§ 3. Смерть и смысл жизни

Конечность человеческого существования

Кошмар смерти всегда преследовал людей. Он порождал специ­фические представления о трагизме жизни. Эту мысль, как мне. кажется, точно выразил английский поэт Джордж Байрон в своей мистерии «Каин»:

Я живу,

Но лишь затем, чтоб умереть, и в жизни Я ничего не вижу, что могло бы Смерть сделать ненавистною мне, кроме Врожденной нам привязанности к жизни, Презренной, но ничем непобедимой: Живя, я проклинаю час рожденья И презираю самого себя.

§ .4. смерть и смысл жизни

269

Конечность человеческого существования неотвратимо ста­вит вопрос о смысле земного удела, о предназначенности жизни. 11есомненно, проблема смерти относится к числу фундаменталь­ных, затрагивающих предельные основания бытия.

Ужас перед конечностью человеческого бытия вечен и неуст­раним. Это глубинный страх среди всех страхов... Человеку, ви­димо, не дано окончательно утвердиться на той или иной точке зрения в понимании смерти. Даже истово религиозный индивид, убежденный в существовании рая, испытывает подсознательный страх перед роковой чертой...

Образы смерти

Философы, которые обращались к теме смерти, нередко писали о том, что в различные времена к ней относились по-разному. В иные эпохи страх смерги и вовсе отсутствовал: люди находили в себе силы противостоять угрозе физического исчезновения. Античные греки, например, учили преодолевать ужас небытия путем концентрации духа, усилием животворящей мысли воспи­тывать в себе презрение к смерти. Людей средневековья, напро­тив, предстоящая смерть доводила до исступления. Ни одна эпоха, как свидетельствует нидерландский историк и культуролог Йохан Хёйзинга, не навязывает человеку мысль о смерти с такой настойчивостью, как XV столетие. В средневековой Европе цари­ли чума, голод, войны. Живая плоть тысяч и тысяч погибавших истлевала на глазах потрясенных людей.

Что же служит основанием для сравнения того, как воспри­нимают смерть в различных культурах, эпохах? Пытаясь отве­тить на этот вопрос, мы обнаруживаем парадоксальную вещь: как правило, сопоставляются философские высказывания. На­пример, средневековый мыслитель Мейстер Экхарт пишет о том, как трудно дается человеку отрешенность от мирских благ... Он так хочет жить, и жить в довольстве. А вот что пишет Цицерон: «Ведь какое-то чувство умирания может быть у чело­века. Все это мы должны обдумать еще в молодости, чтобы могли презирать смерть; без такого размышления быть спокоен душой не может никто; ведь умереть нам, как известно, придет­ся — быть может, даже сегодня». Вот оно — «презирать смерть»...

Выходит, было время, когда смерти не боялись, страх перед угрозой физического уничтожения существовал не всегда. Но в какой мере можно доверять философской мысли? Ведь нередко выраженное в суждении презрение к смерти как раз и отражает ужас перед нею.

И тем не менее тема смерти действительно по-разному переживалась в различные культурные эпохи. В традиционных культурах крестьяне знали о цикличности всего бытия. Традиции, помогали им найти психологическую опору в естественном про­цессе жизни и смерти. Сельское кладбище было частью общего уклада. Мертвые как бы оставались среди живых.

Современная индустриальная культура разрушила эти веко-^; вечные установления. ПалЛять безжалостно вычеркивает усопше­го. В результате ощущение полной и бессмысленной трагедий становится для человека невыносимым. Несомненно, патриар­хальная культура приемлет факт смерти откровеннее, трезвее и органичнее. Раньше к умирающему приходил священник, сегод­ня никому и в голову не придет позвать к тяжелобольному даже психиатра.

Страх перед смертью

Как ведет себя человек, сталкиваясь с ситуацией беспощадной, психологически непереносимой? Какие защитные механизмы в нем обнаруживают свое действие? Психологи столкнулись со многими явлениями, которые свидетельствуют о бессознательной автоматике поведения человека в условиях катастрофы (Черно­быль, землетрясение в армянском городе Спитак, межнацио-; нальные конфликты, войны в Чечне и Югославии). Нередко люди теряют представление о том, кто они собственно такие. Оставшиеся в живых испытывают побуждение отождествить себя с мертвыми. После армянского землетрясения на отечест­венном телевидении прошлЬ немало репортажей. Показывали спасательные работы, развалины, безмерное горе. Но обратил ли кто-нибудь внимание на тот факт, что в хронике не было ни одного «обычного человека» среди тех, кто пережил землетрясе­ние? Иначе говоря, каждый прошедгиий через опыт катастро­фы пережил и кризис личности. Он действовал автоматически, в состоянии полного психического омертвления.