§ 75. Эпическая строфика в 4-ст. Ямбе: онегинская строфа.

Это подводило писателей к задаче: создать строфический

эпос. Задача оказалась трудна, потому что здесь не было

близких западноевропейских образцов: 4-ст. ямб в эпосе

употреблялся лишь в английской поэзии и почти исключительно

в виде двустиший. Когда Пушкин в 1 8 2 3 г. приступил

к «Евгению Онегину», то форма романа в стихах особенно настоятельно

потребовала строфичности: членение на строфы

позволяло читателю все время чувствовать, в каком месте

повествования он находптся, ощущать пропорции сюжета

и отступлений от него и даже измерять объем фиктивных пауз,

обозначенных номерами «пропущенных строф». Здесь и

было сделано открытие «царицы русских строф» — онегинской

строфы. Это 14-стишие из четырех «субстроф»: трех четверостиший

с перекрестной, потом с парной, потом с охватной

рифмовкой, и заключительного двустишия АбАб -}-

+ ВВгг + ДееД + жж. Оно дает легко уследимый и в то

же время достаточно богатый ритм: умеренная сложность —

простота — усиленная сложность — предельная простота.

В этот ритм хорошо укладывается содержательная композиция

онегинской строфы: тема — развитие —кульминация

— и афористическая концовка; первый и последний

член этой последовательности более устойчивы, средние —

более вариативны:

1 6 0

(1) Высокой страсти не имея

Для звуков жизни не щадить,

Не мог он ямба от хорея,

Как мы ни бились, отличить.

(2) Бранил Гомера, Феокрита;

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом,

То есть умел судить о том,

(3) Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет.

( 4 ) Отец понять его не мог.

И земли отдавал в залог.

(гл. 1, строфа 7)

Онегинская строфа была вполне оригинальным созданием

Пушкина: ни в русской, ни в европейской поэзии подобных

14-стиший не было в ходу, сходство с 14-стишием сонета

здесь тоже чисто внешнее. Неожиданным зачатком онегинской

строфы можно считать разве что редкую одическую

строфу АбАб + ВггВ+ дд из оды С. Боброва на годовщину

основания Петербурга (1803; здесь же перекличка с будущим

«Медным всадником»). Зато возникнув, она сразу становится

знаком пушкинской традиции, жанра и стиля: сам Пушкин

повторяет ее в «Егерском», Лермонтов — в «Тамбовской казначейше

» (1838: «... пишу Онегина размером...»), а старый

Языков переносит ее из 4-ст. ямба в 5-стопный в поэме

«Липы» (1846), отчего она становится пространнее, грузнее

и почти теряет сходство с образцом.

Онегинская строфа не получила массового употребления,

потому что была слишком индивидуальна и подсказывала

слишком узкий круг смысловых ассоциаций. Но удача пушкинского

решения особенно видна из того, что ни один из

иных предлагавшихся вариантов «большой строфы» 4-ст. ямба

не оказался успешнее. Баратынский еще в «Бале» (1825—

1828) употребил — несомненно, полемически — тоже 14-

стишие, но другого строя, АббА + вГвГ + дд + ЕжЕж; но

связь между предпоследним двустишием и последним четверостишием

оказалась зыбка (влияние сонета?), и строфа потеряла

ритмичность:

(1) Кружатся дамы молодые,

Не чувствуют себя самих;

Драгими камнями у них

Горят уборы головные;

161

(2) По их плечам полунагим

Златые локоны летают;

Одежды легкие, как дым,

Их легкий стан обозначают.

(3) Вокруг пленительных харит

И суетится и кипит

( 4 ) Толпа поклонников ревнивых;

Толкует, ловит каждый взгляд:

Шутя, несчастных и счастливых

Вертушки милые творят.

Целая серия других больших 4-стопных строф была предложена

Тургеневым и его литературными сверстниками в начале

1840-х гг., но это уже больше относится к следующему

периоду (§ 101).