§ 2. Мораль Добро и зло

Какова же на самом деле человеческая природа? Что такое добро и зло? Возможно ли избавиться от зла? Откуда взялись нравственные предписания? Способен ли человек жить по запо­ведям, которые он сам провозглашает? Вот неполный круг во­просов, которые осмысливаются в специфической области зна­ний — (этике. Это слово греческого происхождения означает «обычай», «нравственный характер». Впервые его употребил Аристотель, назвав так особую область исследования — «прак­тическую философию», которая пытается ответить на вопрос: что мы должны делать?

Этика учит ог^енивать всякую ситуаг^ию так, чтобы сде­лать возможными этически (нравственно) правильные поступ­ки. Она воспитывает в человеке призвание надстраивать на цар­ство сущего (существующего) царство должного, т.е. того, что должно быть. Этика исследует, что в жизни и в мире обладает ценностью, ибо этическое поведение состоит в реализации, осу­ществлении этических ценностей. J

Ценность — это, повторимся, жизненная и практическая ус­тановка людей, то, что для них свято. Под ценностью подразу­мевается то, что превыше всего и к чему можно и должно стремиться, относиться с уважением, признанием, почтением. Наличие множества человеческих потребностей и способов чув­ствования объясняет существование разных оценок. То, что для одного имеет большую ценность, для другого — малую или со­всем никакой. Но в любом случае ценности надлежит искать и во всех ситуациях, и в поведении личности.

¹Этика помогает пробуждению оценивающего сознания. В жизни, которую вынужден вести современный человек, эти­ческое рассмотрение и убеждение с трудом находит себе место.

Сегодня человек ослеплен сиюминутным, преходящим. Он вечно спешит. Нравственному человеку, напротив, доступно понима­ние вечных ценностей. Он — мудрец, с тонким вкусом, неж­ным органом — совестью — для восприятия ценностей жизни.

Этика

Этика как область философского знания не может существовать без признания вечных идеалов. Если нет истины, добра и красо­ты как общепризнанных ценностей, то нет и нравственности. «Разве мало видим в истории примеров, — писал русский пра­вовед и философ Константин Дмитриевич Кавелин (1818— 1885), — когда созданное неправдою, обманом и ложью рассы­палось как карточный домик». Кавелин полагал, что философия должна стать наукой о человеческой дугие, не заниматься аб­страктными общими понятиями, а стремиться к конкретному знлнию индивидуальной души. Он ставил своей целью углубление христианской этики, привлекал для этого психологию к объясне­нию нравственного и духовного мира человека. Нравственное поведение рождается тогда, когда человек сознательно Подчиняет себя неким моральным абсолютам.

Нравственный человек обычно соотносит свое поведение с ценностными установками, которые он воспринимает как свя­тыни. Но откуда берутся моральные абсолюты? Религиозные мыслители полагают, что они имеют божественное происхожде­ние. Нравственные нормы буквально упали с неба на готовое их принять человечество в первый раз 3500 лет назад через пророка Моисея, второй — 2000 лет назад через Иисуса Христа. Богоот-кровенные истины усваивались сначала единицами, а потом го­раздо большим кругом людей.

Но что заставляет человека выбирать те или иные одухотво­ряющие идеалы в качестве ориентиров своего поведения? Фило­софы полагают, что ценности вырастают из веры. Человек не может жить без веры, ибо он не просто существо, руководимое инстинктом, не просто вместилище рассудка. Вера наполняет сокровенные глубины человека, она движет им. В вере человек черпает свои жизненные силы. Без них не может быть ни осмыс­ления истоков человеческого бытия, ни постижения грядущего.

Другой взгляд на этику, мораль излагали представители фило­софии эпохи Просвещения. Они полагали, что моральные уста­новки формируются благодаря разумности. Человек, используя присущий ему дар мыслителя, отбирает для себя такие святыни, которые строятся на основе непреложной строгой логики. Нрав­ственное поведение, следовательно, непременно учитывает дово­ды рассудка, который, в свою очередь, обращается к истинам науки.

