Высшее командование против Александра

Первый крупный мятеж относится к осени 330 года до н.э. в Дрангиане – так называемый заговор Филота и Пармениона.

Филот был начальником товарищеской кавалерии и сыном главного военачальника Пармениона. Это был типичный представитель новой македонской знати – богатый, щедрый к друзьям и хвастливый, он с нескрываемым презрением относился к персам и восточным народам вообще. Своим высокомерием и чрезмерным богатством он возбудил к себе недоверие и зависть. Даже отец говорил ему: «Спустись-ка, сынок, ты, пониже». По приказу Александра Антигона, любовница Филота, должна была передавать ему всё то, что тот говорил в узком кругу.

Парменион оказал важные услуги Македонии ещё при Филиппе II, который доверял ему командовать войсками, пока сам находился в других местах. После убийства Филиппа Парменион встал на сторону Александра и сыграл большую роль в укреплении власти молодого царя, когда помог ему наказать заговорщиков, убивших его отца. С тех пор он находился при Александре в качестве его ближайшего помощника и советника.

Первые разногласия случились у них уже в начале похода, накануне битвы при Гранике. Парменион рекомендовал отложить переправу до утра, но Александр ответил, что «…ему будет стыдно перед Геллеспонтом, если, переправившись через пролив, он убоится Граника, и с тринадцатью илами бросился в воду…»

Второй эпизод связан с мирными предложениями Дария Александру после завоевания Египта. Дарий предлагал «…десять тысяч талантов выкупа за пленных, все земли по эту сторону Ефрата, одну из дочерей в жёны, а также свою дружбу и союз. Когда Александр сообщил об этом предложении приближённым, Парменион сказал: «Будь я Александром, я принял бы эти условия». – «Клянусь Зевсом, я сделал бы так же, - воскликнул Александр, - будь я Парменионом!» Дарию же Александр написал, что тот может рассчитывать на самый радушный прием, если явится к македонянам; в противном случае он сам пойдет на персидского царя»²².

Оба военачальника, и отец, и сын, были недовольны участием, которое получили персы в управлении, и не скрывали своих мнений. Парменион также не разделял универсалистических стремлений Александра. Он принадлежал к старой македонской знати, воспитанной в традициях Филиппа, планы которого едва ли шли дальше создания Балканской империи со включением в неё западной части Малой Азии.

Дело Филота развивалось следующим образом:

«Ни о чём не подозревая, Филот по-прежнему бахвалился перед Антигоной и в пылу раздражения говорил о царей неподобающим образом. Но хотя против Филота выдвигались серьёзные обвинения, Александр всё терпеливо сносил – то ли потому, что полагался на преданность Пармениона, то ли потому что страшился славы и силы этих людей. В это время один македонянин по имени Димн, родом из Халастры, злоумышлявший против Александра, попытался вовлечь в свой заговор юношу Никомаха, своего возлюбленного, но тот отказался участвовать в заговоре и рассказал обо всём своему брату Кебалину. Кебалин пошёл к Филоту и просил его отвести их с братом к Александру, так как они должны сообщить царю о деле важном и неотложном, неизвестно по какой причине, не повёл их к Александру, ссылаясь на то, что царь занят более значительными делами. И так он поступил дважды. Поведение Филота вызвало у братьев подозрение, и они обратились к другому человеку. Приведённые этим человеком к Александру, они сначала рассказали о Димне, а потому мимоходом упомянули и о Филоте, сообщив, что он дважды отверг их просьбу. Это чрезвычайно ожесточило Александра. Воин, посланный арестовать Димна, вынужден был убить его, так как Димн оказал сопротивление, и это ещё более усилило тревогу Александра: царь полагал, что смерть Димна лишает его улик, необходимых для раскрытия заговора. Разгневанный на Филота, Александр привлёк к себе тех людей, которые издавна ненавидели сына Пармениона и теперь открыто говорили, что царь проявляет беспечность, полагая, будто жалкий халастриец Димн по собственному почину решился на столь великое преступление. Димн, утверждали эти люди, не более как исполнитель, вернее даже, орудие, направленное чьей-то более могущественной рукой, а истинных заговорщиков надо искать среди тех, кому выгодно, чтобы всё оставалось скрытым. Так как царь охотно прислушивался к таким речам, враги возвели на Филота ещё тысячи других обвинений. Наконец, Филот был схвачен и приведён на допрос. Его подвергли пыткам в присутствии ближайших друзей царя, а сам Александр слышал всё, спрятавшись за занавесом. Рассказывают, что, когда Филот жалобно застонал и стал униженно просить Гефестиона о пощаде, Александр произнёс: «Как же это ты, Филот, такой слабый и трусливый, решился на такое дело?»

После смерти Филота Александр сразу же послал в Мидию людей, чтобы убить Пармениона – того Пармениона, который оказал Филиппу самые значительные услуги и который был, пожалуй, единственным из старших друзей Александра, побуждавшим царя к походу на Азию. Из трёх сыновей Пармениона двое погибли на глазах у отца, а вместе с третьим сыном погиб он сам»²³.

