22. Русская постмодернистская литература: новый язык, новая философия.

. Русская постмодернистская лит-ра (80–90 годы)

Постмодернизм—явление первоначально появившееся и теоретически оформившееся в западном искусстве.Среди литературоведов термин впервые применил Ихаб Хасан в 1971.., 1-й манифест постмодернизма сочинил Лесли Фидлер, а в1979 вышла книга Ж. Лотара «Постмодернистское состояние» , в которой философски осмыслилось сост. Мира в период развития средств массовой коммуникации, способность замене реального мира компьютерной иллюзией.

В прозе постмодернистов особый хар-р приобретает повествование. У них сочленяется язык разных эпохи культур , обыгрываются стереотипы восприятия жизни. П. используют приём стилевой неоднородности произведения, и создают текст , основанный на противоречивых диссонансах, внутренней борьбе разнородных форм.

В поэме Вен. Ерофеева «Москва—Петушки» образы возникают в процессе диалога между высоким стилем классич. русск. поэзии и площадной бранной лексикой жизненного «дна».

В отрывках о глазах и о духовной мощи переплелись и одическая интонация жизнеутверждающей прозы соцреализма и реализация метафоры , создающая пафос ( глаза не продадут (предадут) ничего не продадут и не купят), и цитата стих—ния в прозе Тургенева «Русский язык» , и фольклорн.—усечённая—пословица.

Русское постм—ое тв—во --это процесс язык. игр (обыгрывание цитат из классич. и соцреалист. лит—ры) Цитироваться может сюжет, мотив, каноническая эстетическая конструкция, миф.

Автор в постмодернистской прозе часто становится и персонажем, одним из главных героев. В «Душе патриота» Е. Попов сообщает , что он лишь публикатор переписки некоего Евг. Анат. Попова –литератора. Вен. Ерофеев сливается со св. Веничкой : «Ваш покорный слуга, экс-бригадир монтажников ПТУСа . автор п. «Москва --Петушки».А в романе Битова «Пушкинский дом» происходит постоянная подмена автора героем и героя автором.

При созд. текста автор постоянно перебивает себя, уточняет какие—то детали , объясняет смысл образа, говорит о причине того или иного действия. Наиболее распространённый жанр—дневники, записки, свод коротких фрагментов, письма. Комментарии . соч. героями романа.Жанр коротких фр—ов—«Линии судьбы или Сундучок Милашевича» М. Харитонова. В эпистолярном жанре . адресат которого мифическое, несущественное лицо, напис. «Душа патриота, или Послание к Ферфичкину» Е. Попова.

Типичное явление свойственное только русскому постм—му, можно считать соц.—арт. Он вбирает в себя соц. язык . язык культурного соцреализма. В текст входят идеологические штампы , клише, лозунги, вступающие во взаимодействие.(появился в сер-не 70-х г. )Демонстрирует приёмы и специфику соц.-арта пов. З. Гареева «Парк». Действие происходит в парке культуры и отдыха --своеобразный очаг массовой культуры периода соцреализма.

Доска почёта, скульптура «Девушка с веслом»,--символ торжества раскрепощённой женщины.В парке как в жизни всегда есть место подвигу.(Петров останавливает летящий в толпу поезд).

Русский постмодернизм неоднороден. Имеет 2 ветви—соц.—арт и коцентуализм.Сквозь постм—ую форму проглядывает связь с классич. реализмом.

23. Антиутопия в русской литературе ХХ в. Творчество А.Платонова "Котлован" или "Чевенгур"; Е. Замятин "Мы"; В.Войнович "Москва 2042".

Антиутопия как жанр появилась достаточно давно. Но для того, чтобы она возникла, должна существовать утопия — грандиозный проект будущего, воплощение самой смелой и лучезарной мечты человечества о «золотом веке». Мировая литература знает «Республику» Платона, «Утопию» Томаса Мора (произведение, давшее название жанру), «Город Солнца» Томаса Компанеллы. К утопии восходит знаменитый четвертый сон Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?».