Золотое правило нравственности

Согласно этической концепции И. Канта, разум не способен понять предметы без предварительного опыта общения с ними. Однако разум может определять волю человека и его практичес­кое поведение. При этом оказывается, что по своему «эмпири­ческому» характеру, т.е. как личность, человек, стоит ниже зако­нов природы, находится под влиянием внешнего мира, несвобо­ден. А вот благодаря своему «познающему» характеру, т.е. как индивидуальность, человек свободен и подчиняется только свое­му практическому разуму. Единственный закон — закон морали, которому он следует, есть категорический императив. Иначе говоря, моральным поступок делают не стремление к счастью, направленное на достижение внешних благ, не любовь или сим­патия, а лишь уважение морального закона и следование долгу.

Кантовская этика долга дает не теоретическую, а практиче­скую уверенность и в свободе морального поступка, и в бессмер­тии морально поступающего лица, поскольку в земной жизни он не имеет права на вознаграждение за свою моральность. Нако­нец, этика долга дает уверенность в Боге как гаранте моральнос­ти и награды за нее. Эти три убеждения Кант назвал практичес­кими постулатами Бога, свободы и бессмертия. Таким образом, мораль свободна от религиозного сознания, самостоятельна, живет по своим законам.

В этике существует так называемое золотое правило — при­нятое в этой области науки название библейской заповеди. «Во всем, как хотите, чтобы другие поступали с вами, поступайте и вы с ними». У Сенеки есть более краткая формула: «Что ты людям, то и они тебе». Этому древнейшему принципу мораль­ных представлений человечества, игравшему роль правила жи­тейского благоразумия — если не хочешь, чтобы тебе причиняли зло, сам никому не делай зла, — более широкое звучание придал Кант в формулировке категорического императива. Смысл его таков: человеку следует поступать так, как он считает правиль­ным поступать для всех людей.

Итак, за многие тысячелетия своего существования человече­ство накопило ценностные установки, нравственные заповеди. Что нужно, чтобы быть нравственным? По первому впечатле­нию, проблема состоит только в том, чтобы сверять свое поведе­ние с соответствующей добродетелью. Задумал списать чужую контрольную, а тебе говорят: «Учись сам, жить не своим умом стыдно». Возненавидел своего соперника. Такая неприязнь вспыхнула, хоть убей! А тебе советуют: «Не убий!» На соседском столе оказались чьи-то деньги. Ого! Да тут не только на мороже­ное. Схватить кошелек и бежать. А тут внутренний голос: «Не укради!»

А, собственно говоря, почему «не убий, не укради, не согре­ши»? Кто вообще это придумал? Почему лично я должен этим правилам подчиняться? Ну, ладно, насчет Канта все понятно. Убьешь человека, так и тебя могут убить... Украдешь, у тебя тоже украдут. Прежде чем совершить поступок, подумай о кате­горическом императиве Канта. Однако мое собственное бесстыд­ство подсказывает мне: Бог с ним, с Кантом. Может быть, я-то убью, а от чужой пули-злодейки увернусь. Вон сколько нерас­крытых преступлений. Поди, поймай меня. Спишу контроль­ную, а потом сделаю умные глазки. Вроде бы я сам поднаторел. Ни одна ябеда не продаст. А про кошелек тоже никому не скажу. Молчок...

Выходит, можно построить логику аморальности не хуже, чем это удалось Канту, создавшему логику морали. Однако жить безнравственно и избежать возмездия мало кому удается. На­счет вора, например, есть известная пословица: сколько веревоч­ке не виться, а конец все равно будет. Убийство, даже если оно не раскрыто, рождает такие муки совести, что можно обеспе­чить себе явку с повинной. Грех тоже не утаишь... Быть без­нравственным человеком в обществе, где моральные предписа­ния чтятся, не очень-то просто...

