Принципы исследования

Эгоцентристская позиция вынуждает к особому способу постижения действительности: не философская систематизация, а философствование - самовыражение, "проговаривание" и демонстрация того, что соответствует самой сущности, истине индивидуального мышления как акта творческой мысли, имеющего бытие в мгновении, а не во времени, рождающего время. Все мы волею судеб индивидуальны и этим "Моя" индивидуальность всеобща: актуально всеобща в отделенности от "Другого", в непонимании его, в межцивилизационности и потенциально всеобща в экзистенциальном диалоге, в стремлении преодолеть отделенность и межцивилизационность, завязать новые связи в рассыпающемся на глазах мире и понять "Другого", самому стать понятным для него, не теоретически понятным, а жизненно.

Эта позиция сходна с искусством, но в отличие от произвола художественного творчества, она является особым философским искусством рефлексии и концептуализации. Она рождает концепции не произвольные, а необходимые и всеобщие "Моею" всеобщностью и необходимостью. Такой концепцией, запечатленной в книге, в политическом выступлении, в любом поступке человек объективирует свое мышление, делая его зримым для "Другого".

Эта позиция - особая культура концептуализации, философское творчество, но как любая концептуализация, она имеет свои принципы:

а) Ситуационность

"Я" не воспринимаю ни мир, ни социум, ни народ, ни институт, я воспринимаю многообразие "Других", вовлеченных в мою жизнь, в мой жизненный мир и соучаствующих со мной в экзистенциальном диалоге. "Другие" - мое жизненное окружение. Они так же, как и "Я" индивидуальны. И "Мне" не важно, осознают они свою индивидуальность, или нет. "Я" делаю их индивидуальными уже тем, что осознаю свое от них отличие, теряю с ними взаимопонимание и неожиданно обнаруживаю себя в мире поверхностей, коридоров и стен, внешних тел.

"Другой" как внешнее тело непредсказуем, его поведение и отношение ко "Мне" непонятно. Он наглядно демонстрирует "Мне", что "Я" как существо индивидуальное стою перед частично непознанным миром, живу с этой непознанностью и пользуюсь тем, чего не знаю. "Я" на практике встречаюсь с Кантовской оппозицией "вещей-в-себе" и "вещей-для-нас". Переживание частичной непознанности, очевидная недопознанность "Моего" жизненного мира превращает мою жизнь в ситуацию. Ситуация же "Мною" и понимается как жизненная проблема.

Ситуация - столкновение необычайности, очевидной непознанности с обыденностью - с привычкой, традиционностью, угасающей понятностью. Ситуация есть обыденная необычайность или, может быть, необычайная обыденность. Это - "Моя" жизненная проблема и "Я" как индивидуальность, имеющая бытие "здесь" и "теперь", в мгновении, в определенном месте, "Я", решая эту проблему, мыслю ситуационно, то есть, обыденно-необычайно. "Я" в меру образован, отчасти культурен, владею некоторым количеством методов, приемов, навыков, знаний, но "Я" не знаю, откуда и как мне в голову приходят идеи, позволяющие оперативно решать "Мои" жизненные проблемы. "Я" называю источник творческого озарения духом и недоуменно, почтительно умолкаю, когда приходится отвечать на вопрос, что такое дух. "Я" не могу позволить себе сослаться при ответе на Юнга, на Маркса, Энгельса, на Гуссерля, на других, ибо их интерпретации для меня социоцентричны, они разрушают мою мгновенность, они учат о каком-то Духе вообще, материи как таковой, а "Я" имею дело не с "Духом вообще", а с "Моим" личным духом.

б) Современность

Мысля ситуационно, "Я" мыслю только о современности, только о тех "Других", с кем я веду свой экзистенциальный диалог. Ими способны стать коллега по работе, знакомая продавщица из ближнего магазинчика, гость, Платон и Достоевский, Сартр и Шекспир, чьи книги я частенько перечитываю, чьи биографии знаю лучше, чем свою, с кем спорю и над чем размышляю. Это и "Мое" идеальное представление о "Другом", кого во внешней реальности может быть и нет, но для "Меня" он существует.

Понятие современности распространяет "Мое" мгновение на время, а место на пространство, оно вовлекает в экзистенциальный диалог всю известную "Мне" историю человечества, из-за чего и Гамлет, и Декарт могут считаться нашими современниками.

Современность - система осмысленных межличностных взаимоотношений, устанавливаемых "мною" как их субъектом.

Современность, это - диалог и взаимопонимание как его сторона. Но чтобы сложившееся представление о диалоге могло характеризовать современность и встать в ряду методологических принципов ее анализа, диалогу, все-таки, следует приписать эпитет "экзистенциальный", подчеркнув этим диалоговое качество самой жизни среди людей.

Мы не можем обойтись без общества, без многообразия "Других" и это вынуждает вступать в экзистенциальный диалог, желая создать себе "место в жизни". Результатом массового порыва к смыслу становится доказательство каждым своего личного права на бытие среди других, а значит, взаимопризнание. Желающий найти (в сущности, создать) условия жизни, адекватные себе, в том или ином виде получает их. На этой основе складываются новые традиции, и рождается цивилизация, соответствующая тем, кто участвовал в ее создании от своего имени.

Заметим, что личностное самобытие не всецело совпадает с самооценкой и самосознанием, оно глубже. Поэтому стремление создать адекватные себе условия всегда ведет не только к ожидаемому результату, но и к неожиданным, в том числе и негативным для человека последствиям. Так желание богатства, наряду с деловой активностью, провоцирует преступность. Всеобщая природа действительного человека на сей день лишена этической самооценки, поэтому растущая из нее цивилизация развертывает весь содержащийся в ней спектр культурных форм, как положительных, так и тех, какие по мере их проявления оцениваются отрицательно.

