Яванская народная война под предводительством принца дипонегоро (1825—1830). Реформы колонизаторов после восстания

Как уже говорилось, во втором и третьем десятилетиях XIX в. эксплуатация яванского крестьянства с введением земельного налога на «голландских» (государственных) землях усилилась. Налог приносил растущие доходы колониальному государству: 3,5 млн гульдено» и 1814 г.; 4,6 млн — в 1821 г.; около 7 млн — в 1824 г. Но росли и недо­имки, только в 1817 г. составлявшие 2 млн гульденов. Фискальный ап­парат безжалостно выколачивал их из крестьян.

Положение населения на княжеских землях Центральной Явы (кар­та № 18) было не легче. Они облагались множеством феодальных по­винностей: подушная подать, налоги на дом, скот, поборы за пользо­вание ирригационными сооружениями, дорогами, мостами, базарная пошлина. Монополию на последнюю и на торговлю опиумом присвоило колониальное правительство. Прочее выплачивалось феодалу, десяти­на с урожая — мусульманскому духовенству. При этом большинство налогов сдавалось в откупа, целая иерархия паразитов — откупщиков и суботкупщиков^ — наживалась за счет крестьян. Другим тяжким временем были разнообразные барщинные повинности: безвозмездный труд на феодала-землевладельца, на султана (сусухунана), «на об­щинные нужды». К ним добавилась еще и работа на европейского или китайского плантатора, который, арендовав земли, тем самым приобре­тал феодальные права на сидящих на них крестьян. Последние осу­ществляли все работы, связанные с возделыванием, сбором урожая культуры, ее транспортировкой, а также огораживали и охраняли план­тацию, подводили к ней дороги, снабжали плантатора дровами и т. п. За этот тяжкий труд крестьянину оставлялся рисовый клин, урожай с которого считался его достоянием.

Неудивительно, что при столь выгодных для плантаторов условиях число заключенных контрактов на аренду земли у феодалов, например, и Джокьякарте, с 1818 по 1823 г. удвоилось. Территории плантаций бурно расширялись. Поэтому декрет фан дер Капеллена (1823) о запреще­нии аренды частным капиталом земель княжеств и расторжении ужо заключенных сделок был и для плантаторов, и для феодалов подобен грому с ясного неба. В декрете подчеркивалась неправомочность князей как ленников государства Нидерландская Индия сдавать землю в арен­ду без согласия верховного собственника. Содержание декрета и пер­спектива расторжения сделок не только унижали яванских феодалов, но и разоряли их: арендаторы потребовали возместить им не только реаль­ные убытки, но и ожидавшиеся прибыли с арендованных массивов, предъявили счета на фантастические суммы. Между тем феодалы уже растратили полученные авансы. Согласительная правительственная ко­миссия около года улаживала возникшие конфликты. Ради выплаты феодалы резко усилили поборы с крестьянства. Таким образом, декрет 1823 г. больно ущемил интересы практически всех слоев населения в княжестве.

Наиболее напряженной была ситуация в княжестве Джокьякарта. Среди дополнительных раздражающих население факторов были проголландский курс опекунов несовершеннолетнего султана Джарота^ (1818—1822) и навязанная колонизаторами реформа, ужесточающая налоговую систему. Недовольные массами стекались в г. Джокъякарту за защитой и помощью к старшему брату Джарота по отцу — принцу Дипонегоро^, который славился умом, справедливостью, чувством глу­бокого патриотизма и независимым нравом. Он был известен как глубо­кий знаток ислама. Принц проявил себя как поборник ваххабизма, ригористской мусульманской ортодоксии. Вместе с тем он был привержен суфизму (мусульманскому мистицизму). Наконец, глубокое воздейст­вие на его духовное формирование оказала яванская старина, вера в возможность возрождения Маджапахита, мессианские представления массового сознания о грядущем пришествии справедливого правите­ля — Эру Чокро. Понятно, что голландский резидент и его окружение с подозрением и опаской относились к принцу. Их отношения до крайности обострились в связи с отказом Дипонегоро стать опекуном мла­денца—племянника Менола^, сына покойного Джарота. Мотивы принца крылись, по-видимому, в его принципиально антиголландской позиции. Но колонизаторы и придворная клика предпочли истолковать это решение как свидетельство притязаний на престол Джокьякарты.

