Действие принципа "вызова-и-ответа" или мифологический подход к истории[12]

Самые деятельные народы теперь -

наиболее утомленные! У них нет сил даже для лени.

Фридрих Ницше

 

Как известно, принцип "вызова-и-ответа" был сформулирован Арнольдом Тойнби, который, анализируя историю мировых цивилизаций, призывал: "Отрешимся от формул Науки и вслушаемся в язык Мифологии" [Тойнби, с.107], справедливо полагая, что историки применяют к исследованию истории методы, выработанные учеными-естествоиспытателями для исследования неодушевленной природы, а не таких явлений, как "культура" или "цивилизация". И далее Тойнби применил блестящий, на наш взгляд, прием, который мы назовем "мифологическим подходом к истории". В рамках данного подхода цель исторического исследования не сводится к точному и детальному описанию и типологии фактов существования той или иной цивилизации. История понимается как мифологическое описание, проекция мифологической матрицы на реальное бытие.

В результате развития общественной мысли XIX века сложилась ситуация, при которой термин "мифологическое" ассоциировался с термином "неправильное", "фантастическое". Подразумевалось, что существуют некие реальные, объективные методы, которые позволяют объективно отражать действительность. Если мы внимательно проанализируем любое историческое исследование, то обнаружим, что каждый исследователь a priori является сторонником той или иной заранее заданной схемы, то есть того или иного представления о том, что такое история, и каким образом нужно ее описывать, и, главное, анализировать. В этом смысле любая историческая схема является интеллектуальной спекуляцией, а доказательность многочисленных схем строится, в конечном счете, на вере, предшествующей знанию.[13]

Один из сторонников мифологического подхода к изучению истории писал: "Покамест история есть история (…) фактов, она (…) не есть история. Это - сырые материалы, которые при условии внесения в них каких-то совершенно новых точек зрения, могут стать историческими материалами. Все эти статистические таблицы и процентные исчисления никакого отношения как таковые к истории не имеют. Констатирование голых указов, распоряжений и постановлений; исчисление количества и характера податей и налогов; описание хода военных действий, колонизации, всякого технического оборудования, все это никакого отношения к истории не имеет, если эти факты берутся как факты, даже пусть в их причинной зависимости. История не есть природа и не развивается по типу природных процессов. (разрядка моя - В. Г.) Природа гораздо абстрактнее, проще и механичнее истории. И не история есть момент в природе, но всегда природа есть момент истории. Ибо никто никогда не воспринимает чистую, вне-историческую природу. На ней всегда лежит густой слой интуиций данной эпохи, и исключение их приводит не к природе как предмету обычного человеческого восприятия, но к природе как абстрактной формуле научной мысли. С такой формулой имеем дело не мы, но лишь наш рассудок. И глупо ставить рассудок в такое привилегированное положение, чтобы все остальное перед ним смолкло". [Лосев, с.145] [14]

Объективность, которую якобы придают истории методы естественных наук, весьма иллюзорна. Тем более, что основы научных построений также при желании можно представить лишь частным случаем мифологического сознания. Даже типология и классификация событий несет в себе начала мифологии (обычно это называется "научными принципами"), ибо историк группирует идеи согласно абстрактной схеме: это может быть идея прогресса (общественно-экономических формаций в историческом материализме), идея цикличности (рождение-умирание цивилизаций).

Сделаем необходимое отступление. Важным, хотя и подсознательным, элементом современного сознания является архаическое восприятие мира. Именно на основе первобытного мышления сформировалось столь своеобразное занятие человеческого разума, как историческое исследование. В мифологии обязательны два аспекта: профанное и сакральное ощущение времени. История, которую пытаются описывать профессиональные историки, разворачивается в профанном времени. То есть тем самым делается попытка отделить историю, как описание событий, от сакрального, священного времени.

Для архаического сознания исторические события представляют собой не более чем случайности, которые искажают от века существующий миропорядок. Еще греческая и римская традиция откровенно признает право историка на мифологическое описание событий. Затем ситуация резко меняется.

"Иудаизм и христианство узаконивают историю, придавая ей конечную цель (мессианизм) и потусторонний смысл (направление божественной воли). Если видеть смысл человеческой жизни в пути от греха к спасению и ждать воздаяния после смерти в меру заслуг (а еще лучше - божественного милосердия), то можно выдержать существование в истории. Но когда вера ослабевает, сознание неотвратимости конца и непоправимой уникальности каждого поступка налагает на человека такое бремя безысходного отчаяния и такую тяжесть ответственности, с которой едва ли может справиться человеческая психика". Поэтому человек продолжает жить в раю архетипов, пренебрегая историей, т.е. событиями, не имеющими исторического прообраза". [Элиаде, С.19]

Данное обстоятельство во многом объясняет необходимость так называемой "истории", как одной из функций коллективной психики человечества. Мы вынуждены признать, что простое перечисление событий прошлого делает это занятие бессмысленным, ибо, таким образом мы стремимся создать копию мира.

