18. Теологические основания и критерии различения

18.1 Конституциональный характер различных форм aggregationes fidelium (объединений верующих)

Первое разъяснение касается различения, не вполне адекватного в каноническом праве, между конституциональным правом и правом, регулирующим разнообразные формы церковных объединений. Уже несколько лет назад анализ дискуссий вокруг систематики нового Кодекса канонического права позволил сформулировать это непростое различие следующим образом: если ключевым концептом конституционального права является соборное понятие communio, то право ассоциаций всецело сконцентрировано вокруг понятия consociatio (объединения, сообщества)⁵.

В историко-экклезиологическом аспекте в первую очередь следует указать на тот факт, что многие церковные объединения, как древние (например, монашеские ордены и братства), так и новые (церковные движения), родились не из одного только человеческого желания объединиться, но благодаря объединяющей силе, полученной их основателем или основательницей как дар первичной харизмы. Во-вторых, необходимо подчеркнуть, что такие формы церковной жизни, согласно учению Второго Ватиканского собора, часто не имеют специфических особых целей, но «преследуют общую цель всей Церкви» (AA 19,1).

В теологическом аспекте нужно выделить следующее. Во-первых, принцип communio, чрезвычайно важный на конститу циональном уровне, оказывает формирующее воздействие на все области канонического права, а значит, и на ту область, которая регулирует различные формы объединения верующих, и в частности, ассоциации. Следовательно, в этой перспективе понятие consociatio надо рассматривать не как иную или альтернативную реальность по отношению к той реальности, которая обозначается термином communio, а как ее конкретное осуществление. Это подтверждает и папский Магистерий, говоря о новых церковных движениях как о специфических формах «самореализации Церкви»⁶ . Это значит, что первичная харизма, в какой-то степени аналогично Евхаристии, совершаемой в определенном месте, способна играть решающую роль в конституировании любого типа consociatio, как реальности церковного общения, или communitas fidelium.

Во-вторых, поскольку Церковь как communio представляет собой «единую составную реальность, образованную божественными и человеческими элементами» (LG 8, 1), то и правовое устроение Церкви во всех своих областях участвует в этой «единой составной реальности». Иначе говоря, в любой области правовой системы Церкви присутствует, — хотя и с разной степенью интенсивности, — единство напряжения между ius divinum и ius humanum, или mere ecclesiasticum (божественным правом и человеческим, или чисто церковным, правом)⁷. Следовательно, как конституциональное каноническое право не может ограничиться изучением одних только божественных аспектов Конституции (устроения) Церкви, а тем более сводить ее к иерархии, так и каноническое право, регулирующее различные формы церковных объединений, не может быть сведено к изучению чисто человеческих элементов, присутствующих во всяком типе consotiatio, как если бы право верующих создавать ассоциации было неким ius nativum (врожденным правом), основанным исключительно на естественном праве. В действительности для всех верующих последнее уточняется в своем содержании через крещение и конфирмацию, а кроме того, может осуществиться более радикальным и специфическим образом в даре харизмы, содействующей «воздвижению Церкви» (AA 3, 4).

Учитывая как эти историко-богословские факты, так и доктринальные уточнения, подсказанные учением Второго Ватиканского собора о Церкви как communio и о роли Харизмы в ее воздвижении, можно переформулировать различие между конституциональным правом и правом церковных объединений (и в частности, ассоциаций верующих) следующим образом. В Церкви право церковных объединений, и в частности, ассоциаций верующих, является функциональ ной регламентацией, — то есть репрезентацией в предустановленных схемах или юридических формулах — такого конституционального элемента, как Харизма⁸ . Напротив, те области канонического права, которые не касаются ни объединений, ни ассоциаций, структурируют в правовом отношении два других конституциональных элемента: Слово и Таинство. Обе эти совокупности канонических норм имеют конституциональный характер. Поэтому в законодательном аспекте их различие не может быть формализовано с абсолютной строгостью. На этом основании в новом Кодексе канонического права церковный законодатель, по образцу Кодекса 1917 г., предусмотрительно избегает говорить о конституциональном или ассоциативном праве и помещает нормы, относящиеся к церковным объединениям, в большую книгу De populo Dei (О Народе Божьем), наряду с нормами, касающимися верующих-мирян, иерархии, а также членов институтов посвященной жизни и обществ апостольской жизни.

Во всяком случае, было бы ошибкой делать из этой новой формулы различия между конституциональным и ассоциативным тот вывод, что в каноническом праве Харизма является единственным конституциональным фактором, способным порождать формы церковного объединения. В самом деле, наряду с Харизмой и прежде нее объединяющую роль играют два других первостепенных конституциональных элемента, имеющих, однако, институциональную природу: Слово и Таинство. Более того, в Церкви главным и необходимым объединяющим фактором всегда была Евхаристия, справедливо названная Вторым Ватиканским собором fons et culmen (истоком и завершением) того aggregatio fidelium (объединения верующих), каковым является сама Церковь⁹ . Следовательно, только через евхаристическое собрание можно познать genuinam verae Ecclesiae naturam (настоящую природу истинной Церкви) в ее божественных и человеческих элементах. Поэтому именно в нем канонист должен искать критерии для различения конституциональных и чисто ассоциатив ных элементов в разнообразных формах сообществ верующих.