Каплей, переполнившей чашу терпения принца, стало кощунствен­ное решение колонизаторов проложить новую дорогу через участок имения Дипонегоро, где находились могилы его предков. Посовещав­шись с единомышленниками, принц бросил клич к оружию. На его зов откликнулись тысячи крестьян. Встревоженные голландцы потребовали, чтобы принц явился с объяснениями, но, не дожидаясь ответа, 20 июля 1825 г. напали на имение Дипонегоро. Началась война.

Первый этап войны (июль 1825 — октябрь 1826 г.) был периодом успехов восставших. Дипонегоро объявил голландцам священную войну — джихад. В его посланиях к населению говорилось: «Всевышний сделал меня своим наместником на земле Яванской. Я упраздняю обременительные налоги. Моя цель — возродить доброе старое время». Из столичной области Матарам (карта № 18) огонь восстания мгновенно распространился на другие округа княжества, на со­седнюю Суракарту и на резидентства прямого управления: Кеду, Пекалонган, Семаранг. Хотя Джокъякарту захватить не удалось, войска Дипонегоро одерживали победу за победой. В деревушку Селаронг близ Джокьякарты, куда удалился оскорбленный принц, стекались тысячи вооруженных крестьян и ремесленников. Примкнули к мятежу и свыше 70 представителей правящей верхушки Джокьякарты (первый министр султана Мангкубуми, князь Ингебей Джойокусумо, Сентот, ставший видным военачальником принца, почитаемый населением мусульман­ский богослов из Суракарты Кьяи Моджо). Власть колонизаторов в княжестве была парализована. Население и администрация повинова­лись не им, а принцу. Повстанцы разоряли плантации и склады, убивали иностранных плантаторов. Окружение Дипонегоро вскоре провозгласи­ло принца духовным главой мусульман — халифом^ и султаном всей Явы. Таким образом, обозначилась одна из целей восстания: попытка воссоздания на Яве независимого суверенного государства.

Европейцы, укрыв султана Менола и резидента в крепости, спешно вступали в ополчение. Перепуганное масштабом восстания колониаль­ное правительство назначило командующим войсками подавления опыт­ного генерала де Кока. Ему удалось, стянув свои войска к Селаронгу, вытеснить оттуда принца, а также принудить сусухуиана Суракарты, втайне симпатизировавшего повстанцам, вступить в борьбу против них. Прочие его усилия успехов не приносили. Резидентства Кеду и Семаранг уже полностью контролировались восставшими, кроме порта Сема-ранг, через который в конце 1825 г, в подкрепление де Коку было спеш­но переброшено 1500 голландских солдат и 1600 мадурских наемников. В начале 1826 г. к мятежу присоединилось население резидентств Мадиун и Пачитан. Восстание перерастало в народную крестьянскую Яван­скую войну.

На втором году войны де Кок делал главную ставку на «тактику выжженной земли» и захват харизматического лидера восстания — Дипонегоро. Но ни оккупация голландцами новой резиденции принца в Дексо (июль 1826 г.), ни другие усилия не принесли де Коку удачи. Напротив, в конце июля повстанцы нанесли войскам генерала Хеена два тяжких поражения. Упрочив свое положение в центре княжества — Матараме, Дипонегоро двинул свои отряды к Суракарте, чтобы активизировать там антиголландское сопротивление. Здесь начались труд­ности. Многие крестьяне центральных и западных районов Джокьякар­ты уклонялись от участия в походе, удалявшем их от родных мест. Вскрылись также противоречия в руководстве движением, в частности, между джокьякартской светской знатью и суракартским богословом Кьяи Моджо, по мнению первой, чрезмерно возвеличенного принцем. В результате часть крестьян отошла от восстания. Наступление на Су­ракарту (Соло) вопреки горячим призывам Кьяи Моджо велось край­не медленно. Среди военачальников не было единства мнений. В резуль­тате генерал Хеен взял реванш, разгромив в Гавоке (близ Соло) 25-ты­сячное войско повстанцев (октябрь 1826 г.). В этом бою был ранен и сам Диионегоро. Сняв угрозу г. Суракарте, голландцы принялись ли­хорадочно возводить две крепости, чтобы обеспечить сообщение между столицами обоих княжеств.