Своеобразие Тойнби состоит в том, что он не скрывал своих взглядов под видом наукообразности. Поэтому применение Арнольдом Тойнби такого странного на первый взгляд метода может оказаться весьма плодотворным, ибо оно дает новый (или хорошо забытый старый) ключ к пониманию истории. Он излагал историю языком мифологии: человечество - это набор цивилизаций, титанов, которые постоянно борются друг с другом за выживание. В ходе ответа на агрессию соседа, цивилизация может погибнуть, но может и выжить, перестроив периферийную часть своей культуры. История, таким образом, это постоянная мимикрия, подстраивание под соседей, система взаимных уступок.

Тойнби использует миф о столкновении двух сверхличностей, и тщательно анализирует тему столкновения двух сверхчеловеческих персонажей. И далее формулирует весьма важный принцип: "функция внешнего фактора заключается в том, чтобы превратить внутренний творческий импульс в постоянный стимул". [Тойнби, С. 107-109] При этом выделяется два основных типа внешних факторов - природный и враждебный этнос.

Тем самым А. Тойнби подчеркивал парадоксальное, на первый взгляд, явление в истории: враждебное влияние цивилизации на соседа оказывает на последнего положительное воздействие. Выиграть пострадавший народ может только после того, как он воспримет в себя часть культуры враждебного этноса.

Здесь мы имеем дело с иррациональным явлением, напоминающим архаичные ритуалы, объединенные принципом "дарообмена". В основе подобных ритуалов лежит один из кардинальных принципов пралогического мышления - мистическое сопричастие. Суть одного из вариантов дарообмена заключается в следующем: чтобы победить зверя, человек должен первоначально превратиться в зверя, которого нужно убить. Это - важнейший компонент первобытной психологии.

А. Тойнби описывает процесс распада единого западноевропейского суперэтноса в начале XX века, после первой мировой войны, как неизбежный результат исчезновения внешней угрозы в лице турецкой империи. В результате многовекового противостояния сформировалась турецкая нация, один из наиболее пассионарных этносов современности, принявшая в себя множество черт западноевропейской культуры. С другой стороны, западноевропейский суперэтнос вынужден был постоянно меняться.[15]

Похожий процесс ждал Россию в XX столетии. Угроза внешней опасности возникла вполне естественно как реакция на успехи в промышленном развитии конца XIX века. Но следует уточнить: противоборство шло на уровне суперэтносов, Западный мир вновь поднялся против Московии. Ведь русское государство вновь начало оказывать давление на западный мир, так же как в XVI веке. Тогда растущее московское государство начало оказывать давление на западный мир и в итоге западный мир создал внутри себя своеобразный восточный форпост - польско-литовскую унию, которая обрела жизненную энергию для сопротивления давлению православного христианства. [Тойнби, С.147]. В XIX веке давление со стороны России носило экономический характер, но реакция западного общества была весьма яростной. Две мировых войны имели своим результатом не только приостановление экспансии России, но и очередную вестернизацию российского общества. Однажды это уже произошло: именно так оцениваются реформы Петра Первого. Тойнби называет это "искусным ударом, нанесенным западному миру Петром Великим". [Тойнби, С.148]

Славянофильские рассуждения о самобытности России, призывы к сохранению неповторимости русской культуры всегда наталкивались и будут наталкиваться на реалии исторического процесса: два "титана" продолжают "притираться" друг к другу, и превращаться друг в друга. Очевидно, что и западный мир принимает в себя многие элементы русской культуры, ибо таково условие компромисса между непримиримыми суперэтносами.

Самобытность культуры этноса заключается не в количестве сохранившихся древних обрядов. Этнос существует до тех пор, пока он осознает себя таковым и обладает особым, ни на что не похожим стереотипом поведения. Сколько бы новых слов-заимствований ни принимал в себя русский язык, он остается русским. Другое дело, что именно язык чутко реагирует на состояние этноса, поэтому вестернизация заметна в языке более чем где бы то ни было.

Еще более парадоксальной видится мифологическая природа перестройки и распада СССР. Следуя логике наших рассуждений, мы должны признать, что эти два явления означают окончательное взаимное признание двух суперэтносов. Казалось бы перед лицом внешней опасности (холодная война) русский суперэтнос и его союзники должны сплотиться, но происходит обратный процесс. Если рассуждать в логике профанной истории, все описанное - абсурд и трагедия ослабевшего суперэтноса. Но мифологическое мышление не признает подобных противоречий, внешние события не оказывают влияния на архетипическую природу событий внешнего мира. Это выглядит так: мир находится в равновесии именно потому, что титаны сражаются друг с другом. Но по настоящему победить врага можно или превратившись в него, или превратив его в себя. Исчез первобытный антураж описываемого мифологического принципа, но механизм функционирования коллективного бессознательного остается прежним. И с точки зрения мифологического мышления все весьма логично: СССР распался потому, что угроза внешней опасности исчезла. А это в свою очередь случилось потому, что русский суперэтнос принял в себя достаточно элементов западной культуры, превратившись в этнос вестернизированный. На бытовом уровне мы наблюдаем это на протяжении всего XX века: западная музыка, западная литература. Естественно, что это не затронуло глубин коллективной психики русского этноса.