В отличие от утопии, то есть идеального общества, антиутопии проливают свет на эпоху, в которой они появились, отражают ее страхи и надежды, ставят человека перед нравственным выбором.

Не случайно именно в XX веке, в эпоху жестоких экспериментов по реализации утопических проектов, антиутопия окончательно оформляется как самостоятельный литературный жанр. «Антиутопия, или перевернутая утопия, - пишет английский исследователь Ч.Уэлш, - была в XIX веке незначительным обрамлением утопической продукции. Сегодня она стала доминирующим типом, если уже не сделалась статистически преобладающей». Среди лучших антиутопий XX века - романы О.Хаксли, Г.Уэллса, Д.Орруэлла, Р.Брэдбери, А.Платонова, братьев Стругацких, В.Войновича. Судьба антиутопического жанра в русской литературе XX века была столь же противоречива, как и сама ее художественная суть. Изначально противостояние новой художественной формы, сформировавшейся в 20-е годы в России, утопическим идеалам, запечатленным прежде во многих известных творениях мировой литературы, предопределило самодостаточность и «выживание» жанра антиутопии.

Одной из известнейших антиутопий, написанных на русском языке, стал роман Евгения Замятина "Мы". Для меня, как для человека XXI в., интересно сопоставление этого произведения с другим, созданным намного позже

романом Т.Толстой «Кысь». Это и стало предметом данного исследования. Цель реферата — не столько выявление признаков антиутопии, присущих этим романам, сколько определение сходства и различия проблем, затронутых в произведениях, созданных в начале и конце XX века. Даже удивительно, насколько объединенные (на первый взгляд) лишь жанровым своеобразием, созданные в разные эпохи и в разных условиях романы могут быть едины в своем изображении жестокости и других пороков общества, доведенных с помощью гротеска до абсурда. По сути своей природа жанра в современных текстах остается неизменной. Произведения строятся на традиционном утопическом мотиве вероятности совершенного будущего и не менее уже традиционном антиутопическом мотиве отрицания запечатленного социального несовершенства. Устоявшейся чертой антиутопии становится экспериментальность, модельность изображаемых ситуаций, воспроизводимых миров, а также функциональная специфика. Прописывая вероятные пути развития общества, писатели конца века так же, как и их предшественники, предостерегают от возможных и нежелательных ошибок. При этом сила художественного прорицания такова, что многие прогнозы сбываются на глазах современников в ближайшее время.

В этом свете сопоставление романов Е.Замятина «Мы» и Т.Толстой «Кысь» — дело достаточно рискованное. Замятинский текст изучен в самых различных аспектах, мнения о нем уже устоялись. Текст Толстой, напротив, весьма противоречиво оценивается критиками, и, по большому счету, требует к себе более пристального внимания. Тем не менее повод для сравнения есть: «Мы» — это первая антиутопия в русской литературе XX века, «Кысь» — одна из последних.

"Котлован" и "Чевенгур" Андрея Платонова — самые недооцененные произведения

Два года назад в недрах редакции московского Time out появилась идея создать спецвыпуск, где современные русские писатели могли бы высказаться о книгах, которые, по их мнению, можно назвать лучшими. Первый книжный номер был подготовлен журналом "Time out Москва" в марте 2007-го. Сегодня вышел в свет его питерский вариант. "При этом если в московском выпуске было больше литературных критиков, то в петербургском мы решили от них отказаться в пользу писателей", — говорит Андрей Савельев, главный редактор "Time out Петербург".

