Iу. Заключение:

Отличительные парадигмальные черты современной лингвистики

<…> При всем внешнем разнообразии представлений о языке современной лингвистике все же свойственно следование определенной системе общих установок. Таких принципиальных установок мы выделяем четыре, это:

• экспансионизм,

• антропоцентризм,

• функционализм, или, скорее, неофункционализм, и, наконец,

• экспланаторность.

<…> В представление о каждой научной дисциплине входит прежде всего определение области и предмета ее исследования, однако границы дисциплины не всегда очерчиваются этим указанием достаточно конкретно. Не случайно Ф. Де Соссюр, перечисляя главные задачи лингвистики как особой науки, подчеркивал необходимость установить ее границы (Соссюр 1977, 44), и для всех «соссюрианских» направление было показательно стремление связать эти границы с исследованием языка «в самом себе и для себя» (Там же, 269). Сегодня положение дел радикально изменилось, и лингвистику, напротив, никак нельзя считать дисциплиной с четко установленными границами, - она выявляет явную тенденцию к расширению своих пределов. Эту тенденцию именуют экспансионизмом.

Понятие экспансионизма как определенного периода в становлении научной дисциплины – в противовес редукционизму – было выдвинуто на Х1V Международном лингвистическом конгрессе в Берлине в 1987 г. применительно к лингвистике текста. Оно подробно обсуждалось в связи с этим в выступлениях Т. Энквиста и Ф. Данеша. Редукционистскими они назвали такие периоды в развитии дисциплины, когда господствует стремление ограничить переделы анализа объекта, экспансионистскими, наоборот, такие, когда ресурсы исследования определенного объекта считаются либо не вполне ясными, либо – в силу сложности объекта – постоянно меняющимися и распространяющимися.

Проявления экспансионизма мы усматриваем и в возникновении новых «сдвоенных» наук (ср. психолингвистику и социолингвистику, социо- и психосемантику, семантику синтаксиса и пр.), и в упрочении традиционных связей лингвистики с философией и логикой (благодаря чему на их границе вычленяются новые школы – ср., например, школу логического анализа языка или лингвистические исследования философов-аналитиков), и в возникновении новых дисциплин (ср. инженерную и компьютерную лингвистику), и в формировании новых областей знания внутри самой лингвистики (ср. лингвистику текста, траснфрастику, теорию речевых актов и т.п.). Нельзя, наконец, не отметить расширение объектов исследования и внутри уже сложившихся «уровневых» дисциплин. Все это вместе действительно напоминает «расширяющуюся вселенную». <…>

«При сохранении принципа «чистоты», – пишет А.Е Кибрик, – лингвистика последних десятилетий характеризуется в то же время неуклонным расширением своих интересов: от фонетики к фонологии, от морфологии к синтаксису и затем к семантике, от предложения к тексту, от синтаксической структуры к коммуникативной, от языка к речи, от теоретического языкознания к прикладному, что считается «нелингвистикой» на одном этапе, включается в нее на следующем. Этот процесс лингвистической экспансии нельзя считать законченным» (Кибрик 1987, 35).

В качестве яркого примера экспансионизма можно привести и прагматику – хорошо известны дискуссии о том, где кончается семантика и начинается прагматика; неясно также, что же кладет пределы изучению в лингвистике ее прагматических аспектов и какие именно явления заслуживают названия прагматических и подлежат собственно лингвистическому анализу.

С экспансионизмом можно, по всей видимости, связать и стремление к более полному охвату всех языков мира, расширению чисто эмпирической базы лингвистики, вовлечению в чисто теоретическую лингвистику данных о редких и даже экзотических языках и т.д., а также более глубокое изучение разных функциональных слоев описываемых языков (иллюстрацией этого может служить, например, широкий интерес к данным разговорной речи).

Экспансионизм лингвистики обнаруживается, на наш взгляд, в почти повсеместном признании того факта, что для адекватного познания языка необходимы выходы не только в разные области гуманитарного знания, но и в разные сферы естественных наук. Ср. появление так называемых нейролингвистических исследований, связи лингвистики с биологией и медициной, не говоря уже о проверке ряда лингвистических гипотез на компьютерах и имитации на них речемыслительных процессов порождения и восприятия речи, что получило специальное название «симуляции когнитивных и языковых процессов», особенно при моделировании искусственного интеллекта. Без учета этих данных, без учета сведений о патологии речи и нарушениях речевой деятельности при афазиях разного типа и т.д. данные о строении и функционировании языка считаются многими исследователями сегодня недостаточными. <…>

