Запах денег - Арон Белкин

Второй факт я почерпнул в материалах социологического исследования, проведенного в самый разгар экономического (постсоветского) кризиса - летом 1994 года. Материальное положение семей, попавших в выборку, колеблется от неустойчивого до катастрофического. Прежние способы, позволявшие людям сводить концы с концами, не действуют, улучшений не предвидится. Что же предпринимают или намереваются предпринять в этой тревожной ситуации жены, матери, хозяйки - те самые женщины, которые совсем еще недавно называли себя "сильным полом", опорой семьи и приписывали себе все заслуги, если в самом деле было чем похвастаться?

Сразу отбросим 16% участниц опроса, сказавших, что пока "более или менее справляются", а там будет видно. Прибавим к ним еще 13% - эти настолько растеряны, что не в состоянии ни о чем думать. А что же остальные, как они отвечают на актуальнейший вопрос о спасении себя и близких?

Меньшинство - 6% - избирает максимально активную стратегию: "буду пытаться открыть собственное дело". Чуть больше, но тоже небольшая группа (15%) предпочитает линию наименьшего сопротивления: перебиваться, сокращать и без того урезанные расходы, продавать вещи. А "центр" - ровно половина, 50% - аккуратно раскалывается надвое. 25% сообщают, что будут менять работу, искать более денежную. А 25% делают восхитительный жест, означающий умывание рук и вообще освобождение себя от всякой ответственности. "Пусть думает муж!" Заметьте, это не робкие домохозяйки, не имеющие навыков работы по найму - все женщины, участвовавшие в опросе, где-то работают, большинство по многу лет. И не о дополнительных доходах, не о переходе от хорошего к наилучшему идет речь - прямо под ногами зияет финансовая пропасть, зреет паника, вокруг муссируются слухи о голоде... В такие минуты все наносное отлетает, в человеке обнажается сокровенная суть. Вот почему в этом категоричном ответе - "пусть думает муж" - я не улавливаю никаких посторонних призвуков: ни лени, ни трусости, ни желания оградить себя от перенапряжения. Только одно - то самое женское самоощущение, которое сумели извлечь из тайников души американские психологи: с доверием женщина относится только к деньгам, добытым мужчиной и поступающим к ней благодаря ее с ним взаимоотношениям. Денежный же итог своего собственного труда кажется ей несерьезным и ненадежным.

Интересно, что это ничуть не противоречит и мужскому самоощущению, ярко проявившемуся в том же самом опросе.

По статистике, женский труд в советской системе оплачивался ниже, чем мужской, - не в результате целенаправленной дискриминации, просто естественный ход жизни приводил женщин на самые невыгодные с материальной точки зрения рабочие места. Тем не менее достаточно часто встречались семьи, в которых главным добытчиком оказывалась хозяйка. Скорее всего, в поле зрения исследователей попал определенный процент подобных семей, а значит - и мужчин, легко или с трудом, но вынужденных принять такой расклад доходов, при котором их же собственные потребности удовлетворялись в основном за счет заработков супруги. Они к этому привыкли, они с этим смирились. Возможно, в глубине души и теперь кто-то из них рассчитывает "отсидеться" за спиной боевой подруги. Но вслух не признался в этом ни один! И ни один не сказал, что растерянность не позволяет сосредоточиться на поисках выхода. И ни один не назвал положение семьи терпимым.

Мужская стратегия, таким образом, варьируется в пределах трех моделей поведения. Предпринимательскую активность выбирают 40% опрошенных - самый непопулярный в женской среде вариант мужчинам кажется наиболее предпочтительным. И по 30% набирают остальные два далеко не равнозначных по сути намерения: искать более денежную работу - или терпеть нужду, "перебиваться" за счет накопленных ресурсов.

Авторы исследования спешат уточнить: нельзя толковать эти результаты в том смысле, что 40% мужского населения не сегодня завтра дебютируют на ниве свободного предпринимательства. В других узловых точках опроса те же самые люди откровенно признаются, что понятия не имеют, с чего начать, с какой вообще стороны подступиться к созданию "своего дела". Обычно слова, не подкрепленные делами, не вызывают ничего, кроме раздражения и насмешек, но для нас сейчас вопрос о том, как реализуются заявленные намерения, наименее важен, нам интересны именно слова - отражение сложных душевных движений, пусть даже не находящих выхода в реальном действии. Мужчины, в подавляющем большинстве, считают, что добывать деньги, кормить семью - это их прямая обязанность. Жена - та как хочет: может разделить с ним груз забот, может самоустраниться - на его собственные решения это не влияет.

