19. Эволюция традиций соц-арта и концептуализма в романе в.Пелевина "Омон Ра".

«Омо́н Ра» — роман Виктора Пелевина, написанный в 1991 году. Представляет собой полупародию на воспитательные романы советской эпохи и по жанру близка к триллеру. Характерно внимание к деталям, которые в финале складываются в одну картину. Содержание

Сюжет строится на подготовке советских космонавтов к полёту на Луну, одним из которых является главный герой книги — Омон Кривомазов (Ра — позывной по имени древнеегипетского бога, который использовал главный герой), самом полёте и «разоблачении» космонавтики. По признанию самого Виктора Пелевина, в книге использована аллегорическая идея «тоналя», обозначающего в символическом смысле тоталитарное командно-административное лживо-пропагандистское коммунистическое общество самопожертвования[источник?]. Книга посвящена «Героям советского космоса» — но не широко чествуемым официальным космонавтам, а никому не известным рядовым засекреченного «советского космоса». В сюжете фигурирует лётное училище имени Маресьева в Зарайске, где курсантам после поступления ампутируют ноги во имя Родины, а затем обучают танцевать калинку (поскольку самолётов нет). Руководитель училища говорит, что подарить Родине ноги может каждый, дело нехитрое, «а ты попробуй жизнь отдать!». Вскользь в книге также упоминается пехотное училище имени Александра Матросова, выпускные экзамены в котором сопровождаются пулеметными очередями, и Высшее военно-политическое училище имени Павла Корчагина, выпускники которого были парализованными и слепыми инвалидами. По непосредственной теме книги гиперболически акцентируется скрываемая неприглядная «обратная сторона» советской космонавтики ввиду ограниченных возможностей техники и экономики. В частности, в эпизодах сюжета приводится, что вместо автоматики космонавты-ампутанты-смертники тайно помещаются в крайне стеснённые отсеки первых ступеней ракет-носителей Р7 для их отделения в ходе полёта и в «Луноход» для его ручного вождения по Луне, а советская пилотируемая лунная программа к тому же ещё и имитируется.

Идея книги находит пересечения с некоторыми отечественными и зарубежными кинематографическими произведениями о разоблачениях инсценируемой в полётах («Козерог-1») или под землёй («Большое космическое путешествие») и скрывающей неудачи («Первые на Луне», «Аполлон 18») космонавтике, а также с конспирологической теорией «лунного заговора».

Ви́ктор Оле́гович Пеле́вин (род. 22 ноября 1962, Москва) — русский писатель-прозаик, автор романов «Омон Ра», «Чапаев и Пустота» и «Generation П». Лауреат многочисленных литературных премий, среди которых «Малый Букер» (1993) и «Национальный бестселлер» (2004) Творчество

См. также: Художественные произведения и современная культура в работах Пелевина

Пелевин — автор более десятка произведений, в числе которых «Реконструктор» (1990), «Затворник и Шестипалый» (1990), «Вести из Непала» (1991), «Принц Госплана» (1991), «Желтая стрела» (1993), «Бубен верхнего мира» (1993), «Иван Кублаханов» (1994), «Зомбификация» (1994), «Священная книга оборотня» (2004), «Шлем ужаса» (2005), «П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» (2008), сборник «Ананасная вода для прекрасной дамы» (2010). Произведения писателя неоднократно ставились в театре. Так, в 2000 году Павел Урсул в здании Театра клоунады им. Терезы Дуровой представил спектакль «Чапаев и пустота», а в 2001 году киевский театр ДАХ поставил по тому же роману спектакль «…четвертый лишний…». В 2005 году в рамках театрального фестиваля NET в Театральном центре на Страстном состоялась премьера интерактивного спектакля Живиле Монтвилайте Shlem.com по роману Пелевина «Шлем ужаса». В 2007 году на сцене филиала московского театра им. Пушкина спектакль «Бубен верхнего мира», поставленный режиссёром Мариной Брусникиной по мотивам рассказов Пелевина открыл новый театральный сезон, а в феврале 2008 года в Театральном центре на Страстном состоялась премьера спектакля «Хрустальный мир» по одноименному рассказу писателя (режиссёр Сергей Щедрин).[28]

Большинство исследователей рассматривает Виктора Пелевина, как писателя в контексте постмодернизма, хотя этот современный прозаик не совсем укладывается в жёсткие рамки одного направления.