Экспансионизм тесно связан, наконец, и с такой мощной тенденцией в современном статусе большой науки, как укрупнение ее отдельных наук. Одно из ее проявлений – интеграционные процессы, которые ведут к выделению междисциплинарных программа исследования (здесь прекрасным примером может служить создание когнитивной науки, служащей объединению целого ряда дисциплин, занимающихся исследованием феномена информации и ее обработки). Описанная ситуация заставляет согласиться большинство исследователей с тем, что современные исследования языка невозможны без привлечения таких понятий, как интенция, память, действие, семантический вывод и т.д. (Герасимов, Петров 1988, 6) и что «…существенные результаты в современных исследованиях языка вряд ли могут быть получены путем изучения чисто языковых явлений» (Караулов, Петров 1989, 11). <…>

Соответственно сказанному можно было бы говорить как о мощном вторжении данных о языке, почерпнутых за пределами лингвистики, в сам лингвистический анализ, так и об «экспансиях» лингвистики в психологию и философию, логику и теорию познания, многие разделы которых строятся с обсуждением языковых проблем, а также об интенсивном расширении всех областей исследования языка, что, конечно, имеет своим следствием известную размытость границ теоретической лингвистики и полемику о том, что

составляет сегодня предмет ее исследования и как его можно рационально ограничить, не теряя специфики собственно лингвистического анализа.

Экспансионизм в таком его понимании теснейшим образом связан и с другими отличительными чертами современной лингвистики – антропоцентризмом, функционализмом и экспланаторностью, поскольку обращение к другим наукам и данным из других наук определяется в первую очередь стремлением найти языковым феноменам то или иное объяснение. Такое объяснение устройству языка пытаются найти в первую очередь в сущностных характеристиках его носителя – человека.

Господство принципов антропоцентризма роднит лингвистику со многими другими областями знания. <…> Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных языковых явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели. Он знаменует, иными словами, тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования и обуславливает его специфический ракурс.

Антропоцентрический принцип в языке, – как правильно указывал еще в середине 70-х гг. Ю.С. Степанов, – «находит в современной лингвистике различные индивидуальные формулировки» и оказывается связанным с исследованием широкого круга языковых явлений, отраженных в языковом сознании говорящих или же отражающих присутствие говорящего в акте речи и установлении системы его «координат» (см. подробнее (Степанов 1975, 50-51).

В лингвистике антропоцентрический принцип связан с попыткой рассмотреть языковые явления в диаде «язык и человек», но из-за возможных различий в подходе он фактически принимает в разных школах современности нетождественные формы. Так, действие этого принципа в генеративной грамматике можно усмотреть в переносе тяжести с рассмотрения системы или структуры языка на анализ языковой способности человека, на описание той сложной инфраструктуры мозга, которая обеспечивает овладение языком, его знание и использование. Оно сказывается также в том, что человека считают главным судьей в решении вопросов о правильности и «грамматической отмеченности» того или иного предложения, о возможности / невозможности определенной синтаксической конструкции. Генеративисты не раз декларировали в этой связи важность апелляции к интуиции говорящего, что на самом деле обернулось, правда, нередким придумыванием таких искусственных примеров, которые в реальном языке просто невероятны и которые по существу демонстрируют богатство фантазии самого лингвиста. <…>

Антропоцентризм проникает и в более умеренные ветки генеративизма. Так, ратуя за новый подход к строению словаря и анализу его семантических особенностей, Дж. Лайонз указывает, что к нему в целом относится убеждение о том, что он является «не только «антропоцентрическим» (организованным в согласии с общечеловеческими ценностями), но и «культурно-связанным» (отражающим более конкретные установления и виды практической деятельности, характерные для разных культур). Но ведь и само понятие культуры есть составная часть антропоцентрических представлений. <…>

Все обращения к терминам и концептам духовной культуры человека, все исследования языково-культурологического плана укладываются и в более широкое понятие антропоцентрических работ.

Плодотворные формы нашли исследования, ориентированные на человека, в серии публикаций о человеческом факторе в языке. Подготовленные развитием ономасиологического направления и разработкой теории номинации во второй половине 70-х гг., эти работы означали поворот к изучению актов наречения мира как осуществляемых говорящим человеком в ходе его лингвокреативной речемыслительной деятельности и знаменовали на деле исследование творческого начала в речи человека. <…>

В многотомном издании Лаборатории теоретического языкознания Института языкознания РАН были не только намечены главные линии изучения человеческого фактора в языке, но и сформулированы две глобальные темы такого исследования. Одна из них формулировалась как круг вопросов о том, какое воздействие оказывает сложившийся естественный язык на поведение и мышление человека и что дает в этом отношении существование у человека определенной картины мира. Другая же формулировалась как круг вопросов о том, как человек воздействует на используемый им язык, какова мера его возможного влияния на него, какие участки языковых систем открыты для его лингвокреативной деятельности и вообще зависят от «человеческого фактора». Заслуживает быть специально отмеченной и постановка вопроса о сути языковой личности и природе его творческой деятельности в языке в известных работах Б.А. Серебренникова и, особенно, Ю.Н. Караулова.