Даже этих двух примеров достаточно, чтобы показать - процессы эмансипации женщин, форсированного, а в иных случаях насильственного уравнивания полов изменили, конечно, психологию и мужчин, и женщин, но лишь в определенных пределах. Не в таких масштабах, как на Западе, в иных конкретных проявлениях, но уцелело, не выветрилось из нашей менталь-ности представление о том, что "мужские" деньги - не совсем то же самое, что деньги "женские".

Сохранилось, мне кажется, и разное восприятие бедности, то есть отсутствия денег. Прислушайтесь к себе: вид бедной женщины прежде всего почти автоматически, перебрасывает мысль к тому, как обустроена ее личная жизнь. Как при взгляде на попавшего в беду ребенка сами собой вырываются слова: "Где же его родители?" - так и тут первая реакция - поинтересоваться: "Где же ее мужчина?" Что он собой представляет? Или его нет, она одинока? А взгляд на мужчину, терпящего нужду, никуда с него самого не смещается. Это его, и только его, проблема, с которой он не справился. Это проявление его личной несостоятельности.

Бедная женщина вызывает сочувствие: вот как несправедливо обошлась с ней судьба.

Бедный мужчина вызывает в лучшем случае снисходительную усмешку, а то и презрение: судьба на последнем месте, а главный виновник этого жалкого положения - он сам.

Даже коммунистическая идеология, провозглашавшая абсолютное равенство полов идеалом общественного устройства и заставлявшая нас верить, что идеал этот практически у нас достигнут, не изгнала из обихода формулу: "Что же это за мужик, который не способен нормально зарабатывать?" Недостаток денег ставил под сомнение прежде всего мужские качества человека. Типичным для советской семьи было такое распределение ролей, при котором, независимо от фактических заработков, полномочия министра финансов и казначея с первых дней совместной жизни присваивала супруга. Это тоже нашло отражение в привычных оборотах речи. "Сколько он тебе дает?" - спрашивали женщины друг у друга. И отвечали: "Он принес мне столько-то". По-другому, казалось, и быть не может: дорвется муж до денег, и конец - все пропьет, прогуляет, промотает. Стало своего рода социальной нормой - ежеутренний уход из дома мужчин с рублем на обед, выданным, так сказать, официально, и с заначкой - утаенной от контроля жалкой толикой денег - в каком-нибудь потайном кармане. Как всякая социальная норма, это не вызывало у большинства острой реакции. Но тех, кто все же реагировал, возмущало попрание не вообще человеческого, а именно мужского достоинства.

Кое-что о "мужских деньгах" нам уже известно, но тема эта вполне заслуживает того, чтобы поговорить о ней подробнее.

Роберт Гулд (Robert E. Gould), американский психолог, рассказывает об одном из своих пациентов, несчастном молодом человеке, которому к 23 годам даже мало-мальски не удалось приспособиться к жизни. О себе он был крайне низкого мнения, считал, что до конца дней обречен на неудачи, - и постоянно получал этому подтверждения. Так же робок и неуверен в себе он был в отношениях с девушками, не решался приблизиться к ним, если все же назначал свидания, то заранее настраивался на обиды и огорчения. Но все чудесным образом менялось, если в кармане у него оказывались деньги. Это даже не был примитивный меркантильный расчет на то, что девушка, которой он доставит удовольствие, преподнеся подарок, сводив в кафе или в кино, станет смотреть на него более благосклонно. Секрет был в том, что при наличии денег поднималось его собственное представление о своем мужском достоинстве. Без денег он оценивал себя примерно на тройку с минусом. При деньгах отметка поднималась до твердой четверки.

Случай, конечно, не рядовой. Но вовсе не его исключительность заставила психолога сослаться на этот пример. Скорее даже наоборот - индивидуальные особенности этого пациента только потому и пригодились, что позволили с особой наглядностью продемонстрировать то, что Гулд считает важнейшим свойством европейской культуры на нынешнем этапе: маскулинность - мужская суть, мужской дух, мужское начало в человеке - ассоциируется прежде всего с солидными доходами, со способностью зарабатывать, успешно действовать на "открытом рынке". Это ощущают сами мужчины - и с тех же позиций выносят суждение о них окружающие. То, что традиционно лепит образ Мужчины с большой буквы - впечатляющие сексуальные победы, физические данные, сила и выносливость, умение постоять за себя, решительность, воля, - не утрачивает значения, но блекнет, обесценивается, если не подкрепляется деньгами.

