универсальную истину; 3) признанием достоинства человека и самоценности его зем­ной жизни; 4) стремлением возродить ранее утраченную муд­рость древних. Гуманизм способствовал разрыву с религиозной ортодоксией, развитию критического мышления и увереннос­ти в возможностях человеческого разума.

В настоящей теме представлены источники, позволяющие рассмотреть основной круг вопросов по культуре итальянского Возрождения, в том числе: итальянский гуманизм и гуманисты; обращенность к античному культурному наследию как одна из важнейших черт гуманистического мировоззрения; человек в со­чинениях итальянских гуманистов; ренессансный индивидуализм; политика в гуманистической мысли Италии; педагогические идеи итальянского Возрождения; интерес к научному знанию.

Жизнеописание "Сократа ренессансной Флоренции" Никколо Никколи (1364—1437), составленное флорентийцем Веспасиано да Бистиччи (1421—1498), рисует яркую картину об­раза жизни и повседневной деятельности итальянского гуманиста XV в., одержимого идеей подражания древним (документ 1). Этот портрет, в котором нашли олицетворение культурные ус­тремления и идеалы эпохи, представляет собой ценнейший ис­точник по истории итальянского Возрождения. Он дает воз­можность проследить особенности гуманистического отношения к античности, представления гуманистов об идеале благочести­вой жизни, о мирской добродетельности и др. (/"Речь о достоинстве человека" Джованни Пико делла Мирандола (1463—1494) — одно из самых знаменитых сочинений итальянских гуманистов (документ 2). Написанная как вступи­тельное слово к "900 тезисам по философии, каббалистике, богословию", которое Пико собирался защищать на диспуте в 1487 г., она развивает две главные идеи: особого положения человека в мироздании, дающего ему свободу самоопределения, и исходного единства всех великих философских и религиозных учений. Антропология Пико, обосновывавшая достоинство и свободу человека как творца собственного "Я", оказала огром­ное влияние на гуманистическую мысль ренессансной Италии^

Книга Бальдассаре Кастильоне (1478—1529) "О Придвор­ном", развивающая идеи гуманистической антропологии XV в., также пользовалась большой популярностью у современников (документ 3). Главная задача сочинения, заимствованная у ан­тичных авторов (Платона, Ксенофонта, Цицерона), писавших об идеальных Государстве, Государе и Ораторе, состояла в том, чтобы "вылепить словами совершенного Придворного". По Кастильоне, однако, совершенство человека достигается не приобщением его к каким-то надличным нормам, как это счи­тала античная традиция. В рассуждениях о "Грации" он заяв­ляет, что Придворный сам должен выбирать образцы для под­ражания и таким образом явиться самостоятельным создателем собственного "Я".

Богатый материал об основных принципах гуманистической педагогики содержится в трактате "О воспитании детей" (1450) поэта-гуманиста Энеа Сильвио Пикколомини (1405—1464), из­бранного в 1458 г. римским папой Пием II (документ 4). Ос­нову содержания трактата составляют рассуждения о природных задатках человека и роли учителя в обучении и воспитании ре­бенка. Пикколомини подробно останавливается также на различных сторонах процесса воспитания (телесного, интеллекту­ального, нравственного), опираясь в своих рекомендациях на античные авторитеты.

В данном разделе также приводится фрагмент знаменитого сочинения Никколо Макиавелли (1469—1527) "Государь" (до­кумент 5), дающий возможность составить представление об основных вопросах политической теории великого флорентий­ца. "Рецепты" Макиавелли по укреплению государственной власти на протяжении столетий вызывали споры и в историо­графии, и в широком общественном мнении, породив поня­тие "макиавеллизм" — синоним моральной беспринципности в политике. Приводимый отрывок из сочинения гуманиста мо­жет стать предметом дискуссии на семинарском занятии. При анализе текста сочинения следует учитывать конкретные исто­рические обстоятельства, в которых оно появилось.

Новое отношение к науке и опытному знанию в Италии эпо­хи Возрождения представлено отрывками из сочинений трех ав­торов: Леонардо да Винчи (1452—1519), Джордано Бруно (1548— 1600) и Галилее Галилея (1564—1642) — документы 6, 7, 8.