Природа моральной нормы такова, что она включает в себя откристаллизировавшийся нравственный опыт. Она и проверя­ется длительным временем. Например, человечество убедилось в том, что убийство, воровство, создание кумиров безнравствен­но. Однако есть моральные нормы, которые действуют пголь-ко в ограниченном историческом пространстве. Например, в

аристократическом обществе существовали дуэли. Они отражали господствовавшие в том обществе представления о чести. Однако подобные нравственные нормы не обеспечили себе долгой жизни и постепенно превратились в моральные предрассудки.

Нормативная и ненормативная этика

Шопенгауэр едва ли не первым в европейской философии усом­нился в том, что существуют обязательные нормы, без которых человеческое поведение невозможно оценивать как нравствен­ное. Он создал иную традицию, которая нашла своих последова­телей в лице Ф. Ницше, С. Кьеркегора и ряда других мыслите­лей. Они отвергли нормативность в морали. Немецкий фило­соф полагал, что в этике нет и не может быть заведомых установлений, законов, предписаний. Нравственный опыт каж­дого человека настолько уникален, самобытен, что его никак невозможно подвести под некую общую заповедь, норму, импе­ратив...

Шопенгауэр считал, что в каждой жизненной ситуации чело­век сам определяет, какому нормативу следовать. Иначе он будет ждать подсказки, а это безнравственно. Допустим, вы надумали прекратить дружбу с вашей девушкой. Однако вас мучит совесть: все-таки она будет переживать. Но тут вам на глаза попадает изречение: «Ничто не вечно под луной...» Вы радостно бросаетесь в объятья столь подходящего афоризма. «Прости, дорогая, ничто не вечно...» Нравственно? Нет, по­скольку собственный нравственный опыт здесь не реализован. Вместо борьбы мотивов, страданий и прочего — всего лишь чужая мудрость, высказанная по совершенно иному поводу.

Попробуем понять мысль Шопенгауэра более основательно, по­стараемся уяснить, что же было ненавистно ему. Как бывает в жизни? Разум вырабатывает некие нравственные нормы, которым человек неукоснительно следует в конкретных жизненных ситуа­циях. Этот человек знает только одну страсть: соотнести свой выбор с готовым решением, с уже выработанной установкой. Но всегда ли поступки такого человека будут нравственными?

Иметь моральные заповеди хорошо. Но в жизни постоянно складываются запутанные, сложнейшие ситуации. Они не укла­дываются в простейшие схемы, по которым можно выставить готовое решение, заимствованное из свода нравственных уста­новлений. Шопенгауэр, Ницше и Кьеркегор, вопреки предшест­вующей традиции и морали, пришли к идее: нравственность не нуждается в общезначимых нормах. Данная мысль вызвала массу критических отзывов, некоторые философы усмотрели в ней чуть ли не проповедь ценностного хаоса.

Однако действительно ли о?прицание этических норм (анти-норматизм) ведет к абсолютному ценностному хаосу? Можно ли утверждать, что, освобождая этику от норм, философы отвер­гли вместе с ней и нравственность? Опыт последних столетий показал, что это далеко не так. Напротив, именно полемически заостренное радикальное отвержение готовых предписаний для нравственного человека произвело настоящую революцию в этике, на многие десятилетия определившую ее развитие. Если классический рационализм наделял человека всепроникающим сознанием, которое помогало ему найти верный ориентир для собственных поступков, то новейшая философия XIX в. как раз лишала индивида такой путеводной нити. Она вообще порожда­ла крайне критическое отношение к любым предустановлен­ным нравственным предписаниям.

Такая установка вводила в мир напряженных нравственных исканий. Исходно утверждалось: никаких посторонних опор у человека нет. Он не может обращаться к неким общезначимым констатациям. Стало быть, надлежит мобилизовать весь свой человеческий и нравственный опыт для того, чтобы в конкрет­ной ситуации найти верное решение, совершить достойный поступок.