Что касается сексуальности, то культурная традиция увязывает ее с деньгами по принципу сообщающихся сосудов: чем меньше полагается мужчина на привлекательность, отпущенную ему Богом, тем заметнее его стремление компенсировать ее деньгами и тем самым привязать к себе женщину, в любви которой он не уверен. Его запросы к партнерше тоже в этом случае захватывают денежную часть ее жизненных обстоятельств: в идеале она должна не иметь собственных средств - тогда он становится ее абсолютным повелителем, к чему и стремятся обычно некрепкие в сексуальном плане мужчины. Финансовая беспомощность делает женщину покорной и безгласной в интимной сфере.

Стереотип отождествления мужской силы с умением "делать деньги" поддерживается с обеих сторон: откуда бы ни взялась в мужчине эта уверенность - женщины, с которыми сводит его жизнь, лишь укрепляют ее. По разным причинам, вовсе не свидетельствующим о слабости мужчины, финансовые преимущества в паре могут оказаться на стороне женщины. Бывает же так, что он и талантлив, и трудолюбив, и коллеги его уважают, но - рынок труда назначает ему невысокую оплату. Иногда признания, успеха нужно ждать много лет, перебиваясь до тех пор скромными заработками. И это понятно всем, в том числе и самой женщине, которая вроде бы и не упрекает ни в чем своего милого друга... Тем не менее в ее отношении к нему, помимо ее воли, появляется оттенок высокомерия, неуважения - как к человеку, плохо исполняющему назначенную ему роль.

Чем дальше, тем сильнее расходятся жизненные реалии с идеальными образцами, преподносимыми искусством. Не только юные девушки, но и умудренные жизнью зрелые дамы испытывают тягу к сильным, бесстрашным героям вестернов - в особенности если играют их актеры, чей облик, голос, особый, даже с экрана пронзающий взгляд дышат сексуальностью. "Вот это настоящий мужчина", - шепчут они в восторге, ничуть не смущаясь тем, что такой персонаж по ходу действия никак не демонстрирует ни своего богатства, ни удачливости в денежных делах. Но при этом зрительницы полностью отдают себе отчет в том, что это всего лишь кино, волшебная сказка, что ждать встречи с таким человеком бессмысленно, а если бы она и могла состояться, все равно благополучным браком не завершится. Женщина легко прощает своему избраннику неспособность защитить ее физически, сворачивая обидчикам челюсти, - если он способен возобладать над ними в борьбе за толстый кошелек.

Получается, что в мужскую элиту, всегда, в любом обществе выделяющуюся на общем среднем фоне и во многом определяющую лицо эпохи, во множестве пробиваются слабые, лишенные истинных мужских достоинств представители сильного пола, которые потому и преуспевают в денежных делах, что это служит им защитой в их слабости, сексуальной неуверенности, со всеми сопутствующими невротическими отклонениями. Если согласиться, что ни с чем не сравнимая, захватывающая притягательность любовной игры включена природой в программу жизнедеятельности во имя улучшения человеческого рода, получится, что деньги искажают и извращают этот великий замысел.

Серьезнейший психологический сбой происходит и в женской душе. Убеждение, что лучшей "добычей" на брачном рынке являются мужчины, достигшие финансового успеха, входит в непримиримое противоречие с инстинктом любви, подкрепляемым к тому же другим никем не отмененным постулатом - что только любовь и восхищение любимым служат залогом счастливого брачного союза. Требуется, следовательно, подвергнуть себя настоящему самогипнозу, чтобы из фигуры, в которой, кроме больших денег, нет ничего привлекательного, сотворить достойный объект большого и красивого чувства. Иным женщинам такие эмоциональные прыжки даются сравнительно легко. Другие расплачиваются за них психическим здоровьем. Но не отступают! Если мужчина по-настоящему богат, то при самых невыгодных данных, при ярко выраженной антисексуальности он будет окружен красивыми дамами, соревнующимися за счастье считаться его подругами. Не дай Бог, однако, такому мужчине потерпеть финансовый провал: вместе с миллионами мигом исчезнет и аура привлекательности и мужественности. Именно этим часто объясняются самоубийства, следующие за банкротствами: не потеря денег, как таковых, а разрушение спаянного с ними мужского образа лишают жизнь всякого смысла.

