Література

1.Павличко С. Марґінальність як об’єкт теорії //Павличко С. Теорія літератури. – К., 2002.

2.Усмакова А. Р. Маргинальность //Новейший философский словарь. Минск – 1999.

3.Ильин И. П. Постмодернизм: от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа.- М., 1998.

4.Лук’янець В.С. „Науки про складність” та їхній вплив на процес оновлення методологічної культури //Лук’янець В.С. та ін. Сучасний науковий дискурс: оновлення методологічної культури. – К., 2000.

5.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979.

6.Пригожин И., Стенгерс А. Порядок из хаоса: новый диалог человека с природой. – М.. 1986

7.Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. – М., 1977.

Summary

Illia Protsenko. Categorical Status of the Concept „Marginality” іn the Modern Philosophical-Scientific Discourse. The article focuses on the logical status of the concept „marginality”. The tendencies of the concept’s categorization are analyzed within the prozes of essential transformations of the modern science which are connected with the emergence and rapid distribution of „the scienсes about difficulties”.

УДК 316.77

© Вера Белокрылова

Институт философии НАН Беларуси (Минск, Беларусь)

Сеть и иерархия как формы социального различения

У статті аналізується взаємини мережевої та ієрархічної форм соціальної організації в сучасних умовах. Робиться висновок про те, що витиснення назріваючих соціокультурних потреб на периферію ієрархічної системи ініціює виникнення мережевих форм суспільних взаємодій. Їхній конкретний зміст задається об'єктивними параметрами ієрархічної структури, як альтернатива якій вони виступають.

Качественная специфика объекта социально-гуманитарного познания задается имманентным различением социального пространства, прежде всего формами общения и распределения продуктов деятельности в обществе. Теоретический анализ социальных систем преследует цель выявления инвариантов такой дифференциации и интеграции, чему призваны служить когнитивные модели социальной организации как сложно различенного целого. Разумеется, всякий когнитивный конструкт представляет собой абстракцию от действительных бесконечно многообразных форм жизнедеятельности реальных людей и вместе с тем подобная генерализующая эмпирическое многообразие схематизация позволяет постичь внутреннюю необходимость тех или иных процессов, и, следовательно, служить научно обоснованной реалистичной основой стратегий и прогнозов общественного развития на различных уровнях.

Используемые в настоящей статье понятия иерархической и сетевой форм социальной организации (для краткости мы будем обозначать их просто как иерархия и сеть) призваны выявить тенденции и противоречия современного постиндустриального общества на структурно-онтологическом уровне.

Обозначим идеально-типические признаки иерархического и сетевого инвариантов социального различения. В ряде концепций постиндустриального (информационного) общества сетевая организация определяется через противопоставление иерархической модели структурирования социального пространства. [3, с.4]. «Классическая» пирамидальная иерархия характеризуется наличием корневого центра, связанного со всей остальной структурой посредством «выделенных вершин», из которых выходит любое количество «ветвей», но входит только одна, при этом подмножество как правило повторяет общую структуру дерева (прежде всего однонаправленный характер исходящих из центра импульсов). Вершины множеств и подмножеств иерархии, как правило, не связаны друг с другом непосредственно, а взаимодействуют преимущественно через обращение к корневой вершине – центру.

Для сетевой организации характерны: отсутствие однонаправленной вертикальной соподчиненности периферии и центра, индифферентные по отношению к ее конкретному содержанию (экономика, политика, коммуникация, культура) децентрированные связи, высокий адаптивный потенциал самоорганизующегося множества к изменениям окружающей среды. Для характеристики современных рыночных механизмов часто приводится пример о том, что при нынешней системе снабжения, запасов продуктов в Нью-Йорке хватит на три дня, но это никого не беспокоит, так как перекрыть разветвленную сеть поставок практически невозможно. Сеть – это своего рода избыточная структура, в которой выпадение одного звена не влияет на работоспособность целого, потоки быстро находят обходной путь. Вместе с тем, создание и координация работы сетей организационно несравненно более трудоемкий и длительный процесс, чем конструирование иерархии с ее централизованным тотализирующим целеполаганием. Несомненное преимущество иерархии – ее способность сконцентрировать усилия многих и многих участников для достижения определенной глобальной цели, последнее дает чувство солидарности и коллективной сопричастности в рамках целого. Слабость иерархии чаще всего связывают с проблемой обратной связи, высокой инерционностью и подверженностью кризисам смены властного курса, влекущих ломку всей системы в целом.