Но дело не только в том, что человеку необходимо брать на себя моральную ответственность. Устранение нормы как обяза­тельной догмы не могло не поставить вопрос о грандиозной переоценке ценноспгей. То, что прежде оценивалось как нечто безоговорочное, обязательное, сегодня стало по крайней мере сомнительным, требующим обоснования. Но именно такая кри­тическая работа ума в истории морали часто вызывает шок и стремление изобличить того, кто подрывает устои.

Согласно Ницше, в сознании людей немало места занимают моральные предрассудки. Философ провел поистине титаничес­кую работу, выясняя, откуда эти предрассудки происходят, поче­му на земле многие заблуждения чествуются именно как мораль. Он пытался разобраться, являются ли готовые предписания при­знаком бедственного состояния, истощения, вырождения жизни или, напротив, в них обнаруживается сила, воля к жизни, сме­лость, уверенность, будущность.

В каждой культуре есть свои люральные нормы, но они рискуют превратиться в моральные предрассудки, т.е. в такие представления о нравственности, которые утратили свою ценность, стали лицемерными, не соответствующими жизнен-ной практике людей. Скажем, нравственно ли из-за пустяка вызвать человека на дуэль и убить его? Нравственно ли соблюдать приличие «на людях», но предаваться порокам в уединении? Нравственно ли молиться Богу, не имея или утратив веру в него?

Итак, из этических интуиции (прозрений) Шопенгауэра мож­но выделить два ценных соображения для современной этики. Первое: нынешние представления о морали исходят из того, что моральные чувства и моральные принципы невозможно свести к единому державному принципу, из которого логически вытекали бы все остальные. Не существует никакого единого морального постулата, исходя из которого можно было бы развить логическую систему нравственности так, чтобы она охватывала все без исклю­чения явления и подводила их под категории «добра» и «зла».

Моральные нормы и предрассудки

Второй вывод из моральной концепции Шопенгауэра таков: мо­ральные нормы обезличиваются в веках, утрачивают историчес­кое напряжение. Вообще в автоматизме повседневной жизни закрепленные извне (кодексы морали) и изнутри (императивы добра) моральные предписания, неукротимо шепчущие мне, в чем состоит единственно правильное решение, абсолютно необ­ходимы. Но в трагические моменты нашей жизни такие нормы могут дать сбой, обнаружить свою вненравственную природу. Общие предписания не всегда помогают индивиду найти пра­вильное жизненное решение. Бывает так, что они, напротив, по­гружают его в трясину господствующих моральных предрассуд­ков. Скажем, Анна Каренина любит Вронского. Это сильное, глубокое чувство. Но дворянское общество следит за тем, чтобы были соблюдены «приличия». Вы можете не любить своего мужа, но обязаны делать вид, что у вас все прекрасно.

Означает ли это, что нравственный антинормативизм предпо­чтительнее? Разумеется, нет. Воспитание нравственности начи­нается с усвоения этических правил, которые выработало че­ловечество и которые действенны и истинны для всех стран и народов, для всех эпох. Однако в критических ситуациях не всегда можно опереться на готовые решения.

Гамлет возвращается домой и обнаруживает, что в его отсут­ствие было совершено преступление: дядя убил его отца, закон­ного короля, а родная мать вышла за него замуж. Ситуация такова, что все взывает о мести. Надо покарать убийцу. Но ведь есть заповедь: «не убий!» Оставить зло ненаказанным? Но ведь это тоже преступление.

Человек сам решает, как поступить в той или иной жизнен­ной ситуации. Он сам определяет, что является нравственным, а что может оказаться всего лишь этическим предрассудком. Это вовсе не означает, что нравственная философия не ставит общих вопросов, которые имеют философский смысл.