А уж жалобы на сексуальное бессилие, поражающее мужчин при финансовых неудачах, практикующие психоаналитики вообще слышат на каждом шагу. Не всегда бывает легко установить прямую связь внезапной импотенции именно с деньгами: ведь ее можно объяснить и пережитыми волнениями, стрессом, лишь случайно обусловленным денежными неприятностями. Но длительные контакты, в ходе которых врач получает возможность понаблюдать за самочувствием пациента в других критических ситуациях, оценить его устойчивость к психическим перегрузкам, позволяют с уверенностью говорить о такой зависимости. Что вполне логично: раз денежная закваска определяет ход и динамику любовных игр, между банковским счетом и супружеским ложем обязательно должны протягиваться незримые, но прочные связующие нити.

По мнению уже знакомого нам Роберта Гулда и многих его коллег, ситуация с течением времени все больше осложняется. Стандарты материального преуспеяния растут, соответствовать им становится все труднее, и вместе с тем обостряется драматизм, сопутствующий неудачам. Как защититься от них, чем их компенсировать, если сказано и стократно подтверждено, что деньги - это квинтэссенция мужской доблести?

Нарастает конкуренция, и тяжелее всего переносится соперничество с женщинами - со всем женским полом, решительно отказывающимся подчеркивать своей слабостью мужскую силу, и с отдельными его представительницами, одна из которых может стать твоей начальницей, другая коллегой, успешнее тебя решающей профессиональные задачи, третья женой или возлюбленной... В самом сложном положении оказываются при этом интеллектуалы, разумом без колебаний стоящие на позиции равенства полов в трудовой и общественной деятельности: без помощи психолога им не по силам даже самим себе объяснить природу своей угнетенности, дурного настроения, постоянного чувства тревоги.

Необъясненный, не названный по имени конфликт не исчезает - он только видоизменяет сюжет, становясь от этого еще более болезненным и неразрешимым. Расскажу об одной супружеской паре, прожившей восемь спокойных, ничем не омраченных лет. Муж, получивший медицинское образование, чувствовал вкус к исследовательской работе, в лаборатории его ценили, имя его постепенно становилось известным, но поскольку денег эта деятельность приносила мало, он совмещал ее с частной врачебной практикой. Жена работала в театре, честолюбивые мечты, с которыми она начинала свой путь в искусстве, не оправдались, но и поменять профессию не хватало решимости... Помог случай. Ее товарищ, тоже актер, поссорился со своим агентом и попросил ее помочь. Женщина взялась за непривычное дело, как стала бы разучивать роль в новой пьесе, но неожиданно это занятие ее захватило. Успех привлек к ней других клиентов, несколько блестящих контрактов, которые она сумела им обеспечить, послужили ей наилучшей рекламой. Вскоре ее доходы сравнялись с заработками мужа, а еще через какое-то время оставили их далеко позади.

Как интеллигентный человек, чуждый предрассудков, муж выражал шумную радость по поводу ее успехов, и эта реакция была непритворной - как непритворным было раньше искреннее сочувствие при виде того, как неинтересно работается ей в театре и как страдает при этом ее самолюбие. Казалось, что и отход на задний план в денежных делах ничуть его не задевает, он так мило шутил на эту тему...

Вот только время, отводимое им на прием больных, он постарался увеличить, хотя именно теперь никакой необходимости в этом не было. А ради этого ему пришлось сократить часы, которые он привык уделять экспериментам. В конце концов привело это к тому, что возник прискорбный парадокс: материальные возможности позволяли супругам пользоваться любыми мыслимыми благами, строить самые смелые планы на будущее, а усиливающийся внутренний разлад между ними все отравлял, во все вносил привкус горечи. Двое, которые превыше всего, выше даже сексуальной гармонии, ценили свою дружбу - утратили взаимопонимание, начали ссориться по мелочам. Но поскольку истинная причина конфронтации вслух не называлась и не обсуждалась, эти домашние грозы не приносили облегчения и очищения. Только атмосфера в доме с каждым новым эксцессом становилось все более гнетущей и удушливой.

В конце концов у обоих появилась мысль о разводе: таков стереотип современного мышления - расстаться, хотя бы и после долгих лет счастливой совместной жизни, кажется лучшим выходом, тем более когда настоящее объяснение разлада ни одному, ни другому не приходит в голову. Но напоследок - попытка не пытка - решили все же обратиться к психотерапевту. Точнее, решила она, ведь ее обиды и раздражение уж точно были ответными, шли как реакция на его нарастающую агрессию. Он возражать не стал.