Мы читаем одну и ту же книгу – но воспринимаем её по разному. Вот и тут – для кого-то «Омон Ра» оказался просто стебом над советской космонавтикой. А интерпретировать этот роман можно по-разному. На мой взгляд, одной из задач, которую ставил перед собой Пелевин при написании этого произведения, была попытка обличить тоталитарную систему, существовавшую в Советском Союзе. Космос, являющийся центральным образом в романе — это коммунизм.

Наш мир, отражённый Пелевиным, увы, наше скверное житьё-бытьё вовсе не имеет какого-то высокого тайного смысла. Мы нелепо мучаемся отнюдь не во имя, а умираем просто так.

Меня зацепил в романе один момент - какая-то атмосфера – чувство что ли. Ощущение бессмысленного подвига. То есть подвиг есть, но только внутри самого героя. Внешне же его подвиг просто смешон. Он на самом деле никуда не летит – всё декорации. Но, наверное, в нашем мире и так везде одни декорации… Поэтому - чего уж тут.

*

Страшная книга на тему нашей бывшей совковой жизни. Конечно – нарочитый гротеск, как всегда у Пелевина, от которого еще больше ощущается жуть и абсурд: купированные ступни ног у курсантов летного училища им. Маресьева, человек в медвежьей шкуре на «барской» охоте, станина от велосипеда вместо космического кресла и т.п. Но если вдуматься… ведь правда же – большая часть народа принимала как должное любой параноидальный бред, провозглашенный с высоких трибун. Мало того – с энтузиазмом бросалась воплощать этот самый бред в жизнь: ведь Родина требует, ведь для Родины же! И эта непонятная абстрактная Родина, , продолжающая поглощать молодые жизни с безразличием чудовищного Молоха… Единственное реальное место во всей книге (в том смысле, что не рождает ощущения жути и абсурда) – это разговор героя с другом о Пинк Флойд: вместо ходячих схем , жертв системы, вдруг перед нами живые люди. Апофеоз романа – грандиозный обман, чудовищная фальшь и лицемерие, обычные для того времени, огромный сверкающий пропагандистскими блестками мыльный пузырь… как эта «ракета» на запасных путях метрополитена. И черт его знает теперь – летали они вообще, не летали? Да и не в этом дело.

Анализ романа Виктора Пелевина «Омон Ра»

Виктор Пелевин за достаточно короткий промежуток времени успел стать культовой фигурой для совершенно разных слоев российского общества. Его читают и тинэйджеры, утонувшие в мировой паутине, и сорокалетние менеджеры, едва пережившие кризис среднего возраста, и даже литераторы, находящие, правда, многое спорным, но все равно исправно идущие в книжный магазин за его новым романом. Творческую манеру Виктора Пелевина можно назвать постсоциалистическим сюрреализмом. Упор на воспроизведение сознания и особенно подсознания, порождающий причудливо-искаженные сочетания реальных и нереальных предметов, делается во всех его произведениях. Поэтому впервые взяв книгу Пелевина в руки, лучше сразу отказаться от всех стереотипов глубоко засевших в душе в результате детального разбора классической литературы. Омон Ра вобрал в себя все достоинства, присущие произведениям Пелевина: непредсказуемый сюжет, глубокий смысл и оригинальность символики. Этот роман, как большинство пелевинских книг, оставляет читателю широкое поле для поиска трактовок.

Омон Ра — это история о советском мальчике Омоне Кривомазове, с детства мечтающем о небе, который поступил в летное училище, а потом попал в отряд космонавтов, готовящихся к полету на луну. Но не стоит забывать, что автором этого произведения является концептуалист и постмодернист Виктор Пелевин, а это означает, что все не так просто. Более того, все очень и очень сложно.