Звание "самой недооцененной книги" по итогам опросов поделили между собой произведения Андрея Платонова "Котлован" и "Чевенгур". Далее идут произведения Добычина, Мандельштама, Шаламова. К переоцененным относятся "Мастер и Маргарита" Булгакова и "Доктор Живаго" Пастернака. "Переоцененная — не значит плохая книга, — говорит писатель Сергей Носов. — Одно дело роман "Мастер и Маргарита", который был издан в 66-м году в журнале "Москва". И совсем другое дело текст, который сегодня продается в кожаном переплете, с огромным количеством иллюстраций… Свою лепту вносят и сегодняшние сериалы, которые откровенно попсовят эти книги и ставят их на грань пошлости".

При этом не все видные писатели согласились дать свои комментарии. Так, из московских авторов отказались отвечать на вопросы Татьяна Толстая, Александр Солженицын, Борис Акунин. Что же касается петербургских писателей, то, по словам Андрея Савельева, "все литераторы города на Неве с радостью согласились на сотрудничество и очень оперативно ответили на вопросы". Однако, несмотря на явную популярность темы у читателей (московский номер был раскуплен за первые несколько дней), делать подобные рейтинги ежегодными журнал пока не собирается: "Задавать те же самые вопросы не интересно, а спрашивать мнения других людей было бы странно", — говорит редактор проекта в Москве Елизавета Биргер.

Мы (роман)

«Мы» — роман-антиутопия Евгения Замятина с элементами сатиры (1920). Действие разворачивается приблизительно в тридцать втором веке[1]. Этот роман описывает общество жёсткого тоталитарного контроля над личностью (имена и фамилии заменены буквами и номерами, государство контролирует даже интимную жизнь), идейно основанное на тейлоризме, сциентизме и отрицании фантазии, управляемое «избираемым» на безальтернативной основе «Благодетелем».

«Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благодушные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики» (статья «Я боюсь»). Это было писательское кредо Замятина. И роман «Мы», написанный в 1920 году, стал художественным его воплощением.

Тогда в Советской России роман не был опубликован: литературные критики восприняли его как злую карикатуру на социалистическое, коммунистическое общество будущего. К тому же роман содержал аллюзии на некоторые события гражданской войны («война города против деревни»). В конце 20-х годов на Замятина обрушилась кампания травли со стороны литературных властей. «Литературная газета» писала: «Е. Замятин должен понять ту простую мысль, что страна строящегося социализма может обойтись без такого писателя».

Роман «Мы», известный читателям Америки, Франции (там он был опубликован в 20-е годы), вернулся на родину только в 1988 году. Роман повлиял на творчество Джорджа Оруэлла (роман «1984», 1949), и Олдоса Хаксли (роман «О дивный новый мир», 1932)[2].Содержание [убрать]

Сюжет

Роман построен как дневник одной из ключевых фигур гипотетического общества будущего. Это гениальный математик и главный инженер новейшего достижения технической мысли — космического корабля «ИНТЕГРАЛ». Государственная Газета призвала всех желающих внести вклад в написание послания жителям далёких планет, которые должны встретиться будущему экипажу «ИНТЕГРАЛА». В послании должна быть заложена агитация за создание на их планете такого же блистательного, абсолютного и совершеннейшего общества, какое уже создано в лице Единого Государства на Земле. Как сознательный гражданин, Д-503 (имён больше нет — люди названы «нумерами», гладко бреют голову и носят «юнифу», т.е. одинаковую одежду, лишь цвет которой указывает на принадлежность к мужскому или женскому полу) доходчиво и подробно описывает жизнь при тоталитаризме на примере своей собственной. В начале он пишет так, как обычно мыслит человек, пребывающий в блаженном неведении относительно любого другого образа жизни и общественного строя, кроме заведённого властями в его стране. Очевидно, что Единое Государство существует в незыблемом виде вот уже не одну сотню лет; и вроде бы всё выверено с безошибочной точностью. «Зелёная Стена» отделяет гигантский город-государство от окружающей природы; «Часовая Скрижаль» минута в минуту регулирует режим общества; все квартиры абсолютно одинаковы со своими стеклянными стенами и аскетическим набором мебели; действует закон «розовых билетов» и «сексуального часа», который гарантирует право каждого на каждого (чтобы ни у кого не было ни малейшей привязанности ни к кому); «Бюро Хранителей» обеспечивает госбезопасность и в случае казни уничтожает преступника с помощью особой машины мгновенно, путём превращения в лужицу воды; всемогущий правитель, называемый «Благодетелем», избирается единогласно на безальтернативной основе.