В целом можно полагать, что и работы прагматического толка очень близки по духу работам, ориентированным антропологически.

Как совершенно справедливо отмечала В.И. Постовалова «в рамках антропологической лингвистики могут быть объединены и успешно развиты на единой методологической основе такие направления лингвистики, как лингвогносеология, предметом которой является познавательная функция языка как формы представления познаваемого человеком мира, лингвосоциология, изучающая взаимоотношения языка и общества, лингвопсихология, изучающая роль языка в практическом поведении, лингвокультурология, изучающая взаимоотношения языка и культуры, лингвоэтнология, ориентирующаяся на рассмотрение взаимосвязи языка, духовной культуры народа, народного менталитета, народного творчества, лингвопалеонтология, исследующая связи

языковой истории с историей народа, его материальной и духовной стороной, географической локализацией, архаическим сознанием» (Постовалова 1988, 9 и сл.). <…>

Такой черте современной теоретической лингвистики, как ее функционализм, … более сложно дать общее определение, но, с другой, она кажется достаточно ясной на интуитивном уровне – должно быть это объясняется тем, что у функционализма выявляются более глубокие корни. Их можно связать и с деятельностью Пражского лингвистического кружка, и с целым рядом грамматических концепций отечественных языковедов. Эта линия развития, несомненно, демонстрирует наибольшую преемственность, которая существовала к тому же без особых разрывов. Вместе с тем многозначность терминов «функция» и «функциональный», служившая сама по себе предметом обсуждения на многих конференциях, затрудняет выделение четкого «общего знаменателя» для всех функциональных направлений: ср., например, такие разные версии функциональных грамматик как английская и нидерландская (Слюсарева 1985), лексические функциональные грамматики, функциональная грамматика А.В. Бондарко (Бондарко 1983; Теория функциональной грамматики 1987), некоторые другие варианты функциональной грамматики в отечественном языкознании (Слюсарева 1987), в которых указанные термины получают разную интерпретацию.

У одного из его основоположников функционализм трактуется следующим образом: «структурные свойства языка, – пишет Р. Якобсон, – объясняются в свете тех задач, которые эти свойства выполняют в различных процессах коммуникации». Соответственно, широкое понимание функционализма позволяет трактовать его как такой подход к науке, когда центральной ее проблемой ставится исследование функций изучаемого объекта, вопрос о его назначении, особенностях его природы в свете выполняемых им задач, его приспособленность к их выполнению и т.д. Общим постулатом функциональной лингвистики является положение о том, что язык представляет собой инструмент, орудие, средство, наконец, механизм для осуществления определенных целей и реализации человеком определенных намерений – как в сфере познания действительности и ее описания, так и в актах общения, социальной интеракции, взаимодействия с помощью языка. Разные школы функционализма возникают в силу того, что среди разнообразных функций языка одна или несколько объявляются самыми главными; обычно это либо коммуникативная, либо когнитивная функция языка, но нередко – и та, и другая, к которой добавляют также экспрессивно-эмоциональную, поэтическую.

Думается, что функциональный подход ведет в конечном счете к признанию главенствующей роли для всей лингвистики категории значения. <…> Функционирование языка есть, собственно говоря, выражение значении и их передача. Понятно поэтому, почему средоточием усилий специалистов в области разных наук ставится категория значения и сам язык как система обеспечения его выражения.

Полемика о том, характеризует ли функционализм порождающую грамматику, вряд ли имеет право на существование, ибо если она есть не что иное как теория когнитивных способностей человека и в современности она развивается именно как версия когнитивизма, положение о том, что генеративизм по существу функционален, – бесспорно. Другое дело, что под функционализмом, а, точнее, неофункционализмом, мыслят изучение языка в действии, имея в виду использование языка, его употребление. <…>

Можно подчеркнуть также, что классический функциональный принцип анализа языка, сформулированный еще в тезисах Пражского лингвистического кружка, означал необходимость изучения каждого языкового явления по выполняемой им функции в системе языка и его оценки с точки зрения всей телеологически существующей системы (т.е. системы целеположной), неофункционализм связан, во-первых, с гораздо более сложным пониманием функций языка, в частности, с разработкой разных классификаций функций языка и особенно – функций коммуникативного акта, а во-вторых, с выдвижением разных теорий относительно иллокутивных целей высказывания. В какой-то мере можно даже полагать, что если для функциональных школ европейского структурализма существовала задача приписать выделяемым минимальным единицам языка определенные функции (прежде всего – фонеме и морфеме) и оправдать такое выделение функциональными критериями, для более поздних школ функционализма характерно обратное: выделить набор функций и поставить им в соответствие те языковые единицы и конструкции, которые служат их выражению. <…>

Функционализм, – как и антропоцентризм, – оказываются двумя такими важнейшими допущениями о природе и организации языка, которые помогают понять, с какими функциональными, биологическими, психологическими и социальными ограничениями должна столкнуться коммуникативная система как в своем происхождении, так и в своем реальном использовании. Понятно поэтому, как органично связаны функциональный и антропологический принципы с такой характеристикой современной науки, как экспланаторность.