Как уже говорилось выше, интерпретировать этот роман можно по-разному. На мой взгляд, одной из задач, которую ставил перед собой Пелевин при написании этого произведения, была попытка обличить тоталитарную систему, существовавшую в Советском Союзе. Космос, являющийся центральным образом в романе — это коммунизм. Детство Омона проходит в пространстве, до краев заполненном различной космической символикой: кинотеатр Космос, металлическая ракета, стоящая на сужающемся столбе титанового дыма, фильмы и песни о летчиках, мозаика на стене павильона, изображавшая космонавта в открытом космосе, пионерлагерь Ракета. Все это очень напоминает вездесущие шедевры советского агитпропа, сулящие скорое светлое будущее.Герой-рассказчик Омон Ра понимает, что мира и свободы на земле не достичь:… духом я устремился ввысь, и все, чего потребовал выбранный мною путь, уже не вступало ни в какие противоречия с моей совестью, потому что совесть звала меня в космос и мало интересовалась происходящим на земле. В этой связи напрашивается аналогия с советскими людьми, которые ради мифического светлого завтра (космоса), готовы не замечать блевотную действительность (Землю).Одним из ключевых для понимания романа моментов является эпизод с картонным звездолетом, висящим в столовой пионерлагеря. Омон и его друг Митек решили выяснить, есть ли кто-нибудь внутри него или нет. Оказалось, что там находится пластилиновый человечек. Когда ракету делали, начали с этого человечка. Слепили, посадили на стул и наглухо облепили со всех сторон картоном. Но самое интересное, что там не было двери. Снаружи люк нарисован, а изнутри на его месте — стена с какими-то циферблатами. Отсутствие двери, замкнутое пространство, обклеенное картоном,— все это невольно вызывает ассоциации с тоталитарной системой, лишавшей человека свободы. Также в лагере Ракета произошел еще один немаловажный эпизод. Омон, проползая в противогазе по длинному коридору, приходит к интересным умозаключениям: Еще через несколько метров мои слезы иссякли, и я стал лихорадочно искать какую-нибудь мысль, которая дала бы мне силы ползти дальше, потому что одного страха перед вожатым было уже мало. Аналогии напрашивается сами собой: мысль, дающая силы ползти, — кооммунизм, придуманный для советских людей, живущих в ужасных условиях (ползущих в противогазе), на тот случай , если карательная система (вожатый) перестанет их пугать. Пелевин часто работает обманутыми ожиданиями, — пишет о его творчестве Андрей Немзер. Действительно, этот прием используется и в Жизни насекомых, где герои превращаются то в людей, то в насекомых, и в Желтой стреле, в которой лишь через несколько страниц становится понятно, что действие происходит в поезде, и конечно же в Омоне Ра. Этот роман до последних страниц разворачивается как история о мистификации: советская власть обманывает свой народ и мировое сообщество, запуская в космос корабли на весьма своеобразной автоматической тяге , но в итоге выясняется , что даже и не в космос — огромные усилия производятся для того, чтобы создать у жертвы впечатление , будто она побывала на Луне. Так зачем же государству все это надо? Подполковник из училища им. Мересьева говорит, что мы тут готовим не просто летчиков, а в первую очередь настоящих людей. Человек, готовый совершить подвиг, пусть даже и невидимый , по словам Урчагина, необходим стране, так как он питает ее главную силу. Государство в Омоне Ра — это грандиозное мистическое бутафорское сооружение благодаря всепроницающему обману, где стираются все грани человеческой индивидуальности и личность мыслится единицей всеобщего, топливом, нужным чтобы на далекой Луне взвилось знамя победившего социализма. Важную роль в романе играет музыка. Неслучайно, несколько страниц посвещены диалогу Омона и Димы Матюшевича о группе Pink Floyd. OVERHEAD THE ALBATROS было написано Димой на листе бумаги, который он повесил над своей койкой. Эти строки взяты из песни Echoes, которая может служить звуковой дорожкой ко всей книге. Одиночество и безысходность сквозят в музыке Pink Floyd. Образ одинокой птицы, летящей над огромным океаном, перекликается с сюжетом книги. Интересна композиция произведения. Весь роман показывает взросление Омона Ра. Его можно разделить на четыре части. Конец каждой из них ознаменован появлением супа с макаронными звездочками, курицы с рисом и компота. Инициация Омона завершается тем, что он выбирается из лунохода (отказывается от мечты о коммунизме), поняв сущность тоталитарной системы. Но финал все-таки остается открытым, что характерно для творчества Пелевина: Однако надо было решать, куда ехать. Я поднял глаза на схему маршрутов, висящую на стене рядом со стоп-краном, и стал смотреть, где именно на красной линии я нахожусь. Что выберет Омон Ра: нажать на стоп-кран или просто сменить маршрут? Ответа Пелевин не дает.