Разобраться в природе конфликта труда не составляло, но вот убедить мужа в том, что в действительности отравило безмятежную жизнь в их доме, - оказалось задачей куда как не простой. Он чувствовал себя вдвойне, втройне задетым. Во-первых, выходило, что он врал жене, когда аплодировал ее успехам, а на самом деле вовсе не радовался им и как бы даже про себя желал ей провала на новом поприще. Во-вторых, он не уважал мужчин, стремящихся доминировать в доме, считал их людьми грубыми, примитивными, и вот нужно было признать, что он и сам точно такой же. В-третьих, наконец, с его привычным самомнением никак не совпадало это выдвижение денег на роль регулятора чувств и отношений: он-то думал, что более всего на свете ценит внутреннюю свободу, что денежные вопросы, конечно, для него важны, но в серьезных делах он вполне способен вставать выше. Сама эта коллизия подрывала чувство самоуважения, поэтому усилия психолога приводили лишь к укреплению бастионов самозащиты. Пробить их не удавалось, пришлось пойти на крайнюю, чрезвычайно рискованную меру - супругам было предложено, "раз уж так получилось", разъехаться и пожить врозь, не принимая окончательного решения. На полгода они стали чужими друг для друга людьми.

Сначала оба испытывали облегчение, вырвавшись из атмосферы враждебности, подозрительности, потом постепенно стали брать верх неубитая любовь, привязанность, воспоминания о счастливых временах... Это изменило ситуацию. Однако для того чтобы муж сумел окончательно решить свою проблему, понадобилось целых три года идти трудным путем самопознания. Дело ведь в конечном счете было не в деньгах, не в том, что ему требовалось "простить" жене ее более высокие заработки. Деньги выступали в качестве концентрированного символа силы, непобедимости, без которых, в глубинном представлении многих людей, мужчина - не мужчина. Вот в чем на самом деле была ахиллесова пята этого человека: он не ощущал в себе достаточно силы, чтобы удовлетворять собственным критериям мужественности, и это делало его таким уязвимым во всех ситуациях, когда он выступал чьим-то конкурентом. На этом, как в конце концов выяснилось, зиждился и интерес в научной работе - в лабораторном уединении, где мало людей и все они привычны, ему было спокойнее, чем даже в своем врачебном кабинете, где любой явившийся на прием мужчина мог невольно бросить ему вызов.

Финал этой истории вдвойне благополучен. Удалось сохранить брак и снять внутреннее противоречие, чреватое самыми неожиданными психологическими осложнениями. Но даже для опытного психолога, терпеливо работавшего с супружеской парой, это была довольно-таки редкая удача. Далеко не все семьи, начавшие распадаться по сходным причинам, ему удавалось спасти.

Деньги всегда были неудачной маской, скрывающей неадекватное чувство мужского "Я", делает вывод и Роберт Гулд. Они, как наркотик, скрывают симптом, который в ином случае самой своей остротой, болезненностью, невыносимостью побуждал бы людей думать в нужном направлении и работать над собой. Проблема нынешнего и ближайших за ним поколений - освобождение от архаичного понимания мужественности, стирание старых культуральных артефактов, таких, как грубая сила, доминирование над другими и большие деньги, воплощающие в себе все это. Воистину мужественный человек не боится обнаружить в себе чувства и импульсы, традиционно считающиеся "женскими": сентиментальность, способность сочувствовать другим, эмоциональную открытость. У него нет необходимости лечить свой грубый мужской "фасад", отгораживаясь от собственного "Я" и общечеловеческих ценностей. Не сила денег, а способность чувствовать, выражать любовь, давать и принимать ее эмоционально, а не только интеллектуально - вот что лежит в основе нового мужского образа. Он неуклонно, но, на нашу беду, очень медленно вытесняет идущий от отдаленнейших наших предков образ самца, сила которого в абсолютной несхожести с женщиной и в способности поставить на колени любого из себе подобных.

Глава 3. Человеческое измерение
5. Перед закатом

Помните загадку Сфинкса о человеке - ту самую, которую из множества людей удалось отгадать одному-единственному, Эдипу? Звучала она примерно так: кто утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? Очевидно, в те времена, когда рождался миф об Эдипе, даже сама метафора, устанавливающая тождество двух отрезков времени - протяженности одного дня и одной человеческой жизни, - была доступна не массовому сознанию, но только избранным, умеющим наблюдать и думать. Тот, кто способен был уловить эту закономерность, улавливал и другую - при всем несходстве, даже противоположности двух состояний, начального и финального, детства и старости, их объединяем одна общая черта - беспомощность, несамостоятельность, и именно в этом два периода противостоят собственно жизни.