Называя эту черту, возможно, и не очень удачным термином, мы лишь хотим выделить в качестве тенденции современной лингвистики стремление найти и внутренней организации языка, и его отдельным модулям, и архитектонике текстов, и реальному осуществлению дискурса, и порождению и пониманию речи и т.п. то или иное объяснение. <…>

Стремление ввести объяснительный момент в анализ языка заставило строить гипотезы о его устройстве, о его глубинных, т.е. непосредственно не наблюдаемых структурах, выдвигать некие предположения, чтобы их можно было проверить и верифицировать, некие догадки о строении языка. <…>

Представляется, что постановка вопросов об объяснении в лингвистике имеет два разных аспекта: один, более очевидный, связан с серией вопросов о том, что именно может считаться объяснением для того или иного языкового явления и какие типы объяснений здесь должны преобладать (структурные, генетические, функциональные и т.п.). Другой аспект касается более сложной и релевантной для всей лингвистики проблемы – проблемы ее собственных целей и задач, проблемы определения конечного результата лингвистической исследовательской деятельности и ее ориентации, направленности. <…>

Интерпретировать сложившуюся ситуацию можно двояко или даже трояко. Можно полагать, что к концу 80-х гг. благодаря установлению рассмотренных выше общетеоретических положений в исследовании языка преобладают интеграционные тенденции и что на наших глазах формируется новая конструктивная парадигма научного знания, синтезирующая подходы, развивавшиеся до настоящего времени как самостоятельные подходы с разной ориентацией. Можно вместе с тем полагать и другое: несмотря на фактически наблюдаемые процессы интеграции и сближения позиций разных школ, каждая из которых продолжает свой собственный путь развития, демонстрируя разные предметные области исследования и по существу являя собой собственную парадигму научного знания. В таком случае статус современной лингвистики можно охарактеризовать как полипарадигмальный.

Возможно наконец и еще одно заключение: о консолидации всех парадигм знания, противопоставленных генеративной грамматикой, их синтез и, таким образом, оппозиция генеративного и постгенеративного направлений, вместе взятых.

Пожалуй именно к этой точке зрения мы и склонимся. <…>

Итак, современное состояние лингвистики характеризуется в основном тем, что генеративная парадигма знания, претерпев значительную эволюцию, в своих главных чертах уже сложилась и существует как довольно целостная концепция языка. Противопоставленные ей школы и направления едва ли не едины в пунктах своей ревизии генеративизма и демонстрируют все признаки сближения и создания новой интегральной парадигмы знания – функциональной по своей общей направленности, конструктивной по своему духу и диктующей в своей установочной части выходы не только за пределы традиционной структуральной лингвистики, но и за горизонты той жестко организованной и по преимуществу формализованной концепции языка, какой является генеративная парадигма знания. Наметив многие из этих выводов и будучи по истокам связанным с генеративизмом, когнитивный подход к явлениям языка уже знаменует собой серьезный отход от этой парадигмы знания и служит в своем качестве главной интегрирующей силой в формировании новой перспективной и многообещающей парадигмы научного знания, существенно расширяющей горизонты лингвистических исследований и сулящей достижение еще более интересных результатов лингвистической деятельности в будущем.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ

1. Является ли лингвистика конца ХХ–начала ХХI вв. монолитной? Как оценивает ее состояние Е.С. Кубрякова?

2. Кто, когда и почему ввел понятие научной парадигмы?

3. Каковы 3 сущностных признака научной парадигмы?

4. Опишите одно из направлений лингвистики конца ХХ в как особую научную парадигму.

5. Какие типы научных лингвистических парадигм выделяет Е.С. Кубрякова?

6. Назовите отличительные парадигмальные черты современной лингвистики.

7. В чем заключается экспансионизм современной лингвистики?

8. В чем заключается антропоцентризм современной лингвистики?

9. В чем заключается экспланаторность современной лингвистики?

10. В чем заключается функционализм современной лингвистики?

11. Как взаимосвязаны выделенные Е.С. Кубряковой особенности современной лингвистики?