Так излагает Плутарх события 330 года. По мнению С. И. Ковалёва, «…вне всяких сомнений стоит факт организации заговора на жизнь Александра, в котором была замешана часть македонской знати»²⁴.

История процесса Филота пронизана загадками и противоречиями. Мы не знаем, существовал ли заговор на самом деле. Единственным серьёзным обвинением, выдвинутым против Филота, было недоносительство, что вполне можно было бы расценить как небрежность, не более того.

Свои показания Филот давал под пытками, и «трудно решить теперь, был ли Филотас действительно виновен, так как процедура тогдашнего суда не давала никаких гарантий в справедливости приговора. Благодаря высокомерию обвиняемого, пышности и роскоши, которыми он себя постоянно окружал, друзей у него в войске было немного… Как бы то ни было, военный суд обвинил Филотаса в подготовлении к цареубийству и приговорил его к смерти, тогда как другой военачальник, Аминтас, обвиняемый в сообщничестве с ним, был оправдан… Ввиду того, что Филотас настойчиво отвергал своё участие в заговоре и объяснял своё преступное молчание о нём простым недоверием к доносу, царь велел его пытать…»

Едва ли Александр был уверен в виновности Филота и Пармениона («…трудно верить, чтобы такой старик и такой испытанный друг Александра мог быть виновен в заговоре на жизнь последнего»). Но перед ним стояли уже державные задачи, перед которыми меркли заслуги и чистота помыслов казнённых военачальников. «…Скорость и грубая беспощадность расправы с Парменионом показывают только, до какой степени он сделался нетерпим ко всякого рода оппозиции и как подозрительно стал относиться даже к ближайшим своим сотрудникам»²⁵.

Александр добился успеха: недовольство в армии было пресечено, и никто из военачальников не решался открыто выступать против планов царя.

Вскоре после событий в Дрангиане, в 328 году до н.э. в Мараканде (Самарканде) произошло убийство Клита, одного из лучших друзей Александра. Эта смерть, по мнению Т. Н. Грановского, «…показывает в самом ясном виде трудные отношения Александра к его генералам»²⁶.

Во время восточного похода Клит командовал царской агемой (избранный царский эскадрон). Когда в битве на Гранике персидский вельможа занёс меч над головой Александра, Клит отрубил ему руку. С тех пор агема всегда была с царём в гуще боёв. Клит считал, что особенные заслуги и близость к царю дают ему право громче, чем остальным, обнаруживать своё мнение.

И вот однажды на пиру, где беспрестанно ходили кубки с вином, Клит разгорячился до выхода из пределов приличия. Он осыпал Александра насмешками, упрекал с пристрастии к льстивым царедворцам и неблагодарности к македонянам, которые «…хотя и попали в беду, всё же много лучше тех, кто над ними смеётся». Терпение Александра истощилось.

«С гневом Александр отвечал: «Долго ли ещё, негодяй, думаешь ты радоваться, понося нас при каждом удобном случае и призывая македонян к неповиновению?» - «Да мы и теперь не радуемся, Александр, вкушая такие «сладкие» плоды наших трудов, - возразил Клит. – Мы считаем счастливыми тех, кто умер ещё до того, как македонян начали сечь мидийскими розгами, до того, как македоняне оказались в таком положении, что вынуждены обращаться к персам, чтобы получить доступ к царю». В ответ на эти дерзкие речи поднялись друзья Александра и стали бранить Клита, а люди постарше пытались угомонить спорящих… Клит не унимался, он требовал, чтобы Александр при всех высказал то, что думает, или же чтобы он больше не приглашал к себе на пир людей свободных, привыкших говорить откровенно, а жил среди варваров и рабов, которые будут поклоняться его персидскому поясу и белому хитону.

Александр уже не мог сдержать гнева: схватив лежавшее около него яблоко, он бросил им в Клита и стал искать свой кинжал. Но так как один из телохранителей, Аристофан, успел вовремя убрать кинжал, а все остальные окружили Александра и умоляли его успокоиться, он вскочил с места, по-македонски окликнул царскую стражу… Клита, не желавшего уступить, друзья с трудом вытолкали из пиршественного зала, но он снова вошёл через другие двери…

Александр в пьяном гневе убивает Клита

Тут Александр выхватил копьё у одного из телохранителей и, метнув его в Клита, который отбросил дверную завесу и шёл навстречу царю, пронзил его дерзкого насквозь. Клит, громко застонав, упал, и гнев Александра сразу же угас. Опомнившись и увидев друзей, безмолвно стоявших вокруг, Александр вытащил из трупа копьё и попытался вонзить его себе в шею, но ему помешали – телохранители схватили его за руки и насильно унесли в спальню»²⁷.