С самого начала видно, что государство всё-таки не смогло полностью вытравить из людей человеческое. Так, по-прежнему существует привязанность к близким. В частности, главный герой предпочитает проводить свои «сексуальные часы» с О-90 — розовощёкой, пышнотелой и невысокой девушкой, которая и сама не стремится подавать заявку на кого-то, кроме Д-503. Однако и у неё есть ещё один половой партнёр — поэт R-13. Но они с Д-503 дружат, и в своём дневнике Главный Строитель называет О и R своей семьёй.

После встречи с женским нумером I-330 (худая, сухая и жилистая актриса) жизнь Д сильно меняется. С первого знакомства с ней герой чувствует неосознанную угрозу своей прежней жизни. I-330 проявляет настойчивость, и их встречи происходят всё чаще — в том числе в неположенное время (когда все на работе). Нарушает герой по магнетической воле I и другие законы Единого Государства: в «Древнем Доме» (музей под открытым небом — сохранённая в первозданном виде квартира XX в.) она даёт ему попробовать алкоголь и табак (в Едином Государстве любые вызывающие привыкание вещества строжайше запрещены). В ходе дальнейшего общения с ней главный герой понимает, что влюбился абсолютно в «древнем» понимании слова — «не может жить без неё», повинуется её указаниям, хотя для него очевидна их преступность (по законам Единого Государства). Она признаётся, что работает в интересах революции. На восклицание героя, что последняя революция случилась давно и привела к становлению Единого Государства, I горячо возражает, что последней революции не может быть, как и последнего числа. Выясняется, что не только старуха — сотрудница музея, но и врач (и даже кое-кто из Хранителей!) покрывают революционеров. Все эти нумера так или иначе способствуют встречам Д с I.

О внезапно является к Д без билетика и требует дать ей ребёнка (в Едином Государстве — «детоводство», дети обучаются в школах, где учителя — роботы; каждый взрослый должен выполнить определённую «Материнскую и Отцовскую Норму»; очевидно, что и О дерзко преступает закон). О-90 беременеет от Д-503.Потрясённый ещё недавно казавшимися немыслимыми событиями последнего времени, Д-503 решает обследоваться у врачей — и в итоге выясняется, что у него, по словам психотерапевта из Медицинского Бюро, «образовалась душа». Причём врач отмечает, что в последнее время таких случаев становится всё больше. Между тем I-330 поверяет Д в тайны революции. Она ведёт его за Зелёную Стену, где, как выясняется, тоже живут люди — поросшие неестественно длинными волосами «дикари». Так произошло вследствие исторического развития Земли, когда установлению Единого Государства предшествовала Великая Двухсотлетняя война. Тогда от голода, болезней и непосредственно в ходе военных действий вымерли миллиарды людей. Последние несколько миллионов приспособились к принципиально новой жизни, когда даже пища является продуктом перегонки нефти и в виде одинаковых кубиков распределяется между всеми поровну. Расы перестали существовать, и лишь отдельные антропологические черты выдают в нумерах те или иные черты предков. Например, Д-503 имеет повышенное оволосение на теле, а его друг R-13 — толстые, «негрские», губы. Миллионы жителей города-государства свято верили, что, кроме них, на Земле больше нет людей. Опираясь на массы «дикарей», революционеры (самоназвание — «Мефи») хотят подорвать Зелёную Стену во многих местах и как бы бросить саму природу в бой на отвыкший от естественной среды город-государство. Но предварительно, на «Дне Единогласия» (главный государственный праздник — перевыборы Благодетеля), достаточно много нумеров голосуют против. Поскольку такое случается впервые за последние века, среди не-Мефи начинается паника, однако Хранителям удаётся сохранить порядок. Герой видит, как его друг, поэт, уносит сбитую с ног и едва не затоптанную напуганной толпой I-330 на руках, что может указывать, что и он — с Мефи… Когда Хранители ходят по квартирам и арестовывают каждого подозрительного, Д-503 чуть было не становится жертвой собственного дневника, но Хранители читают только верхнюю страницу, где инженер успел написать несколько сумбурных предложений во славу Благодетеля.