Отметим, что понятие иерархии денотирует не только сферу политики, а сеть – не только сферу виртуальной реальности. Иерархия и сеть указывают на универсальные схемы дифференциации, пронизывающие все общественное пространство в целом.

Чтобы рельефнее обозначить структуру современных взаимодействий и эксплицировать их качественное своеобразие, сопоставим последние с наиболее масштабными исторически предшествовавшими типами структурации и субординации отношений власти и подчинения в социальных системах.

Феодальное общество характеризуется пирамидальной структурой, жесткой фиксацией прирожденной принадлежности к определенной страте, отсутствием вертикальной мобильности между уровнями социальной иерархии. Импульсы структурирования социальных отношений идут из вершины иерархии к ее основанию. Каждый узел социальной иерархии представляет собой точку пересечения векторов властного целеполагания из верхнего этажа иерархии и контроля со стороны мини-иерархии собственного уровня. Таким образом, на входе оказываются «силовые» отношения различных уровней общности, количество же выходящих векторов (т.е таких социальных связей, в которых данный элемент является не только претерпевающим влияние извне объектом, но и продуцирующее такое влияние субъектом убывает прямо пропорционально понижению уровня иерархии.

Социальная иерархия периода становления капиталистических отношений становится менее герметичной, больше подверженной внутренней конкуренции и более подвижной. Появляется возможность вертикальной мобильности в пределах иерархии, перехода в другую страту, которые больше не герметизированы прирожденным статусом.

Индустриальная эпоха – время концентрации капитала, урбанизации и становления массового общества. Это – время ломки традиционных устоев, тектонических сдвигов в социальной структуре благодаря пролетаризации значительной части населения и размыванию казавшихся незыблемыми сословных различий. Теперь капитал как общественное отношение берет на себя функции организатора производства, одновременно наследуя потребность универсалистского обоснования собственной легитимности, в качестве не просто партикулярно-сословного блага, но деятельности в интересах всего общества. Таким образом, в социальной организации возникает принципиальное новшество – формируются механизмы представительства различных сословий. Иерархическая структура в новых условиях не ограничивается символической властью статуса и силовыми средствами принуждения, оно легитимируется не просто через принадлежность привилегированному «от природы» сословию. Воспроизводство новой иерархической структуры все чаще трактуется как деятельность в интересах всего общества.

Именно это обстоятельство обуславливает новую форму социального различения, видоизменяет основания легитимации иерархической системы. Источник властного суверенитета, как и в сословной иерархии, сохраняет трансцендентный по отношению к большинству общества характер. Однако, если раньше такая трансцендентность легитимировалась как «естественное» неравенство, то теперь суверенизация властных функций экономически доминирующей стратой утверждается через идеологию общественного представительства («общественный договор», предотвращение «войны всех против всех»). Иначе говоря, суверенитет доминирующего класса теперь реализуется от имени всего общества. Вместе с тем гражданская добродетель нижних слоев по-прежнему сводится к законопослушанию, что отчасти компенсируется лимитированным свыше участием в политическом процессе.

Отметим, что в структурной организации общества модерна наряду с вертикальными импульсами усиливается кооперация и обобществление в различных сферах, что становится источником возникновения устойчивых социально значимых горизонтальных связей. Именно данное обстоятельство, а не «добрая воля» сверху, становится основной причиной возрастающего влияния общественного представительства. Таким образом, социальная организация модерна характеризуется усилением потребности в обратной связи, т.е импульсах направленных снизу вверх. Вместе с тем, жизнеспособность данной структуры напрямую зависит от удержания данных импульсов в рамках контроля со стороны «центра», что выражается в институализации и бюрократизации взаимодействий «по горизонтали» (здесь имеется ввиду прямое (минующее «очаги власти») взаимодействие между равноудаленными от иерархических центров акторами). Сюда можно отнести тенденцию бюрократизации и формально-политической институализации профсоюзных и прочих неправительственных движений в условиях «развитого» капитализма, что способствует выхолащиванию их горизонтального потенциала и встраивания его в иерархическую структуру.

Итак, социальная организация индустриальной эпохи основывалась на концентрации человеческих, материальных, экономических ресурсов. Иллюстрацией служат характерные черты социальности того времени – массовое производство на гигантских предприятиях, массовое образование, массовое потребление, массовая культура.