Личность Леонардо да Винчи, величайшего художника эпо­хи, поражает своей разносторонностью. Помимо знаменитых произведений искусства он оставил также труды по механике, аэродинамике, фортификации, философии. Леонардо — уче­ный и гуманист, будучи убежден в безграничных возможнос­тях человека, считал, что опыт является началом всякого зна­ния, что механика — важнейшая из всех наук, и что законы математики применимы к познанию всего окружающего мира. Ниже приводится два фрагмента из его "Записных книжек", которые позволяют проследить новое ренессансное отношение к науке и к возможностям человеческого разума в целом.

Итальянский философ-пантеист, астроном и математик Джордано Бруно, погибший на костре инквизиции, известен прежде всего своими теориями бесконечной вселенной и мно­жественности миров. Фрагмент одного из его главных сочине­ний, диалога "О бесконечности, вселенной и мирах", позво­ляет составить представление о ключевых идеях и характере ар­гументации ученого.

"Отречение" итальянского математика, физика и астронома Галилео Галилея, впервые доказавшего с использованием теле­скопа, что Земля вращается вокруг Солнца, представляет собой яркое свидетельство той борьбы, в которой утверждалось новое научное знание в условиях контрреформационной Европы.

I. Итальянский гуманизм и гуманисты

1. Веспасиано да Бистиччи. Жизнеописания прославленных людей XV века. Никколо Никколи (после 1480 года)

I

Флорентиец Никколо Никколи происходил из весьма почтенной семьи. Его отец, состоятельный купец, имел четырех сыновей, которые тоже были купцами. Выполняя волю отца, и Никколо должен был заняться купеческим ремеслом, отчего в молодости он не смог посвятить себя наукам, как того очень хотел. После смерти отца он от­делился от братьев, дабы, следуя своему желанию, занять­ся науками. Достаточно обеспеченный средствами к суще­ствованию, он сразу же оставил торговлю, приступил к освоению латинской словесности и стал большим ее зна­током. Когда во Флоренцию прибыл ученый грек Мануил Хрисолор¹, Никколо поступил к нему в учение и ов­ладел греческим языком основательно. Вместе с тем он не удовлетворился только латинской и греческой словесностью и пожелал достичь более высокой ступени [учености]. По­скольку во Флоренции находился прославленный философ и богослов Луиджи Марсильи², Никколо пошел в учение к нему и несколько лет занимался под его руководством, так что он стал изрядным богословом и весьма сведущим в философии. Поступая как добрый и благочестивый хри­стианин, он оставил все другое и посвятил себя единствен­но богословию. С полным основанием Никколо можно на­звать отцом, покровителем и благодетелем всех взыскую­щих учения, так как всем помогал он, во всех поощрял рвение, показывая, какие плоды принесут им их старания. И если при своей большой осведомленности он где-нибудь в другом месте обнаруживал книгу на греческом или латин­ском языке, которой не было во Флоренции, то не оста­навливался ни перед какими расходами и трудами, чтобы эту книгу заполучить. Им было приобретено большое число латинских книг, которые находятся во Флоренции. Сре­ди людей ученых он был столь известен и ценим, что мес­сер Леонардо³ направил ему жизнеописание Цицерона соб­ственного сочинения и назвал его цензором латинского языка.