Революционеры готовят неслыханный по дерзости план — захватить только что построенный «ИНТЕГРАЛ», на котором установлено мощное оружие, способное сокрушить Единое Государство. Д-503, одержимый чувствами к I, активно содействует. Однако во время первого полёта, когда «ИНТЕГРАЛ» должен перейти в руки Мефи, на борту несколько скрывавшихся Хранителей заявляют, что власти в курсе коварного плана. Как только Мефи видят, что им не удастся застать силовиков врасплох, они отменяют операцию. Главный герой решает, что его лишь использовали. Однако позже он впервые посещает квартиру I и видит там множество розовых билетиков, как ему в начале показалось, только со своим нумером. Но, увидев еще один, не запомнив даже цифры, лишь только букву «Ф», он в ярости выбегает из комнаты.

Между тем Единое Государство наносит ответный удар — отныне всё население должно подвергнуться «Великой Операции», психосоматической процедуре по удалению (при помощи X-лучей) мозгового «центра фантазии». Прошедшие операцию фактически становятся биологическими машинами. В свою очередь, Мефи взрывают Зелёную Стену и отключают невидимый купол силового поля. Шокированные широким вторжением дикой природы, множество нумеров впадают в массовый психоз, невообразимую эйфорию. Многие совокупляются, не опуская штор (в знак презрения к закону Сексуального Часа).

Пользуясь помощью Д-503 и I-330, в обстановке всеобщего хаоса, О-90, к этому времени уже на поздних сроках беременности, сбегает за Зелёную Стену; она не прошла Операцию и горда тем, что её ребёнок будет расти «свободным».

Обнаруживается и ещё один женский нумер, влюблённый в Д-503, но до поры скрывавший это. Это Ю, кто-то вроде консьержки при входе в дом, где находится квартира Д. Ю также работает в сфере «детоводства». Она всегда вела себя с Д так, словно он — один из её воспитанников, пыталась предостеречь его, как ребёнка, от необдуманных поступков. Она любит его как бы неосознанно, но зато вполне осознанно (пусть и из лучших побуждений: чтобы уберечь от преступной дороги!) доносит на него Хранителям. Когда Д, узнав об её поступке, в состоянии аффекта бросается на неё, пожилая Ю сбрасывает юнифу и предлагает ему своё тело. Однако тот не в силах убить её и покидает свою квартиру.

Неожиданно сам Благодетель удостаивает Д-503 своей аудиенции. Впервые пообщавшись с Благодетелем, герой видит, что это достаточно пожилой и утомлённый жизнью, но в принципе не слишком примечательный нумер. Очевидно, что он — такой же раб системы Единого Государства, как и любой другой, пусть даже формально именно он возглавляет Государство. Как главного инженера, героя щадят и ограничиваются картинным увещеванием. Одновременно с этим Благодетель зароняет в нём сомнения: для I-330 он использовался только в качестве главного инженера «Интеграла».