Второй этап Яванской войны был переломным и при­шелся на период с октября 1826 по март 1828 г. Военные действия развивались с переменным успехом, их главным очагом был крайний запад княжества Суракарта. Несогласие среди отдельных вожаков восстания перерастало в открытую вражду. Начался переход отдельных аристо­кратов, соблазнившихся щедрыми посулами колонизаторов, на их сто­рону. Изменилась и тактика голландцев. С 1827 г. они все более делают ставку на строительство крепостей и блокгаузов в стратегически важ­ных пунктах^, патрулируя мобильными колоннами дороги между ними. Это лишало повстанцев их главного преимущества: мгновенной пере­броски своих партизан и организации стремительных налетов. Одновре­менно голландцы стягивают дополнительные воинские контингенты, перебрасывая войска с Суматры (в частности, сражавшиеся против надри), других Внешних островов и из метрополии. Колонизаторы отка­зываются от озлобляющей население тактики выжженной земли, ко­мандование призывает солдат «мягко и справедливо» обращаться с жи­телями, уставшими от затяжной войны. Отдельные отступления от этой линии приносили горькие плоды. Когда голландский резидент Ке­ду в 1827 г. потребовал от крестьян уплаты земельного налога за 2 пре­дыдущих года, это только подлило масла в огонь сопротивления, тем более что Дипонегоро резко снижал налоги на освобожденных им тер­риториях.

1827 год начался серией военных успехов Дипонегоро. Но в середи­не июня колониальная армия одержала верх в сражении под Джокьякартой и оттеснила войска принца в горные районы близ вулкана Мерапи. Разуверившись в победе, принцы Нотопроджо и Серанг с дружи­нами сдались противнику, что не могло не нанести ущерба боевому ду­ху остальных войск. Генерал-губернатор Нидерландской Индии дю Бюс де Жизиньи (занимал эту должность с 1826 г.) вначале выступал с максималистским требованием безоговорочной капитуляции повстанцев. В дальнейшем под влиянием компетентного и опытного де Кока он «соз­нал необходимость ведения переговоров и поиска компромисса. На зондаж условий восставших посланец принца богослов Кьяи Моджо в августе 1827 г. отвечал, что Дипонегоро «желает, чтобы Верховный ко­миссар признал его правителем (раджой) ислама... С божьей помощью он жаждет добиться очищения ислама повсеместно на Яве».

Ответ Дипонегоро показывает, что он видел главную свою миссию в углублении и фундаменталистском очищении исламской веры, и своей духовной власти над яванскими мусульманами. Светская же (султан­ская) власть, как он давал понять и позже, была для него фактором не­маловажным, но второстепенным. Тем не менее советский исследователь Яванской войны П. Мовчанюк, по-видимому, прав, видя в требо­вании «возвышения Ислама» облеченное в религиозную форму стрем­ление к независимости. Именно последнее и было неприемлемым для голландцев. Поэтому де Кок с согласия дю Бюса предложил такое ис­толкование требования принца, которое практически сводило его светскую власть на нет. Генерал предлагал компромисс на основе призна­ния Дипонегоро «владыкой ислама», но лишь на территории от восточ­ных границ Бантена до западных Баламбангана. За принцем обещали сохранить титул султана (наряду с султаном Джокьякарты) с выделе­нием ему в княжение незначительной территории — по образцу провозглашения Мангкунегоро владетельным князем в 1757 г. Взамен Дипо­негоро должен был признать юридический иммунитет европейцев, пов­семестную свободу голландской торговли и право Батавии на северное побережье Явы. Дипонегоро отверг эти условия. Он мотивировал отказ тем, что согласие было бы равнозначным признанию бесплодности вой­ны. Новый тур переговоров через год также был безрезультатным. В его ходе проявилось стремление Кьяи Моджо добиться принятия гол­ландцами его собственных своекорыстных условий.

Новый импульс Яванская война получила в ноябре 1827 г., когда развернулось широкое народное восстание в Рембанге. Оно развива­лось очень бурно; скоро под угрозой оказался важнейший порт Восточ­ной Явы — Сурабая. Это был уже третий очаг восстания — вне кня­жеств. До января 1828 г. инициативу удерживали повстанцы. Лишь спешная переброска туда крупных войсковых контингентов и строи­тельство сети опорных пунктов позволили колонизаторам в марте 1828 г. подавить восстание в Рембанге.

На втором этапе Яванской войны углублялся конфликт между феодальной и клерикальной фракциями руководства движением. Светская знать требовала локализации военных действий. Представители духо­венства, отстаивавшие лозунг «всеяванской священной войны», напро­тив, добивались распространения восстания на всю Яву. Дипонегоро приходилось занимать промежуточную, примирительную позицию.