Именно поэтому столь неохотно воевали русские в первый год Великой отечественной войны. Только тогда, когда люди интуитивно почувствовали, что покушаются не на внешнюю сторону их культуры, а на ее глубинное, сакральное, мифологическое содержание, вялое сопротивление превратилось в ярость. Западный суперэтнос в очередной раз сыграл роль раздражающего внешнего фактора, стимулирующего, пробуждающего творческую энергию русского этноса. И с помощью этой энергии этнос вестернизировался настолько, что произошла выработка единых "смыслов" с Европой".

Разберем еще одну иллюстрацию мифологического подхода к истории. Исчезла ли структура жертвоприношений в жизни цивилизации? Война в представлении первобытной мифологии это - жертвоприношение богам, которые нуждаются в энергии человеческого ритуала. Есть только одно средство для исчезновения войн - замена их сильными и частыми ритуалами, сакрализацией обыденной жизни. Этим объясняется столь малое число войн в классической первобытности, ибо сознание первобытного человека насквозь сакрализовано. "Жертвоприношение" - это обыденное состояние первобытного человека.

Подавление иррационального - это то, что Тойнби образно называет "искушением дьявола". Уменьшение сакрального (иррационального) компонента в культуре русского этноса XIX века привело к двум страшным войнам, носящим ритуальный характер. Мы, историки, недостаточно еще изучили иррациональный характер этих войн, ведь социальные и экономические составляющие их могли вполне разрешиться мирным путем. Энергия страха и ненависти, выделенная при этом является самым мощным "жертвоприношением" в истории русского этноса.

При этом, согласно принципу "вызова-и-ответа" цивилизация меняется. Революция 1917 года имела в этом смысле одну цель: пробудить энергию крестьянского населения России, произошло замещение одной части этноса другой, всего за 70 лет состав основных субэтносов русской цивилизации почти полностью обновился. В ходе гражданской войны выявилась слабая энергетика дворянства, неспособного на ритуальные убийства, в отличие от их оппонентов, оказавшихся способными принести в жертву царя, а ведь известно, что жертвоприношение вождя, или верховного идола, одно из самых сильных средств в функционировании первобытного общества. Жизнь вождя - это состояние постоянной инициации, постоянного подтверждения своего статуса.

Одновременно идет нарастание страха перед наукой. Этнос интуитивно ощущает опасность абсолютно-рационального мышления, и в этом смысле перестройка, рыночная экономика, финансовый кризис - это неизбежные явления, ибо они тормозят давящее влияние рациональности, заставляют этнос искать иные пути выхода из кризиса, то есть (в первобытной терминологии) иной характер жертвоприношения.

Русский этнос в ХХ столетии пережил сильнейшее "искушение" - искушение рациональным. Небрежное, ироничное отношение к технике - это одна сторона проявления иррациональности. Одушевление техники, ритуализация приобретения техники - другая сторона. В этом - сильная сторона русского этноса, в этом проявление ритуализации обыденной жизни, в этом - иррационализация рационального в технотронной эпохе. [5]

"Хаос порождает из себя порядок" - гласят первобытные мифы. Развал СССР - это хаос, реакция на излишнюю упорядоченность, рациональность ХХ века. Но именно эта анархия породит новый порядок, основой которого будет равновесное состояние профанного и сакрального в культуре.

Мы отдаем себе отчет в том, что мысли, высказанные нами, вызовут неприятие у традиционалистов, с одной стороны, и славянофилов, с другой. Однако опыт великих предшественников, мыслителей не боящихся смотреть нетрадиционно на предмет своих исследований придает нам уверенности в себе. Нас давно уже удручало то, что история превращается в банальное краеведение, то есть аккуратное описание, типологию и поиски рационального объяснения любых даже заведомо иррациональных явлений. Мы считаем, что история изначально - это упорядочивание профанного. Набор архетипов не меняется с момента возникновения человечества, меняются лишь декорации. Вернадский подчеркивал, что биосфера - это единый живой организм. Юнг определил, что этот организм обладает единым разумом, и, главное, единым подсознанием, или коллективным бессознательным. Поэтому мы должны признать, что зачастую логика исторических событий не укладывается в жесткие схемы исторического материализма, что в основе их лежит, может быть, иная, иррациональная логика. Надежда на это придает нам смелости, а смелость внушает нам надежду.