С I-330 в последний раз он видится в своей комнате: она пришла узнать, о чём же они разговаривали с Благодетелем, и не более того. После встречи она уходит. Главного героя терзают страдания: он не понимает, что же ему делать далее. В расстройстве чувств он бежит в Бюро Хранителей покаяться. Там он встречается с Хранителем S-471, преследовавшим его на протяжении всех происходящих событий. Д-503 начинает весьма сумбурно рассказывать о том, что его гложет, но в ответ видит лишь улыбку. Он понимает, что S тоже заодно с революционерами и спешно покидает Бюро. В своих метаниях среди общей паники он встречает нумера, который сделал открытие: вселенная не бесконечна. Это говорит нумер, сидящий на соседнем с Д унитазе в общественной уборной. Хватая из рук соседа листки бумаги, Д-503 делает свои последние записи в своём прежнем сознании. Однако затем всех, кто был рядом, загоняют в ближайший аудиториум с до боли знакомым номером 112. Там их приковывают к столам и подвергают Великой Операции. Лишившись фантазии, Д-503 выполняет свой долг (чего, собственно, и хотел и на что не решался до Операции) — сообщает о революционерах, их планах и местонахождении, и о своей когда-то так горячо любимой I-330.

Финал романа таков:

…Вечером в тот же день — за одним столом с Ним, с Благодетелем — я сидел (впервые) в знаменитой Газовой Комнате. Привели ту женщину. В моем присутствии она должна была дать свои показания. Эта женщина упорно молчала и улыбалась. Я заметил, что у ней острые и очень белые зубы и что это красиво.

Затем её ввели под Колокол. У неё стало очень белое лицо, а так как глаза у неё тёмные и большие — то это было очень красиво. Когда из-под Колокола стали выкачивать воздух — она откинула голову, полузакрыла глаза, губы стиснуты — это напомнило мне что-то. Она смотрела на меня, крепко вцепившись в ручки кресла, — смотрела, пока глаза совсем не закрылись. Тогда её вытащили, с помощью электродов быстро привели в себя и снова посадили под Колокол. Так повторялось три раза — и она все-таки не сказала ни слова. Другие, приведённые вместе с этой женщиной, оказались честнее: многие из них стали говорить с первого же раза. Завтра они все взойдут по ступеням Машины Благодетеля.

Откладывать нельзя — потому что в западных кварталах — всё ещё хаос, рёв, трупы, звери и — к сожалению — значительное количество нумеров, изменивших разуму.

Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь — мы победим. Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить.

«Москва 2042» — сатирический роман-антиутопия Владимира Войновича, написанный в 1986 году.

Автор изобразил коммунистическую Москву будущего — на первый взгляд, вполне соответствующую обществу победившего коммунизма («Коммунизм в отдельно взятом городе», «Московская республика»), но, впрочем, по мере развития сюжета книги, становится понятным, что эти ожидания так и остались утопией.

Сюжет

Главный герой книги — писатель-диссидент Виталий Карцев, прототипом которого является сам Войнович (повествование идёт от первого лица): бывший член Союза писателей, за свою диссидентскую деятельность лишённый членского билета, а впоследствии и советского гражданства, выдворенный из страны в Западную Германию (ФРГ).

В разговоре за кружкой пива со своим немецким приятелем Руди писатель узнаёт, что мюнхенское турагентство предоставляет необычную услугу: возможность отправиться в путешествие во времени на специальном сверхсветовом космоплане. Писатель решает отправиться в Москву будущего, чтобы узнать, что же стало с Советским Союзом, а один американский журнал вызывается спонсировать эту поездку стоимостью почти 2 миллиона долларов за подробный репортаж о путешествии.

В Москве 2042 года его встречают как национального героя: его ставят в один ряд с выдающимися писателями прошлого, власти торжественно готовятся к проведению его 100-летнего юбилея, к массовому изданию готовится его книга. От встречавших его важных лиц писатель узнает, что в Москве впервые в истории в пределах одного города построен самый настоящий коммунизм.