Философское значение межцивилизационного периода заключается в проблеме глубочайшего изменения привычной жизненной ориентации и участия в общем экзистенциальном диалоге, проблеме изменения представления о человеке, трансформации разума, сознания, морали. Этот период вынуждает нас изменять самим себе, нашему внутреннему миру. Он касается всех, следовательно, и диалог имеет массовый характер, в него вступают и профессионалы, и непрофессионалы, вся страна начинает философствовать, определяя свою всеобщую природу.

в) Цельность

"Я" как человек, решающий жизненно важную для себя проблему ситуации и одновременно как современная индивидуальность есть цельное существо. Как таковой, "Я" не имею права игнорировать "Другого", "Я" над ним размышляю. Нельзя, иначе как в абстракции, отвлечься от своего социоцентризма.

Язык, все общепринятые нормы мышления становятся для "Меня" способом, которым я могу довести до других людей пришедшую "Мне" идею и стать понятным, доказать, объяснить и ввести эту идею в социальную культуру как частицу "Моего" внутреннего мира. Но не занимай "Я" эгоцентристской позиции, не было бы никакой идеи и нечего было бы объяснять и доказывать.

"Я" не мыслю только и исключительно индивидуально или только пользуясь общепринятыми средствами мышления (логикой, традиционными методологиями и пр.). "Я" мыслю как единое существо и мысль есть единый акт, в котором индивидуальное и социальное нерасторжимы, где понятное и непонятное слиты. Это обстоятельство влияет на результат мышления и действий.

Произнесенное слово, совершенный поступок, полученное, выраженное и обоснованное знание полны личностными чертами: ценностями, значениями, смыслами, информацией, они всегда несут личностный потенциал. А поэтому, они всегда и символичны, всегда выражают во вне меньше, чем в них содержится, всегда искажены относительно действительного смысла, какой мы им придаем, отступают от нашей истины. Ф.Тютчев писал: "Мысль изреченная есть ложь".- Эту фразу правомерно причитать и наоборот: "Лгут слова, выражающие мысль", не мы обманываем друг друга, а слова слишком бедны, сравнительно с человеческой цельностью и многообразием, они не могут не искажать.

Язык эгоцентристского философствования не столько понятиен, сколько концептуален в смысле средневекового концептуализма. Это - мышление не в понятиях, а в концептах: полутерминах - полуобразах, полуметафорах, как у Ницше, как Декартова "ясность и самоочевидность".

Каждый акт мысли и философского самовыражения человека двойственны, они содержат и экзистенциальный, и социальный, и биологический (хотя совсем не в значении расизма) аспекты, неразрывные друг с другом. Их взаимосвязь придает философской истине исключительно диалоговый характер.

г) Индивидуальность

Мышление ситуационное, современное и цельное - индивидуально. Даже закоренелый социоцентрист, чье мышление подчинено традициям или правилам научной школы, все-таки, мыслит сам. Научная школа не мотор с приводными ремнями и в голову человека не входят шланги, через которые школа вливает в личность свои идеи. Бытие школы принадлежит человеку, а бытие человека - ему самому.

Индивидуальность мышления означает его самостоятельность и локализованность, благодаря которым любое свое телесное действие человек связывает со своим внутренним содержанием: с мыслью, чувством, эмоцией, потребностью, страстью и т.д. Каждому предпослана социальная культура, в личном мышлении пребывают архетипы, но это - "Моя" культура и "Мои" архетипы, чье происхождение для "Меня" безразлично. В космосе действует закон всемирного тяготения, "Я", казалось бы, ему подчинен, но это "Меня" не волнует, потому что благодаря этому закону я способен ходить по земле. Любой общий закон лишь придает "Мне" определенность и является условием, позволяющим "Мне" быть тем, что "Я" есть "здесь" и "сейчас".

Принцип индивидуальности объединяет остальные характеристики эгоцентристской позиции в одно и превращает жизнь человека в "Мою мыслящую жизнь совместно с Другими".

Следовательно, концепция, разработанная с эгоцентристской позиции, это - выражение индивидуальной мыслящей жизни человека, ее внутренней необходимости. Дело такой концепции в том, чтобы через экзистенциальный диалог соучаствовать в общем процессе социокультурного творчества и позаботиться, чтобы на этот раз культура и цивилизация социума, в котором "Я" живу, имели для "Меня" личный смысл. Чтобы это была "Моя" культура, цивилизация, страна, планета, чтобы они не были для "Меня" так же пусты и безразличны, как Советская цивилизация в 70-е гг. XX века. Чтобы они не игнорировали "Мою" мыслящую жизнь, душу и разум.

Переосмысление

Переосмысление - фундаментальный методологический принцип эгоцентристской позиции. Жизненный мир человека полон тайн, он пронизан непознанностью. Человек в такой же степени недопознан и для самого себя. Однако он живет целиком, и когда ходит, то идет целиком, а не так, чтобы известная ему его часть шла, а неизвестная топталась на месте. И предметы своего мира он использует, беря их как целое.

Уже одно это обстоятельство превращает весь окружающий нас мир в сумму символов. Нам в принципе доступно их культурное содержание, то, которое создано либо привнесено обществом. По правде говоря, даже культурное содержание вещей открыто лишь в принципе, потому что нет на свете человека, исчерпывающе владеющего всеми формами социальной культуры: что-то давно забыто, а другое просто не попадает в поле зрения, не совпадает с интересами, как в поле зрения профессионального художника чаще всего не попадает физическое строение атомных ядер, тем не менее, присутствующих и в красках, и в кисти, и в полотне. Предмет действительного мира неисчерпаем для рационального мышления.

Тем более, от человеческого "Я" укрыто природное содержание окружающих вещей, которое неизвестно еще никому. При этом никакой роли не играет то обстоятельство, что это содержание будет изучено наукой через одну - две тысячи лет. Сегодняшний действительный человек вряд ли сможет воспользоваться знаниями отдаленного будущего. Зачем ему вечная игла для примуса!

Символизм окружающего мира усиливается еще и тем, что его ценностное, культурное содержание привносится в его предметы разумом, скрывающим в себе внеразумие. "Я" придает вещи ценностное содержание и тем самым вкладывает в нее собственный дух, неизвестный для "Я".