II

Его жизнь была прекрасным примером, он почитал людей добропорядочных и помогал им, выступал, однако, противником тех, которые не отличались благой жизнью и добронравием. Большое усердие он проявил, собрав много книг, и не пугался при этом никаких расходов. Любым способом он стремился их приобрести, где бы они ни были обнаружены, платил за них из собственных своих средств, доставшихся ему от отца, оставляя себе столько, сколько, как он полагал, ему будет достаточно для жизни. Он про­дал даже кое-какие земли, которыми владел, вырученные деньги употребив на книги. Он был хорошим христиани­ном, преисполненным благочестия, другом всем добропорядочным людям, особенно монахам, врагом дурным. Книги держал он не только для своей собственной надоб­ности, но и, главным образом, для других, ибо все, кто занимался изучением греческой и латинской словесности, обращались за книгами к Никколб, и всем он их одалжи­вал. Это был человек, который не умел притворяться, был открыт и прямодушен со всяким. Брат Амброджо и мессер Карло⁴ были обязаны ему своим поприщем: он по­могал им книгами, учителями и всем, что им было нуж­но. Если кто-нибудь из Флоренции отправлялся в Грецию или во Францию или куда-нибудь еще, то он давал им с собой список книг, отсутствующих во Флоренции. Так, благодаря Козимо Медичи⁵, который к нему был очень привязан, он получал книги из многих стран. Когда бы­вало так, что можно было заполучить лишь копию, а не саму книгу, тогда он ее переписывал собственноручно, курсивным письмом или же форматным, так как тем и другим он владел мастерски. В этом можно было удосто­вериться в Сан Марко⁶, где находится много книг того и другого письма, выполненных его рукой. Труды Тертуллиана⁷ и других авторов, отсутствующие в Италии, он раз­добыл за свои деньги. Он раздобыл [труд] Аммиана Марцеллина⁸, сохранившийся во фрагментах, и переписал его собственноручно. Книга с "Оратором" и "Брутом" [Цицерона] была отправлена Никколо из Ломбардии и доставлена послами герцога Филиппе⁹, приезжавшими просить мира во времена папы Мартина¹⁰; ее обнаружили в древней церк­ви, в ларе, который с давних пор не отворяли; когда же стали искать старинные жалованные грамоты, тогда и от­крыли очень ветхий список этой книги. "Об ораторе" [Ци­церона] находили только фрагменты; благодаря же Никколб трактат обнаружили целиком, каким мы имеем его сегод­ня. Большой ряд книг духовного содержания, а также много речей Цицерона было найдено им.

III

Очень много произведений скульптуры и драгоценных вещей, которые отсутствовали во Флоренции, было при­обретено с помощью Никколо. Он хорошо разбирался в живописи и ваянии. Во Флоренции была не полная, а лишь фрагментарная рукопись Плиния¹¹. Никколо, зная, что полная рукопись есть в Любеке, в Германии, убедил Козимо [Медичи] ее приобрести; так Плиний прибыл во Флоренцию.

Когда флорентийские и иные молодые люди посещали его, каждому из них он вручал книгу, которую тот дол­жен был прочитать. Затем он их спрашивал о прочитан­ном. Ни одна именитость не проезжала через Флоренцию, не навестив Никколо. Всех флорентийских молодых людей, в коих он усматривал хорошие задатки, он увещевал за­няться изучением наук, приносящих необыкновенные пло­ды. Многие последовали совету Никколо, который, еже­ли недоставало книг или учителей, помогал в этом. Он избегал любых должностей во Флоренции; хотя он был выбран в число попечителей Университета, несколько раз ему надлежало занять должность подеста¹², однако все это • он отвергал под тем предлогом, что уступает стервятникам их поживу. Стервятниками называл он трактирных завсег­датаев, транжирящих достояние бедных людей.

С ним были очень дружны маэстро Паголо и сер Фи­липп¹³; редко случался день, чтобы они не проводили время вместе с фра Амброджо в церкви Сайта Мария дельи Анджели, где, помимо трех ранее названных, появлялись еще также Козимо и Лоренно Медичи¹⁴. Козимо и Лоренцо, зная его нрав, щедро ему помогали. Так как он издержал на книги все, что мог, то у него не оставалось средств даже на скромное, сообразно его положению, житье; ввиду этого Козимо и брат его Лоренцо дали своему банку ука­зание выдавать Никколо деньги всякий раз, когда он их потребует, и относить все расходы на их счет. Затем они сказали Никколо, что пусть он ни в чем себе не отказы­вает и посылает в банк за тем, что пожелает. Никколо прибег к их помощи под давлением нужды — при других обстоятельствах он не сделал бы этого. Таким образом, он был обеспечен до конца своей жизни. [...]

