Диалог сторонников и противников «скифства» среди поэтов начала XX века

На протяжении XIX века не утихал спор между сторонниками европейской модели развития для России и ее противниками, которые утверждали, что у России свой путь и что ей не стоит пытаться подражать Европе. Этот спор не утих и в начале XX века. Сергей Есенин в своем письме Ширявцеву пишет о неких «питерских литераторах», противопоставляя их «нашей крестьянской купнице». При этом о первых он говорит, что «им» нужна Америка, западная прилизанность, опрятность, ровность, подстриженность, что они, гордясь своим образованием, смотрят на него и других «поэтов из народа» свысока. Последних же он называет скифами, широкую душу которых западникам не вместить и не понять¹⁶⁰. Среди Петербургских поэтов выделяет одного только человека, с которым можно иметь дело – Иванов-Разумник, который в то время активно выступал за освобождение от влияния запада, выпускал сборник стихотворений разных поэтов, «Скифы»¹⁶¹.

Это замечание Есенин относил по большей части к Мережковским, потом еще добавляя «да, брат, сближение наше с ними невозможно». Гиппиус (жена Мережковского¹⁶²) была единственная, кто не оценил, когда Есенин ходил в охотничьих валенках, назвала Есенина за них альфонсом¹⁶³. Блок за несколько лет до этого пишет, что люди, выходящие из народа, воспринимаются интеллигенцией как нечто враждебное и непонятное¹⁶⁴. Это подтверждается приведенным в предыдущей главе мнением Гумилева о «мужиках» как о необразованных, темных людях, которые погубят Россию.

Александр Блок пишет, что конфликт города и деревни, интеллигенции и народа представляет собой не что иное, как конфликт «западников» и «славянофилов» (он использует именно эти определения в кавычках). Потому что интеллигенты – индивидуалисты, в чем заключается их главная трагедия. Представители же народа имеют коллективное сознание, по мнению Блока, и именно поэтому «западничество» всегда корнями уходило в интеллигенцию, а «славянофильство» - в народ. Именно поэтому, по мнению Блока, город и деревня никогда не смогут ни понять друг друга, ни принять¹⁶⁵. В данной главе этот конфликт будет рассмотрен в рамках конфликта сторонников и противников «скифства» среди поэтов начала XX века.

Безусловно, спор о том, стоит ли России следовать по пути Запада или найти свой собственный совсем не является чем-то новым. Однако раньше представители низших слоев населения в таких спорах не участвовали. По мнению профессора М.М. Голубкова, начало XX века – период в русской истории, когда отрыв «элитарной русской культуры от народной» достиг своего апогея, и потому именно тогда этот отрыв ощущался как национальная трагедия. Радикальные различия в образовании и, как следствие, ценностях и тех и других сделали к началу XX века диалог невозможным, а итог этой трагедии – неизбежным. Таким образом, ссылаясь на Блока, Голубков считает, что события революции 1917 года и последовавшие за ней годы гражданской войны были неизбежны. Ссылаясь на Солженицына, Голубков называет началом этого разделения России на два мира XVII и XVIII века – церковный раскол и петровские реформы¹⁶⁶.

Честно говоря, не могу согласиться с тем, что раскол на «интеллектуальную элиту» и «народ начался» вместе с церковным расколом, так как он проходил по религиозному, а не сословному признаку. А вот утверждение Голубкова (и Солженицына) о петровских реформах подтверждает слова Блока о корнях «западников» и «славянофилов». Действительно, ведь именно среди представителей высших (то есть, образованных) сословий Петр I прививал европейские порядки. И культура России разделилось на культуру образованного сословия и крестьянскую культуру. И, как мы видим, к началу XX века ситуация только ухудшилась, при том, что заложенная Петром традиция среди образованной части общества ориентироваться на Запад осталась. Безусловно, утверждать, что на Запад ориентировались все представители интеллигенции нельзя, доказательством к тому может послужить Александр Блок, да и славянофилы в XIX веке были образованными, демократически настроенными людьми¹⁶⁷. Однако сторонники западного пути развития России были именно среди образованной части общества, поэтому Блок, обобщая, называет их «интеллигентами» (это слово он тоже ставит в кавычки), и именно про них говорил Есенин, что им не понять и не вместить широкой русской души.