Человек вкладывает в окружающий мир душу, какая большей частью ему самому неизвестна. Но, ведь, в жизненный мир включены и другие люди, которые поступают с ним точно также. И тогда мы переживаем мир как целое, содержащее в себе таинственность природы, нас самих и других людей, участвующих в нашей жизни.

С таким миром следует обращаться уважительно хотя бы из чувства самосохранения. Амбиция, хамство, наглость способны его взорвать, отравив конфликтом, а вместе с ним взрывается и человеческая душа. Она начинает ненавидеть сама себя, лишается действительного культурного содержания. Ее культура оборачивается личным мифом, мечтой, надеждой, затем разочарованием и усталостью. Если разум устоит при распаде души, то он оказывается просто сухой рассудительностью, а человек превращается в компьютер. Мнимая культура уходит в небытие.

Следовательно, мы живем в своем мире, как будто бродим с китайским фонариком ночью по музею. Здесь луч фонарика высветил человеческое ухо, там - лошадиный хвост, и у нас в голове всплывает образ кентавра. Сначала мы видим непредсказуемость человеческого поведения, потом сбой в работе компьютера и на всякий случай даем компьютеру имя, подозревая в нем душу и способность нас злить и потешаться над нами. Конечно, мы не мажем компьютеру губы салом, как идолу. Но на всякий случай, интуитивно, иные домашние хозяйки называют ласковыми именами любимые стиральные машины и обращаются с ними не осторожно, как велит инструкция, а, скорее, нежно, даже если их нежность инструкции противоречит.

В наших душах в этот момент всплывает глубинный первобытный пласт, о котором мы не знаем ничего. Всплывает и показывает, что ему и всплывать не надо, он всегда был тут. Мы лезем в горы, идем в леса с рюкзаком для восхищения, или сбиваемся в кучу, наблюдая уличное происшествие, чтобы вновь пережить встречу с непознанным и удивиться. Удивление ввергает нас в первобытное состояние страха или праздника, заставляет осознавать или переживать освобождение.

Мы не вспоминаем древний опыт и не приобретаем новый, мы просто ведем себя так, как свойственно человеку во все тысячелетия, человеку, чьи тело и душа, мышление и разум сложились в геологических, биологических, климатических, гидрографических, космических и еще неизвестно каких условиях земли. Сложились в них и выросли, неся в своей природе их отпечаток. Определенность разуму задана условиями и планетарными, и культурными, уберите эту определенность, и разум лишится качества человеческой разумности.

Именно это обстоятельство и дает нам возможность понимать мир и людей по-человечески, до знания и помимо знаний приобретая опыт другого, находя этот опыт в самом себе. Но при этом, текст, рассчитанный на личностную подстановку читателя, на его творческое соучастие становится провоцирующим.

Символы окружения не расшифровываются лобовой исследовательской атакой. Они потому так и называются, что являются всего лишь знаками, лишенными определенного содержания. Значение в них следует вложить, взяв его в самом себе. Значение символа меняется в зависимости от того, кто его понимает. Так образ в зеркале меняется в зависимости от того, кто в него смотрится. Символ служит для человека намеком на его собственную душу, которую человек усматривает в символе как в хорошо отшлифованном зеркале.

Ранее мы называли характеристики межцивилизационного периода. Они связаны с отношением между "Мною" и "Другим". Некогда "Другое" господствовало, оно опутало "Меня" своими обычаями и обрядами, собственной традиционностью. "Я" в организме этой культуры представлял собой не более, чем клеточку, даже не орган. Органами были институты власти, права, познания и т.д. И социальный организм существовал во главе с высшими интеллектуальными и распорядительными органами: царем, президентом, сенатом, синодом, правительством, политбюро ЦК КПСС, МВД, КГБ, АБВГД.

Теперь "Другое" не господствует, а просто существует, "Я" освободился от него, как это произошло? Почему великий и исключительно прочно сработанный Советский Союз исчез без сопротивления от комариного чиха? Почему такая же судьба, кажется, у всех цивилизаций? Гражданские войны начинаются или не начинаются потом, они связаны с распадом цивилизации на множество людей, с анархией и попыткой ее прекратить, а сам акт освобождения - праздничен! В СССР праздничная атмосфера царила несколько лет, во Франции танцевали на месте разрушенной Бастилии. Межцивилизационность, даже когда она вплетена золотой нитью в прочный еще ковер цивилизации, это - праздник освобождения. Апофеоз праздника - анархия, за которой начинается отрезвление.

Сейчас не пойдет речи об экономических, политических и прочих причинах революций, такие теории есть, многие из них существовали еще в советские времена и позволяли надежно прогнозировать ход перестройки, они предупреждали о возможных опасностях, о грядущих бедах, но не смогли справиться с праздником. Эти теории просто не были услышаны. Речь пойдет о том, что начавшийся акт освобождения неотвратим. Она говорится об индивидуальной культуре мыслящей жизни в межцивилизационный период, о том, что такое "современный россиянин".

Это - человек, дистанцировавшийся, отстранившийся от социума. Он продолжает оставаться и индивидуальным, и социальным существом, но он переносит акцент со своего бытия "Другим" на свое бытие "Собой", то есть, переосмысляет социальную культуру на основе бытия собой. Переосмысление составляет и мышление, и культуру бытия человека в межцивилизационный период и методологию его философствования.

Бытие собой обусловливает экзистенциальную составляющую мышления человека, его индивидуальное переживание ситуации, а бытие другим - его сознание. Переосмысление, следовательно, изменение ценностей, переоценка содержания сознания, составляющая интеллектуальную сущность современного человека.

