Технология изготовления

Отлив формы гжельской посуды выполняется в гипсолитейном цехе. Здесь много света, и все вокруг словно припоро­шено белым: и длинные дощатые столы, на которых стоят гипсовые формы для отливки изделий, и стел­лажи, где извлеченные из формы из­делия подсыхают, и подоконники, и пол, и даже женщины в белых халатах и белых косынках на голове. Это фарфоровая пыль тончайшим слоем лежит на всем.

В несколько рядов выстроились белые гипсовые формы — разъемные коробки с круглым отверстием. Внутри каждой — углубленный от­печаток будущего изделия. Гипсовые формы для отливки изделий делает форматор с образца, изготовленно­го художником-скульптором.

По трубам в литейный цех подает­ся шликер — сметаноподобная мас­са, состоящая из каолина — непла­стичной глины, полевого шпата, ко­торый уменьшает хрупкость, кремне­зема, придающего прозрачность, и белой пластичной глины. Литейщица берет в руки резиновый шланг, заканчивающийся пистолетом-доза­тором, подносит его к отверстию в гипсовой коробке, нажимает на курок, и коробка заполняется шлике­ром. Пройдет немного времени, и из формы извлекут изделие-сырец с тон­кими мягкими стенками, еще беспо­мощное, деформирующееся от неос­торожного прикосновения.

Как получилось такое изделие? В чем секрет формовки? А вот в чем. Гипсовая форма по­риста, гигроскопична. Когда ее за­полняют раствором, она жадно впи­тывает влагу, а вместе с ней притя­гивает к своим стенкам обезвожен­ный шликер. Образуется тонкий при­стеночный слой, который быстро твердеет. Оставшуюся жидкую массу сливают.

Извлечь изделие-сырец совсем просто. Форму разнимают на две части — и изделие в руках оправщицы. Она ловко срезает грубый шов — след соединения двух половинок формы. Затем, смочив место шва, за­глаживает его.

Д оработка формы. Дальнейшая обработка связана с прикреплением деталей. Если это чашка, то нужно приделать ручку. Если это чайник, то нужна не только ручка, но и носик и крышка. Все мелкие детали формуются отдельно. Из маленьких гипсовых форм выни­мают крышки с круглыми шишечка­ми, изогнутые ручки, носики и бы­стро приделывают их к изделию-сырцу. В этом помогает шликер — он приклеивает, словно клей. Но преж­де чем приставить носик к чайнику, нужно сделать отверстия, через ко­торые носик соединится с туловом чайника. Работница берет заготовку-сырец и подносит ее к полуавтомати­ческому устройству. Она нажимает на рычаг, и мягкая стенка заготовки пробита. В ней семь аккуратных круглых отверстий: одно посредине и шесть по кругу. Основание носика, смоченное шликером, плотно при­жимается к тулову и скрывает все семь отверстий. Руки работниц быст­ро и четко проделывают всю первич­ную обработку заготовки-сырца, и со стороны кажется, что нет ничего проще, как вынуть ее из формы, за­гладить швы, приставить необходи­мые детали. Однако обращаться с из­делием в этот момент нужно особен­но осторожно. Попробуй, возьми за­готовку: нажал — и вмятина на по­верхности. Рука от напряжения дро­жит— шов срезан неровно. Шликер тонкой струйкой стекает по заготов­ке — ручка не держится, отваливает­ся. А в опытных, ловких руках оправщиц все делается будто само собой, и мягкая тонкая заготовка ста­вится на полку сушильного стел­лажа.

Влага испаряется, изделия, подсы­хая, светлеют. На длинной доске они выстраиваются в один ряд и на этой же доске, высоко поднятой над по­лом руками работницы, плывут по воздуху к горну. Ни одно не шелох­нется. Вытянутый стройный ряд их проплывает над длинными столами, над гипсовыми формами, мимо тех изделий, что еще стоят на стеллаже. От такого зрелища дух захватывает. Просто невероятно, как в цирке.

Первый обжиг (обжиг до росписи). В горне при температуре 900°С. фар­форовая масса превращается в ма­тово-белый фарфор, и называют его «фарфоровый бисквит». А затем он попадает в руки мастеров росписи.

Роспись. Вдоль окон тянется длинный, ка­жущийся бесконечным стол, за ним сидят живописцы. Около каждого ле­жат кисти, стоит чашка с водой, а в маленькой фарфоровой чашеч­ке — темная кобальтовая краска. В живописном цехе работают масте­ра-исполнители: они исполняют на изделиях роспись, созданную худож­ником. У каждого есть образец-сколок — лист бумаги с наколотым на нем узором. Его накладывают на изделие и припудривают тампоном с темным порошком. Когда сколок снимают, на округлой стенке сосуда остается точечный контур рисунка. Теперь поработает кисть. Обежит сосуд со всех сторон. Сотрет темные точки, оставив на их месте широкие мазки. Проведет тонкие линии, раз­бросает вдоль них листочки, завьет спираль усиков. Вот и готов узор «гжельская роза». На всех изделиях одно и то же. Но двух совершенно одинаковых не найти. У каждого мастера свой почерк, своя манера росписи. Мазок то уже, то шире, тонкая линия изгибается по-разному, листочки то круглые, то продолгова­тые. Даже полоса отводки по краю неодинакова. Живая рука не авто­мат. Вот почему в росписи Гжели не встретишь скучного однообразия.