Теперь нам предстоит сформулировать отличительные признаки «общества сетевых структур» (термин М.Кастельса), а также попытаться обозначить специфику сетевых взаимодействий в современном обществе. «Само понятие «сеть» стало универсальной метафорой в конце ХХ в.: сетевая экономика, сетевая логика, нейронная сеть, сетевые структуры, сетевой интеллект, сетевой график… В то же время развитие Интернета лишь повторяет развитие социума» [1, с.47]. Понятия «социальная сеть», «сетевые структуры», «сетевая организация» симптоматичны как для современного обществоведческого дискурса, так и для повседневного употребления.. Сетевые организационные формы широко распространены в различных областях человеческой деятельности: телевещательная сеть, финансовая сеть, сеть образовательных учреждений и благотворительных фондов, сеть универмагов, ресторанов, заправок, а также сеть наркоторговли, торговли людьми, террористическая сеть. И, разумеется, «сетью сетей» является Интернет. Какое социально-онтологическое содержание стоит за столь распространенной метафорой?

Современную конфигурацию социального пространства отличает диалектически-противоречивый характер на первый взгляд взаимоисключающих тенденций. Данную форму можно условно обозначить как «сетевая иерархия» или как «иерархическая сеть». Процессам глобализации, преодолению национальных границ и культурных барьеров в качестве его оборотной стороны сопутствует децентрация и локализация экономических коммуникативных, культурных институтов и общностей. Вместе с тем, современное взаимодействие децентрированных узлов глобальной сети подчинено жестким регулятивам «сетевой логики», которая, в отличие от возвышающихся над массовым обществом тотализующих структур индустриальной эпохи, действует имманентно, как необходимое условие функциональности локальных компонентов в структуре целого. Это означает, что структурная дифференциация и формальная автономность узлов социальных сетей имплицитно регулируется законами глобальной экономической и информационно-коммуникативной системы. При этом организующие и управляющие стратегии, которые интегрируют, канализируют и направляют массы сингулярностей в большинстве случаев воспроизводятся на уровне самих локальных узлов, т.е не требуют «вертикального» вмешательства. Саморегуляция «сетевой иерархии» разворачивается посредством такой дифференциации пространства социального действия, которая обеспечивает безальтернативность подчинения системе в качестве единственно возможного способа существования в ней. Иначе говоря, трансцендентные схемы «силовой» дисциплинарности свойственные иерархической модели постепенно уступают место имманентным, зачастую неэксплицируемым формам сетевого контроля.

Таким образом, современная ситуация специфицируется тем, что воспроизводство форм жизнедеятельности задается структурной логикой того социально-экономического и в первую очередь коммуникативного пространства, где осуществляется это воспроизводство [5]. В результате современные сетевые узлы образуют целостную систему, но при этом не теряют своей локальной специфики, которая представляет собой уже специфику их качественного своеобразия в глобальной системе.

Постиндустриальная экономика унифицирует производственные функций в различных областях человеческой деятельности в направлении информатизации, дифференциации и кооперации на уровне глобальных сетевых схем обмена деятельностью в обществе. Если общество модерна индустриализирует и уподобляет промышленному предприятию другие сферы: сельское хозяйство, образование, медицину, то информационная экономика, экономика услуг, коммуникации и кооперации еще более интенсивно трансформирует «под себя» остальные общественные структуры. Современный глобальный уровень кооперации и взаимозависимости в области материального и духовного воспроизводства демонстрирует феномен обобществления, о котором писал еще Маркс. В этом контексте, постиндустриальная разновидность эксплуатации метко определяется М.Хард, А.Негри как «экспроприация кооперации» [5].

В ряде исследований, касающихся проблематики сетевых структур, данное понятие специфицируется посредством его прямого противопоставления иерархической организации социального пространства. [3, с.4] Акцент при этом делается на феномен замещения управляющих функций иерархического центра синергией горизонтальных взаимодействий. Отношения между равноправными участниками, воспроизводимые независимо от влияния «центра», зачастую признаются достаточным основанием для обобщающего вывода о демократичности социальных групп и институтов, организованных по сетевому принципу. Однако, на наш взгляд, неверно было бы полагать, что активно формирующиеся сетевые структуры в современном мире исключают воспроизводство неравенства, дисциплинарности и символического контроля. Сетевое неравенство в отличие от очевидного характера «классической» вертикальной субординации – сложное и относительно мало исследованное явление.