* * *

Итак, современный россиянин переживает ситуацию межцивилизационного периода. Контурно обозначенная выше методология переосмысления дает нашим соотечественникам надежду на преодоление этой ситуации и на формирование нового типа социальной культуры и российской цивилизованности. Мы надеемся понять друг друга и найти общий язык. При этом ни для кого не секрет, что складывающаяся сейчас культура в своих существеннейших чертах еще не известна. Мы можем утверждать, что в ее основе будет рыночная экономика, правовое государство и т.д., но кому уже сегодня известно, как будет у нас пониматься рыночная экономика и правовое государство через десять лет?

Ясно только то, что это будет российская модификация европейской культуры, что уже сегодня всеми нами совместно с мировой общественностью закладываются основы и будущей дружбы, и, не дай Бог, грядущих конфликтов. Ясно так же и то, какова внутренняя архитектоника современной российской ментальности, она такова:

Экзистенциальные состояния человека

Распад цивилизации характеризуется, на наш взгляд, тремя основными экзистенциальными состояниями: одиночеством, растерянностью и собранностью. Они выражают природу современного человека и выступают предпосылкой как разума, так и творчества культуры.

Кризис норм цивилизации проявляется распадом институтов и нарушением связи между людьми и поколениями, а, следовательно, эгоцентризацию индивидов. Между людьми и группами пропадает привычное взаимопонимание, все предоставлены самим себе, вынуждены думать своей головой и, принимая решение, опираться на собственный разум, даже если со стороны он кажется лишенным здравомыслия. Растет многозначность слов, увеличивается число языков, групповых сленгов, начинаются конфликты между группировками и поколениями.

Кстати говоря, авторы этой работы воспринимают себя эгоцентристами отнюдь не совсем по доброй воле. Один из них осознанно становится на такую позицию, хоть и понимает, что эгоцентризм, это - переживание философского озарения, этот акт чистого философского мышления больше нескольких часов в год выдержать нельзя. Все остальное - разработка, отработка, анализ, доказательство, аргументация и т.п. занятия, которые предназначены, чтобы донести до Другого полученную истину. Не проповедь, не гипноз, убеждение и т.п., а раскрытие озарения, чтобы Другой смог отшлифовать собственный опыт и понять озарение как свое внутреннее дело. Второй автор эгоцентрист по положению вещей, он знает и понимает свой предмет, но в силу общего взаимонепонимания и одиночества он оказывается в точно таком же положении и вынужден доказывать другим то, что для него очевидно.

Если цивилизация характеризуется в первую очередь нормами, и лишь во вторую - созданными на основе технологий ценностями, то межцивилизационный период главным образом совершается в человеческой голове, это - трансформация норм мышления, качественное изменение привычного уклада жизни, привычных до обыденности взглядов на нее и на свой мир.

Распад цивилизации СССР, высвобождение человеческой индивидуальности, утрата межчеловеческого взаимопонимания, необходимость думать своей головой, опираться только на собственный смысл делает нас одинокими.

а) Одиночество

Дело не в социальной защите, как ее понимает современная политика. Дело в том, что в межцивилизационный период общество как организм распадается и перестает защищать человека от мороза обезличенного мироздания. Каждый из нас оказывается как бы голеньким зимой в тайге, ну, может быть, в каменных джунглях. В джунглях, ясно, звери, в тайге зимой легче. А летом, голеньким?

Человек становится сущностно одиноким. Если он не нужен обществу, то общество еще меньше нужно ему. Мы попадаем в ситуацию выбора высших ценностей: что важнее, человек или общество? Начинается социальное расслоение по смысложизненным ориентирам. Каждый слой желает своей цивилизационной перспективы. Складываются несколько идеологий и различных образов жизни. Сегодня они представлены, условно говоря, "националистическими" и "демократическими" ориентациями, в основе которых две высшие ценности: социум и индивид. Появляется и промежуточная, центристская позиция, настаивающая на признании обеих ценностей равноправными. Все эти партии забывают про фундаментальное: Я хочу или не хочу! Про волю.

Противопоставление смысложизненных ориентаций выдает отношение человека к себе и своему внутреннему миру. Либо он отказывается от своей личности, разума, свободы и достоинства, от своего "Я", признает себя "ведомым" во имя надличностных интересов, тем самым, снимает с себя всякую ответственность за свою жизнь и поступки. Либо же приходит понимание того, что высшую ценность имеет не общество, государство или иные внешние для людей сферы жизни. Высшие ценности в самих людях, в их внутреннем мире: в душе, в разуме и т.д. Одиночество требует от человека признать себя и свою мыслящую жизнь, все, содержащееся в ней, высшей ценностью, оно хранит возможность чувства собственного достоинства. Это - основа личной свободы, которая, впрочем, угрожает и порабощением. Короче говоря, одиночество заставляет определиться в ценностях, но его требование можно не выполнять.

Человек одинокий - потенциальный созидатель, творец, а не рутинер, он активен как индивид, а не как представитель социальной силы. Мир его жизни, недавно обыденный и известный до деталей, вдруг поворачивается необычной стороной и перестает быть узнаваемым. Человек ставится перед необходимостью изучать, казалось бы, уже известное, заново знакомиться с недавними друзьями и пересматривать отношения с врагами. Ему приходится переоценивать ранее несомненные ценности и снова выбирать дорогу в жизни. Взрослый человек как бы возвращается в детство или в подростковый возраст.

Мир, ставший необычайным, проблематичен и удивителен, следовательно, он требует пробуждения личного разума, необходимого для решения проблемы, заставляет осмыслять. Мы вынуждены прикладывать усилия, на которые не каждый способен. То, что естественно и органично для ребенка, зачастую невыносимо для взрослого. Жизнь, оказывается, ставит в угол, треплет за ухо или снисходительно гладит по голове и предлагает конфету с елки, если мы встанем на стул и прочитаем гостям стишок. Обстоятельства оскорбляют людей своим отношением.