Время с марта 1828 по март 1830 г. было третьим этапом, этапом спада и поражения Яванской войны. Его характерными черта­ми были резкое усиление военной мощи колонизаторов, прогрессирую­щий процесс измены феодалов (прежде всего вследствие отказа в 1828 г. от запрета земельной аренды в княжествах, осуществленного дю Бюсом), постепенный отход от движения крестьян. К 1830 г. колониаль­ная армия на Яве выросла до 22 тыс. солдат (в начале войны — 3 тыс.). На ее стороне сражались также воины султана и сусухунана — 10 тыс. человек. Продолжала разрастаться система укрепленных пунктов, бло­кировавших действия повстанцев.

До середины 1828 г. военные действия еще шли с переменным ус­пехом. Они развернулись в основном в Матараме и Кеду и были наи­более успешными для принца на западе княжества Джокьякарта. Колонизаторы делали все возможное, чтобы расколоть руководство движением. К этому времени чрезвычайно обострились отношения Ди­понегоро с Кьяи Моджо. Последний стал попрекать принца в привер­женности к суфизму^, предрекая, что это обусловит поражение восста­ния. Эти нападки побудили принца порвать с богословом. Тот некоторое время действовал вместе со своим отрядом на собственный страх и риск. Вновь вступив в переговоры с голландцами, он, однако, старался создать впечатление, что действует от имени Дипонегоро. Разоблачен­ный, он был арестован колонизаторами.

Бегство из войск Дипонегоро феодалов вместе с их дружинами нарастало. Войска принца таяли. К началу 1830 г. они составляли не­многим более тысячи человек. Большим ударом был для него переход к голландцам принца Мангкубуми (сентябрь 1829 г.). В октябре изме­нил Сентот, способнейший из полководцев принца, выговоривший у колонизаторов возможность сохранить за собой отряд в тысячу воинов, право исповедовать ислам и хоронит жалованье себе и отряду^. Вновь и внонь де Кок предлагал Дипопошро заключить мирный договор. Но тот неизменно повторял свое прожиее требование, на удовлетнорекис которого голландцы не шли. Принц не верил более в возможность дос­тижения компромисса. Только увещевания приближенных, а также на­стояния его перешедших к голландцам братьев и Сентота заставили его согласиться на прямые переговоры с де Коком. Голландцы гаран­тировали ему неприкосновенность при любом исходе переговоров, и Дипонегоро распорядился о прекращении огня. 28 марта 1830 г. в г. Магеланге, штаб-квартире де Кока, переговоры начались. Принц, явившийся почти без охраны, повторил свое условие: признание его главой мусульманской религии на Яве с сохранением титула султана. Де Кок заявил, что оно неприемлемо. Была развернута тщательно подготовлен­ная заранее операция по аресту Дипонегоро и разоружению его войск, стянувшихся к Магелангу. Под стражей принц был препровожден сна­чала в г. Менадо, затем в Макассар, где он скончался в 1855 г. ^, оста­вив потомкам интереснейшую хронику — «Бабад (летопись) Дипоне­горо».

Восстание Дипонегоро было антиколониальной крестьянской войной под знаменем ислама. Оно было исламским, так как развернулось под лозунгом джихада и очищения ислама от всего наносного, уводящего от «изначальной суровой простоты» вероучения и согласующегося с ним быта. В идеологии движения этой его грани соответствовал фундамен­тализм, ваххабизм. Его врагами соответственно объявлялись иновер­цы — голландские колонизаторы и их пособники: феодальные князья и придворная клика, зараженные «западничеством». Восстание перерос­ло в крестьянскую войну, так как объединило (причем на обширных территориях и на продолжительный срок) силы яванских крестьян и ремесленников в борьбе за облегчение бремени эксплуатации, против нового слоя угнетателей — голландцев, против разорительных последст­вий их вторжения в социально-экономическую жизнь. Соответственно в идеологии отразились и пропагандировались мессианские иллюзии, требования возврата к «доброму старому времени» и т. п. Наблюдался и характерный для крестьянских войн партикуляризм, нежелание в хо­де борьбы покидать родные места. Антиколониальные, освободительные мотивы движения вовлекли в него многих феодалов, сформировавших корпус военачальников восстания. Отсюда призывы к воссозданию Маджапахита или созданию нового теократического государства хотя бы в пределах второго Матарама 20-х гг. XVII в. под скипетром суверен­ного султана.