IV

От природы он, как говорилось, был человеком откры­тым и искренним. Однажды, сидя вместе с одним мона­хом, который ученостью славился больше, чем добросер­дечием, он сказал ему: "Из вам подобных ни один не по­падет в рай". В его время был некий монах по имени Франческо из Пьетрапане, который вместе с другими бра­тьями в горах близ Лукки, называемых Пьетрапане, вел весьма благочестивый образ жизни. Он хорошо знал латин­ских и греческих писателей. Никколо горячо его любил за добросердечие и давал ему столько книг, сколько тот хо­тел. Никколб был очень щедр и давал книга всякому, кто его об этом просил, так что к моменту его смерти им было выдано около 200 томов, и среди них также греческие книги, брату Франческо. Франческо, помимо прочего, обла­дал от Бога великим даром предсказывать будущее. Еще до того, как Козимо был изгнан, Франческо предупреждал Никколо в 1433 г. об опасности для Козимо подвергнуть­ся изгнанию и лишиться жизни. Он послал Никколо к Ко­зимо и велел передать о подстерегающей того великой опасности подвергнуться изгнанию или лишиться жизни. Козимо не решался верить, и воспоследовало для него то, что предсказывал монах. [...] Человек весьма доброжела­тельный, он очень негодовал на людей, которые не были добрыми христианами и усомнились в религии, ибо сам он был ей весьма привержен. Ему казалось крайним безуми­ем сомневаться в таком священном предмете, в пользу ко­торого высказалось так много замечательных мужей, дер­жавшихся нашей веры.

V

Помимо всех тех необыкновенных достоинств, о кото­рых уже сказано, он обладал также способностью превос­ходно разбираться не только в словесности, но и, как уже говорилось, в живописи и ваянии. В доме его было боль­шое собрание медалей из бронзы, серебра и золота, мно­го древних изваяний из меди, много бюстов из мрамора и других прекрасных вещей. Однажды, прогуливаясь, он увидел паренька, у которого на шее был халцедон¹⁵ с фи­гурой, вырезанной рукой Поликлета¹⁶, очень красивой. Он узнал у юноши имя его отца, которого затем просил про­дать ему эту вещицу. Тот обрадовался, ибо не был спо­собен оценить и определить стоимость вещи. Никколо дал ему пять флоринов*; добрый же человек думал, что полу­чил более, чем двойную цену. Никколо показывал ново­приобретенную вещь из халцедона и восхищался прекрас­ной резьбой. В тот момент вместе с папой Евгением¹⁷ находился во Флоренции патриарх, именуемый маэстро Лу­иджи, который также проявлял интерес к подобного рода вещам; он попросил Никколб показать камень, который так ему понравился, что, оставив камень себе, он послал Никколо 200 золотых дукатов*; при этом он проявил та­кую настойчивость, что Никколо, который был небогат, вынужден был уступить. После смерти патриарха камень попал в руки папы Павла¹⁸; в последующем его приобрел Лоренцо Медичи.

VI

К замечательным качествам Никколо относилось то, что он знал весь мир, все страны земли. Всякого он подроб­но расспрашивал о местах где тот находился, и таким об­разом Никколо о них был лучше осведомлен, чем тот, кто там бывал. Он часто убеждался в этом. Дом Никколб все­гда был полон необыкновенными людьми, а также самой замечательной молодежью города. Ни один чужеземец не покидал Флоренцию, не навестив Никколо, — иначе, как ему казалось, он по-настоящему и не побывал в городе. В числе тех людей, которые часто его посещали, был так­же мессер Грегорио Коррер, племянник кардинала болон-ского, который, в свою очередь, был племянником папы Григория. Мессер Грегорио [Коррер] отличался великим благонравием, был искусным писателем и поэтом; к Ник­колб он питал сердечную привязанность. Когда мессер Грегорио или кто-то другой из молодых людей приходил к нему, он вручал ему книгу и говорил: иди и читай. Иной раз, бывало, человек десять или двенадцать, все благород­нейших кровей, сидели у него и читали. Спустя некото­рое время он приказывал им отложить книги и каждого спрашивал, что тот прочитал. Затем принимались они дис­путировать; так что в его доме никогда не теряли вре­мя зря, не усаживались подобно тому, как в других домах, тотчас за игру.

Он резко порицал порок, к которому питал великое от­вращение. Убедившись, что те или иные молодые люди порочны и не имеют никаких достоинств, он негодовал и не желал их более видеть. Противоположным образом он держал себя с благонравными и достойными, наподобие Сократа, побуждая их к добродетели. Он мог так укорить, что молодой человек не знал, где ему спрятаться от стыда.