Как и всякое экзистенциальное состояние, одиночество - не эмоция, а сторона всеобщей природы. Одинок даже самый общительный человек, в его одиночестве скрыт потенциал личной самоценности, имеющий своей оборотной стороной взаимонепонимание людей. Поэтому одиночество в состоянии погубить малодушного, может заставить опустить руки, уйти от ответственности, от необходимости решать и действовать, спрятаться в анонимной практике партий, конфессий, группировок или превратиться в самодостаточную величину, занять позицию экзистенциального монолога, вещающего оратора. Но сильному одиночество - опора, он - соучастник творчества социального мира, он привносит в него свое "Я", даже если его "Я" позднее оказывается лишенным имени.

Каждый по-своему переживает межцивилизационный период как личную ситуацию. Мы по-разному реагируем на хамство обстоятельств, кто плачет, кто смеется, один засучивает рукава для драки, а другой для работы. Кто-то уходит от оскорбления в наркотическую эйфорию, другие - в виртуальные миры компьютера, в секты, в группировки, в партии, кто-то в петлю, а иные хамят в ответ. Все по-своему выбираются из болота и увертываются от летящих из окон бутылок и некоторым это удается.

Межцивилизационный период как вдруг открывшаяся необычайность жизни - ситуация, общая для тех, кто в нее попал. Несмотря на индивидуальные способы ее преодоления и разнообразие реакций, несмотря на различающие людей личные ресурсы разума, эта ситуация - фундаментальная проблема, а, следовательно, она становится и всеобщим основанием мышления.

Привычный, скучный до обыденности образ жизни советского человека неожиданно пропал, и наша собственная страна повернулась к нам новой своей стороной. Человек ложится спать в СССР, в городе Ленинграде на улице Героев Революции, а просыпается в другой стране (Россия), в другом городе (Санкт-Петербург) на улице Жертв Большевизма. Вчера его сосед был младшим бухгалтером на заводе, а сегодня он - Народный Депутат России и банкир (?).

Очевидная необычайность и нежданно обретенная свобода оборачиваются праздничным восторгом освобождения от старой бессмысленности и страхом неизвестности. Одиночество ставит нас перед тем открытием, что мы на самом деле не знаем и никогда не знали наш собственный жизненный мир, он, как предмет познания, неисчерпаем для рациональной мысли. Тогда страх перед возможной преступностью заставляет вооружаться и нападать первым, страх перед чужой группой заставляет сбиваться в свою, страх перед инфляцией провоцирует скупать продукты, а значит, и цены начинают расти. Инфляция становится реальностью, вынуждая паниковать и правительство, и депутатский корпус. Об этом снимаются фильмы и пишутся романы, страх включается в содержание природы человека.

Одиночество фундаментально тем, что заставляет видеть свое как чужое и самого себя как другого. В нем семена будущего, оно способно обернуться и гневом, и отчаянием, и блаженством безделья, и тупой неподвижностью, чувством безвыходности, тупика, неприподъемности груза проблем, и радостью от осознания возможностей. Оно ставит человека в положение, когда у него есть всего два варианта: быть самим собой и каждым поступком декларировать, кто он такой или отказаться от себя.

Привычные объективные ориентиры, еще недавно служащие надежной опорой для мысли, рушатся. Социальная культура уходит в лаборатории и кабинеты. Так во времена раннего средневековья она пряталась в монастырях и там ждала своего времени.

Идеология? - Нет ее. Государственные интересы и цели? - Государство теперь даже географически другое, мы всем населением как бы эмигрировали из СССР в чужую страну. Экономисты? - Десять лет назад они прекрасно знали свое дело, но это были специалисты по экономике, базирующейся на государственной собственности и имеющие целью ее приумножение. А сегодня у них исчез предмет, нет в России этой науки, как нет и экономического единства. Наши экономисты - специалисты по межцивилизационным способам ведения хозяйства. Американские экономисты? - Что они понимают в бизнесе по-российски? Социология? - Тоже пропали и предмет, и цель. Политология?

б) Растерянность

Конечно, мы утрируем ситуацию, чтобы показать ее выпукло. Главное то, что межцивилизационный период - время растерянности, когда колесная мазь продается в посудной лавке, а за хлебом надо идти в обувной магазин.

Растерянность - осознание необходимости сделать выбор и принять решение при отсутствии для него объективных оснований. Это следствие непосредственного переживания непознанности своего жизненного мира. Куда следовало поместить деньги, чтобы сохранить их в дни обвальной инфляции 1992 г.? Как обратиться в суд с иском за моральный ущерб? Что такое адвокат не для предприятия, не для партии, а для рядового гражданина?

Одиночество и растерянность превращают взаимопонимание людей в насущную проблему. Причем понять нужно не на основе привычных норм, они распадаются, а просто "по-человечески", это должно быть межчеловеческое взаимопонимание одиноких людей.

В своей стране мы живем, как будто едем в переполненном автобусе, новые пассажиры стремятся занять какое-то место и толкаются локтями. Взаимопонимание рождает единое пространство общего смысла, дает ощущение перспективы и формирует не личный, а социокультурный субъект. Оно обеспечивает возможность ответить для себя на вопрос: что означает быть в России человеком и жить по-человечески, причем ответить так, чтобы ответ не заставлял нас вступать с другими в конфликт, убийственный и для нас, и для культуры.

В.Д.Плахов замечает, что объектом социальных норм выступает "усредненный" социальный тип человека Такой взгляд правомерен для устойчивого социального состояния, где есть этот тип. В межцивилизационные времена типичным является отсутствие типичности.

Данное обстоятельство углубляет представление об основании цивилизации. Социокультурный субъект является скорее не "типом", а идеей человека, мечтой о нем, прослеживающейся в хаосе межчеловеческих отношений, и уже в силу этого выступает его потенциальной природой. Не смотря на внерефлексивность такой идеи, с нею считаются, соотносят свои поступки, понимая, что игнорировать ее, значит быть высаженным из автобуса. Из поступков складывается жизнь в обществе, а тогда социокультурный субъект через посредство человеческой жизни создает цивилизацию, природа человека рождает новый культурный мир. Диверсификация связей при нарастании самобытности заставляет людей "приспосабливаться" друг к другу, и тех, у кого доминируют физиологические интересы, и тех, у кого преобладают духовные.