А начинается все так. Художник берет в руки «фарфоровый бисквит», проводит ладонью по шершавой поверхности, ощущая под рукой выпуклую округлость тулова, постепенное сужение его к осно­ванию, тонкий перехват у высокой горловины. Отведя взгляд от сосу­да, он сжимает в пальцах кисть и касается одной стороной ее темного пятнышка кобальтовой краски на стеклышке-палитре, что лежит перед ним на столе. Снова в задумчивости смотрит на сосуд, будто извлекая из него будущий узор. Художник уже все распределил, и на белом изделии для него одного существует роспись. Предварительный рисунок не нужен. Едва уловимое движение кисти, плавный поворот ее — и крас­ка, набранная на одну сторону, широким мазком ложится на пористый сосуд, — тот, словно губка, впиты­вает в себя темный, как сажа, ко­бальт. Но кисть оставляет не просто темный след: в нем различные оттен­ки черного и постепенный переход от светлого к темному. Такой прием росписи называют «мазок на одну сторону» или «мазок с тенями». В этих названиях и способ, каким набирается краска на кисть, и ре­зультат, получающийся после нане­сения ее на сосуд.

Трижды кисть мягко касается вы­пуклого тулова, оставляя широкий след. Три мазка — и перед нами цве­ток. Это пышная роза со светло­- серыми, серыми, темно-серыми и, наконец, черными лепестками. А кисть движется дальше по округ­лому тулову. За тонким концом ее, словно ниточка, тянется линия — стебель. Короткие мазки — и на стеб­ле серые листочки. Кончик кисти прошелся по ним, оставив черные штрихи. Еще несколько плавных мазков — и по сторонам от цветка развернулись бутоны. На секунду остановилась кисть и вдруг неожи­данно — тык-тык, тык-тык концом, рассыпая точки-тычинки. Легко отве­ла вверх спираль усиков и весело по­бежала по краю горловины, потяну­ла за собой полоску-отводку. Движения ее точны и безошибочны. Исправления исключены: пористый черепок тотчас впитывает краску. Проникая в него, узор становится частью матовой по­верхности сосуда. В необожженном, будто сажей написанном цветке не сразу можно разгадать все его воз­можности. Только опытный худож­ник знает, какой будет роспись после обжига, какие тональные переходы синего таятся в ней.

Чтобы кобальтовый узор еще креп­че соединился с сосудом, а сосуд стал сверкающе белым, его покры­вают прозрачной глазурью — стек­ловидным порошком, размешанным в воде. Затем ставят в капсель — огнеупорный футляр, который выдер­живает очень высокие температуры и предохраняет изделие от засоре­ния.

Т еперь второй обжиг. Огонь до­вершит дело. Гул от горна слышен издалека, а когда подойдешь к нему, то грозный рев обрушится на тебя и оторопь охва­тит оттого, что адское пламя хлещет в кирпичную стену топки, мечется в жару, пытаясь вырваться наружу. И, кажется, нет силы удержать его, так жутко оно гудит и полыхает.

У горна тоже есть свои мастера — мастера горнового дела. Мастерство свое они переняли у лучших обжи­гальщиков прошлого. В Гжели до сих пор помнят их имена: Илья Гу­саков, Николай Хромин, Сергей Дунашов и другие. Они могли опреде­лить температуру в горне по цвету огня, по величине языков пламени, устанавливали время обжига. Имена обжигальщиков помнят в Гжели еще и потому, что обжиг — самый ответ­ственный момент, когда решается исход дела: успех или неудача.

В горне 1350°С. Мель­чайшие крупинки глазури плавятся и, стекая вниз, покрывают весь со­суд ровным прозрачным слоем. Он становится гладким, блестящим, а темный кобальтовый цветок напол­няется переливами синевы, как будто озаряется солнечными лучами. Тре­петная прозрачная голубизна еще прозрачнее рядом с густой синевой, и все это сливается в едином свер­кании синего кобальтового цветка на ослепительно белом фарфоре.

Закончен обжиг, топка гаснет, горн постепенно остывает. Надев огромные рукавицы, горнов­щики вынимают еще горячие капсе­ли. В них стоит и, охлаждаясь, то­ненько вызванивает белоснежный сверкающий фарфор с кобальтовы­ми цветами.