B.C. Соловьев в книге «Оправдание добра» ставит эти вопро­сы: «Есть ли у нашей жизни вообще какой-нибудь смысл? Если есть, то имеет ли он нравственный характер? Коренится ли он в нравственной области? И если да, то в чем он состоит, какое будет ему верное и полное определение? Добро и зло — важ­нейшие категории этики. Добро — это основная моральная цен­ность, нравственная ценность сама по себе. Зло — противопо­ложность добру. От понимания зла зависит и определение поня­тия добра. Многие философы (Августин Блаженный, Лейбниц, Бёме, Шеллинг, Гегель) искали ответы на вопросы: каким обра­зом зло пришло в мир, можно ли и следует ли его устранить, играет ли зло какую-либо роль, а если играет, то какую?

Свободный выбор

Представители этической философии полагают, что личность не является ни доброй, ни злой. Человеческая природа такова, что человек одинаково способен и на добро, и на зло. В рамках этого направления философской мысли этически ценным (доб­рым) признается поступок такого человека, который предпо­читает злу добро в любой конкретной ситуации, но непремен­но по свободному выбору.

Поразмыслим в связи с этим над суждениями Л.Н. Толстого, который видел высшее благо в жизни самой по себе. «Жизнь, какая бы ни была, — писал он, — есть благо, выше которого нет никакого. Если мы говорим, что жизнь зло, то мы говорим

это только в сравнении с другой, воображаемой, лучшей жиз­нью, но ведь мы никогда другой лучшей жизни не знаем и не можем знать, и потому жизнь, какая бы она ни была, есть высшее, доступное нам благо»¹.

Однако именно ценность жизни в XX столетии оказалась малозначимой. Сначала Первая мировая война принесла неслы­ханные жертвы, затем Вторая мировая унесла несколько десят­ков миллионов жизней. По всему миру полыхают нескончаемые военные конфликты на национальной, религиозной почве, соци­альные революции и национально-освободительные войны, и новые жертвы, счет которым уже, наверное, потерян...

Этика ненасилия

Вся известная нам до сих пор история человечества во многом выглядит как летопись насилия. Люди вели войны, завоевывали другие народы, культивировали рабство. Однако постепенно в сознании людей стало укрепляться уверенность в том, что наси­лие нельзя победить насилием. Издревле складывались такие воззрения, авторы которых видели свою цель в том, чтобы пре­рвать цепь насилия. Разумеется, эти взгляды не были преоблада­ющими. Однако человечество, можно сказать, последовательно продумывало указанную идею.

Философские учения о религиях Востока, такие, как индуизм, буддизм, даосизм, видели спасение прежде всего во внутреннем освобождении от цепей эгоизма и насилия. В индийской филосо­фии существовало такое понятие, как ахимса_у которым обозна­чался характерный этический принцип индийской философии и религии. Он заключается в проповеди воздержания от нанесения вреда всему живому, без какого-либо ограничения или выбора. В этом воззрении отражена идея родства всех живых существ, неотделимости человека от природы.

В текстах Ветхого Завета насилие рассматривается как отри­цательное, жизнеразрушительное начало. Народ Израиля осуж­дал агрессию извне и не призывал к ответным действиям, кото­рые могли бы быть возмездием. Однако в культурах того време­ни, на протяжении тысячи лет до н.э. господствовал принцип, который назывался талионом, или принципом воздающей спра­ведливости, и звучал он так: «Око за око, зуб за зуб!» Иначе говоря, можно было применить только ответное насилие, но. в определенных дозах — не более того!

Наверное, не менее странной оказалась в нашем столетии позиция видного политического деятеля Индии Махатмы Ганди (1869 —1948). Он возглавил движение за независимость своей страны от иноземных колонизаторов. Однако он призывал не к революции, не к войне. Ганди заложил основы политики ненасилия, продемонстрировал ее огромные возможности на опыте борьбы за независимость Индии от колониального господ­ства англичан. Британская корона была вынуждена по достоин­ству оценить такую последовательно проведенную позицию и предоставить Индии свободу. Она признается наиболее жизне­способной как в современных условиях, так и в перспективе.