В развитой цивилизации типичность дополняется идеальным устремлением, ее нельзя рассматривать как среднестатистическую. Не типичность социокультурного субъекта, его как бы просторность для разнообразия индивидуальностей хорошо иллюстрируется той стороной социокультурного субъекта, какую в русской литературе в XIX веке принято было называть "героем нашего времени".

Разница между старой и новой цивилизациями оказывается в том, что старая просто утратила смысл и совместимость жизненных взглядов. Люди перестают понимать, зачем они живут именно так, как живут. Новая же цивилизация имеет личный смысл, если не для всех, то для большинства. Она имеет для "Меня" значение, это - моя страна, мой народ, моя культура. "Моя", а не чья-то чужая, это - "Мой" автобус.

В интересные времена цивилизация угасает. Следовательно, и сознание распадается, для которого она была формой, воспроизводящей тип разума. Наступает момент общественного безумия, которому позднее конечно найдут более благородное название.

Неожиданно появляются казаки (?). В конце ХХ века по улицам бродят растерявшиеся белогвардейские офицеры (?) и угрюмо смотрят по сторонам, словно некая сила занесла их на сто лет в будущее. Начинаются безумные войны по поводу: на каком языке говорить (?), какую молитву творить (?), какими деньгами расплачиваться (?). Какие гимны, какие флаги, какие вывески и слова?. Заварилась каша и доходит до кипения. Опустилась с неба большая ложка и помешивает, помешивает...

Время растерянности сводит общество с ума, но люди с ума не сходят, они просто становятся разумными по-своему и теряют взаимопонимание друг с другом. Пропадают привычные ориентиры, люди ищут ответ на вопрос, что с ними происходит, присматривают себе место в неизвестной России, взращивают в душе новый смысл жизни. Человек, конечно, тоже под угрозой, каждый такой период сопровождается ростом психических отклонений, наркомании, алкоголизма и их вплетенностью в ткань общественной культуры.

в) Собранность

Стремясь сохранить разум, люди преодолевают растерянность собранностью духа и мысли. Их растерянность обусловлена крушением привычных оснований выбора. Тогда они делают выбор, видится даже, что будто без всяких оснований, произвольно. Сделанный выбор объективируется в социальной культуре, и сам становится ее субстанцией. Собранность духом есть принятие решения без объективных оснований, по мотивам личного смысла. Не смотря на кажущуюся произвольность, когда идея овладевает массами, она, как говорил поруганный основоположник ленинизма, становится страшной силой. Из частных решений в ходе экзистенциального диалога складывается общее решение, меняющее направление культурной эволюции.

Возможность собраться духом обусловлена тем, что мы хотя и не знаем (в рациональном смысле слова "знание") самих себя и наш мир, но при этом прекрасно понимаем их. Наш мир и мы сами даны себе непосредственно, причем даны внутренним образом. Мы не знаем челночника на базаре, но прекрасно понимаем, почему он челночествует. Мы с младенчества вырастаем в этом мире, и когда мир начинает меняться, в самих себе находим его устойчивость и говорим, что на самом деле, в сущности ничего не изменилось. Когда рациональность отказывает, основа жизни становится внерациональной.

Человеческая внерациональность не спонтанный эмоциональный выплеск. Она контролируется человеком, если он отдает себе отчет и понимает смысл своих дел. Действуя, мы сохраняем целостность своего "Я", проецируем наше самопонимание во вне и воплощаем его в действия. Тогда поступок становится нашим поступком, а его результат - нашим репрезентантом, он представляет "Я" перед другими. Мы способны на межчеловеческое взаимопонимание, опираясь на понимание себя.

Распад цивилизации СССР, высвобождение человеческой индивидуальности, утрата взаимопонимания, необходимость думать своей головой, исходить только из собственного смысла делает нас одинокими. Одиночество - фундаментальное состояние, оно проявляется в ослаблении, а иногда и прямом распаде межчеловеческих связей и переживается как взаимное непонимание людей. Выход из одиночества требует прорыва за пределы поверхностей.

* * *

Идея собранности позволяет рассматривать прошлое человечества в его нацеленности на будущее. Провиденциализм как методологический принцип совсем не безнадежен, если предположить, что человек по своей природе существо ориентированное, а его ориентация заключается в стремлении к счастью. Находящий личное счастье в гибели погибает, а тот, кто видит его в жизни, выживает вместе со всеми остальными, от них и берет начало будущее.

Попытку первобытного человека преодолеть растерянность и собраться духом мы сегодня называем историей. Его прорыв состоит в борьбе за жизнь. Он осознает утрату в счастье и спокойствии, но видит и великое приобретение в осознании своей самоценности и самообусловленности, которой уже не хочется лишаться. Конечно, он не понимает величия такого дара, величие, и в самом деле, слово, не имеющее глубокого смысла, в нем почти нечего понимать. Но когда лиса догоняет зайца, ее не беспокоят угрызения совести, а заяц при этом чувствует все, что угодно, кроме несправедливости, свершающейся над ним. Людям же свойственно и то, и другое. Человек чувствует себя силой, и что важнее, он чувствует свою исключительность в мире, может быть, исключенность.

Собранность первобытного человека хорошо просматривается в мифологии. Конечно, писанная история коротка и не затрагивает действительной первобытности, но в образах мифологии можно получить намек и на более древние обстоятельства.

Изгнанные из Эдема прародители сначала раскаивались, потом смирились. Их дети взбунтовались. У ворот Эдема не зря поставили ангела с огненным мечем, кто его поставил, видимо, знал будущее, понимал, что без огненного меча стремление людей вернуться назад не сдержать. Вкусив от древа познания, прародители на радостях забыли о древе жизни!

Меча тоже не хватило, потребовался потоп. В потопе спаслись многие, не один только Ной. Кто выплыл с Божьей помощью, а другие и сами по себе, история всех древних народов начинается с выплывших прародителей, но не все ведут ее от Ноя.

