II.2.3 Искусствознание периода «оттепели» 1954—1964

В середине пятидесятых годов, после ХХ съезда партии и развенчания культа личности Сталина, стало происходить постепенное раскрепощение творческой интеллигенции, начались художественные поиски. В условиях зарождавшейся свободы передовые писатели и художники не могли не задуматься о проблеме творческого метода и особенно о так называемом социалистическом реализме, который, по-прежнему оставался официально единственно признанным. Художественная жизнь этих лет хорошо дана в рубрике «Круглый стол» [13], в публикациях Ю.Герчука [14, 15, 16], на сайте фонда А.Н. Яковлева [20].

«Пришедшее после его смерти (Сталина) к власти «коллективное» руко­водство стало искать новые формы взаимоотношений с деятелями культуры, решило пойти на некоторые уступки и послабления, невозможные в предшествующие годы» [20].И слова искусствоведа Морозова: «…размывание соцреализма проходило сразу после смерти Сталина… этот процесс размывания и официоза проходил среди искусствоведов и художников» [13, с.54].

Это время, получившее название хрущевской «оттепели» — интересное, но драматически противоречивое. Отношения с властью многими поначалу воспринимались как идиллические, но известные встречи интеллигенции с Н.С.Хруще­вым и разгром выставки «30 лет МОСХа» в Манеже (1962 г.), где глава государства в окружении партийных бонз и ортодоксальных функционеров МОСХа и Академии художеств СССР, кровно заинтересованных в сохранении своих привилегированных позиций, устроил знаменитый разгром молодых художников с выкриками. Известны нападки на Втором всесоюзном съезде художников в апреле 1963 года за то, что отступили от главной линии развития советского искусства, разгромная статья в КП от 10 апреля 1963 года «Традиция подвига», приуроченная к съезду. Короткой «оттепели» наступает конец, ужесточаются идеологические рамки. Творцам немного разрешили открыть душу, а потом — в открытую душу им плюнули! Помнились еще недалекие сталинские годы и совсем не удивительно, что кое-кто поспешил покаяться, другие прислушались к критике и сделали выводы [9, с.1074]. Искусствовед Манин называет эти мероприятия «постыдными партийными экзекуциями» [8, c.245]

Почти все вспоминают это время, как очень интересное. А.Брусиловский: «… Нам всем не казалось, что мы занимаемся чем-то недозволенным, опасным. Такова была сила молодости и инерция хрущевской «оттепели». Но когда в Манеже Хрущев, по подсказке угодливых царедворцев и академиков, остановился перед работами Соостера и цинично спросил: не педераст ли он? — тут уже стало ясно, что занятия искусством могут продолжать лишь самые отважные. С цепи была спущена вся пресса, аппарат пропаганды. Реально замаячила угроза посадки…, — но далее: — каким светлым и естественным воздухом дышали эти молодые люди в то время…» [13, с.61—62].

Все эти годы за интеллигенцией велся тотальный контроль со стороны государства, КГБ, ЦК КПСС. Архивные документы: докладные записки отдела культуры ЦК КПСС, КГБ СССР о настроениях среди художественной интеллигенции — спустя много лет, на заре уже XXI века увидели свет, это несколько объемных томов [11, 12]. Сейчас многое кажется смешным и горьким: письмо С.Михалкова Н.С. Хрущеву с просьбой опубликовать басню, записки отд. культуры о нецелесообразности опубликования басни, так как из нее «можно заключить, что простые люди не способны на волевые действия против неправильного поведения руководителя…» или «Записка президента Академии художеств СССР А.М. Герасимова об «оживлении нездоровых, формалистических настроений…», где просто обзываются и художники, и критики, например, такие выражения: «заушательская критическая статья В.А.Прыткова». Или: «Записка КГБ при СМ СССР Хрущеву о настроения советской интеллигенции, 15 июля 1960 г… в некоторых кругах не изжиты элементы групповщины...» И «отдельные критики и искусствоведы (Каменский, Сарабьянов… дают неправильную оценку, замалчивая лучшие реалистические произведения…», и так далее, и тому подобное — [11, с.166, 368, 384].

Ю.Герчук описывает «зловещий случай травли искусствоведа, проявившего симпатию к абстрактным опытам молодого художника» [16, с.183]. По доносу был лишен работы и смещен со своего поста Цирлин, председатель бюро секции критики МОСХа за то, что дома имел неосторожность повесить работу своего ученика.

Однако, несмотря на то, что реакционные силы взяли реванш, все-таки вернуться полностью к прежнему не удалось. В этом смысле показательны слова А.Морозова: «… я учился в университете на рубеже 50—60-х годов; и наши учителя, и мы не имели возможности смотреть ни Малевича, ни кого-то другого в экспозиции, но наши преподаватели тайно водили нас в фонды Третьяковской галереи, и мы все это видели» [13, с.52].