Яванская война обнаруживает в ряде аспектов разительное сходст­во с войной падри на Суматре. Ваххабизм и очищение ислама были знаменем обеих. Обе были направлены как против «неверных», так и против покорной им аристократической верхушки. Обе опирались прак­тически на те же социальные силы. В ходе обоих восстании высшими вож­дями были харизматические фигуры, осуществлявшие скорее общее поли­тическое и духовно-идеологическое, нежели военное руководство. Боль­шое сходство обнаруживается также в тактике и стратегии колонизаторов в отношении обоих восстаний. Голландцы делают ставку на феодалов-традиционалистов, на признанных, хотя и безвластных монархов, на адатных вождей. Тем самым, одолев восставших, голландцы закреп­ляют застойные феодальные порядки. Они начинают побеждать лишь тогда, когда удается отколоть феодальные верхи повстанческого дви­жения от низов и втянуть первые в конфликты и междоусобную борь­бу, когда от жестокой тактики «выжженной земли» они переходят к гиб­кому курсу на частичные уступки, переговоры, показное милосердие к сложившим оружие. Голландцы побеждают тогда, когда, выказывая уважение к исламу как вере, непреклонно вытесняют его из области практической политики. Наконец, только противопоставив широкой пар­тизанской войне дорогостоящую, но эффективную тактику строительст­ва крепостей и блокгаузов и патрулирования дорог между ними, коло­низаторам удается одержать верх в обеих войнах. Разобщенность ру­ководства Яванской войны, аморфность социальных сил повстанцев, внутренние конфликты в их лагере, умелая игра на этом колонизаторов, для которых восстание стало поучительным и долговременным уро­ком, — все это роковым образом сказалось на исходе борьбы Дипонегоро и его последователей.

Социально-экономические последствия Яванской войны были тяжелейшими. Около 200 тыс. человек погибло во время сражений и от эпидемии холеры, случившейся в то же время. Резидентства, особенно бывшие очагами войны, потеряли значительную часть населения. Были разрушены производительные силы, в первую очередь пострадало до­стояние плантаторов. Правительство понесло колоссальные издержки: от 20 до 30 млн гульденов. Потери колониальной армии в живой силе составили 15 тыс. человек (в том числе — 8 тыс. европейцев).

Принявший бразды правления в 1826 г. дю Бюс де Жизиньи, как уже говорилось, вновь разрешил сдачу земель в аренду на территориях княжеств (1828). Кроме того, он выступил с проектом реформ. Чтобы радикально увеличить объем экспорта, он предлагал возделать «пус­тующие» земли (на самом деле — резервные земли общины), ликвиди­ровать коммунальную и «ввести» частную собственность крестьян, поощряя свободную конкуренцию между ними. Он полагал, что, разру­шив примитивную общинную уравниловку, он сможет стимулировать рост сильных хозяйств и освоение ими части «пустошей». Слабые же, разоряясь, обеспечат приток наемных работников. Для вовлечения в хозяйственный оборот остального ареала «пустующих земель» предпо­лагалось привлечь частный капитал Запада, способный создать на них крупные капиталистические плантации.

Таким образом, в отличие от Капеллена, дю Бюс предлагал допус­тить европейский капитал в сферу агропроизводства. Но, в отличие от изначального проекта Генеральных комиссаров (декрет 1818 г.), он собирался ограничить ареал его распространения лишь «пустошами». Современные голландские экономисты указывают, что проект был ото­рван от жизни, что для его реализации потребовалась бы целая соци­альная революция и продолжительное время. Общинные отношения прочно укоренились в деревне, свободный наемный труд (особенно в сельском хозяйстве) все еще имел ограниченное распространение. Про­ект был отклонен Виллемом^, а реформатор отозван в метрополию.

Новый генерал-губернатор фан ден Бос, приняв колонию в январе 1830 г., подписал с опекунами султана Хаменгку Буноно V 3 ноября того жо года новый грабительский договор. Из 6 резидентств за султа­натом Джокьякарта сохранялись теперь лишь 2 восточных (Матарам и Гунунг Кидул). Аналогичным договором и столь же радикально была урезана и территория Суракарты. На экспроприированных землях правительство ввело, как и везде, земельный и подушный налоги. Сда­ча земель в аренду не допускалась. Бупати, как и на прочих прави­тельственных землях, были превращены в чиновников с той разницей, что здесь им выплачивалось две трети денежного содержания, осталь­ное же покрывалось доходами с должностных земель, обрабатываемых крепостными крестьянами.