Однако очень скоро он узнаёт, что коммунизм, построенный в Московской коммунистической республике (Москорепе), совершенно не такой, каким его предсказывали в прошлом, более того, несмотря на то что нынешний вождь Советского Союза — Гениалиссимус — пришёл к власти в результате «заговора молодых разгневанных генералов КГБ» и Великой Августовской коммунистической революции, а члены Верховного Пятиугольника открыто ругают пороки развитого социализма (и сваливают свои «временные трудности» на тяжёлое наследие «культистов, волюнтаристов и коррупционистов»), московскому коммунизму присущи все те недостатки, которые были и при социализме: неравенство граждан, привилегированность отдельных слоёв населения, геронтократия, жёсткая политическая цензура. При этом московское коммунистическое общество оказывается невероятно бедным и одичалым даже в сравнении со знакомыми Карцеву советскими реалиями: летом граждане носят короткие штаны и юбки в целях экономии ткани, стригутся наголо и сдают волосы, а питаются суррогатами из брюквы и лебеды по талонам, которые получают за сданный «вторичный продукт» (то есть нечистоты, экспортируемые Советским Союзом на Запад взамен растраченных нефти и газа). «Но хорошо ли смеяться над нищими?» — строго спрашивает у Карцева сам заместитель Гениалиссимуса по БЕЗО (то есть по госбезопасности).

Произошло полное сращение партии и спецслужб, и сама партия называется КПГБ — Коммунистическая партия государственной безопасности. Всем коммунянам в обязательном порядке с детства вменяется любовь к Гениалиссимусу, его творениям и идеям, однако сам Гениалиссимус на самом деле не обладает такой большой властью, как может показаться на первый взгляд (его именем правят его бывшие соратники по Августовской революции, возглавляющие Редакционную Комиссию и БЕЗО). В новой системе оказалась востребованной и церковь, которая получила все блага в обмен на одну только «мелочь» — отказаться от Бога и заменить его Гениалиссимусом (при этом в церкви также существуют воинские звания, например, генерал-майор религиозной службы; в новой коммунистической церкви Маркс, Энгельс, Ленин и др. канонизированы).

Оказывается, однако, что большинство жителей Москорепа, выражая почтение и любовь к законам коммунистической республики, на самом деле в душе ненавидят коммунизм и являются скрытыми симитами — почитателями писателя Сима Симыча Карнавалова (аллюзия на Солженицына) — писателя-диссидента, современника автора, приверженца монархии, который ещё в прошлом веке согласился на эксперимент американского учёного по замораживанию живых существ, чтобы через 60 лет «воскреснуть» и вернуться в Россию и установить там монархическую форму правления. Фактически в финале происходит просто замена одной формы диктатуры на другую: на это указывает диалог автора с бывшим генералом безопасности, который, переименовавшись из Дзержина Гавриловича в Дружина Гавриловича, остался при своих обязанностях и объясняет, что такие как он всегда будут востребованы, поскольку кому-то надо охранять завоевания революций. Из указов новоиспечённого царя также можно составить представление о многом (есть косвенная ссылка на Салтыкова-Щедрина, где последний градоначальник города Глупова «въехал на белом коне, сжёг гимназию и упразднил науки»; уже упоминавшийся Солженицын, несмотря на указанное Войновичем их различие с Карнаваловым, также был сторонником восстановления буквы ять в русском алфавите и даже написал научное исследование по этому предмету) и т. п.

[править]

Оценка Войновичем ситуации в России на середину 2012 года

По мнению самого Войновича, многое из того, что он описал в романе, осуществилось в путинской России:

Я описывал то будущее, которое – я надеялся – никогда не наступит, поскольку это была не утопия, а антиутопия. А теперь действительность, кажется, уже превосходит то, что я там написал. У меня там правит КПГБ – Коммунистическая партия государственной безопасности, и ещё там есть пятиединство: государственность, безопасность, религиозность... Я слышал не раз, что нашего патриарха, кстати, называют отец Звездоний. Но та глупость и пошлость, которая становится сейчас знаменем нашего времени – этого ожидать было невозможно. Издаются какие-то дурацкие законы, идут какие-то чудовищные суды, вот этот пресловутый суд над Pussy Riot... Это всё превосходит любую, даже не написанную сатиру[1].