У него был превосходный литературный вкус, считав­шийся лучшим в его время; все показывали Никколо свои произведения и просили его дать отзыв. Однажды один ученый муж, имя которого я называть не хочу, принес ему на суд некие свои новые труды; главное произведение ему не понравилось ни по стилю, ни по композиции. После того как Никколо ознакомился с разными его частями, сочинитель потребовал от него высказать свое мнение. Дабы не приводить того в уныние, Никколо воздержался от этого и сказал так: "Я должен прочитать еще несколь­ко сотен томов хороших писателей, прежде чем смогу при­ступить к чтению вашего произведения", — и вернул ему книгу. Тот был совершенно ошеломлен и не знал, что собственно Никколб имел в виду. Сам Никколо мог со­чинять замечательные вещи, но был столь взыскателен, что никогда не удовлетворял себя самого. Я говорил с людь­ми, видевшими его письма и другие превосходные вещи, которые, однако, по указанным причинам он не желал показывать.

VII

Жизнь Никколб превратил в почетное служение тому, чтобы людей, в достаточной степени одаренных, побуж­дать к занятиям науками. К кому он был расположен, тому давал учителей и книги; в ту пору учителей было мало и книг не столько, сколько их сегодня. Однажды, направ­ляясь, как обычно, к Палаццо дель Подеста мимо книго­торговцев, где собиралось много замечательных людей, он случайно повстречал Пьеро ди мессер Андреа Пацци, ко­торый обладал красивой наружностью и являлся сыном мессера Андреа, человека с хорошим положением в горо­де, поскольку он был купцом и имел добрую репутацию. Когда Пьеро проходил мимо, его подозвал Никколо и спросил, кто его отец; тот ответил: Андреа Пацци. Потом Никколо спросил, чем он занимается; Пьеро ответил: ни­чем, а так, старается весело проводить время. На это Никколб укоризненно ему заметил: если он принадлежит к такому знаменитому роду, обладает богатством и краси­вой наружностью, то должен и сам заслужить уважение и почтение в качестве образованного человека, иначе окажет­ся в числе тех, которые о себе заявляют, но ничего из себя не представляют. На молодого человека эти слова весьма подействовали, и он поспешил заверить, что очень не прочь приступить к тому, к чему Никколо его призы­вал. Однако у него нет наставника и книг. Как помочь с тем и с другим, сказал Никколо, он уже подумал: настав­ником ему мог бы стать мессер Джованни Понтано, кото­рый бы жил при нем, получая годовое содержание в 100 флоринов; а о книгах пусть он не беспокоится. Пьеро был доволен и переговорил об этом с отцом, который очень обрадовался, ибо знал, какие плоды должно это принес­ти. И Пьеро целиком посвятил себя учению.

Именно благодаря Никколо во Флоренции были вновь возрождены латинский и греческий языки, столь долго пребывавшие в забвении; хотя Петрарка, Данте и Боккаччо их уже до некоторой степени воскресили, однако вовсе не так, как во времена Никколо, подвигшего очень и очень многих к занятию ими. Его стараниями ученые именито­сти, жившие в Италии или за ее пределами, приглашались для преподавания во Флоренцию. Так, например, Ману-ил Хрисолор не приехал бы во Флоренцию, если бы не Никколо и мессер Палла Строцци: Никколо, не переста­вая, докучал ему просьбами и приглашениями, то же де­лал, со своей стороны, мессер Палла, издержав еще на эти цели знатную сумму не из общественных, но из соб­ственных средств. Так же обстояло с Ауриспой и с дру­гими учеными. Все делалось по указанию Никколо. И если нужны были денежные пожертвования, то он обращался к Гражданам: нужны ваши средства, чтобы пригласить Мануила или кого-то другого, и указывал сумму, которая от них требовалась. Все книги, необходимые для обучения латыни, разыскивались с помощью Никколо и приобрета­лись на его средства, так как никто об этом не заботил­ся, кроме него. Его авторитет был столь велик, что ник­то не осмеливался ему противоречить относительно того, что он делал. С его помощью приобретались книги не толь­ко по латинской словесности, но также религиозного и исторического содержания.

Он водил дружбу не только с учеными; разумея в жи­вописи, ваянии и зодчестве, он также хорошо знал и весьма высоко ценил людей искусства: Пиппо [Филиппе] ди сер Брунеллеско, Донателло, Луку делла Роббиа, Ло-ренцо ди Бартелуччо; со всеми он был очень дружен. Имея разносторонние познания, он умел судить обо всех достой­ных вещах. Его весьма жаловали фра Амброджо [Травер-сари], мессер Поджо [Браччолини], мессер Карло д'Ареццо [Марсуппини], который, по его настоянию, выступал во Флоренции с публичными лекциями; это было как раз тогда, когда там находился двор папы Евгения IV. Ник-колб состоял в дружбе и часто переписывался со всеми уче­ными мужами не только Италии, но и, как говорилось, зарубежья. Его дом был постоянно полон визитерами из числа тех замечательных людей, которые во множестве при­были в наш город вместе с папой Евгением. Все, кото­рые посещали тогда Флоренцию, желали повидать Никко­ло, фра Амброджо и мессера Леонардо [Бруни Аретино], иначе им казалось, что города они не видели.