Проникающий характер властного целеполагания – отличительная черта постиндустриальной социальной организации. Источники структурирующих стратегий не имеют наглядной локализации в социальном пространстве, как раз из-за имманентности этому пространству. Данный феномен в различных концептуальном оформлении: от паноптикума у Фуко до символического насилия Бурдье и симулякров Бодрийяра широко обсуждается гуманитариями. «Новая парадигма является одновременно…. централизованным конструированием норм и масштабным производством легитимности, развертывающимся в мировом пространстве. В ее очертаниях…отчетливо выражена динамичная и гибкая системная структура, сочлененная горизонтально….Некоторые называют данную ситуацию «правлением без правительства», чтобы указать на ее структурную логику, порою незаметную, но неизменно все более эффективную, распространяющуюся на всех участников в рамках всеобщего порядка» [5, с.28].

В этом контексте, противоречивый характер приобретает современная либеральная трактовка государства, гражданского общества и рыночных свобод, которая исходит из принципа правовой экспликации и ограничения пределов вертикальных импульсов. При этом все прочие взаимодействия индивидов формально предстают как горизонтальные, что конечно далеко не во всех случаях соответствует действительности. В данном контексте имманентность сетевого контроля как раз выражается в том, что формально свободные члены общества оказываются «вписанными» в его дискурс самой своей повседневной деятельностью. Уменьшение значимости централизованной дисциплинарности в различных сферах не означает исчезновение структурирующих социальное воспроизводство властных стратегий. Такая структурация задается топологией самого коммуникативного (в первую очередь общественно-экономического) пространства жизнедеятельности, в которую интегрируется индивид. «Гигантские промышленные и финансовые силы производят не только товары, но и субъективности. Они производят действующие субъективности в биополитическом контексте: они производят потребности, социальные отношения, тела и умы – иначе говоря, они производят производителей» [5, с.44].

На наш взгляд, сетевой и иерархический способы социальной структурации соотносятся диалектически: они являются одновременно и взамодополнительными и взаимопротиволожными. На первый взгляд сеть складывается в пространстве иерархии как альтернатива иерархическому способу взаимодействия: горизонтальные связи вместо вертикальных, взаимозаменяемость узлов вместо жестко фиксированных позиций, открытость вместо замкнутости и т.д. Вместе с тем, сетевые отношения возникают как реакция на объективную востребованность недостающих в данной системе форм коммуникации. Отметим, что альтернативная функция сети не обязательно подразумевает прямую, сознательную и целенаправленную оппозиционность по отношению к доминирующей системе социальных связей. Однако сам факт возникновения потребности в сетевой коммуникации – признак ограниченности функциональных возможностей иерархии, симптом ее предстоящих трансформаций.

Важно подчеркнуть, что содержание альтернативных наличной системе сетевых форм социальной организации фактически задается объективными параметрами той иерархической структуры, в качестве альтернативы которой они возникают. Сетевые взаимодействия успешно ассимилируют ресурсы иерархии, и использует некоторые ее каналы в своих целях. Например, сеть отношений взаимовыгодного «блата» в советском обществе успешно инкорпорирует продукты централизации, извлекая из позиции, социального статуса занимаемого в иерархии личную выгоду. Однако данная ситуация демонстрирует непреодолимое противоречие между общественной собственностью, сконцентрированной в руках бюрократического аппарата (превращенной, мутировавшей формой капитала), и ограниченными возможностями частного присвоения его продуктов. В этой ситуации товаром становится общественное положение, позиция в иерархии, дающая доступ к тем или иным благам. Являлся ли использовавший преимущества своего служебного положения чиновник сознательным врагом и разрушителем советской системы? Субъективно – нет, он как раз более других был заинтересован в ее стабильности, но объективно как раз посредством таких сетей «на поверхность» выходит зреющая перспектива трансформаций общества в рыночном направлении. Это, прежде всего, устранение барьеров на пути приватизации отчужденного государственно-бюрократической системой общественного достояния.

Таким образом, вытеснение назревающих социокультурных потребностей на периферию иерархической системы ведет к образованию параллельного способа социальной коммуникации. Отметим еще одно важное обстоятельство – сеть исчезает с разрушением породивших ее общественных условий, т.е социальной иерархии, альтернативой которой она выступала. Зачастую после ухода со сцены доминировавшей системы, сетевые структуры становится предпосылкой конституирования новой иерархии уже трансформированного в своих основаниях общества. При этом, с учетом «опыта» разрушения предыдущей системы, устраняются уязвимые места, модифицируется конструкция иерархической структуры, которая наполняется изменившимся содержанием. Однако, став на путь прямой оппозиции системе, сетевые отношения теряют свою качественную специфику, приобретая в процессе такого противостояния характерные иерархические атрибуты. Таким образом, структурно иерархия поглощает сеть, но сеть в свою очередь может явиться причиной переструктурации иерархии.