Что же это за широкая душа, которую не вместить и не понять западникам? Если описать ее со слов поэтов, то действительно русский человек, во-первых, имеет коллективное сознание. «Все люди – одна душа», - пишет Есенин. И поэтому не может быть кто-то счастлив, если несчастны остальные, и пока люди этого не поймут, «они не станут Христами»¹⁶⁸. Неизвестно, читал ли Есенин Достоевского, но он повторяет его слова¹⁶⁹ о соборности русской души и о том, за счет этой соборности Россия и спасется. Таким образом, Есенин продолжает традицию русских классиков и настаивает на особом пути России, отличном от западного, и о том, что русская душа – слишком широкая, чтобы пытаться вместить ее в рамки европейской модели развития. И это не смотря на то, таких сильных религиозных мотивов, как у Достоевского, у Есенина нет. На взгляды Блока, к слову, повлиял Толстой и Достоевский, что хорошо видно из его дневников¹⁷⁰. Кроме того, в творчестве Блока также наблюдается преемственность от Федора Михайловича некоторых тем¹⁷¹. Во-вторых, по мнению Блока, душу настоящего русского поэта отличает настороженное отношение к «сухому и строгому мышлению», он сторонится догматов, старается переступать через них¹⁷². Для Игоря-Северянина Россия и русский характер ассоциируется с безудержностью темперамента, резкими контрастами, порывами, резкими переходами в настроении¹⁷³.

Теперь нам остается выяснить, кто в начале XX века поддерживал идеи «скифства», а кто – прозападнические идеи, чтобы определить, есть ли какая-нибудь закономерность этого разделения относительно литературных направлений.

По словам Омри Ронена, Иванов-Разумник, у которого его личные отношения с людьми всегда зависели от схожести и несхожести взглядов, очень уважал Блока, Ахматову, Маяковского, Есенина, Клюева (новокрестьянский поэт), Кузмина (акмеизм), Белого (символизм), Хлебникова (футуризм), подчеркивая особенно насчет последнего, что он преодолел «заумь» большинства современных поэтических течений, что он является истинным поэтом, на которого всем стоит равняться¹⁷⁴. Общий посыл Иванова-Разумника таков, что все вышеперечисленные – истинные поэты серебряного века, остальные – подражатели, эпигоны (Иванов-Разумник часто использует это определение), формалисты. Безусловно, одно утверждение о том, что все это – истинные поэты, потому что не «заумничают» как многочисленные эпигоны того времени, еще не значит, что они действительно полностью разделяли мнение Иванова-Разумника. Но я предлагаю обратить внимание, во-первых, на то, что в этом списке присутствуют такие фамилии как Блок (который был другом Иванова-Разумника¹⁷⁵), Есенин, высказывания которых по данному вопросу были приведены выше, и новокрестьянского поэта. Кроме того, разве не в излишнем ли «заумничании» обвинял «прозападных интеллектуалов» и Блок (см. третью главу )?

Однако стоит уточнить, что по поводу Анны Ахматовой у Иванова-Разумника было неоднозначное мнение. Признавая ее великой поэтессой, он все-таки обвинял всех акмеистов в том, что они не уважают наследия классики русской литературы, не прибегают к нему в своем творчестве¹⁷⁶. И, по его мнению, именно с появления и расцвета акмеизма начался серебряный век – упадок русской поэзии¹⁷⁷. Если учесть то, что преемственность у русской классики наблюдается у Блока и Есенина (см. выше, эта же глава), которые активно поддерживали Иванова-Разумника, то можно утверждать, что эта преемственность для него – признак того, что поэт является «своим», русским, не «западническим».