"Третья нога" - костыль или клюка - соотносится с физическими параметрами старости: убыванием сил, наступлением болезней. Но символически ее можно представить себе и как необходимость в особой, внешней поддержке, вытекающую из тяжести психологических проблем, которые лавиной наваливаются на стареющего человека. Взять хотя бы одно - невозможность жить так, как за всю жизнь человек привык: и в смысле занятии, способов заполнения каждого дня, и в смысле физического самочувствия, не говоря уже о материальных возможностях, о сужающемся круге общения (ровесники уходят один за другим, тем, кто помладше, ты все более заметно становишься неинтересен)... Даже людям по натуре цепким, адаптивным, энергичным приспособление к переменам дается с таким трудом, что порой кажется - столь неравная борьба зримо сокращает отпущенные Богом сроки пребывания в этом мире.

И сколько раз приходилось наблюдать: с годами убывают интересы, снижается общая активность, человек начинает меньше читать, явно выбирая легкое, необременительное чтиво, затормаживаются его эмоциональные реакции, он словно бы даже не все улавливает из того, о чем при нем говорят. Семидесятилетней женщине две недели не рассказывали о смерти ее родной сестры: подумать было страшно, как воспримет она эту горестную весть, они ведь, сестры, были так привязаны друг к другу, несчастная или тут же последует за умершей, или тяжело заболеет... Но сколько можно скрывать такие события! Заикаясь, запинаясь, готовясь вызывать "скорую", близкие все же сообщили ей о том, какое несчастье постигло семью. Конечно, это вызвало рыдания, горестные упреки - как вы могли, вы не позволили мне проститься с любимой сестричкой! Но слезы на удивление быстро высохли. Невестка колебалась, тактично ли в такой день звать бабушку к ужину, - старушка вышла сама, отсутствия аппетита у нее никто не заметил. И ночь проспала спокойно, хотя утром, проснувшись, опять много плакала. В последующие дни воспоминания о сестре посещали женщину все реже, причем о ее кончине вообще практически не упоминалось, это было как бы забыто, речь шла о каких-то давних событиях, в которых они обе участвовали...

И вот на этом фоне - общего затухания, прогрессиругощей инертности - негаснущая энергия, вкладываемая б переживание различных моментов, связанных с деньгами, отрадных или огорчительных, кажется порой оазисом в пустыне. На малоподвижных лицах оживляется мимика, более динамичным становится жест. Не всегда это касается собственных денежных дел пожилого человека, его личных приобретений или потерь - это вполне могут быть чьи-то чужие деньги или деньги вообще. В любом случае тонизирующее их действие поражает.

Первое, что сразу приходит в голову, - деньги ведь и есть та самая "третья нога", без которой старость чувствует себя такой неустойчивой, готовой вот-вот рухнуть. Кажется, что именно в этом возрасте деньги с такой очевидностью и неоспоримостью приравниваются к самой жизни. Ведь статистичёский факт - в более богатых странах, а в них в наиболее обеспеченных слоях населения продолжительность жизни заметно выше. Конечно, эта более высокая жизнеспособность закладывается с момента рождения, даже до рождения и постепенно накапливается на всем протяжении земного пути. Но и уже после наступления старости разве можно сравнить защищенность состоятельных людей и бедняков! Качество питания, уровень медицинской помощи, доступные формы активности, противостоящие безрадостному прозябанию в четырех стенах, всевозможные удовольствия на долгий срок продлевают чувствительность к разнообразным вкусам и ароматам - все это в любом обществе распределяется пропорционально тому, сколько у кого есть денег. А уж о том, как выручают деньги в любых сложных ситуациях, падаю-ших как снег на голову, как при их наличии уменьшается страх перед будущим, можно вообще рассказывать без конца.

Страшный, роковой барьер - приход в состояние, когда человек теряет способность обходиться без посторонней помощи. Он не привязан к какому-то определенному возрасту: бывает, что это случается в самой глубокой старости, но порой беспомощность настигает сравнительно рано, когда страшно и подумать о том, что обстоятельства полностью выключают тебя из жизни.