Гильгамеш, гонимый тоской, искал траву бессмертия, добрался до островов блаженных, получил информацию и нашел траву на дне океана, но устал. Нырнуть на дно, взять бессмертие и выплыть, это - тяжело, это - первый вполне средневековый подвиг. Гильгамеш задохнулся под водой и когда достиг поверхности и, хрипя, глотнул воздуха, у него в глазах стояли красные круги. Он доплыл до отмели, прополз еще немного и забылся, потерял сознание.

Гильгамешу бессмертие нужно было для друга и для себя. Ему вообще не нужно было бессмертие, он не знал, что это такое, он в первый раз в истории человечества увидел смерть. Он просто хотел жизни для друга и для себя, он хотел воскресить Энкиду. Во время забытья траву бессмертия у него украл вездесущий в мифологии змей. Змей стал бессмертным, а человек, как уверяет Коран, опять остается в убытке. Сидхартха Гаутама стал Буддой после того, как в первый раз увидел смерть.

Видимо, очень стремились люди назад, если по прошествии тысячелетий пришел некто, о ком твердили, что он обещает спасение от смерти.

И собрались уцелевшие после потопа, много их было, и начали искать древо жизни, и не нашли его. Может быть, древо жизни было мифическим, может быть смыло его в волнах потопа вместе с Эдемом, но в их души закралось подозрение, что забрали Эдем вместе с бессмертием на небо и стали они строить Вавилонскую башню.

А потом пришел тот, кто сказал: "Аз есмь альфа и омега", звали его Йеху, что в переводе на церковнославянский значит Грядый, тот, кто еще придет, кто будет в будущем и родилась история, в конце которой ожидалось воскресение из мертвых и жизнь будущего века. История выступила уже вполне писанной и реконструируемой собранностью первобытного человека, в растерянности осознавшего себя исключительным или исключенным.

Дальше о Европе, чья история известна лучше всего. В своей истории она сменила несколько типов культур, с различными представлениями о человеке и о том, что является человеческим. Первобытно-мифологическая эпоха считала первостепенным человеческим качеством силу: физическую мощь богатыря, моральную силу шамана и силу рода, представленную в воле вождя. Человек - тот, кто умеет выжить в противостоянии с одухотворенной природой.

Античность представляла человека как трагикомического героя, фаталиста, противостоящего богам и року. Великий Геракл страдал от нанесенной ему обиды: сын Зевса в результате дворцовых интриг родился не царем, а рабом у мелочного и тщедушного царька. Он должен был чистить загаженные за века Авгиевы конюшни, таков один из его подвигов. Он был любимым объектом для шуток богини Атэ, и потому стал безвинным убийцей своего воспитателя, потом своей семьи и, наконец, великого мудреца и врачевателя, своего лучшего друга кентавра Хирона.

Медея, жена Ясона, только заподозрив, что у его мужа, утонувшего в государственных делах, появилось желание взглянуть налево, не нашла лучшей мести, кроме как убить своих и Ясона детей. Эдип совершил преступление кровосмешения, не подозревая об этом, над ним простер руку тот же рок, что и над Лотом. И оба оказались виновны. Это - мотивы древнегреческих классиков, они, только что выйдя из первобытности, увидели мир поверхностей, те улицы и коридоры, которые так знакомы нам. Древние греки не остановились в развитии, начались Средние века.

Первобытный человек продолжал собираться силами. Средние века создали идею подвижника, стремящегося к недосягаемому Богочеловеческому совершенству и противостоящего дьявольскому началу. Это был святой. Подвиг святого со всех возможных человеческих точек зрения был бессмыслен, не зря в нем так уважалось юродство. Он мог носить вериги, стоять на столпе и класть по тысяче поклонов в день и так десять лет подряд (столпник). Он мог молчать всю жизнь (молчальник), но не был бессмысленным по большому счету.

Симеон Юродивый начинал так же, как Заратустра у Ницше, но продолжил иначе. Проотшельничествав пару десятилетий, он вернулся к людям, чтобы врываться в женские бани, плевать в церкви и надругаться над иконами. Он был бы смешон, если бы к нему горожане не относились серьезно и с глубоким уважением. Симеон своей жизнью и избирательным непотребством показывал условность и бессмысленность культурных символов. Бог не в том и не в этом, не в этом тот, кто придет (Грядый) и избавит от смерти, обид и унижения.

Культура Возрождения выросла на идее человека гениального, универсального, достигшего совершенства и обладающего им как потенцией, но противостоящего другим людям. Первобытный человек, кажется, здесь нашел нечто чрезвычайно важное. Он нашел самого себя как самоценность и самообусловленность, он стал овладевать культурой. Может быть, он, и впрямь, ученик, только не на человека разумного, а на Бога, может быть, Грядый, это он сам через века и тысячелетия?

Век Барокко ответил на вопрос, что такое гениальность, это - разум, противостоящий неразумию, но разум - метод, понимаемый как упорядоченность познания, как повторяемость и верифицируемость. Просвещение расшифровало методический разум как воспитанность и образованность, возникло представление об энциклопедистской человечности.

Начиная с XIX века, в основании культуры сформировалась идея абстрактного человека, противостоящего абстрактному социуму и конкретности действительных человеческих существ. Ни одна из этих идей не канула в прошлое безвозвратно. Передаваясь из поколения в поколение и трансформируясь в последующих культурных эпохах, они вместе характеризуют природу современного человека.

Возможно, человек - ученик на Бога. Но, начиная с Возрождения, небеса над его головой стали закрываться. Четырехмерное пространство средневековья превратилось в трехмерное. Двумерное и обратимое время Средних веков стало одномерным и необратимым. С эпохи Возрождения все становится иным.

Небеса закрываются Бэконовской полезностью. Проблема смысла жизни в принципе не решается без предчувствия вечности и бессмертия. Однако, закрывшиеся небеса заставляют нас искать смысл жизни в культуре, как подводники в плавании видят смысл своей жизни в плавучести лодки, в запасе воздуха, пищи, воды и энергии.