Также Иванов-Разумник плохо относился к акмеистам и, в особенности, к Гумилеву, за их «технологичный (формалистский) подход к мастерству¹⁷⁸», подчеркивая, что такой подход – отличительная черта всех «эпигонов»¹⁷⁹. Вспоминая слова Блока о том, что настоящий русский поэт будет сторониться догматов, не будет формалистом (см. выше), можно утверждать, что формализм – черта, которая для Иванова-Разумника также являлась не только признаком «эпигонства» поэта, но его «прозападничества».

Также Иванов-Разумник обвинял в прозападничестве Пастернака (футуризм), сравнивал его с Гиппиус¹⁸⁰, Вячеслава Иванова¹⁸¹ (символизм). В своих дневниках Блок пишет о том, что «Весы» (журнал, где издавались русские символисты) стали рассадником декаденства и западничества, одновременно поэт отдаляется от Мережковских, от символизма. В то же время Блок пишет о необходимости «приобщения к народной душе»¹⁸².

Итак, из приведенного выше можно заключить, что представители «прозападнических» взглядов особенно часто встречались среди акмеистов и символистов однако о закономерности говорить не приходится, так как среди символистов также были сторонники взглядов Иванова-Разумника. Что же касается акмеистов, то, видимо, Иванов-Разумник считал Анну Ахматову, все-таки, исключением из правила, так как уважал ее талант. Однако попробуем рассмотреть внимательнее Гумилева. Действительно ли он был противником «скифства» как идеи, или, может быть, Иванов-Разумник был пристрастен в своей оценке и обвинял в этом Гумилева из-за личной неприязни?

По мнению критика Б.М. Эйхенбаума, Гумилев куда лучше описывает чужие земли и «чужое небо», свое получается как-то неуклюже¹⁸³. Критик А.И. Павловский отмечает, что Гумилеву действительно не хватало «национального элемента» в творчестве. Правда после первой мировой войны он больше заинтересовался русской культурой и ее наследием, однако развитие патриотического элемента в творчестве прервала трагическая смерть поэта в 1921 году. В основном же Гумилев больше увлекался восточными и южными культурами, которые соответствовали его темпераменту и пониманию прекрасного¹⁸⁴.

Действительно, именно в его последнем, послевоенном сборнике можно найти стихи, в которых он пишет об Андрее Рублеве, к примеру¹⁸⁵. Гумилев верит в Россию, ее будущее, в то, что на ее земле будет Новый Иерусалим¹⁸⁶. Однако, в том же сборнике он пишет, что белый серафим больше не приведет единорога¹⁸⁷, что, учитывая то, что единорог являлся символом благовещения, Девы Марии, можно расценить, как то, что, по мнению Гумилева, Бог отвернулся от России. Кроме того, по мнению Гумилева, Россия была младшей сестрой Швеции, которая ее подняла¹⁸⁸. «О боже, - вскричал я в восторге, - что, если Страна эта – истинно Родина мне¹⁸⁹?» - пишет он про Стокгольм.

С точки зрения Гумилева, русские отличаются от Европейцев безудержностью характера, некоторой дикостью нравов, «неприбранностью»: «Я люблю – как араб в пустыне Припадает к воде и пьет, А не рыцарем на картине, Что на звезды смотрит и ждет¹⁹⁰». Но все это он пишет с любовью, без негативной оценки. В творчестве Гумилева тоже, как и у Есенина, прослеживается стремление к всеобщему братству с христианской точки зрения, идеи всепрощения, всеобщей любви¹⁹¹, вызванной, судя по всему, его религиозностью. Итак, можно сказать, что по характеру и по вере Гумилев был русским. Что же касается культурных предпочтений, то даже тогда, когда в нем просыпаются патриотические чувства, он продолжает считать Россию ущербной по сравнению с Западными странами. И ни Россия, ни Запад, не идут для него ни в какое сравнение с его любимой Африкой.

Итак, хоть все на самом деле сложнее, чем если судить по словам Иванова-Разумника, все же идейно Гумилев был далек от взглядов Иванова-Разумника, Есенина, Блока и т.д.