VIII

Стольким пожертвовав и собрав так много книг на ла­тинском и греческом языках по разным отраслям знания, Никколо, еще когда он был жив, хотел, чтобы они были доступны любому, и не давал он только тому, кто их у него не просил; однако он хотел, чтобы и после его смерти дело обстояло так же. Для этого в своем завещании он их передал сорока гражданам, чтобы они устроили из них публичную библиотеку, которой пользоваться мог бы каж­дый. Она насчитывала восемьсот томов, на латинском и греческом, по любой отрасли знания. Сорок граждан ре­шили все собрание передать Козимо Медичи, дабы он его разместил в Сан Марко, исполнив волю завещателя, ко­торый хотел, чтобы книги его находились в общественном месте и пользоваться ими мог каждый. На переплете каж­дой книги было помечено, что она из библиотеки Никко­ло. Эти пометы можно видеть и сегодня. Книги оценива­лись в шесть тысяч флоринов. Мессер Джанноццо [Манет-ти] в последней части книги "О долголетии", упоминая о Никколо, бесконечно превозносит его жизнь и нрав. Сре­ди прочего у него заходит речь о библиотеке, которую он очень расхваливал, говоря, что Никколо сделал больше, чем Платон, Аристотель и Теофраст, ибо в завещании Платона и Аристотеля упоминается только имущество, ос­тавляемое сыновьям и другим лицам, о книгах же ничего не говорится. Теофраст их завещал в частном порядке не­коему своему другу. Только Никколо пожелал, чтобы его книги стали общественным достоянием, могли быть на пользу каждому; чем он заслужил величайшее одобрение. Но мало того, что он пожелал свои книги поместить в об­щественном месте и для общего пользования; поскольку по смерти мессера Джованни Боккаччо все его книги остава­лись в Санто Спирито упакованными в сундуки и лари, Никколо решил, что лучше бы им находиться в книгохра­нилище, чтобы можно было разместить книги в надлежа­щем порядке и для лучшего их сбережения, и, воздавая должное мессеру Джованни Боккаччо, для общего ими пользования. За свои деньги подготовил он помещение и заказал шкафы для книг, которые и сейчас в них стоят.

IX

Переходя к характеристике Никколо, нужно сказать, что он обладал красивой наружностью, веселым нравом, казалось, улыбка никогда не сходит с его лица, был чрезвычайно приятен в обхождении. Он всегда облачался в прекрасное розового цвета одеяние, спускавшееся до зем­ли. Он не был женат, дабы никто ему не мешал в уче­ных занятиях; для работы в доме он держал женскую при­слугу. Ел он из прекрасной старинной посуды: весь стол был уставлен изделиями из майолики и другими хорошо украшенными сосудами. Для питья он использовал бока­лы из хрусталя или из лучших [пород] камня. Видеть его за столом — таким [воплощением] древности, каким он был, — доставляло удовольствие. Он требовал, чтобы ска­терти были белоснежными, а равно все другие покрывала. Лишь немногих приводило в восхищение его собрание по­суды; ибо в те времена подобные вещи не ценились и не почитались так, как в дальнейшем. И поскольку Никко-ло был известен повсеместно, то все, кто хотел ему уго­дить, посылали то мраморное изваяние, то древний сосуд, то эпитафию на мраморе, то картины замечательных мас­теров и всякого рода плиты с мозаикой. Он располагал большим собранием медалей из бронзы, меди и серебра. Владел он также многочисленными древними изваяниями из бронзы и меди, большого размера и малого. У него были очень красивая карта мира, где можно было видеть все очертания земли; красочные изображения Италии и Ис­пании. Ни один дом Флоренции не был так украшен, как его дом, множеством восхитительных вещей; всякий, кто бывал там, находил множество замечательных вещей само­го разного предназначения. [...]