Всю ночь Александр провёл в рыданиях, а затем ещё три дня не отходил от тела убитого им друга. Он презирал себя за слабость воли и стал строже относиться к себе и другим.

Хотя Плутарх считает, что убийство «совершилось не предумышленно, а в результате несчастного случая», многие историки, советские и западные, считают смерть Клита дальнейшим развитием противоречий в среде македонской знати.

Профессор С. И. Ковалёв считает, что «исторически дело обстояло, по всей вероятности, следующим образом. Клит принадлежал к той группе знати, которая была недовольна продвижением на восток, внутренней политикой Александра и пр. Но личные отношения с царём удерживали его от сколько-нибудь активных выступлений. Смерть Филоты и особенно Пармениона усилила оппозиционное настроение всей филипповской группы, а вместе с ней и Клита. Однако это настроение не было настолько сильным, чтобы помешать Александру после казни Филоты назначить Клита, вместе с Гефестионом, начальником конницы. Но в дальнейшем несогласие Клита с тем направлением, которое всё больше и больше принимала политика Александра, заставляло его выражать своё недовольство в резких выходках, создавших значительное охлаждение между ним и Александром. Если справедливо известие, что царь назначил его наместником в Согдиану, то это назначение, несомненно, являлось удобным способом от становившегося неприятным и даже опасным друга. На пиру пьяный Клит, быть может, особенно раздражённый предстоящим отправлением в почётную ссылку, высказал в чрезвычайно резкой форме всё то, что накопилось у него на душе. Александр, также не владевший собой в полной мере, к тому же сильно изнервничавшийся за последние два года, окружённый враждебной атмосферой, всюду подозревавший козни и заговоры, потерял всякое равновесие и не помня себя, ударил Клита»²⁸.

Обычная, на первый взгляд, пьяная ссора имела свою предысторию.

Раскаяние Александра не привело к изменению его политики. Всякое сопротивление только больше ожесточало его. Царь продолжал стремиться к цели с ещё большей настойчивостью. Он считал себя выше людей, выше их прав и обязанностей.

При всей его простоте и осторожности у Александра становилась заметной склонность к деспотизму. Решительным шагом в сторону ориентализации придворного македонского церемониала стала попытка введения проскинесиса – принятого в Персии обряда падения ниц с последующим поцелуем.

Сразу после проскинесиса источник рассказывает нам о так называемом заговоре «пажей» (то есть «детей» или «царских детей»). Этот институт «пажей» создал ещё Филипп II. Юноши набирались из детей служилой македонской знати и их главной обязанностью была личная служба царю: на пиру, при умывании, на охоте. В то же время они имели право есть за одним столом с царём.

Во всех походах Александра сопровождал племянник и воспитанник Аристотеля Каллисфен, человек, отличившийся учёностью и красноречием. Он должен был вести летопись похода, прославляя деяния Александра, и являлся единственным литератором при дворе.

Слишком смелая речь и враждебное отношение к новому курсу охладили отношение к нему Александра. В своё время ещё Аристотель сказал о Каллисфене, что тот прекрасный оратор, но «человек неумный». После того как Каллисфен выказал себя противником проскинесиса, он сразу оказался в поле зрения оппозиции. Его положение придворного летописца не могло не привлечь аристократическую молодёжь, полную «демократизма», обострившегося в связи с введением проскинесиса.

Александр «…охотно поверил Гефестиону, который сказал, что философ обещал ему пасть ниц перед царём, но не сдержал своего слова. Потом на Каллисфена обрушились Лисимах и Гагнон: они говорили, что софист расхаживает с таким гордым видом, словно он уничтожил тиранию, что отовсюду к нему стекаются зелёные юнцы, восторгающиеся им как человеком, который один среди стольких тысяч сумел остаться свободным…»

Заговорщики собирались, подобрав одну из дежурных смен из своих сторонников, ночью убить Александра. Но по иронии судьбы именно в ту ночь царь пировал с друзьями до утра, а когда он отправился отдыхать, заговорщиков сменили новые дежурные, не посвящённые в их планы.

Участники заговора были осуждены на смерть и согласно македонским традициям побиты камнями.

Был ли замешан непосредственно в заговоре сам Каллисфен? «…Всё же никто из заговорщиков даже под самыми страшными пытками не назвал Каллисфена виновным. И сам Александр вскоре после этого написал Кратеру, Атталу и Алкету, что мальчишки во время пыток брали всю вину на себя, уверяя, что у них не было соучастников. Позднее, однако, в письме к Антипатру Александр возлагает вину и на Каллисфена…»²⁹

После разгрома заговора «пажей» Александр мог продолжать выполнять свою программу созидания мировой империи. Македонское войско, столько пережившее под его скипетром, было готово следовать за ним и в дальнейших походах. По мнению С. И. Ковалёва, «…оппозиция знати умирала, и заговор пажей был её последним сколько-нибудь значительным проявлением»³⁰.