Концептуализм (соцарт) в русской литературе 20 века.

Концептуализм (соцарт) – стилевое течение в русской поэзии 1970-х–начала 1990-х годов, с началом "перестроечной" эпохи переставшее быть "подпольным". Его относили к андеграунду – "подземным", "подпольным", неофициальным явлениям в искусстве и литературе в доперестроечную эпоху. Со второй половины 1980-х годов его статус, естественно, изменился. Авторы: Дмитрий Пригов, Тимур Кибиров, Игорь Иртеньев и др. Концептуализм (от слова концепт – "идея") вначале заявил о себе не у нас в стране. На Западе концептуализмом называлось искусство, рассматривающее произведения как способ демонстрации понятий, употребляемых в различных сферах жизни общества. Причем предметы ("документы"), являющиеся материалом таких произведений (а это литературные тексты, промышленные изделия, вещи и т.д.), сопоставляются таким образом, чтобы нагляднее представить концепт, идею. Концептуалистское искусство получило бурное развитие именно на советской почве (прежде всего в изобразительном искусстве и литературе) по разным причинам. Но важнейшими были причины общественного, идеологического порядка. У нас в стране концептуализм предстал прежде всего в его соцартовской версии, то есть в более социологизированном, идеологизированном варианте, как искусство игры обломками идеологии тоталитарного государства. Четкой границы между концептуализмом и соцартом провести невозможно (к примеру, стихи того же Д. Пригова относят то к соцарту, то к концептуализму). Концептуализм – понятие более широкое, чем соцарт, и в отличие от соцарта, суть концептуализма не исчерпывается только стремлением к развенчанию и разрушению. Основные цели, которые ставили перед собой концептуалисты (соцартисты), следующие: развенчание официальной идеологии, соцреализма (как и соцарт);

язык для концептуалиста является своеобразным полигоном, где он очищается от обветшалых систем, штампов; концептуализм предлагает разнообразные модели, формулы, конструкции, которые стимулируют развитие художественной мысли, могут пригодиться в будущем. В. Летцев, например, утверждает: "Смысл “концептуальных” построений не просто в обнажении или в разрушении, но и в своеобразном конструировании типических структур мышления, их исследовании и “испытании” с целью последующего включения в качестве значимых, или же исключения из имеющейся концептуальной картины мира. То есть концептуализм это и, своего рода, поэтическая “верификация” – проверка истинности и достоверности наших мнений и знаний о мире, – и своеобразное поэтическое “моделирование”, создание разнообразных возможных предложений, формул, конструкций, могущих стать актуальными в некоей новой модели Мира"1. Основные же принципы создания текстов у концептуалистов и соцартистов во многом совпадают, и, например, И. Шайтанов в своей статье о постмодернистской поэзии в учебнике для 11 класса средней школы под ред. В.В. Агеносова не считает нужным различать понятия концептуализм и соцарт. Появление концептуалистских (соцартовских) текстов сопровождалось спорами. Что это за искусство: "пузырь эпохи застоя" или "искусство без дураков"? Этой теме был посвящен, в частности, ряд публикаций в "Литературной газете" в 1990 году. При своем появлении концептуализм (соцарт) заявил о себе как о литературном течении, противостоящем официальному искусству соцреализма и государственной идеологии. Из этого противостояния вытекала и его важнейшая, хотя и не единственная цель: тотальная критика существующих идеологических и культурных стереотипов – так называемого "фундаментального лексикона" тоталитарного государства. Развенчание предполагалось полное, демонтаж тотальный. Концептуализм – это искусство в первую очередь неофициальное, эпатирующее, разбивающее каноны.

Основным приемом отечественного концептуализма стала тотальная ирония. Ирония тем более злая и действенная, что выступала под маской привычных штампов и схем. Причем штамп доводился до абсурда, обнажался полностью и превращался в свою убийственную противоположность. Можно назвать этот прием искусством игры осколками идеологии тоталитарного государства, поскольку авторы-концептуалисты отражали в своих произведениях не действительность, а соцреалистическое идеологическое отражение этой действительности. Смысл таких произведений однозначен, в них нет тайны, они "плоскостные", им свойственна плакатная ясность и четкость понятий.