Смысл человеческой жизни не находим без бессмертия или, хотя бы, без вечности. В чем же заключается культурный смысл, если нет предначертанного? - В пользе, в спорте, в моде, в игре, в провокации, в помощи? Смысл искусства заключается в искусстве, а смысл науки - в науке, ну, хотя бы, в практике! Но зачем?

Первобытный человек собирается духом для прорыва, и в этой его собранности рождается история.

* * *

Мы назвали лишь несколько взаимосвязанных экзистенциальных состояний: одиночество, восторг - страх, растерянность - собранность. Эти и подобные состояния характеризуют одно из измерений нашего портрета. Другое измерение открывается через представления о "Другом".

Что является "Другим" для человека цельного, индивидуального, переживающего ситуацию, но такого, о каком мы рассуждаем, выделяя преимущественно и рассматривая в качестве предмета только две его черты: 1) современный 2) россиянин. Имплицитно мы ввели два этих ограничения, давших предметность. "Современный россиянин" - абстракция от действительной индивидуальности людей, населяющих сегодня просторы России.

Указание на Россию определяет бытие предмета в быстро и качественно изменяющемся социокультурном пространстве. Он как субъект культуры живет "здесь". Следовательно, "Другое" для современного россиянина, прежде всего, другие социальные культуры, сосуществующие с Россией: европейская, арабская, китайская и т.п. Представление о различии сосуществующих цивилизаций появляется при сопоставлении свойственных разным народам норм жизни. С одной стороны - европейская самообусловленность разумного человека, с другой стороны китайская обусловленность извне - традицией. С третьей стороны арабская обусловленность представлением о боге и, значит, теократия, зависимость от церкви, а с четвертой стороны - российская самообусловленность повседневностью и здравым смыслом.

Указание на современность определяет бытие предмета во времени. Он живет "теперь". Но определение во времени через "современность" трансформирует само время, превращая его в "мгновение" и распространяя мгновение на историю. Следовательно, "Другое" - социальные культуры, расположенные исторически и прямо либо опосредованно связанные с исследуемой культурой, либо сосуществующие с ней во времени. Поэтому, "Другое" можно расшифровать. Если речь идет о России, то ее "Другое" в прошлом и в будущем. В прошлом это - Советский Союз, Досоветская Россия, Петровская, Московская, Татарская, Киевская Русь и т.д.

Историческая расположенность культур не ограничивается одним прошлым, она включает в себя проекцию на грядущее: надежды, мечты, затем идеал, пока лишь предчувствуемый, созревающий, вынашиваемый в душах и весьма разнообразный, для каждого свой. По мере выхода из межцивилизационного провала, утомляющего своей творческой напряженностью, идеал вырисовывается все отчетливее и все определеннее становится субъектом социальной культуры, носителем социального разума. Таким идеалом когда-то был абстрактный разум в период европейского Просвещения, таков и абстрактный человек Советской поры или нынешних Америки и Европы.

Конечно, двойная определенность предмета недостаточна, она лишает изучаемую культуру объема. Ясно, что, например, европейская культура имеет свою историю и свое место, что в ментальность европейских народов и культур входит образ России, что все это опосредованно проникает в российское сознание и содержится в нем. Ронсар, конечно, более значим для Франции, чем для России, но в российском сознании есть образ эпохи Ронсара и Франция предстает перед нами как культура, создаваемая, в том числе, и Ронсаром.

Есть в психологии понятие аттитюда, подробно разработанное Д.Н.Узнадзе и его школой. Практически аттитюд означает то, что граждане России имеют дело не с действительной европейской культурой, а с образом Европы в своей культуре, а европейцы встречаются не с Россией, а с собственным представлением о России. Может быть, поэтому у них бытует миф о загадочной русской душе, а у нас - миф о таинственной удачливости Европы. Что касается нашего исследования, то мы стремимся решить две задачи: одна из них - исследование первобытности, действительно содержащейся в современной нашей природе, а вторая - реконструкция образа первобытности, свойственного нашей межцивилизационной культуре.

Первобытность присуща человеку во все времена уже потому, что он всегда стоит в начале новых эпох. Однако на первый план она выступает в межцивилизационные периоды, тогда и превращается в доминирующую форму разума. Исследование первобытности и ее понимание означает переоценку и переосмысление прошлого и настоящего через призму одиночества, растерянности и собранности как экзистенциальных состояний.

Такие состояния характеризуют собой начальный акт разумного мышления в любую эпоху, они и роднят друг с другом нашу современность и первобытность. С них начинается переживание себя и границ собственного мира как сил. Богатырь, шаман и вождь - вечные фигуры человеческой культуры. Временами, они засыпают, это происходит тогда, когда в разуме преобладает социальное начало, а индивидуальное оттесняется на задний план. Когда они засыпают, из культуры уходят одиночество, растерянность и собранность. Вместе с ними угасают чувство необычайности жизни, удивление, любопытство, воображение. Конечно, нет страха, забывается обида, но утрачивается и праздничный восторг освобождения, уходит творческий импульс и связанная с ним жажда жить.

Социальный разум, правда, торжествует, но индивидуальный вырождается за ненадобностью. Общество как бы остается разумным: порядок крепнет, образование и наука процветают, а человек при этих благах перестает быть разумным существом. А так как общество состоит из людей, то расцвет социального разума оказывается недолгим. Общество соскальзывает в новый межцивилизационный провал и все возвращается на круги своя.

Первобытный человек просыпается от грез и обнаруживает, что он по прежнему сидит у входа в пещеру, смотрит на голубую дымку за рекой у самого горизонта, а чудеса будущей цивилизации ему всего лишь привиделись в мечтах о счастье и спокойствии.

Зажав ладонями виски

- Ку-ку, мой друг, живу, покуда

себя рисую, как эскиз

углем на обороте чуда.